Текст книги "Чистильщик"

Ну и вообще – два года, выброшенные из жизни, – тоже не сахар! Сколько ни слышал об армии, ничего хорошего о ней пацаны не говорили. Дубина, произвол командиров и дембелей – вот она, армия!

Хотя опять же – я такой армии-то и не увижу, стоит только заявить, что являюсь неоднократным чемпионом города и страны! Пусть и в юношеской группе, но какая разница? Перейду во «взросляк» и там всем тоже набуздаю!

Обдумать нужно. А пока – запах спортзала, запах мужского пота, крики и удары о ковер. Школа карате – вот она!

Я сел на длинную деревянную скамью, стоявшую вдоль стены, предварительно вытерев о коврик при входе грязные после дождя кроссовки, остатки былой своей роскоши. Они уже истрепались, но пока еще держались, не позволяя моим растущим лапам прорвать фирменную кожу обувки и вырваться на волю. Сорок четвертый размер – они мне были тесноваты. В 17 с половиной лет – сорок четвертый!

Это мама так ужасалась. Мол, какие теперь акселераты, аж плюнуть некуда – прямо в акселерата попадешь.

Преувеличивала, конечно. Полным-полно ребят задохлых, едва достающих мне до плеча. Это я такой уродился, увы, не знаю – в кого. Когда-нибудь, может, и найду свою родню – только ради того, чтобы узнать – откуда же я все-таки взялся, такой монстр!

Интересно было бы посмотреть на семью монстров – эдакая семейка убийц, которые темными ночами промышляют на улицах городов. Или деревень. Или в лесах. Или в полях! В общем – где-нибудь, да промышляют, точно!

Меня заметили не сразу. Когда хочу, я могу оставаться незаметным – стовосьмидесятипятисантиметровый столб, с плечами, как у грузчика. Мускулы, конечно, у меня очень неплохие – и девчонки говорили, и даже мама – бицепсы рукава рубашки рвут, на груди пуговицы отлетают. Ну да, тесновато… увы. Вырос уже из одежды. Ничего, вот заработаю, оденусь как надо – в университет-то в чем идти? Честно сказать, на собеседование когда ходил – слегка расстроился. Все такие нарядные, все в импорте, а я как лох – донашиваю свое короткое и старое. Ну да – не надо было бокс бросать, все бы было, ага.

Минут пятнадцать я сидел, смотрел, как парни отрабатывают удары. Старшая группа, точно. Опытные – ноги так и летают, бойцы двигаются точно, экономно, без лишних движений. Так-то мне понравилось, но… все-таки что-то не то. Барьер в восприятии! Петрович сказал, что все это балет – значит, балет! Баловство одно.

Но интересно, правда! Я бы так ногу не задрал – вишь, как машет красиво! Гимнаст!

– Эй, парень!

Я вначале не понял, что обращаются ко мне, и не среагировал. «На «эй» откликается только дуралей!» – говаривал Петрович.

– Ты! Что хотел?!

Я посмотрел вверх, на того, кто передо мной стоял – парень лет двадцати, с коричневым поясом вокруг талии. Что-то вроде кандидата в мастера – как я понимаю их табель о рангах.

Помощник тренера – он подавал команды, а тренер только проходил между рядами и поправлял, если ему казалось, что движение делается неверно.

– Посмотреть хотел… – медленно ответил я, чувствуя, как в голове вспыхивает тревожный сигнал. Почему я раньше не увидел? Это же Тварь! И тренер – Тварь! Они же ясно светятся, даже на солнце! И среди учеников три Твари – тусклые, не такие, как тренер и его помощник, но Твари!

Что со мной сталось? Теряю хватку? Способности? И это после трех убитых Бесов? После десятков выпитых?

– Нечего тут смотреть! Вали отсюда! – Парень указал пальцем, чтобы у меня не осталось сомнений, куда именно валить. – Прежде чем войти, надо спросить разрешения поприсутствовать, потом поздороваться со всеми и только потом садиться! Если тебе разрешат! И вообще – у нас в группе места нет, здесь очередь на год вперед! Так что давай отсюда, сваливай!

Я вообще-то неконфликтный человек. Зачем мне быть конфликтным, если знаю, что могу свалить любого хулигана, что мне нипочем такие нагрузки, от которых другой человек может просто упасть без сил и помереть. Это мелкие шавки злобны, кидаются на всех без разбора. А мне зачем?

К тому же Петрович предупреждал: не дай боже, применить в драке наши умения – посадят, как за владение холодным оружием! Это не шутки! Это отягчающее обстоятельство!

Но вот тут что-то заело. Не люблю хамов!

Я встал, прошел несколько шагов к двери и, уже почти дойдя до нее, обернулся:

– Я просто хотел посмотреть, действительно ли ваше карате что-то из себя представляет. Теперь вижу – ничего хорошего. С таким тренерством – точно ничего хорошего!

– Да ты… да я тебя… пошел отсюда, ублюдок! – Парень зашагал ко мне, я тут же мгновенно развернулся, привычно встав в боевую стойку, но прозвучал мягкий, бесцветный голос:

– Игорь, не надо. Молодой человек, а почему ты решил, что разбираешься в том, хорошо карате или нет, посидев в зале пятнадцать минут? Потому, что твой тренер тебе так сказал, да? Мол, балет, да? Балеруны?

Я опешил. Не от того, что в тоне тренера послышалась издевка, просто он точно повторил то, что говорил Петрович. Откуда знает? И вообще – знает?!

– Не удивляйся, я же вижу – боксерская стойка, тебе привычная. Бицепсы-трицепсы крепкие, тренированные. Рост для боксера идеальный – можно держать противника на длинной дистанции. Двигаешься уверенно, легко, видно тренированность. Ну и главное – все боксерские тренеры говорят одно и то же. Мы, каратеки, балеруны, а вы настоящие бойцы. А если вы настоящие – так зачем надо было приходить к нам? Посмотреть, так ли мы плохи, как рассказывал тебе твой многоумный тренер?

– Не трогай моего тренера! Он бы тебя в землю по шею забил! – Я сам не ожидал, что у меня вырвется такое, по отношению к человеку, старше меня раза в два. Это просто недопустимо по отношению к старшему! Но не надо было ему трогать тренера своими грязными лапами!

– Да я щас тебя самого в землю заколочу! Как ты смеешь, на тренера?! – Помощник тренера напрягся, но я уже одернул себя:

– Простите. Я не хотел вас оскорбить. Но не нужно вам было трогать моего тренера!

– Игорь, остынь! – Тренер не повысил голоса, но Игорь тут же обмяк и как-то съежился. Видно было, что этот невысокий человек с черным поясом на талии здесь – непререкаемый авторитет. Фараон! Император! Бог!

– Заколотил… бы! – Тренер задумчиво посмотрел на меня, слегка прищурив глаза. – Значит, сейчас он не может заколотить. А почему? Или сидит, или мертв. Сидит – вряд ли. Мне так кажется. А вот насчет мертв… Кого не так давно похоронили? Год назад? Солодкого. Ты из питомцев Солодкого, да?

Я охренел. Вот это дедукция, черт подери! Я как-то даже и забыл, что передо мной Тварь! Я был восхищен!

– Я прав, да? – Тренер слегка улыбнулся, видимо довольный произведенным эффектом. Удивлен был и Игорь, смотревший на тренера влюбленными глазами. Да, эффектно!

– Еще раз простите, вырвалось! – буркнул я и, повернувшись, открыл дверь, намереваясь выйти. И тут же услышал голос тренера:

– Погоди. Хочешь на самом деле узнать, балет это или не балет? Ведь ты мастер, я вижу. Солодкий был хорошим тренером, одним из лучших. А я один из лучших среди наших.

– Вы лучший, тренер! – Игорь был искренен в своем порыве, но тренер слегка поморщился, и парень увял. – Простите, что вмешался…

– Итак, без предисловий – хочешь попробовать спарринг с кем-то из наших? Например – с ним!

Тренер кивнул на Игоря, и тот слегка улыбнулся, довольно кивнул.

Я понял – парень совсем не слаб. Не зря он помощник тренера, совсем не зря! Мастер спорта, не меньше. То есть – по их квалификации – первый дан. Коричневый пояс он носит до экзамена, а экзамен принимают трое черных поясов – по крайней мере, это я вычитал из книг, газет и журналов. Когда идешь с каким-то делом, нужно выяснить все досконально. Или НА дело.

Мне сейчас предстоит показательная порка. «Чтобы не зазнавался! Боксеры – они ведь такие задаваки! И болтуны – все знают!»

– Впрочем, можешь выбрать для боя любого. – Тренер вроде как смягчился и сделался снисходительно, до тошноты любезным. – Если не хочешь с ним… с Игорем… боишься… выбери любого ученика!

А! Вот оно как! Меня берут на «слабо»! Ты еще добавь, что я не должен посрамить имя покойного тренера, и тогда последний гвоздь будет забит!

– Солодкий готовил хороших бойцов и сам работал на арене очень недурно. Я не думаю, что ты посрамишь его имя.

Вот оно! Молоток стукнул по крышке гроба, и посыпались комья земли. Ах ты Тварь!

– Условия? – Мой голос был холоден и спокоен. – Сколько раундов? Как определить, кто победил? Я ведь не балетный танцор, касания не считаю. (Лицо тренера окаменело, Игорь же подался вперед – зацепило!) И каков будет приз? Тому, кто выиграет?

– Приз? – Тренер слегка поднял брови, искренне удивляясь вопросу. – А какой приз? Победишь – будешь знать, что ты прав и боксеры сильнее нас, балерунов. Не победишь – значит, твой тренер тебе врал. Специально принижал нас, чтобы выглядеть значительнее. Приз… ну что же… пятьсот рублей! Тот, кто выиграет – получит пятьсот рублей! Но тогда поединщика тебе выберу я. Игорь, ты готов?

– Всегда готов! – по-пионерски ответил Игорь, и я невольно усмехнулся: «Собачка! Ну чисто дрессированная собачка!»

И тут же вдруг задумался, вспоминая слова тренера – «на арене»! Какая арена? Где он его видел? Черт! Подпольные бои, с тотализатором?

– Сейчас? – спросил я бесстрастно, лихорадочно обдумывая ситуацию. Деньги мне очень нужны, очень! А в себе не сомневался – после стольких боев? И после стольких избиений и убийств… Они-то думают, что я простой боксер среднего уровня, а я чемпион, да еще и уличный боец, который не боится ничего!

Тренер вдруг задумался. После нескольких секунд размышлений сказал:

– А если вечером? Я приглашу друзей, они посмотрят на бой! В самом деле, ведь интересно – боксер против каратеки. Кто сильнее? Ведь ты не просто боксер, правда? Небось – чемпион? Можешь не говорить, я по твоему лицу все вижу. Итак, мое предложение: 21.00, здесь. Приз будет не пятьсот рублей, а много больше… Несколько тысяч рублей. И все победителю. Нет, не все – даже если ты проиграешь… я дам тебе те самые пятьсот рублей, что обещал победителю. А если выиграешь – несколько тысяч. Как ты, согласен, Анатолий Карпов? И вот что еще – если ты даешь согласие, ты должен прийти в 20.30. Обязательно прийти. Тебя будут ждать серьезные люди, и не дай бог, ты обманешь их ожидания, сбежишь…

Глаза тренера сделались колючими, и мне показалось, что он интенсивнее засветился зеленым светом. Нет, не показалось – Тварь просто воссияла, будто предвкушая кровь, боль, страдания. Ей-ей, они меня совершенно не берут в расчет! И еще угрожают!

Лихо он меня вычислил, лихо!

– Правила? – слегка охрипшим голосом спросил я, прищурившись, будто смотрел в прицел снайперской винтовки. – По каким правилам будет проходить бой?

– Никаких правил, – пожал плечами тренер. – Бьетесь до тех пор, пока можете продолжать бой. Не переживай, это не какие-то глупые киношные смертоубийства с тупыми звероподобными коротышками-китайцами. Это красивый бой, в котором каждый из вас покажет все, что может, все, что умеет. Зрители – обеспеченные люди с деньгами, которые обеспечат приз. А я гарантирую, что никто у тебя ничего не заберет. Если ты не обманешь, конечно, и придешь, как обещаешь!

Снова в голосе с трудом скрываемая угроза, и снова свет Твари запульсировал, замерцал. Бесу нравится ситуация! Он наслаждается! Жрет! Ну что же, поживем – увидим… Бес!

– Я приду.

Я повернулся, вышел в коридор – такой знакомый, такой… родной. Вот тут кладовка, в которой мы с Юлькой впервые занялись сексом. А вон там зал, где мы давали представления. Детдомовцы были такими забавными, такими восторженными…

Сердце кольнуло сожаление – хорошо все-таки было! И «сестренки»… где они сейчас? Увижу ли? Дурочки все время скрывали, что – любовницы. Друг другу любовницы, не только мне. Потом раскололись. Говорили, что вначале думали – я их прогоню. Смешные!

Не о том думаю, совсем не о том! К бою надо готовиться! А как в тему деньги-то, ох как в тему! На мели ведь мы с мамой. Даже не на мели, а налетели на рифы! Несколько тысяч! Отлично.

И тут же внутренний голос: «Не кажи гоп, Толя! Ты год без тренировок – лох лохом! А этот Игорь в прекрасной физической форме! Начистит он тебе рыло, и все на этом закончится!»

С этими жизнеутверждающими, оптимистичными мыслями я и вышел из Дворца пионеров, не подозревая, что эта встреча многое поменяет в моей жизни. Можно сказать – станет в ней переломной.

Глава 4

Я посмотрел в зеркало, повертелся вокруг оси – мышцы играют, ни грамма жира, все как на картинке: «Культурист». Годы тренировок, да еще с детского возраста, сделали из меня настоящую живую машину, максимально приспособленную для боя. Разве я могу проиграть? Деньги, нам так нужны деньги!

А Бес тихонько светится. Тускло так… и вроде бы больше не подрос. Я ведь не кормлю! Или кормлю? Если бы кормил, он точно бы вырос! Нет?

Вздохнул, отвернулся, начал одеваться. Что с собой взять? Капу? Смешно как-то… бои-то без правил! И какие там капы? Это настоящий бой, как на улице! Но руки надо защитить, это точно. Руки – мое оружие, беречь их – первое дело. А значит – бинты.

Оделся в спортивный костюм, оставшийся с прежних времен, снова оглядел себя со всех сторон – нет ли дырки на ткани. Вроде нет, только выцвел немного. Или мне кажется? При свете тусклой лампочки? Черт бы ее побрал! Надо «сотку» вставить! Все мама! «На электричество много уходит, выключай везде, лампочку вставь «сороковку»! И что ей скажешь? Что хочу яркого света, не хочу бродить в темноте? Она ничего не ответит, но почувствуешь себя таким ослом… живешь на ее пенсию, так как можешь выдвигать какие-то претензии? Вот заработаю денег, тогда…

Я не знал, что «тогда», но знал, что после того, как заработаю нормальных денег, все будет хорошо. И что заработаю – знал наверняка.

Уже когда возился у двери, надевая кроссовки, вышла мама. Оглядела меня с ног до головы, помотала головой:

– Неужели на тренировку собрался? Так поздно? Время-то видал сколько?

– Мам, я сегодня задержусь… ночью приеду. – Я не смотрел матери в глаза, занятый зашнуровыванием кроссовок, но мне казалось, что она видит меня насквозь и сейчас же разоблачит. И чтобы выбить оружие из рук, тут же добавил: – Хочу попробовать спарринг с ребятами. Засиделся, хочу себя проверить! Так что не переживай, все будет в порядке.

Мама ничего не сказала, только молча, пристально смотрела мне вслед, когда я выходил. А потом я почувствовал ее взгляд, когда был уже на улице. Она стояла у окна, наверное, думала, что я ее не вижу. Темная фигура, с накинутым на плечи старым оренбургским платком.

Мама почему-то всегда мерзла, всегда укутывалась – даже в жару. Говорила, что за ней гоняются сквозняки, чтобы загнать ее в могилу. Смешно – летом, какие сквозняки? Разве летний вечерний ветерок, пробравшийся через открытое окно, – опасный сквозняк?

Вечный наш повод к спорам. У мамы был пунктик – запирать, закрывать все окна, двери, затыкать все щели – не дай бог, проберется этот ужасный, страшный сквозняк и набросится на нее и на ее драгоценного сына! Которого и оглоблей не перешибешь.

Мне вдруг стало смешно и тепло на душе, я остановился и помахал «невидимой» маме. Она тоже помахала, но так и осталась стоять – как иллюстрация к стихам Есенина.

До места назначения было совсем недалеко – десять минут пешком. Привычная дорога, пройденная десятки, сотни, тысячи раз. Бордюр, побитый острой железякой дворника Исмаила, когда он скалывал лед, канализационный люк с гербом Российской империи, с тех пор еще сохранился. Желто-серая стена здания, тоже с тех времен, стоит до сих пор, выстроена на века. Поговаривали, что в революцию здесь чекисты расстреливали контрреволюционеров, мол, там есть глубокий подвал и в нем теперь стонут души убитых белогвардейцев. Время от времени пацаны договаривались туда сходить, послушать, посмотреть, но все затихало на уровне разговоров. Страшно ведь!

Мне не было страшно. Чушь собачья эти все живые мертвецы! Живые люди гораздо страшнее!

Библиотека с облупившейся вывеской – сколько книг я из нее впитал! Я сам теперь ходячая библиотека…

Старый тополь – здоровенный, умирающий… половина веток сухие. Когда-нибудь он рухнет и прямо на припаркованные под ним машины, но почему-то никто этого не боится. Люди вообще не верят в плохое, по-моему, это свойство как раз присуще только людям и больше никому. Если бы человек предполагал плохой исход дела, разве сунулся бы в какую-то дикую авантюру? Неверие в неуспех – это двигатель прогресса!

Все родное, знакомое, и чужеродный объект здесь только один – здоровенный черный джип, похожий на бегемота, намазанного маслом. Стекла наглухо тонированы, краска блестит, колесные диски сверкают.

Интересно, как они сумели сохранить такую чистоту, если все черные машины, только лишь выехав с мойки, тут же становятся серыми от грязи – свойство темной краски. Слышал, как некогда Петрович ругался по этому поводу. У него был «жигуль», крашенный в темно-синий цвет. Мол, задолбался его оттирать, для такой краски нужен личный водитель, который будет протирать машину в каждую свободную от вождения минуту!

У этой машины явно был свой «оттиратель», и в этом я убедился, когда оказался на заднем сиденье джипа.

– Ты Карпов? – Бритоголовый мужчина приоткрыл заднюю дверь, выглянул из машины: – Присаживайся, нас за тобой прислали, тебя ждут!

Секунду я думал, потом решительно забрался в салон – раз прислали, значит, прислали. Почему-то мне представлялось, что бой будет происходить тут, в зале Дома пионеров. У стены – ряды стульев, и на них важные господа – с сигарами и колой в руке! Смешно, да, но что-то подобное на самом деле и представлял!

– Я должен закрыть тебе глаза, не пугайся… – Мужчина с заднего сиденья аккуратно надел мне на голову плотный полотняный колпак, сквозь который не было видно совсем ничего, но дышать можно совершенно свободно. Воздух проходил снизу, и я даже мог видеть свои бедра, вольготно устроившиеся на бежевой коже «дивана».

Да, чувствовалась роскошь. Даже не чувствовалась, а чуялась! Пахло чем-то неуловимым, тонким, смесью запаха дорогой кожи сидений, пластика, дорогого одеколона, впитавшегося в обшивку, немного – бензином, это уже из приоткрытого на пару сантиметров окна, с улицы. Похоже, что недавно заезжали на заправку и часть пролили на крышку бензобака. Я видел следы пролитого, когда садился в салон.

В машине двое, похожие, как близнецы-братья, оба почти лысые, оба крепкие, оба – лет сорока, с лицами, помятыми жизнью, а скорее всего – руками, плечами и грудью соперников. Такие лица и уши бывают у бывших борцов и боксеров, судя по комплекции – эти были из первой категории.

Вообще-то я никогда не понимал – зачем набирать телохранителей из этого «мяса»? Ну – здоровые, да! Ну – внушают! Только проку-то от них – ноль! Что, снайпера заборют? Или успеют прикрыть своей тушей от стрелка?

Во-первых, ни черта они не будут подставляться вместо хозяина под выстрел – своя шкура дороже.

Во-вторых, пока этот бык сообразит, что пора бы убрать хозяина с линии огня, – того уже превратят в решето!

И в чем тогда смысл? Никакого смысла. Одни «понты галимые», как принято говорить у моих будущих «клиентов».

Вооружены. Стоило мне раз глянуть – сразу понял. А когда вызвал картинку из памяти, сидя уже под колпаком, разглядел подробнее – у водителя под правой подмышкой (левша?), тот, что рядом со мной – у него под левой. Пиджаки бугрятся.

Я читал, что за границей под оружие шьют специальные пиджаки, чтобы не было видно кобуры, но у нас – какие, к черту, спецателье? Если только у гэбэшников…

Ехали около часа, и когда приехали – совсем смеркалось. Я примерно определил – мы где-то за городом. То ли турбаза, то ли какой-то санаторий. Пахнет хвоей, а еще – водой, тиной, видимо с реки или озера тянет холодный ветерок. Ночи уже холодные, скоро осень – я даже слегка вздрогнул от холода.

Один из провожатых заметил, усмехнулся:

– Что, холодно? Ничего, скоро согреешься, аж вспотеешь!

– Меня назад отвезут? – спросил я, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить свое местоположение.

– Об этом ничего не знаем, – ответил водитель, выходя из-за джипа. – Нам сказали доставить, мы и доставили. Пошли, пошли – нас ждут!

* * *

Если закрыть глаза, не видеть – все, как на соревнованиях где-нибудь в провинциальном городе. Ходят люди, пахнет табачным дымом (хоть и запрещают курить, но все равно втихую в сортире и бендешках смолят цигарки!), потом где-то далеко голос с нарочито пафосными интонациями объявляет о выходе очередного бойца. Копируют с зарубежа, точно. Раньше все было спокойно, технично, теперь везде такое – деньги, пафос и… больше ничего. Спорт как таковой давно уже не тот, что был раньше.

В раздевалке кроме меня еще пятеро – я самый молодой. Остальные гораздо старше, лет около тридцати – тридцати пяти. Похожи на видавших виды, «вышедших в тираж» спортсменов. Каковыми, скорее всего, и являются. Впереди уже ничего не светит, тренерская работа не по плечу, денег мало приносит, да и места все более-менее хлебные заняты. Куда еще идти? В телохранители? Тоже не всех берут. Возьмешь телохранителем такого, с битой башкой неуправляемого нокаутера – так он сам тебя завалит, глюк какой-нибудь придет, решит, что ты монстр, вылезший из его наркотического бреда, ну и ляжешь под гранитную плиту. Удар нокаутера – это все равно как выстрелить в башку из пистолета. Тоже можно выжить, но… можно и не выжить.

Поздоровался, никто мне не ответил. Я не удивился и не разозлился. Кто они мне, эти помятые автобусом жизни мужчины? Так… дорожные столбы с прикрученными на них венками, отмечающими конец дороги. Мелькнули мимо, исчезли за горизонтом, и… все. У них – все позади. У меня – все впереди. Просто не обращать внимания!

Переоделся, надев свои «удачливые» трусы, в которых выступал на соревновании в последний раз, перед смертью Петровича. Зашнуровал «боксерки», размял руки, пальцы, запястья. Как следует забинтовал руки, следя, чтобы конец бинта не размотался во время боя. Любая, самая малейшая оплошность может привести меня к проигрышу. А проигрыш совершенно не нужен. Деньги нужны!

Размялся, не обращая внимания на взгляды «товарищей», – наклоны, нырки, уходы, бой с тенью. Ничего, тело работает как надо. Конечно, это не пик формы, глупо было бы надеяться на иное, но вот этих, что сидят в раздевалке и следят за мной взглядами потерявших вкус к жизни баранов, я бы уложил и по одному, и всех скопом. Я чемпион, а это… так, осколки жизни.

Многие из профессиональных спортсменов заканчивают очень плохо. Пьянка, наркотики, болезни – смерть. Долго не живут. Привычка жить хорошо, привычка побеждать, и… когда все заканчивается, когда рушится карьера – не все это переносят. Начинают заливать горе алкоголем, одурманивают себя наркотиками и… гибнут.

– Я тебя знаю! – вдруг буркнул один из них, крепкий мужчина, на вид лет тридцати пяти. – Ты же Толя Карпов, да? Петровича ученик?

Я оглянулся, присмотрелся… лицо знакомое. И тут вдруг стукнуло – это же… Колька Пыхтин! Васькин старший брат! И что он тут делает?! Лицо все в шрамах, перемятое, будто по нему проехалась картофелесажалка. То-то я его не узнал! Ему вроде лет-то едва за двадцать! Или чуть больше.

– Коля?! – Я недоверчиво помотал головой. – Ты как здесь оказался?!

– Ты слышал, Ваську убили? – Николай опустил глаза, не отвечая на мой вопрос.

– Как убили?! – Я опешил, едва не ахнул. Мы с Васькой все эти годы вместе тренировались, ездили на сборы и на соревнования, жили в одной комнате, ели-пили вместе. Он был хорошим парнем!

– Ввязался в разборку, и убили, – неопределенно пояснил Коля. – В спину, шилом.

Опять – шило! Снова – шило! И Петровича – шилом!

– Давно? – спросил я, чувствуя, как настроение безнадежно портится. Уходят боевой настрой, задор, кураж. Мне бы сейчас разозлиться, вспыхнуть! Но я спокоен как танк. Как и всегда.

– Полгода назад схоронили. – Коля помолчал, спросил: – Ты с кем будешь биться? Или на карусель?

– Это как – на «карусель»? – не понял я. – У меня так-то один бой, и все. Типа – показательный. Потом – домой. Вот не знаю, как отсюда ехать. Привезли с завязанными глазами, не знаю почему.

– Новенький – вот почему, – усмехнулся Николай. – Кровью замажешься, не будут глаза завязывать. Дело-то подсудное. Уголовщина! «Карусель» – это когда тебя ставят неизвестно с кем. Как карусель навертит, так и будет. А потом останется один, тот, кто куш и сорвет. Остальные – получат за участие. На лечение, так сказать. А с кем бой?

– Игорь какой-то… из каратек. Типа – хотят доказать, что карате сильнее, чем бокс! Дураки! – легкомысленно бросил я и вдруг почувствовал, как просто-таки физически изменилась атмосфера в раздевалке. Николай и парень рядом с ним переглянулись, парень легонько помотал головой, встал, вышел из комнаты. За ним потянулись и остальные, оставив нас с Колей наедине. Коля молчал. Молчал и я.

– Что такого? Что случилось? – не выдержал я, проводив уходящих долгим взглядом. – Чего вы так всполошились?

Коля молчал секунд десять, потом вдруг порывисто встал и подсел ко мне, наклонившись к уху, обжигая горячим дыханием. Оно пахло табаком (Курит?! Боксер – курит?!) и еще чем-то сладким, травяным (Вот это так спорт!).

– Слушай меня внимательно! – зашептал Коля, все время оглядываясь на дверь. – Ты влип в очень нехорошую историю. Как это случилось – твое дело, меня в свое время соблазнили деньгами, тебя как – не знаю. Так вот, этот Игорь – чистый монстр. Как и его тренер. Не думай, что они, как тебе говорили, – балеруны и все такое прочее. Они кирпичи бьют, захотят – сердце у тебя вырвут голой рукой! Я не знаю, что это такое, то ли карате, то ли ушу, то ли еще какое хренушу́ – мне плевать, но только меня они измордовали, как будто я ребенок, а не мастер спорта международного класса, понимаешь? Правил никаких! Вряд ли тебя убьют, но то, что постараются покалечить, – это точно. Потому и глаза тебе завязали, чтобы не знал, куда тебя привезли. Если заявишь в ментовку – откажутся, мол, никогда тебя не видели. Кроме того, менты местные у них на зарплате, так что все здесь налажено, и если попробуешь на них батон крошить – закончишь как Петрович или как мой брательник! Понял? Тактика твоя такая – продержись как можно дольше и потом свались на пол, вроде как без сил! И будешь целее! Начнешь дрыгаться, строить из себя чемпиона – тут тебе и конец! Можешь и вообще не вернуться! В общем – думай сам. Я не должен был тебе этого говорить, но ты с моим братом дружил… жаль, если тебя изувечат.

– Пусть попробуют! – холодно сказал я, и Коля укоризненно покачал головой, ничего мне не сказав. Потом молча встал и тоже вышел – не оглядываясь, не говоря ни слова, будто и не было у нас с ним никакого разговора. Я остался один.

Впрочем, как и всегда. Если не считать моей мамы и Петровича, у меня не было больше друзей. Так… приятели. Не более того. Так уж сложилось. Я не испытывал необходимости в поддержке – всегда был сильным, самодостаточным. Лучшим. Много друзей заводят те, кто не уверен в себе, те, кто знает, что без друзей они никто. Ноль. По крайней мере, я так всегда считал.

– Готов? – Голос был знакомым, но человека не узнать – хороший костюм, галстук, новые, модные ботинки. Пахнет хорошим одеколоном, не приторным и не резким – вроде «Шипра», которым я, кривясь и задыхаясь от ядовитых испарений, обливаю себя после бритья. Этим хорошим одеколоном пропах салон огромного джипа. Его джипа? И тут же ясно понял – да, его.

Тренер посмотрел на меня серьезно, внимательно. Помолчал, добавил, фиксируя взглядом:

– Хочу предупредить. Биться ты должен в полную силу. Если попробуешь лечь, просто так, сам – посчитаю, что ты меня обманул. А значит, денег не получишь. Проведешь хороший бой – еще набавлю.

– Домой меня отвезут? – мрачно спросил я, глядя в серые глаза Твари, пульсирующего ярким светом. Бес питался, всасывая витающие в воздухе эманации энергии. Где ему ни питаться, как не в том месте, в котором люди страдают, испытывают боль, отчаяние, переживают из-за своих неудач. Я и раньше замечал, что на боксерских соревнованиях очень много Тварей, их как магнитом тянет на мероприятие. Бывало, на улице весь день проходишь и не увидишь ни одного Беса, а там, на трибунах, на ринге – десятки, если не сотни!

– Отвезут, не беспокойся! – широко улыбнулся тренер и показал рукой на выход: – Давай вперед, пора!

Окруженная металлической сеткой арена – как из гонконгского фильма. Даже смешно – зачем копировать так истово, так глупо? Что, нельзя было сделать что-то вроде ринга? Гладиаторы, мать их за ногу!

– Многократный чемпион города по боксу, чемпион Союза, мастер спорта международного класса – Анатолий Карпов! Против Игоря Бродского, представителя школы «Черный тигр»! Делаем ставки, господа! Делаем ставки!

М-да. Трибуны, почти как в цирке. Построено на совесть! Денег ввалили – немерено. Видать, неплохо идут дела. Телекамера? О! Прогресс, однако! А что, для тех, кто не желает светиться. Вдруг все-таки за жопу возьмут? Власть поменяется, и хана подпольному тотализатору! Хотя – вряд ли. Деньги таковы, что купят всех! Или я ничего не понимаю в тотализаторе! На бегах-то состояние проигрывают и выигрывают. А тут… гладиаторы!

Твари! Ох, как много Тварей! Давно столько не видел! Что я вру?! НИКОГДА столько не видел! Трибуны светятся, мерцают, будто включены неоновые фонари!

Показалось, что увидел пару знакомых физиономий – то ли на экране телевизора мелькали, то ли… на трибунах спортивных залов? Сумрачно на трибунах, не понять. Свет только над ареной, и там меня уже ждет старый знакомец – Игорь. Как там сказано? Черный тигр? Щас мы из тебя сделаем белого щенка! Как они любят пафосные, громкие названия, эти балеруны!

Игорь был спокоен, расслаблен и… бос. На ногах ничего – ни борцовок, ни боксерок. Типа – крутой каратека, ага!

Почувствовал, что завожусь. Сейчас мне нужно было завестись, прямо-таки необходимо! Это не тот бой, за который я получу покрытую латунью-позолотой медальку, это настоящий бой, как на улице, с Тварью! Или он, или я!

А еще я их всех ненавидел. Холодно, но истово. Это они убили Петровича! А может, и Ваську Пыхтина, болтуна, но вообще-то хорошего, доброго парня!

Твари! Собрались на пир, пожрать! Небось и денег не надо, только дай похавать! Нашу боль похавать!

Я и сам не заметил, как мысленно перешел на уличный язык. Вообще-то мама меня всегда ругала за жаргонизмы, за «феню», хотя сама нередко вворачивала такие обороты, что я только дивился – из лексикона уголовников, ее бывших «клиентов». Какие-нибудь «давить лыбу» или «галимые». У нее это бывало в минуты большого волнения, переживания. Обычно – за меня. Но когда я указывал ей на то, что она непоследовательна, требуя от меня литературной речи, – мама сердилась, говорила, что это меня не касается, что она – это она, испорченная ментовкой старая железная лошадь. А я должен говорить правильно, не коверкая язык и не уподобляясь скотам, которых мама сажала пачками и штабелями. Я перестал спорить на эту тему. Действительно, одна речь для дома, для семьи, другая – для улицы, для общения с ребятами из спортшколы, многие из которых росли в неблагополучных семьях, и если бы я начал говорить с ними на «отнюдь-пожалуйста» – подняли бы меня на смех или возненавидели бы за то, что я «задираю нос». «Такой ученый, что ли?! Завали хавальник и не выступай!» Дети учатся мимикрировать с раннего детства, абсолютно неосознанно. Среда делает человека.