Текст книги "Дракон в болоте"

Зимние забавы

Зима для земледельца – почти праздник. Не надо пахать и сеять, собирать урожай, косить траву. Скот стоит себе потихонечку в хлеву, жует запасенное с лета сено. От безделья, конечно же, никто не умер. У баб повседневные дела – корова да хозяйство, а еще прясть да ткань. У мужиков – дров нарубить на следующую зиму, снасти да плуги-бороны чинить, шкуры выделывать. Но все равно – это не те дела, которые надобно делать немедленно. Можно и свадьбы справить, и праздники праздновать.

Подростки, а с ними и молодые мужики, увлеклись новой забавой – заделались «конными лыжниками». Конь бежит себе по снегу, а следом за ним, уцепившись за длинный повод, катит себе Твердилка или Ярунька. А так, наперегонки, да по кругу!

Для новой забавы широкие охотничьи лыжи не годились, так придумали длинные и узкие. Одну лыжину укоротили, чтобы отталкиваться!

Ждан целый день учил младшую сестру кататься на лыжах. Не на «конных», а на самых обычных. И, хотя матушка ворчала – зачем, мол, девке на лыжах кататься, но в глубине души была довольна, что детки так дружны.

Вечером матушка усадила Млашку за прялку, а Ждан решил сделать то, что уже давно собирался – изладить для ножа новую ручку. Кусок рыбьей кости был припасен еще с ярмарки, уже и распарен в кузнице, и углубление сделано. Оставалось только вставить лезвие, укрепить его колечком, да обработать.

Только начал, как услышал стук деревянного била. И не «Тук-Тук», означающий опасность – пожар там, или нашествие, а мягкое «туки-туки-туки», означавшее, что все старшие мужчины созываются в общинную избу. Пришлось бросать дело и идти. А куда деваться, если он теперь старший? Не он первый, не он последний, кто потеряв отца вынужден с юных лет становится взрослым. А Ждана в деревне уважали. Будь он женат, так и старшиной деревни – малым князем могли бы выбрать.

В общинном доме собрались все мужчины деревни. Явился даже, древний волхв, живший рядом с капищем. Кроме односельчан, сидел там и еще незнакомый мужик – длинный, в беличьем изодранном зипуне. В руках мужик мял драную заячью шапку.

Малый князь Елень, убедившись, что собрались все, кивнул:

– Рассказывай, с чем пришел.

– Журавель я, из рода Медведя, – начал мужик, смешно растягивая слова.

Не иначе – из веси, или из еми. И точно.

– Из чудинов мы, род Медведя, но со словенами, да кривичами издавно породнились. Друг мой, из кривичей, Ольгом зовут. Медведь ему на охоте плечо сломал. Кость-то зажила, а мясо не хочет приживать, гниет заживо. Знахарь сказал – надобно в Комельский лес идти, там где из под земли родники теплые бьют и камни стоят чудные…

Журавль сбился и, от волнения перешел на чудскую молвь, которую почти никто не понимал. Вукша кивнул Ждану и тот поднес чудину ковшик с квасом.

Чудин благодарно кивнул, отхлебнул добрый глоток, утер усы и продолжил:

– Ольга я в Комельском лесу оставил, у тамошних знахарей, а сам порешил свежатинки промыслить. Уж лося-то всяко добуду! И себе на прокорм, да и знахарей отблагодарить надобно. В ночь пошел, там охотничий домик есть. Огонь зажег, малость перекусил, да и спать лег. Только заснул, бух – вся избушка ходуном ходит. Вначале испугался – шатун из берлоги вылез, потом подуспокоился – не раскидать медведю такой крыши, и дверь не выломает. А он колотит и колотит – крыша прогибается, а потом – принялся дверь выламывать. Там доска трехвершковая, так он ее в щепу, а потом чую – дыру пробил. Я огонек раздул – мамоньки родные! – там такое чудище лезет!

Верно, от нахлынувших воспоминаний Журавля снова «повело» и он опять перешел на чудский говор. Ждану снова пришлось угощать мужика квасом.

– Я такого страшилу никогда в жизни не видел: морда с кадушку, волосами обросший, а глаза, словно угли зажженные! Только и отбился, что веткой горящей по морде ему хлестнул. А он заорал, да от меня и убежал. Всю ночь в избушке сидел, со страху чуть не помер. Утром вылез, а на снегу следы человеческие, только раза в два больше! Я с перепугу и обратно идти боюсь. Вот, к вам пришел.

– Ты, случайно, мил-друг, не завираешь? – спросил Брясло. – Может, медведь то был?

– Я сам из рода Медведя, – гордо заявил чудин. В подтверждение вытащил из-за пазухи оберег – бронзовую фигурку в виде горбатого медведя. – У нас в роду лесного хозяина чтут, не охотятся на него, и он нас не трогает.

– Может, леший то был? – предположил кто-то из мужиков.

Все посмотрели на мудрого волхва, но тот, лишь пожал плечами – не дело мудрейшего, беседовавшего с богами, разбираться в какой-то лесной нечисти. И тогда мужики перевели взоры на ведуна.

Вукша немного помедлил. Усмехнулся и кивнул Ждану:

– А что любитель Эллады у нас скажет?

Ждан, гордый, что ему дали слово, торопливо сказал:

– В Элладе такого назвали бы фавном. Но у нас такие не водятся.

– Еще как водятся, – усмехнулся Вукша. – Только именуют их не фавнами, а дивами. Не леший он, не зверь какой, но и не человек. Он сам по себе. Давно это было, еще когда мы с Кудряшем – отцом твоим, – кивнул он Ждану, – у князя дулебов в дружине служили. Не сердись, друже, но были мы с Кудряшем молодыми да глупыми, все хотели мир посмотреть, себя показать. А князь дулебский тогда с обрами воевал. Обры, одно время, пересиливать стали, даже до кремника дошли, еле-еле ворота закрыли. Но они тараном бить стали, чувствуем – пересилят они нас. А помирать-то не хочется! И тут князь дулебский нам с Кудряшем, да еще десятку парней, что покрепче, велел за собой идти. Спустились мы вниз, в подклеть, а там – мать честная! – там чудо-юдо сидит. Смирно сидит, жует что-то, а сам к стене цепью железной прикован. Князь велел – мол, за цепь беритесь, да выводите страшилище. Повели мы его наверх. А там уже ворота разбили, в пролом конные обры ворвались. А князь страшиле дубинку дает, да ка-а-к свистнет! Страшилище дубинку схватил, да на ворога кинулся. Наши еле разбежаться успели. А он дубиной начал махать, обров, ровно траву косой косил. А нас, двенадцать здоровых лбов, за собой на цепи потащил.

Обров от кремника версты две гнал, даже не запыхался. Дружинники следом бежали, оставшихся добивали. А мы, как собачки на привязи, уже чувствуем – не удержим. И не удержали бы, ежели бы не князь. Засвистел он опять, успокоился див. А тут уже ушат с медом тащат, но в лапы не дают, обратно страшилу заманивают. И пошел он за ушатом, ровно телок за маткой. Спустились мы в подклеть, дива опять на цепь посадили.

А как обров избыли, ушли мы с Кудряшом караван купцов охранять. До самой Чины дошли, потом решили домой вернуться.

Мужики зачесали затылки. Вукша-ведун никогда в жизни не врал, но и в такую историю верилось с трудом. Но тут один из мужиков вспомнил:

– Я в позапрошлом годе к вытегорам ходил, корюшку промышлял. Так там такое слышал – на бабу брюхатую медведь в лесу напал. Она заорала, а из кустов страшилище выскочило, бабу отбило, а медведя того чуть ли не пополам разодрало. Баба потом домой пришла, вся трясется. Понятное дело, никто не поверил, ходили потом, смотрели – тушу медвежью уже волки да прочие твари лесные оглодали, по косточкам разнесли, поди, проверь. Решили, что баба-дура драку медведей видела, один другого задрал. Редко такое бывает, но ведь бывает.

– А давайте-ка мужики, дива того поймаем! – внезапно предложил князь.

Народ опешил. Если бы такое предложил Ждан, али кто из молодых мужиков – то ладно. Но тут Елень, которого уже который год подряд выбирают малым князем.

– Был бы у нас див, то поглядели бы, смогли бы в тот раз овчеры к нам зайти, да село сжечь! Ладно, что родимая нечисть вступилась. А коли они опять нагрянут? А коли не овчеры, так кто другой. Те же обры, или саклины, – не унимался князь.

Народ призадумался. Кое-кому стало казаться, что Елень предлагает дело. И впрямь. Иметь в селе чудо-юдо совсем даже неплохо.

– А чем мы его кормить станем? – резонно поинтересовался Птаха, вельми рассудительный мужик, обремененный семью детьми.

– Вукша, что скажешь? – спросил князь у единственного знатока.

Ведун пожал плечами:

– Видел, как в тот погреб хлеб да квас носили. Мед, опять-таки. А вот кому носят, зачем. Но вот сколько всего – ни разу не задумывался. Ни к чему мне это было. Я же не знал, кто в подклети сидит. Вроде бы, мяса тот див не ест.

То, что чудовище не ест мяса, всем понравилось. На хлебе да на квасе дива прокормить можно.

– Прокормить-то прокормим, – хмыкнул Птаха. – Только, стоит ли шкурка выделки? Будем мы дива поить-кормить, а если зазря? Всю жизнь на нашем хребте просидит, а никаких овчеров или дулебов не будет?

– Может и не будет, – не стал спорить князь. – Это даже и хорошо, если никто больше не нападет. А вот, коли мы сейчас зверя этого ловить не станем, а нагрянет кто-нить, локти себе будем кусать. Если локти останутся…

Мужики притихли. Опять-таки, прав князь. Вспомнили, как несколько лет назад до хрипоты спорили – нужно или не нужно перестраивать общинный дом, превращая его из простого сарая в крепость. Казалось – ну, на кой ляд лишнюю работу делать? А вот, поди же ты, пригодилось. Народ начал задавать вопросы:

– А как мы с ним говорить станем?

– Где держать будем?

– А как поймаем?

Князь не был бы князем. Он уже успел продумать.

– На мед будем его подманивать. Сготовим два-три ушата, расставим по разным местам. А в мед сонного зелья добавим. Вукша, наваришь зелья, чтобы дива проняло?

Ведун только склонил голову – мол, чего ж не сварить?

– Держать будем в старой полуземлянке Третьяка. Тот сей семьей уехал, место пустует. Бревна есть, клеть поставим, крышу укрепим. А как договариваться станем, так будем думать. У нас на то мудрейший волхв есть. Волхв с богами разговаривает, а уж с дивом-то как-нибудь договорится.

Самого мудрейшего князь даже не спросил. Знал, что тот отказываться не станет, что-нибудь да придумает. А сам не придумает, то Вукша подскажет.

Утром, еще не успело солнце выбраться из-за заснеженного леса, князь прибежал к ведуну и с порога закричал: «Давай, вари свое зелье!»

Пятерых мужиков князь отрядил привести в порядок полуземлянку – углубить на два роста, укрепить стены прочным дубовым срубом, изладить крышу в три наката, навесить прочную дверь.

Пока обустраивалось жилище для дива, князь, запряг в санки кобылку и, прихватив с собой Журавля и Ждана, скатался глянуть на охотничий домик.

Чудин не обманул. Следов, правда, уже не осталось – все замело поземкой, а вот дверь… Казалось, что в нее долбили бревном, окованным железом.

Ждану отчего-то расхотелось ловить чудовище. Кажется, Еленю тоже. Но отступать было уже поздно.

Вернувшись в деревню, взяли ушаты с медом, щедро сдобренные сонным зельем и отвезли их к избушке. Ведун говорил, что его зелье элифанта свалит. Елень со Жданом элифантов не видели, но знали, что это что-то огромное и, потому оставили оба ушата на видном месте, а сами ушли спать.

На следующий день на охоту за дивом отправились все мужики. Снарядившись как на войну, прихватив веревки, они неспешно обхватывали полянку.

Вначале увидели сломанные ушаты, а потом услышали сочный храп. Под деревом дрыхло существо – медведь – не медведь, человек – не человек, но что-то большое и волосатое.

– Подходим поближе… – вполголоса приказал князь.

Мужики уже принялись разматывать веревки, жалея, что не додумались захватить хотя бы одну сеть.

Потихоньку сжимая круг, к диву приблизились самые сильные – Вукша, Ждан, сам князь. Попытались обмотать чудище веревкой, приподняв хотя бы одну лапу.

Кажется, легче было бы вырвать корень столетней ели…

Внезапно чудовище проснулось, приподнялось с земли и, разметав по сторонам мужиков, пустилось наутек. Кажется даже и хохотало при этом.

– Дядька Вукша, ты жив? – спросил Ждан, вылезая из сугроба.

– Угу, – буркнул ведун, отряхивая снег. – Ребра целы?

Ребра у Ждана были целы. А вот князю повезло меньше. От удара сильной лапы (или руки?) его здорово приложило о ствол. Очнувшись, князь выплюнул выбитый зуб и хмуро сказал:

– Ну и хрен-то с ним, с этим дивом. Лучше в следующий раз медведей наловим. Здоровее будем.

Пропажа младенца

… В тихом омуте сегодня творилось что-то невообразимое. С самого дна поднималась тина и грязь. Русалки, лягушки, мелкая и крупная рыба разбежались кто куда. Раки забились в самые дальние углы, не обращая внимания на свежеутопленную ворону. Не смогли удрать только скаковые сомы, запертые в сомюшке. Они-то и оказались крайними – схлопотали дубиной вдоль хребта, причем – ни за что, ни про что. От обиды сомы таращили глаза и топорщили усы. Но промолчали. А попробовали бы что-то сказать…

Водяной бушевал покруче своего государя – Морского царя. А все из-за того, что пропал наследник-водяненок. Вроде, целая толпа нянек глаз с малыша не спускала. Перебрали все мыслимые и немыслимые места. Искали робетенка и на дне омута, на дне речки – безуспешно. Русалки даже вылезли в соседний лесок, поймали лешего и, ничего не узнав, с горя побили бедолагу.

Молодая мамка рыдала навзрыд, вместе с ней плакали и другие русалки. Слез было столько, что речка Чернавка вышла из берегов и грозила затопить Зачарованный лесок.

Собравшийся совет, состоящий из мокрой нечисти – водяного, русалок, многочисленных кикимор из ближних болотец и анчуток часа два решали-гадали, как быть дальше и где искать.

– Есть одна задумка, – робко сказала одна из анчуток. – Сама видела, как ходит вдоль болота мужик, змей собирает, в мешок складывает. Мой свояк – баннушка, говорил, что звать его Змеелюбом, а живет в селе.

– И что? – буркнул водяной. – Мало ли кто по реке шарится. Если уж звать кого, так самого Вукшу.

– Не-ет! – заорали во весь голос кикиморы и болотники, у которых было много претензий к ведуну.

Против коллектива даже водяной не мог пойти. Вздохнул.

– И что там с энтим Змеелюбом?

– Змеелюб этот, – затараторила анчутка, – змей собирает не простых, а таких, у которых шкурка особенная. Сразу видать, что мужик настырный. Ежели ему какую-нить хитрую да редкую гадину пообещать, так он робетенка из-под воды достанет.

– И какую мы ему редкость пообещаем? – хмуро буркнул водяной. – У нас, окромя гадюк, никаких других гадин не водится.

– А мы ему Белую змею пообещаем, – предложил болотник из Тухлого болотца.

– А это что за хрень? – удивилась мелкая нечисть.

– Есть, говорят, такая змея, – пояснил болотник. – Ежели ее зажарить и съесть, можно понимать язык всех зверей и птиц, – пояснил болотник.

– Вот здорово! – обрадовалась нечисть. – Будем знать, куда жабы от нас прячутся!

– Ну и ну, – усмехнулся водяной. – Идете вы себе, да слышите, как комарики меж собой ругаются, али стрекозы. Жаба не квакать станет, а просить – мол, не ешь меня, у меня детки малые! Тьфу! У вас же и так ума немного, тут и последнего лишитесь. Да и не верю я в Белую змею. Уж всяко, за столько-то лет, прознал бы про такую.

– Так верю, не верю, дело десятое, – усмехнулся болотник. – Мы энтому Змеелюбу Белую гадину пообещаем, пущай он нам робятенка отыщет. А коли отыщет, скажем – прости, мол, ошибочка вышла.

Нечисть раздумывала недолго. Обмануть человека – это всегда приятно. А если он ихнему хозяину пользу сослужит, так и совсем хорошо. Должна же от человеков какая-то польза быть?

Как удалось уговорить Змеелюба, кто его уговаривал, летописи умалчивают. Но известно, что утром у омута появился статный мужик, с проседью и аккуратной бородкой.

Перво-наперво, Змеелюб потребовал, чтобы ему притащили березовой коры и определили помощников. Пара игошей-переростков и целая охапка коры были выданы незамедлительно.

С этого момента жизнь обитателей омута и Замороченного лесочка стала сплошным кошмаром.

Для начала Змеелюб потребовал, чтобы водяной написал ему заявление о пропаже младенца. Но водяной знал только руны и резы, и в словенской грамоте ничего не понимал. Пришлось ограничиться записью с приложением личной печати водяного, с изображением кулака, сжимающего чей-то хвост: не то селедочный, не то русалочий.

Змеелюб не поленился несколько раз нырнуть в омут. После ныряний добросовестно изготовил план обители: русалочьи спальни, детская комната, кабинет (хотя на кой леший неграмотному водяному кабинет?), обеденный зал, расположение хозяйственных строений и сомюшен.

Собственно, бытовые условия были вполне приемлемыми. В соответствии с планом, Змеелюб опрашивал всех – кто, когда и где в последний раз видели водяненыша? Были – ли у него враги? Не попадал ли робятенок в дурную компанию? Не был ли он поклонником какой – либо веселящей травки? Не грозился ли батюшка-водяной за что-нибудь наказать сыночка?

Вначале нечисть охотно отвечала на все вопросы. Объясняла, что врагов у дитятки нет, потому как, мал еще. Что за веселящая травка в лесочке неизвестно. Упыри да кикиморы для веселья, да по большим праздникам, потребляют сушеные мухоморы. Но на дне омута мухоморы не растут. А уж сушить оные в воде еще никто не пробовал. На берегу же малыш, покамест, не бывал, потому как ходить и говорить не умеет.

Все рассказы Змеелюб аккуратно записывал на бересту, требовал, чтобы свидетели оставляли свою подпись. Но грамотных среди обитателей омута и болотец не было. Да и боялись они бересты с записями – а вдруг там какой-нибудь заговор?

Кикиморы, лешие и прочие неграмотные, при виде дознатчика, начали разбегаться. И с помощниками вышла накладка. Переростки, почувствовавшие сладость власти, время от времени кого-нибудь вылавливали и принимались лупить – мол, правду они ищут! Особенно доставалось отвергнувшим им русалкам, которых притаскивали для дачи новых объяснений. Вскоре все население озлобилось настолько, что приступило к активному сопротивлению…

Первыми пострадали игоши. Рассерженный водяной однажды так отмутузил обоих оболтусов, что те убежали к своей матушке. Потом не выдержали русалки. Однажды, когда Змеелюб сидел на бережку и обдумывал действия на следующий день, одна из длинноволосых красавиц вдруг подплыла к нему, и попыталась затащить в воду. Хорошо, что она слегка поспешила – не дождалась подхода подружек. От одной барышни Змеелюбу, хоть и с трудом, но удалось вырваться. А ежели бы их было две…

Вечером у Змеелюба состоялся тяжелый разговор с водяным. Хозяин омута, безо всяких обиняков заявил, что ежели тот в течение ближайших суток не найдет малыша, то быть ему скормленному ракам!

А ведь скормит!

Змеелюб был гордым мужиком, но пришлось сломить гордыню и идти за помощью к Вукше.

Выслушав печальную повесть, ведун хохотнул:

– И чего ты на старости лет на Белую змею позарился? Коли не знаешь, что не бывает таких змей?

– Да знать-то я знал, – скривился Змеелюб. – Но думал, а вдруг да нечисть больше меня знает?

– Нечисть… Нечисть, она завсегда нашего брата обмануть норовит.

– Так водяной, вроде бы, свои обещания всегда держит. Вон, лет пять назад он соседу всю рыбу в кости проиграл, так из нашей речки в Ржавянку не то, что щуки, так и пескари ушли.

– Ты еще вспомни, как лешие друг дружке зайцев да белок проигрывают. Но одно дело – слово между своими держать, а другое – человеку. Слово, что нечисть человеку дает, ничего не стоит.

– Думаешь, послать мне водяного куда подальше?

– Послать-то ты его можешь, только к речке теперь и близко не подойдешь. Проживешь ты без речки-то? Вот то-то же. Да и сам понимаешь, не только в этом дело.

– Понимаю, – грустно вздохнул Змеелюб. – Это нечисть перед человеком может свое слово не держать, а человек не может. Пообещал – сделай.

– Ладно, знаю я как твоему горю помочь…

Утром Змеелюб пришел к омуту. А водяной уже сидел на бережку, демонстративно помахивая здоровенным раком. – Ну, есть новости? – строго спросил владыка омута.

Змеелюб не стал ходить вокруг, да около, а сразу спросил:

– Скажи-ка дедушка, сколько в нашей округе водяных?

– Да кто его знает? Почитай, в каждой речке наш брат сидит. Если река большая – так и не один. Это, брат, много от чего зависит: сколько деревень в округе – в смысле жертв там, утоплениц. Опять же, где рыба ловится, а где нет. Ух, даже и не скажу. В общем, много. А зачем тебе это надо?

– Теперь скажи – у кого из твоих знакомых детки есть?

– Куда энтим-то доходягам деток иметь! Ни в жисть, – самодовольно прищурил пучеглазые глазки собеседник.

– А может такое быть, чтобы водяненок появился и, об этом чтобы никто не знал?

– Ну, – важно ответил собеседник, – кто же об этом молчать-то станет? У нас ведь дети не плодятся так, как у вас. У нас каждое дитятко – событие!

– Откуда же у соседа твоего, что в Надпорожском омуте живет, водяненок появился? Возрастом – как твой будет. Когда и вырасти успел?

Дедушка – водяной осмысливал сказанное, густо зеленея с каждым мгновением. Резко нырнул в омут. Вынырнул, держа в руках увесистую дубинку. Забыв о солидности, резво побежал прямо по воде. Скаковой сом, выныривая над поверхностью, с трудом, нагнал старика только через полверсты…

Змеелюб даже не успел напомнить об обещанной Белой змее. Но решил, что не дело это, наживаться на отцовском горе.