Текст книги "Варвар, который ошибался"

Евгений Шепельский
Варвар, который ошибался

Выпуск 138

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Евгений Шепельский, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Фатика убили!

[1]1
  Доминус Мраго, конечно, не мог сдержать радости, узнав о моем убийстве. Видели, какими большими буквами написал это перед своей инвективой? Ну что я могу сказать, да и нужно ли тут что-то говорить? Да, меня убили, это чистая правда. – Прим. Фатика Мегарона Джарси.


[Закрыть]

О ложных героях, или Варвар Фатик М. Джарси как пример подлеца и негодяя

Инвектива Доминуса Мраго, мага Большого Конклава Талестры в изгнании.

Издано: Фаленор, Адварис, Университет Просвещения, год Новой Эры 5-й, март месяц, в омнибусе «Как это было – начистоту», по особому повелению государя col1_0)

Приветствую всех честных и добрых лю…[2]2
  Здесь и далее — рукопись загадочно обрывается в некоторых местах, предположительно Доминус Мраго писал ее кусками и второпях, или же Фатик ее обрывал – подвергал цензуре перед изданием.


[Закрыть]

Уместно ли будет сразу начать с обличений, или сначала набросать непредвзятому оку читателя беглый портрет этого подлеца и негодяя, Фатика Мегарона Джарси? Да, он уже давно мертв, но даже мертвый умудряется каким-то образом строить козни остаткам нашего некогда могучего Конклава, да так, что мы, рассеянные по Южному континенту, не успеваем перепрятываться.

Возможно, вы никогда не слышали о Фатике Джарси, что сомнительно, ибо по обоим континентам нашего мира ныне ширится подложная слава об этом псевдогерое, волосатом, немытом, рано облысевшем необразованном подлеце (слово сие я намеренно употребляю многажды в таком близком соседстве, ибо Ф. М. Джарси – совершенный подлец и негодяй, в чем я расписываюсь!). Да, я, Доминус Мраго, обращаюсь прежде всего к тем, кто ничего еще не знает о Фатике Джарси: не слушайте славословий и легенд, но внимательно прочтите мой труд, и уже затем делайте верные выводы, ибо вы, мои читатели, умны и прозорливы хотя бы уже потому, что умеете читать! Писака из другого измерения набросал об этом подлом варваре две книжонки, «Имею топор – готов путешествовать» и «Эльфы, топор и все остальное». Так вот – не верьте им, не верьте ни единой строчке, ни единому слову! Там все – бесспорная и безусловная ложь![3]3
  Да не такие уж и плохие книжки, немного приукрашенные, конечно, в частности, рост у меня все же пониже, и не такой я смелый, и… А о том, как я разделался с магами Талестры и как меня убили, вы можете прочесть в этой книге. В целом она подводит итог моим злоключениям на Южном континенте, и… Короче говоря, сами все увидите! – Прим. Ф.М.Д.


[Закрыть]

Но сначала я бегло обрисую вам портрет этого негодяя и образ его действий, затем столь же бегло коснусь обстоятельств, кои предшествовали ужасным и роковым событиям в Талестре, и уже после подробно опишу, сколь жестоко и кроваво разделался Фатик Джарси с Тавматург-Академией Магов, в результате чего ныне я, правая рука Кваруса Фальтедро, вынужден скрываться в Веринди под разными вымышленными именами (под именем Мальвуса Оро я уже не живу, учтите, а если вам будут утверждать, что я скрылся, не заплатив за проживание – это гнусная клевета!). Те безмерно достойные господа, среди которых я сейчас обретаюсь, помогая им осуществлять разные достойные дела на благо неимущих, обычно называют таких, как Фатик, «потрох сучий», и я заверяю вас, мои добрые читатели, в абсолютной правдивости сих слов!

Что ж, коснусь портрета, попробую набросать его, хотя я и невеликий мастер описывать негодяев… Фатик Мегарон Джарси родился где-то в отстойнике на горах Джарси, и воспитан был в варварском клане Мегарон, люди которого исповедали отвратительный промискуитет и кровосмесительство. Клан этот, как заведено у варваров, промышлял грабежами и убийствами; особо кровожадных подонков нанимали разные темные личности, чтобы руками безумных варваров творить бесчинства еще более страшные. Тем и промышлял Фатик Джарси более десяти лет. Как говорит мой новый друг Хьюберт Жоп-Без-Глаза (он занят на поприще силовых решений разнообразных финансовых конфликтов) – «Борзое падло». И характеристика сия верна безусловно!

Был Фатик не особо высок для варвара, однако крепок, и отличался особой подлостью своей змеиной натуры, что выражалось в бесчисленном количестве преступлений, кои он совершил. Лично я слыхал, что Фатик Джарси преуспевал на ниве преступного ремесла, присовокупив к нему занятия еще более гнусные, навроде торговли живым товаром, сиречь девственницами-рабынями, коих он усиленно портил и доставлял заказчикам в непотребном виде! (Врет, как сивый мерин, ну я же пояснял, что и как было в той истории! – Примечание Фатика М. Джарси.) В частности, он совершил такие преступления, как…

Страница оборвана…

Ну а потом за свои подлые дела он угодил в тюрьму, и на время решил завязать с преступлениями. Как говорит мой новый друг Жамка Две Селедки (работающий на поприще защиты купцов от оголтелых преступников-вымогателей): «Рога лосю поотшибали, вот он и забзд…»

Страница оборвана…

Он обжился в Хараште, столице синдиката Харашты, вместе с подельником – гномом по имени Олник, с коим познакомился в тюрьме. К несчастью для всего мира, Фатика нашли эльфы Витриума, и он обманом, втершись к ним в доверие, вынудил их взять его в качестве проводника в Дольмир, к Облачному Храму, где располагался Оракул Вопроса. Мотивы действий эльфов (в команде оказались также люди и гномша) были понятны: Оракул должен был открыть имя последнего наследника Империи Фаленор, коя претерпевала лишения под пятой злодея – герцога Тавро Вортигена. Он вырезал всех прямых наследников истинного императора, Травельяна Гордфаэля. «Пошел по беспределу», как говорит еще один мой новый друг Мокрило Жабья Морда (работа его связана по улучшению человеческой породы, обычно ножом или удавкой, или, если порода совсем крепкая, кирпичом). Однако внебрачного ребенка он не учел… Прошли годы. Ребенок вырос, не зная о своем предназначении. Вырос в клане Мегарон гор Джарси… Народы Империи и сопредельных стран объединились в освободительный Альянс, коему недоставало истинного предводителя, который бы сплотил все расы и сословия в войне против Вортигена. И вот этим предводителем суждено было стать… Нет, вовсе не Фатику. Ибо, как выяснилось позднее, Оракул указал совсем на другого человека… На его сводного брата, Шатци Мегарона Джарси! А Фатик все это время играл роль подсадной утки, отвлекая внимание убийц, подосланных Вортигеном! Однако все это неважно для нашего повествования.

Продвигаясь к Дольмиру, по дороге Фатик совершил немало бесчинств – в частности, убийств, а также на его совести соблазнение эльфийки! А они очень страстные в постели, очень страстные, очень, очень, очень страстные… (ОЧЕНЬ СТРАСТНЫЕ!) Он ее соблазнил и затем на ней женился, вот же подлец, а!

Нет, все же я должен начать с главного – Фатик М. Джарси последовательно уничтожил все наши надежды на новые социальные устройства – во Фрайторе, Мантиохии и в Дольмире! Я до сих пор недоумеваю, как этот недалекий и подлый варваришка сумел не раз и не два раза помешать нам привести к покорности человеческое стадо, с которым мы совершаем эксперименты уже много сотен лет! Он помог одной самозванке выиграть войну во Фрайторе, избавил жителей Мантиохии от гибели в страшном иномировом смерче и поставил над ними нового короля-актера, а в Дольмире спас старого правителя от заслуженного отправления на вечный покой и, можно сказать, реставрировал монархию.

Как говорит мой новый друг Горо Сунь-В-Нос-Палец (он занимается углубленными исследованиями кружек для религиозных подношений): «За все хорошее – надо поставить Фатика на ножи», и я подпишусь под его словами. А теперь кратко поведаю о том, что случилось непосредственно в Храме Оракула.

Страница оборвана…

Ну а теперь вы узнаете, каким образом Фатик уничтожил нашу прекрасную Тавматург-Академию, а затем пал, убитый в самое сердце рукой человека, коего почитал своим другом…

Здесь заканчивается текст инвективы, оборванный рукой самого Фатика.

Приписка рукой Фатика М. Джарси:

Теперь вы видите, что думают обо мне маги… которые еще остались в живых… Поймаю этого Мраго – рога ему поотшибаю и в нюх вотру, беспредельщику! Посажу на параш…

Страница оборвана…

Панегирик моему другу, написанный у его могилы. За авторством Олника Гагабурка-второго Доули, выполненный собственноручно (без редактуры профессоров Университета Просвещения):

Фтик очен хроший друк. Мне пчално што он умр.

Приписка от руки Джальтаны Мегарон Джарси (бывшей возлюбленной Фатика М. Джарси, отринувшей его ради Шатци М. Джарси):

Не мой характер. Вы понимаете? Слишком спокойный и ровный. Он не может достать звездочку с неба, если я попрошу. Да, будет рядом, но… Он пресный, с ним скучно, он ужасно предсказуем, и даже не хотел со мной драться, когда мы, бывало, скандалили. Ну, вы знаете – он бы потягал меня за волосы, я врезала бы ему промеж глаз – зато потом все завершилось бы сладким и страстным примирением. А то, что финал истории сложился для него так скверно, и он, можно сказать, умер… Ну-у-у… Я даже не знаю, что сказать… Вы сами прочитайте и во всем разберитесь.

Приписка от руки Виджи Риэль Альтеро (супруги Фатика Мегарона Джарси):

Фатик умер, но всегда живет в моем сердце.

Приписка от руки самого Фатика:

Я не умер, меня убили. А теперь догадайтесь, каким образом я пишу эти строки, хожу, дышу и люблю свою жену? Ответ – в этой книге.

Пролог

Адварис, столица Фаленора. Время действия – примерно тогда же, когда я, Фатик Джарси, разбираюсь с проблемами в недрах горы Оракула.

За много сотен миль от Дольмира солнце пыталось пробиться сквозь тучу пепла, накрывшую Адварис.

Пепел тихо сеялся с неба, оседал на крышах, забивал водостоки, проникал сквозь щели окон, забирался в постели и рты горожан.

Вечный снегопад пепла – начало и конец каждого дня в столице Империи вот уже двадцать лет. Да, пепел сыплет и днем, но горожане, поглощенные работой, не слишком его замечают. О том, что есть другая жизнь и другой свет, они вспоминают поутру и на закате – когда солнце, подсвечивая тучу, бросает на город золотисто-розовые блики.

Пепел, разумеется, падает и ночью.

Утром жители сгребают его в клоаки. Там, в воде, пепел растворяется и уносится в море серым потоком.

Дышать на улицах можно, лишь натянув на лицо полотняную маску. Нельзя долго дышать пепельным воздухом без маски: невесомые хлопья забьют легкие, и человек умрет, хрипя и пуская пену изо рта. На кошек и собак не натянешь маски: они давно мертвы. Из городской живности уцелели только крысы, уцелели – и расплодились в невиданных количествах.

Птиц в городе нет.

Пепел убил деревья и траву. Деревья в парках напоминают окаменевших мертвецов, трава давно стала пылью.

Туча – отражатель любой магии, кроме магии смертоносцев императора, некогда людей, ныне – измененных, полудемонов, самого Вортигена и скованных чародеев – бывших служителей Ордена Империи, плененных узурпатором. В подземной части дворца Гордфаэлей они заняты непрестанным поддержанием заклятия, а их магические силы питает непрерывная гекатомба – ежедневная и беспрерывная смерть десятков людей.

Адварис – столица Империи. А дворец Гордфаэлей – ее сердце. Сейчас на этом сердце – черный нарост Крепости, издалека похожий на колючий исполинский куст, опутавший наружными корнями белый мрамор дворца до самого фундамента. Крепость Вортигена растет над дворцом Гордфаэлей, растет ежедневно, ежечасно, питаемая чужемирной магией. Центральная башня Крепости, называемая Агастр, похожа на черный тюльпан с наполовину раскрывшимся бутоном. Он слегка кренится на тонкой ножке и нависает над городом, готовый раскрыть свои лепестки…

На самом верху башни находится не слишком просторный зал. Колонны у его стен и сами стены странно изогнуты, от чего зал напоминает выпотрошенную грудную клетку. Там, в зале, в том месте, где в грудной клетке помещается сердце, набросив глубокий капюшон, сидит создание, которое давно перестало быть человеком…

* * *

Огромная фигура зябко куталась в меховой плащ, усеянный пролысинами больше, нежели мехом. Острые плечи создавали впечатление сложенных под плащом крыльев – кожистых, нетопырьих. Руки в перчатках – и сразу бросается в глаза, что пальцы слишком длинные, отчего кисти, прижатые к груди, кажутся парой крупных, сцепившихся лапами пауков.

На лице создания была маска – серебряный лик, изображавший человека, несомненно, волевого и решительного, с острыми скулами и выпяченным подбородком. На маске отпечаталось выражение пугающего, отстраненного равнодушия, словно ее обладатель давно расстался с земными заботами и пребывал в горних высях. В черных прорезях поблескивали глаза.

Та́вро Вортиген, бывший герцог и нынешний император, узурпировавший трон Фаленора, сидел на дрянной, точенной шашелем трехногой табуретке и дрожал.

Некогда он так боялся физической смерти, что решился смешать свою плоть с плотью демонов мира Агон, чтобы обрести если не бессмертие, то его иллюзию. Болезнь, жравшая его тело, отступила, но не ушла, затаилась в глубине тела и давала о себе знать всякий раз, когда приходило время новой трансформации.

Мотивы великих злодеев зачастую весьма просты. Вортиген просто боялся сдохнуть, он хотел быть, существовать, дышать и ради этого был готов пойти на всё. Вообще на всё. Уничтожить бесконечное число жизней, пожертвовать родными и близкими. Практически забыть свою личность.

Впрочем, трансформация помогла лишь частично: он и сейчас безумно боялся смерти. Не от болезни или старости, а от удара в спину, мятежа, или даже от своих союзников из Агона, которые с каждым годом выражали все большее недовольство тем, что ему никак не удается уничтожить Витриум, сжечь, спалить, перевешать всех эльфов, предварительно отрезав им острые уши и сложив из них памятный курган.

Сейчас был период очередной трансформации, – в его тело посредством магических ритуалов добавили новую частичку демонской плоти.

Болезненный процесс.

Но и необходимый. Без новой частички демонской плоти болезнь снова напоминала о себе и начинала быстро жрать его тело, не брезгуя чужемирной добавкой.

Союзники каждый раз уверяли, что надежно сепарируют демонскую душу, отделив ее от плоти, но остатки этой души с ее странными, чужеродными мыслями, желаниями, горестями, неизменно просачивались, и после смешения некоторое время корежили тело и изводили, точили душу императора.

Вортиген полагал, что союзники намеренно оставляют частичку души демона, чтобы напоминать, кто его благодетель.

За его спиной было огромное, выпуклое в сторону города окно в частых стальных переплетах, похожих на паутину. Над столицей до самого морского рейда сеяла пепел колдовская туча.

Перед Вортигеном вросла плоским основанием в черный пол овальная чаша из цельного куска багрово-красного мрамора. Ее размеры вызывали в памяти сказки о пирах горных великанов. Рука эльфа-чародея по имени Митризен изрезала внешнюю сторону низких стенок острыми колючими знаками, выражавшими лишь одну эмоцию – ненависть. С этой чаши началось восхождение Вортигена к власти. С этой чаши начался поход бессмертных эльфов Агона против смертных собратьев из Витриума.

Пока – безуспешный поход.

В чаше, завиваясь спиралью, почти вровень с краями, кружил густо-багряный туман.

Чаша была Вратами и Голосом. Голосом тех, кто дьявольски хотел, но не мог материально воплотиться в мире Вортигена, да, собственно, и ни в каком ином мире. Их клеткой был мир-тюрьма, куда в свое время заключил их Творец. Их души горели местью. Местью эльфам Витриума, смертным существам, души которых Творец смешал с душами людей, подарив им великий дар конечного существования.

Голос ожил и заговорил – внезапно для императора.

Голос, в котором звучало жужжание разворошенного пчелиного роя, сказал:

– Наша личность присутствует, внемли. – Обертоны голоса Владыки Агона были слишком чужды, каждое слово болезненной волной отдавалось в теле императора. Так бывало всегда, когда говорил сам хозяин Агона, а не кто-то из его слуг. Голос Владыки прижигал кожу Вортигена изнутри.

Владыка никогда не снисходил к разговору просто так.

– Ты слышишь шепот? – сказал он.

– Шепот? – с трудом повторило существо, настолько боявшееся смерти, что предало своих родителей.

– Шепот твоего мира, – сказал Владыка. – Шепот сквозь Врата. Наша личность его слышит.

Вортиген насторожился: сердце мощными толчками гнало кровь по телу, и она гудела в ушах. Обычное дело во время трансформации. Обычные звуки.

– Я не слышу…

– Странно, что ты его не слышишь… – сказал Голос.

Император усилием воли заставил свои зубы не лязгать: трансформация – болезненный процесс, а Голос ее усугублял.

– Я еще не закончил… обращение, – сипло сказал он. – Мне… больно.

– Я знаю, – сказал Владыка с неясным чувством, и его голос – хор раскаленных пчел – забрался под кожу императора и принялся деловито терзать его плоть. – Но все же – прислушайся еще раз.

Вортиген повиновался.

– Я ничего не слышу. О чем он говорит, этот шепот? Это – знак? Предвестие беды?

Пауза.

Голос сказал неторопливо:

– Наша личность не может уяснить это. В твоем мире происходит нечто странное. Попытайся разобраться сам. Пусть слушают твои смертоносцы…

– Я скажу…

– Слушай еще. Построй большие Врата на границе с Витриумом. Ты знаешь, что для этого нужно…

Вортиген едва справился с болезненной дрожью.

– Я сделаю.

– Построй их как можно быстрее. Наша личность дает тебе срок – месяц. Пришло время нашей личности вмешаться, раз ты не можешь совладать с Витриумом. Теперь мы знаем – как.

С каким бы удовольствием Вортиген расколотил чашу, с какой мстительной радостью истоптал бы сапогами ее осколки, чтобы больше никогда не слышать союзников и самого Владыку, не чувствовать себя нашкодившим щенком, которого тычут носом в собственную лужу. Но он не мог: он безумно боялся смерти. А смерть без очередной порции демонской плоти в нужный срок – неминуема. Он это знал, и союзники знали, и потому вертели им, как хотели.

К его горлу подкатила дурнота. Наступал самый худший период трансформации, когда осколки воспоминаний чужой души начинают гулять в сознании, обжигая всем спектром эмоций: щемящей болью и безумной радостью, сладостью победы и горечью потерь, чувствами любви, ненависти, дружбы, – задевая собственные чувства императора. Те самые чувства, которым давно полагалось усохнуть, отмереть, заглушиться единственным оставшимся живым чувством – чувством страха.

Это был долгий и самый болезненный период, за которым следовало освобождение. Ничего, к утру трансформация завершится, и он насладится легкостью и свободой нового тела – еще на полгода.

– Хорошо, – повторил Голос, все так же обжигая плоть Вортигена огненными пчелами. – Наша личность будет ждать. Что касается наследника, плетение нитей говорит странное… Наследник все так же должен умереть в зале Оракула… Он умрет и не умрет… наша личность не может понять…

Вортиген не ответил. О событиях, что последуют вслед за смертью наследника престола, плетение нитей говорило сущую несуразицу. Выходило так, что наследник восстанет из мертвых и, более того, раздвоится, причем его первая, основная ипостась с некоторого момента уйдет в глубокую тень, по сути исчезнет, а вот вторая – начнет приближаться к Адварису странным зигзагом, – через Южный континент и Срединное море. Дальнейшие события распадались на тысячи возможных вероятностей, слишком странных и страшных, чтобы толком их осмыслить. Там, в частности, фигурировала супружеская пара гномов, отряд поющих огров и некий всесокрушающий топор. Но две трети этих вероятностей заканчивались победой Вортигена, и это было славно, это ободряло и заглушало страх.

– Наша личность уходит, – сказал Голос. – Странно, что ты не слышишь шепот.

Туман в чаше разгладился, растянулся багровой мерцающей пленкой.

Создание, настолько боявшееся смерти, что перестало быть человеком, выбранилось. Затем оно отвернулось к окну, легким щелчком отсоединило маску, поднесло к голове рукав плаща и высморкалось, измарав волчий мех кровью.

Его лицо сейчас напоминало кусок гнилого мяса, из которого щерились острые белоснежные зубы да сверкали парой рубинов глаза.

Ничего, скоро боль уйдет, трансформация закончится, лицо снова нарастит кожу, правда, совсем уже не похожую на человеческую. Но это неважно. Боль уйдет. Станет хорошо и тихо.

Что же это за шепот, о котором твердил Голос? Нет, Вортиген не может его различить…

Когда завершилась трансформация, Вортиген так и не услышал шепота. Не различили его и смертоносцы Внутреннего Круга, которым он запоздало велел слушать.

1

Пожалуй, я начну там, где закончил предыдущий свой опус, но не с самого конца. Там, если вы помните, красовались сразу два эпилога, один из которых я опрометчиво пообещал сделать прологом новой истории. Так вот: не вышло ни с первым, ни со вторым. Считайте, что я вас обманул, да.

Меня дурили всю дорогу. Я не был наследником престола. Я был… лопухом, пешкой, отвлекавшей внимание врага. А другая пешка тем временем шустро пронырнула к краю карты и превратилась в ферзя.

Можете смеяться, я позволяю.

Да, я оказался игрушкой в игре могучих сил, и мне это не понравилось. Еще больше мне не понравилось то, что мой сводный брат, Шатци Мегарон Джарси, наследник фаленорского престола, наклонившись, выдал свой монолог, сдобренный парами чеснока. Закончил он его следующим образом:

– Ай, долго объяснять! И у тебя в отряде – магов шпион! А сейчас скажу тебе главное, слушай…

Я оглянулся на своих праведников-обманщиков, резко, готовый прикончить негодяя, если шпион только подаст вид, скажем, дрогнет, а то и кинется бежать. Стоят, насторожили уши. Блеснули глаза Имоен, Монго что-то промямлил. Скареди позади них качнул головой, отчетливо хрустнув позвонками:

– Святая Барбарилла, шпион?

Ну да, шпион. О нем говорил и Тулвар, а Шатци подтвердил…

Крессинда выдержала мой взгляд, затем покосилась на Олника. Мой беспамятный приятель по стеночке, по стеночке пятился от ретивой невесты. Наконец он облюбовал место возле нас с братом, став так, чтобы туша чорона закрывала его от Крессинды.

Самантий по-прежнему маячил подле Альбо, баюкая свою сковородку – осколок артефакта трактирного всевластия. Рядом с ними Тулвар, прислонился к стене коридора, выпятив тощие груди, – по виду, вот-вот отдаст концы от страха.

Шпион, яханный фонарь! Кто? Ну же, дернись, выдай себя! И… дай подержаться за твою шею!

Тулвар после спасения говорил о соглядатае, да я тогда пропустил его слова мимо ушей, – очень уж много всего навалилось, если вы помните. Решил – потом разберусь. Глупо, недальновидно поступил старина Фатик.

Я перехватил руку брата, сжимавшую мой топор. Дернул рукоять на себя, однако брат держал ее крепко.

Я разжал пальцы: Шатци был сильнее меня ровно в два раза.

Виджи спала неподалеку, медовые волосы запахнули лицо. Месяц жизни, всего только месяц жизни ей обещан! Мысли путались, сталкивались, происходящее казалось страшным сном. Сейчас я проснусь рядом со своей утконосой эльфийкой, стоит только приложить небольшое усилие!

Оплывшее тело Гродара… Тускло отблескивает на полу слетевшая маска… Быстро я прикончил смертоносца, надо признать!

Шатци был в кольчужной рубахе, забрызганной кровью, и в меховых штанах по колено – классический походный набор варвара Джарси (не хватало еще безрукавки из шкуры барса, мой брат, видимо, где-то ее задевал). Нижнюю часть этого набора я весьма не любил – очень часто в этих шкурных штанах заводились навязчивые насекомые. Если мне случалось ехать на дело прямо из клана Джарси, я, едва спускался с гор, тут же менял меховые штаны на нормальные, из льняной ткани.

В горле Квинтариминиэля бурлила кровь.

Я содрогнулся и вновь рванул топорище на себя.

– Да брось, Фатик, – сказал Шатци гулко. – Не бузи, хе-хе, хы, го! Прознатчик ведь не опасный. Маги его используют, ну, как это… Он это… слепая лошадка. Они сквозь его гляделки зырят, могут пару слов сказать его голосом. А так, чтобы шпион сотворил что-то там, нож в спину скажем, так нет. Ну, то есть как… чем ближе шпион к магу – тем лучше им управлять, чем дальше – тем сложнее, вот! Мы ж тут одного мага поймали, поговорили с ним по-свойски, он и выдал… Имени шпиона не сказал, маг из младших чинов, такого ему знать не положено. И сейчас они слушают, слушают, хе-хе-хе! Пускай слушают, да зубами скрежещут. Не по их желанию все вышло, Великая Торба! А теперь я скажу тебе все-таки главное! Хе-хе, хы, го!

Как же меня бесили его прихохатывания. Наверное, сильнее, чем смрад чеснока, который я должен был вдыхать.

– Ну? – я снова рванул топорище, но Шатци был намного сильнее меня.

– Короче, Фатик, – прошептал этот охламон, выдвинув вперед челюсть, которую можно было использовать для колки орехов. – Я таки сделал Джальтане ребенка, и теперь, согласно нашим клановым законам, должен на ней жениться. Ты понимаешь? Нет, мало мне того, что я наследник Гордфаэлей и будущий император, так еще и это… Я не хочу, понимаешь? А она хочет, с… сук… су… Ох-х, яханный фонарь… А ведь говорила – да действуй смело до самого конца, в этот день не зачнем. Ты понимаешь, что она меня обманула, лишь бы только женить на себе? Вот она, бабья подлость!

Тьфу ты, Великая Торба! Я-то думал, он выдаст мне очередную порцию обжигающих тайн и загадок.

Мой брат, в дополнение к невеликому уму, еще и приличный эгоист. Это свойство на самом деле помогает ему брать от жизни всё. Умножает его удачу. Хотя, пожалуй, то, что он сделал ребенка моей бывшей возлюбленной… женщине, которую сам же у меня отбил давным-давно, а вдобавок оказался наследником Фаленорской Империи, могло свидетельствовать, что его удача пошатнулась. Скажем так: беременность Джальтаны и будущий брак были малой карой за все грехи Шатци, а вот то, что он, свободолюбивый эгоист, должен взвалить на себя ответственность за Альянс и, в перспективе, возглавить освободительную битву за Империю, было карой превеликой.

Я ощутил неприкрытое злорадство. Ничего, родной, помучайся, хватит с тебя неба в алмазах.

– Ну, так драпай, наследник династии Гордфаэлей, – криво усмехнулся я. – Беги прямо сейчас. Выход – вон там.

– Я боюсь гнева дедушки Трампа, – промямлила эта орясина.

Дедушки, который на самом деле – мой отец. Я поежился. Снова дернул за топорище. На руку капнуло что-то вязкое и липкое. Кровь чорона.

Шатци покачал головой:

– Нет, Фатик, топор я тебе не отдам.

– Почему?

– Эльфы его выкупили сразу после того, как ты его в ломбард зафинтил.

– Ну, это ясно. Следили за мной, хитрецы.

– Следили. А топор мне всучили. Я, конечно, удивился. А эльфы мне и говорят, что, мол, если ты получишь топор, пока «…не закончится твоя жизнь», то ты сгинешь.

– Чего? Как это – сгину? Погоди. Ты все точно запомнил?

– Само собой, Фатик. Не обижай брата! Память у меня – ого-го. Хе-хе, хы, го!

– Тогда получается бессмыслица. Я могу получить топор, только когда я умру. Но если я заполучу топор раньше – то сгину. Чушь какая-то. И так и так помирать?

Шатци передернул глыбами плеч.

– Ты лучше расспроси об этом моих эльфов. Они вот что велели тебе при встрече передать. Используй, сказали, то оружие, что добыл у горгон. Оно, мол, хорошее, проковано с добавкой металла Агона. Не знаю, что там за Агон, хе-хе, хы, го!

Зато я знаю, дорогой мой брат. Это мир, в который Творец заключил истинных эльфов, обезумевших от свалившегося на них бессмертия.

– У горгон? Я отобрал мечи у оргов Митризена.

Братец кивнул:

– Ага. Орги – они же горгоны. Орги – это если укороченно. Твари с Горгонид. Отсель далече, в Южном океане, есть такой архипелаг. Полуразумные твари…

«Прямо как ты», – едва не ввернул я.

– Митризен, что Сеет Пагубу, он же Изгнанный из Витриума, в странствиях обнаружил их. И открыл кое-какие их свойства…

Горгониды… «Горгонид» – назывался корабль Димеро Буна. Интересное совпадение. Слишком много совпадений в этой истории, яханный фонарь! А еще этот Митризен, который, по словам Шатци, бродит где-то в Храме…

Я хотел расспросить о свойствах тварей, спросить и про Митризена, но принц внезапно закашлялся, сдвинулся и издал стон.

– Фа… а-а-а… ти-и-ик…

Я склонился над ним. Эльф распахнул веки, нашарил меня глазами, по которым опять, как в Ридондо, расползлась тьма.

– Обещай…

– Все, что угодно.

– Произведи сейчас свое слово… псс-ха-а-а… – Кровь заклокотала в его груди, поднялась вместе со словами к горлу, он сделал над собой усилие и сплюнул длинную тягучую струю. – Бросишь… сейчас… меня…

– Не брошу.

– Бросишь… крентенел… пока есть время! В яму Оракула. Ты. Пока я живой немногим буду…

– Зачем мне тебя убивать?

На самом деле я должен был спросить в лоб: «На черта я буду тебя убивать? Ты же отец моей жены, верно, и сам сейчас отдашь концы?»

Он задышал быстро, в предагонии, всхлипывая и клокоча.

– Ответ на вопрос… Как спасти мою дочь.

Твою же! Вот что задумал этот ушастый на пороге смерти! Смело – и отнюдь не глупо. И тяжело – для меня. Старине Фатику нужно прорваться к Оракулу, пока эльф еще дышит – ибо мертвое тело с отлетевшей душой Оракул не примет.

И хитро. Давайте учтем, что принц активно противился моей связи с Виджи, всеми четырьмя лапами упирался. Похоже, я становлюсь параноиком, но смотрите: если я убью Квинтариминиэля (между нами – за одно это имя его стоило пустить в расход), пусть даже ради жизни его дочери, пусть даже он и так готовится распрощаться с нашим миром, я превращусь в отцеубийцу. Не отвернется ли от меня Виджи, или, того хуже, – хотя что может быть хуже? – не ляжет ли на нее обязанность кровной мести? Кто их знает, этих эльфов. Не скажу, что я боюсь смерти от руки любимой женщины, но хочется все-таки пожить, и крайне желательно – в ее обществе.

Эльф захрипел.

– Обещай мне свое заднее слово срочно! Я тяну… пс-с-ха-а-а… свою жизнь еще час, потом уйду за порог. Дай могучее слово Джарси!

Гритт!

Слово варваров Джарси нерушимо. Это основа основ нашего Кодекса, который мы, все – и мальчики, и девочки – заучиваем наизусть, начиная с момента, когда начинаем самостоятельно ходить на горшок. Угу, именно так – нам читают Кодекс, и мы заучиваем все сотни его страниц на протяжении детства, отрочества и юности (зачастую сидя на том самом горшке). И в конце концов сдаем экзамен на знание Кодекса.

Мой брат, сопя, склонился над нами. Я тут же превратился в дольку чеснока.

– Чего он там стрекочет, этот воробей? Зашвырнуть его к Оракулу заради ответа? Фатик, я это сделаю, не вопрос. Да и весит он как перышко от синичкиной попки.

Принц распахнул глаза и взглянул на Шатци с ужасом.

– Запре… пссс-ха-а-а… щаю! Аллин тир аммен! Ты, малый варвар с плешью, ты отправишь меня в яму!

Даже на пороге смерти он не удержался от того, чтобы меня подколоть.

– Слово… варвар… с-слово-о-о… Если любишь мою дочь.

Кровь стекала с углов губ, тягучая, черная в полумраке.

Я видел по его глазам, что ему нужно мое слово, жизненно нужно, как бы смешно это ни звучало.

Черт с ним. Я произнес клятву Джарси, нерушимую, и так далее, и тому подобное.

Эльф вздохнул, как мне показалось, облегченно, хотя какое может быть облегчение, когда в твоей груди зияет дыра размером с кулак?

Ледяные пальцы коснулись моего запястья.

– Бла… годарю… Будь мужественным на всю свою малую длину.

Все-таки он меня не любил.

Я оглянулся на отряд и решил нарушить свою клятву. Чихал я на аллин тир аммен.