Текст книги "Радуга смеха"

Радуга смеха
Евгений Шмигирилов

© Евгений Шмигирилов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление, или Прошение о срочном переводе

Здравствуйте Уважаемый!!!!!

Пишу Вам эти строки, а слезы застилают глаза. Не то, чтобы я такой плаксивый, а просто кушать очень хочется.

Я бы может и грамотней все написал, но руки плохо слушаются, трясутся немного – бывает не на те клавиши нажимаю, а что, вместо знаков препинания, свой номер расчетного счета пишу – то это уже включился инстинкт самосохранения, независимо от сознания.

Да и голова подводит – сама медленно поворачивается влево до упора, а затем, так же медленно, возвращается назад.

И так весь вечер. Правда, через некоторое время приноровился – тут главное, чтобы успеть, клавишей стукнуть. Затем, приходится придирчиво вчитываться в текст.

Хорошо было бы, если бы я был арабом. Голова, как раз, настроена на чтение арабских текстов / справа налево/, но, увы, пишу на русском. Я уже думал, может, когда голова текст проскакивает – тире печатать? Но потом понял, что тогда бумаги не хватит. И думаю в соседнем магазине «канцелярия» тоже не хватит, хотя он и оптовый.

Я чего пишу то Вам – написал несколько рассказиков для Вас, для Нового Года – тексты свежие, ни разу не читанные. Извини, прервусь, губы оближу – ссохлись, мне же не текст видится, а бутерброды чудятся: с селедочкой, с колбаской такой пахучей, про буженинку даже и не мечтаю, только при мысли этой одной, глаз самопроизвольно начинает косить в сторону продуктового магазина.

Я тут пока ответ ждать буду, корочку хлеба за окно прикрепил, чтобы, значит, создать видимость еды. Когда кушать особо сильно хочется, то я воды выпью, полижу стекло, где корка висит и опять буду ждать.

Говорят, с водой, но без еды можно до 20 дней протянуть…, но ты не верь этим россказням. Теперь ты же в курсе дела – корка последняя. Знай, на тебя надеются и тебе верят, Кормилец.

«Прощай» – писать не буду, мало ли…. Лучше: «До встречи. Друг!!!»

P.S. Эта пернатая сволочь стала клевать мой Н.З.. Добежать я уже не успевал – кинул тапок, а стекло все равно разбилось. Моя горбушечка, конечно, вниз упала.

Я ястребом вниз, но дворовый мохнатый друг был быстрее. Помахал своим подлючим хвостом и бросился прочь. Его поднятый грязный лохматый хвост оголил то, еще более грязное место, из которого должна была вывалиться моя переработанная горбушечка. Эта картина лишила меня разума. Я бежал за ним несколько кварталов, но он был быстрее ….

Теперь ты понял брат, что ситуация создалась очень напряженная, прямо скажем – очень тяжелая. Думаю договор не успеет. Ты уж постарайся почтой этой, ну как ее, в общем ты знаешь, которая из рук в руки, за 36 часов по всей России. Постарайся, пожалуйста, вместе с деньгами пирожок в конверт вложить, чтобы после очередного голодного обморока я память смог вернуть и зрение восстановить. Так и напиши им сверху на конверте четко и ясно крупными печатными буквами: «Сначала дать пирожок»

Заранее, спасибо, тебе за все. А еще большее, спасибо, твоей матери, что на свете есть ты – Человек с большой буквы.

Твой друг, Евгений.

Первое выступление

Наконец-то случилось. Телеграмма была так неожиданна, что я несколько раз перечитал. Но от этого текст не изменился – меня пригласили на концерт прочитать что – либо из созданного.

На следующий вечер я был готов блистать. Фактура у меня еще ого – го, а костюмчик даже из первых рядов будет видеться как новый, ему то всего 3 года. Небольшая простуда, была нейтрализована широко разрекламированным перцовым средством, густо нанесенным на спину, галстук был повязан и я отправился на концерт.

Первые признаки волнения у меня появились, когда меня не пустили в парадную дверь, сказали за перед платить надо. А те, кто бесплатно или выступают, то тем надо через зад идти. Я ретировался и пошел к заднему проходу, куда все ходят, чтобы потом на сцене появиться.

Ну туда я тоже не сразу попал. Пришлось долго работать руками – жестикулировать, потом языком, объяснять кто я, наконец, вход слегка приоткрылся и я с трудом туда всунулся. Дальше было легче – наверх вела широкая светлая лестница.

Я, конечно, хотел немного размяться перед выступлением. Немного успокоиться, и побегать туда-сюда по лестнице, снять, так сказать, напряжение, но время поджимало, и я прошел дальше, почти к сцене.

Конечно, я в меру волновался – дело то незнакомое. Мне предложили 100 грамм, но я не пью. Проверил еще раз текст и стал ждать выхода. Наконец, началось. Мне пожелали удачи и я пошел.

Сцена начиналась у моих ног и казалась просто огромной. Первые шаги были твердыми и уверенными, но как только меня осветили, все сразу изменилось – ноги стали ватными и перестали меня слушать. Я остановился и, даже стал немного приседать.

Заиграла легкая музыка, раздались аплодисменты. До микрофона нужно было дойти, во что бы то ни стало. За занавесью тихий, подбадривающий шепот перешел в угрожающий гул.

Руки еще работали, и я выкинул вперед руку с текстом. Из зала донесся одобряющий шум.

Я поднял одну ногу и сделал первый шаг. И хотя сцена была твердой, нога опускалась очень неуверенно, как у путника, пробивающем первую тропу в снегу – с протаптыванием и прохлопыванием. Наконец, точка опоры была найдена.

Вторая нога категорически отказалась подниматься, и мне пришлось подтянуть ее к первой.

Так я сделал раза три-четыре, затем без всякого моего вмешательства, ноги сами поменялись ролями. Музыка изменилась и попадала точно в такт моему перемещению по сцене. Зал тихонько смеялся.

И все бы ничего, да включили подсветку зала…. Тысячи глаз смотрели прямо на меня …. Управление телом просто отключилось. Рубашка мгновенно стала мокрой, текст выпал из вытянутой руки, челюсть отвалилась и не закрывалась.

Внезапно, я понял куда всунулся – впереди сидели тысячи людей, которые уже заплатили деньги – сзади, за шторой стояли те, которые эти деньги уже потратили. Я был посередине …. Один…

Был и плюс – зал просто хохотал.

Второй плюс – я ощутил свою часть тела – спину. Она уже просто горела от намокшего перцового средства. Терпеть еще было можно, но, кажется, недолго – слабый перцовый ручеек тихо подбирался по хребту к очень чувствительной части тела.

Огонь на спине стал невыносим. Видимо это отражалось на моем лице, т.к. зал хохотал с нотками истерики.

Наконец, я добрался до микрофона, взял его в руку и… не обнаружил подготовленного текста. Текст лежал недалеко, на сцене.

Наклониться за текстом я не решался – кожа на спине уже сгорела – горело мясо. Обернувшись назад, я понял, что и помощи не будет – сзади хохотали так же, как хохотали спереди.

В тот момент, когда я наклонился за текстом, мокрая перцовая рубашка плотно прилегла к спине, а перцовый ручеек достиг критический точки, я непроизвольно, но от всей души, прокричал в микрофон «А-А-А-А-А ….» В конце протяжного крика я дал «петуха» и зал мне ответил оглушительными аплодисментами.

Наконец – то организм включился в работу и ноги понесли меня прочь со сцены. Никто не смог бы меня остановить, хотя и пытались это сделать сразу за шторой. Хорошо, что время моего выступления давно закончилось.

Уже в туалетной комнате, когда я мокрым полотенцем смыл перцовую мазь, и боль ушла прочь, мне было приятно осознавать, что я со своей задачей справился. Еще более приятными оказались аплодисменты. Вот только один вопрос засел в моей голове:

«Кто я – юморист – мастер художественного слова или мим?»

В.О.В. 1812 года (к годовщине)

Великое событие 200 летней давности для мировой истории. Но если зреть в корень, то здесь мы имеем яркий пример чиновничьего произвола, по отношению не к коренному населению России. Наши граждане в такое классическое дерьмо никогда бы не вляпались.

Когда такое начинается у нас и для наших, есть такие же классические способы остановки нежелательных действий. А проще – откупные. Эти откупные, как правило, не могут ничего изменить, но могут остановить, на какой-то фазе и о потерях лучше не думать, главное целым остаться.

Касатик просто не знал, что его ждет. Он собрал по всей Европе войско, подошел к границе, задал вопрос и стал ждать ассиметричный ответ.

Царю, конечно, вопрос доложили, он встал, огляделся, и не видя никого вокруг на уровне своих глаз, сел и продолжил трапезу, всем своим видом давая понять, чтобы ему не мешали заниматься делом. Надо отдать должное, царь вниз не смотрел.

Придворные мигом сообразили, что вопрос не царского уровня. Они немного пошептались, похихикали, и судьба Наполеона была решена. Правда, он об этом еще не знал.

Надо сказать, что все вопросы, которые задавали России, решались тремя способами: сначала чиновничьим – мирным способом, затем – военным – тоже не сахар.

Применили третий способ – самый изуверский – чиновничий, проецированный на военный. Спасения не было изначально. Все было просчитано до мелочей, отработано, практически, столетиями. Это все равно, что садится играть в карты с шулером – исход ясен заранее. У нас в России и название такому дурню дали – лох.

Придворные тоже не лыком были шиты – сплошь графья, да и много другого было благородного сословия. Они тоже его ровней себе не считали. И тоже не хотели с ним встречаться и «запустили зайца по кругу», т. е. по инстанциям, но двери нигде не открывали. А ходить – это вам не Европа, расстояния не те. Но парень упорный попался, захотел до главного офиса добраться. Хочешь так иди, никто ведь не был против, но сказалась простота происхождения – попросил руку дочери царя, за что и получил увесистую оплеуху при Бородине.

Когда он попал в главный офис, оттуда тоже уже все ушли. Руки ему так никто и не подал. Вот тут только он стал понимать, куда попал и что он потерял, но было уже поздно. Номенклатура на балах обливалась хохотом – Наполеон потом.

Да и народу надоели неудобства всякие, от армий чужеземных. Как водится, собрались вместе – ближе всего для всех Березино оказалось и дали дубиной под мягкое место.

Платов сильно помог, ну у нас казаки всегда, пожалуйста, когда просят. Хотели и Его нагаечкой, да царь не дал: пусть говорит, дурилка в Париж бежит. Он и побежал – всех бросил. Из 400 тысячного войска до Парижа еле – еле 37 тысяч доковыляло. Их потом в дом Инвалидов поселили, который специально построили для тех, кто из России вышел, чтоб они своим видом людей не пугали. Многие, когда чуть отъелись, по своим странам разбрелись – армия то сборная была со всей Европы.

Царю, конечно, стыдно стало за свою номенклатуру – уж больно круто разобрались. Он когда в Париж пришел, сразу сказал: «Господа казаки, за вашим поведением смотрит вся Европа – не подведите, орлы» ….

А сам отделался мостиком через Сену и домой поехал. Мостик теперь самый красивый на Сене, его теперь всему миру показывают. Еще бы – царский подарок – там все в фонарях осветительных, да в скульптурах разных, и все золотом покрыто…. А больше в Париже золота нигде нет, если кто соврет – не верьте.

Казаки наши лица не уронили, царь платил хорошо, чтобы не сильно грустили по далекой Отчизне. Особенно рады этому обстоятельству француженки, на своих они даже не смотрели. Гримасы капитализма – у своих столько денег не было.

А чиновники царские, таким образом, направив в нужное для страны русло издевки свои отработанные, канцелярские, не простили ему похода в Россию. Они решили ему до конца казус сделать.

Через свои каналы, они уложили его с теми, кого он погубил бесцельно, по своей глупости, на полях России, включили слово «Москва» среди выбитых в граните названий столиц, им побежденных, последней в ряду – для издевательства, «победителю» хренову.

И положили его в землю русскую – глыбу гранитную, которую они прислали из Карелии. Чтоб навечно русский дух нюхал. И другим, которые этот посыл поняли, неповадно было.

Олигарх: Становление

Подъезд дома был слабо освещен и я чуть не разбил нос, споткнувшись об своего соседа по лестничной клетке. То, что это мой сосед я узнал, когда подсветил спичкой лицо валявшегося тела.

Вообще – то мой сосед, в отличие от меня, в таких делах замечен не был и, глядя на его довольную, пьяную ухмылку, застывшую на лице – я расхохотался, перекинул его через плечо и, как говорят, «помог дойти до квартиры».

Утром меня разбудил звонок в дверь. «В субботу не дают поспать» – подумал я и пошел к двери. В дверях стоял смущенный сосед и извинялся за доставленные неудобства. «Да брось Петрович – казал я – с кем не бывает». На том и попрощались.

Но на этом история не закончилась, а только началась.

Через несколько дней он прямо ввалился ко мне в квартиру с бутылкой и с порога объявил: «Есть хорошая новость, Иваныч, – не буду объяснять подробностей, да они тебе и не нужны, – мы приняли решение дать тебе кредит». Я знал, что он работал в каком – то банке, но от предложенного кредита отказался: «спасибо – говорю – сосед, но отдавать нечем, на водительскую зарплату особо не разгуляешься».

Тут он рассмеялся и сказал, что кредит отдавать не надо – он невозвратный. Банковское дело – темное дело, подумал я, но все – же решил уточнить: «Совсем не надо? Никогда – никогда?».

«Да успокойся ты, никогда».

«И в бумаге будет записано?».

«И в бумаге будет записано».

«А сколько можно взять?».

«Cогласно проекта».

Бутылочку то мы, конечно, распили, и настроение сразу как-то стало другим….

После ухода соседа я задумался, что – то о размерах дома он как – то не обмолвился. Как принято на Руси, буду просить много, а там сколько дадут….

Дали все….

Я неделю никуда из хаты не выходил, ватманы между собой склеивал, чтобы дом поместился…. На прилегающую территорию вторую неделю потратил…, хорошо хлопцы с гаража помогли: и грузовик пригнали, и проект в банк помогли занести. Там, конечно, удивились, но от своих слов не отказались….

Время шло, стройка двигалась. Обнаружились скрытые недостатки.

Оказалось, что везде в чертежах, я не дописал одну букву. Вместо двух «м» миллиметров, я написал одну «м» – метры…, ну ошибся, с кем не бывает.

А я еще думаю, а чего это в кредите нулей так много, да постеснялся спросить.

На стройку, как – то раз, я сходил, но меня туда не пустили. Охранники там такие, что и подходить то страшно – все в темных очках в черных костюмах и все время разговаривают с кем – то по микрофону перед ртом.

Я почти час перед офисом охраны простоял, покуда он свою голову ко мне не повернул….

Лучше бы он, вообще ее не поворачивал. У меня, почему – то рот пересох, и язык перестал двигаться. Я попытался что-то сказать, но не смог, только глядел в его темные очки и молчал. Он тоже. Я еще немного постоял, а когда ноги смогли идти, я пошел.

Машин на стройке было много, ну очень много и неслись они мимо с бешенной скоростью. Умеют же наши работать, когда деньги платят. Это я уже из ближайших кустов наблюдал, пока глаза грязью не забило. Только тогда домой пошел.

На открытие дверей я пришел во всеоружии – в новом костюме и во всех причиндалах. Сразу приняли, как своего: «Иван Иваныч! Примите ключик». И, хоть я уже раз пять пропотел в этой непривычной одежде, но решил не сдаваться и, пройдя по дорожке к двери, строго спросил: «Почему постелена не кремлевка шерстяная, а синтетика турецкая?».

Ответа ждать не стал. Пусть знают кто тут хозяин. Гордо подхожу к парадному входу, а натура, подлая, меня в дверях боком разворачивает, эдак, чтобы боком пройти.

Чую, одними мозгами не справлюсь с ней и, хрясь об косяк плечом. Cразу выровнялся, выше стал от боли, а сам говорю:

«Что – то проход узковат, плечи расправить нельзя».

«Извините – отвечают – все по проекту, тут у нас камазы проходили не останавливаясь….».

«Ладно – говорю – уж, приноровлюсь, как-нибудь».

Зала была большой и светлой, я через бинокль полюбовался люстрой: «Маловата вроде?».

«Да нет, 64 тонны, вот и паспорт с хрустального завода, их в зале семь. Если хотите поближе осмотреть, то вот в углу залы вертолет стоит, можете облететь».

Дальше начала залы я никого не пустил, чую, мой запал заканчивается, поблагодарил всех и пошел спать.

Cразу не уснул, все думал – олигарх я или не олигарх.

Хороший дом это, конечно, хорошо, но оказывается возникают проблемы там, где их не ждешь.

Когда ложусь спать – выключаю свет, сразу раздаются хлопки – мешают спать. Оказалось это доносится из соседнего города, как только я выключаю свет, то у них сразу появляется электричество, можно и покушать приготовить, и кино посмотреть. Ну, эту традицию я сразу прикрыл – не будут давать спать – свет включу.

Или вот, забыл, в какую комнату проект дома отвезли – третью экспедицию снаряжаю, как сквозь воду проваливаются.

Приходили из милиции и спрашивали: «Где они? – я сказал – там», и показал куда идти….

Они тоже еще, пока, не вернулись.

Зато, обход дома делать не надо. Теперь всегда в доме есть люди…. Для безопасности, чтобы самому не потеряться, пока не привыкнешь, я теперь до спальни по меткам добираюсь, а в холле на самом видном месте написал: «Выход там», и нарисовал жирную стрелку, чтобы уж точно.

Ночью плохо сплю – в спальне ураган. Строители говорят, что ураган унять можно, если отопление не включать, но сильный ветер останется, так как слишком большие открытые пространства и рекомендуют установить перегородки. Сейчас. Это чтобы коллеги надо мной смеялись? Сам решил проблему – в городском музее одолжил ядра от пушек, засунул в края одеяла, теперь сплю как в гнездышке.

Cауна в цоколе – тоже проблемки. Сделана под Африку – антураж такой – очень красиво сделана. Правда, за горизонт не ходил, хотя интересно бы посмотреть – не подбросили ли мне, что ни будь из флоры и фауны для усиления натуры, так сказать? Но на всякий случай пост установил.

А бассейн, ну всем хорош: и шторм бывает и китов иногда на берег выбрасывает, но для безопасности требуют буйки поставить и спасательную станцию установить и желательно ихтиологов пригласить: – «а нет ли акул у Вас в бассейне?». Ну мне это и самому интересно, поэтому пока не купаюсь.

Но главная проблема – туман. Туман образуется очень сильный. Не знаю, что делать. Говорят температуру воды нужно понизить с 28 градусов хотя бы до 23 градусов. Я – то конечно за, но как это отразится на флоре и фауне? Выживут ли? Проблемы, проблемы.

Вчера звонят в обед: – «Аэропорт Москвы закрыт, а у президентского самолета бензин на исходе. Выручай». А я, что я, пожалуйста. Включил подсветку дорожки к дому. Попросили мои машины убрать с дорожки. Надо, так надо.

Только, зачем было машины с дорожки убирать, самолет до них и так не доехал, еще вон, сколько катиться можно было. Перестраховались, значит. Но, молодцы, «спасибо» говорить умеют – «героя» дали за спасение президента.

Тут началось, тут посыпалось – школу моим именем назвали. Теперь я друг детей. А что, я ребятишкам всегда рад, пусть приходят в мой лес по грибы, по ягоды, только за веревочку держитесь, что бы не потеряться.

За здоровьем стал следить – пить, курить бросил сразу – в могилу все это с собой не заберешь, а расставаться не хочется.

Спать стал ложиться на полчаса раньше. Благодарные жители города избрали меня почетным жителем города.

От бронзовой скульптуры в полный рост я отказался. Сейчас скромности, в нашем городе, учат на моем примере.

Теперь, я точно знаю – я – «Олигарх» и ложусь спать умиротворенным.

Вот только, когда засыпаю, сквозь сон, в наступившей тишине, слышу какой – то еле слышный, отдаленный вой в глубине дома – утром надо будет в том направлении еды накидать.

Может быть понадобится кому?

Олигарх: Перелет из Москвы в Париж

Дожил до седых волос, а за границей не был. Ну сейчас, слава богу, есть за что ехать. Куда? Говорят: «Увидеть Париж и умереть». Ну, умирать они пусть сами умирают, а мы уж сами, как-нибудь.

Аэропорт наш московский – Шереметьево мне понравился, только вот недостатки кое – какие есть.

Во первых стрелки, указывающие место посадки, не сразу видны. Наши деды умнее были —если стрелка, то на уровне глаз, а на ней – «на Берлин» сразу видно, куда идти и зачем.

Мне, чем чемодан опускать, да в билете ковыряться, спросить легче.

Подхожу к одной из 100 стоек и тихо так спрашиваю, предварительно оглянувшись по сторонам и делая вид, что рассматриваю рекламу: «Где оформляют на Париж?». Он даже не вздрогнул и, не меняя выражения лица, не разжимая губ, ответил: «Зал – С» ….

Я сразу подстроился, и в его манере спросил: «Куда?». Он еле заметно кивнул на лево.

Как бы прогуливаясь, я нехотя отошел от стойки и начал искать глазами зал «С». Стрелка висела очень вверху, слева от прохода, и ее размер не соответствовал значимости места прилета.

Когда я вошел в проход и начал движение по ходу стрелки, то обратил внимание на своих попутчиков, шедших рядом. Они почему то, вдруг, ускорили шаг, некоторые перешли на бег.

Я оглянулся. Сзади не было никакой опасности и вообще никого не было. Мой мозг подсказал, что я последний. Врожденное чувство самосохранения, независимо от моего сознания, бросило меня вперед. Через мгновение, я был в середине. Интуитивные движения выключились – в работу включился мозг. Он не стал разбрасываться и анализировать для чего я это делаю, организму была поставлена конкретная задача – быть первым.

Дальше все происходило автоматически. Оценка обстановки показала, что те кто просто шел, были не так быстры, как те, кто зашел на двигающуюся дорожку, а те, кто шел по ней, были еще быстрей. Борьба есть борьба – 110 килограмм, плюс два чемодана массы, бегущей по транспортеру, не оставили никому ни единого шанса.

Прошу прощения у тех, кого я не успел заметить на пути. Дальше пошло легче – никого впереди не было, я очень круто входил в повороты, нигде не останавливаясь передохнуть.

В голове мелькали запоздалые картинки, на которых я видел тех, кого обогнал. В их глазах я отметил, какой то прямо панический страх. Страх отстать от всех.

Бежать пришлось долго. Менялись коридоры, проходы, направления. Оглянувшись, я отметил, что все пристроились мне в кильватер и мы, как стая птиц, выстроились в косяк. Лидером был я. Со стаей птиц на перелете нас объединял тот факт, что, как и у птиц, слабые не выдерживали и отставали, и им никто не помогал.

И тут мне сразу стала ясна задумка руководства аэропорта – они воссоздали исторический маршрут 1812 года – бегство Наполеона из России. Тогда – это так, для справки – из 400 тысяч солдат Наполеона до Парижа добрались только 37 тысяч.

Про то, какими они пришли, я говорить не буду. Только когда их в доме Инвалидов расселили, чтобы они своим видом людей не пугали, через забор, все равно, крики долетали – «Березовка» и «Платов». Даже сейчас для французов эти два слова синоним – «Полный …Катастрофа». Ну это я отвлекся. Бегу дальше, хочется ведь быть в числе выживших 37 тысяч.

Сколько бежал не помню. Как второе дыхание открылось, так сознание сразу выключилось – для экономии сил. Слава богу добежал до края своей Родины. Дыхание, как и сознание, восстановилось быстро, через некоторое время включился мозг.

На мой вопрос: «Зачем я побежал?», до сих пор ответа нет, но чувство тревоги сохранилось.

Молодой человек приятного вида, сидящий рядом с табличкой – «Таможня» вежливо спросил: «Сколько везете с собой денег?». Меня о таких вопросах не предупреждали.

Попробуй, посчитай, сколько, если они всегда есть и столько есть, сколько надо, а остальные все время где-то растут, а точное их число никто не скажет. Видя мою заминку, молодой человек задал вопрос еще раз.

Я позвонил финансовому директору. Ответ был коротким: «Покажите ему четвертое отделение портмоне». Я показал. Что он там увидел, я не знаю, но пропустил быстро.

«Прощай Россия» – подумал я и пошел на металл детектор.

Его я прошел быстро, но вот с корзиной с моими деталями интерьера, проверяющие расставались очень долго и неохотно. Таможенник долго разглядывал мои туфли – ему непривычно было держать в руках всю свою годовую зарплату сразу. Часы и сотовый он вообще побоялся трогать, а оглядел, вертя головой, и то, на почтительном расстоянии. Я немного подождал, затем отобрал свои вещи, оделся и пошел в зал отлета. Перед поворотом я оглянулся – проверяющий позу так и не поменял.

Магазин «Дьюти – фри» меня не впечатлил – пить и курить, я даже нюхать боюсь, очки всякие надо покупать по рекомендации врача, а свежевыжатый сок – фреш – мне не дали.

Объявили посадку. Все встали в очередь. Я наоборот решил присесть. Тут вышла дама в униформе и объявила: «Пассажиры бизнес класса и владельцы карты Золотая виза становятся в другую очередь». Я не знал куда мне становится и позвонил финансовому директору – ответ касался портмоне, третьего отделения….

Когда я показал портмоне даме в униформе, она мгновенно исчезла и так же быстро появилась с группой людей в униформе. Они построились и поздоровались. Я тоже поздоровался и пошел за ними.

Оказалось это экипаж, мое место в кабине пилотов, без права любого находиться рядом со мной ….

Вот не могут мои без выкрутасов, просил ведь, инкогнито, чтобы как все. Казус решили быстро – пилоты будут в кабине до включения автопилота и после выключения.

Смотрел в гордом одиночестве, как облака несутся на меня. Это рождало новые незнакомые чувства. Наконец, мне это надоело, как и мое одиночество и я перешел в основной салон.

Стюардесса, с какой – то французской вонючкой обошла весь салон. Запахло Францией. Пришло время обеда, и стюард принес поднос с едой.

Обострившееся чувство голода притупило чувство осторожности, и я сунул свои зубы в сыр….

Точно, это была месть за предыдущее «бегство Наполеона». Чувство юмора у французов было как у нас.

Мой мозг рефлекторно запретил съедание попавшего в рот продукта. Команда была выполнена мгновенно и выключила механизм проглатывания и сжимания челюстей. Я застыл с открытым ртом.

Были задействованы все мои органы чувств, поступившая информация выдавалась короткими предупреждающими сигналами – «Гниль», «Вонь», «Разложение».

Мышцы лица перекосились, а выступивший пот и выпученные глаза дополнили картину.

Вернее часть картины – весь салон самолета Эйр Франц выглядел примерно так же.

Прилипший к зубам продукт я отлепил только четвертым стаканом горячего чая.

Для того чтобы в этом удостовериться, мне пришлось развернуть выпученный глаз вниз. Но был и плюс – с выпученными глазами было видно намного лучше – открылось панорамное обозрение.

По внутренней связи передали о начавшемся снижении и посадке, по этой команде в салон зашли стюарды проверять ремни, они смотрели на нас и глаза их улыбались.

Наконец, наши лица пришли в порядок, самолет коснулся бетонной полосы, и аэропорт Шарль де Голь принял нас в свои объятия.

Но оказалось, что французы тоже понимают русские шутки – началось наступление казаков на Париж.

Роль казаков выполняли пассажиры прибывшего рейса. Шли мы долго и, казалось, что мы прошли весь аэропорт вдоль и поперек, но оказалось, что было еще много вверх и вниз.

Стрелки с нарисованным чемоданом гнали нас вперед и вперед. Ситуация была как в Шереметьеве, и расстояния были соизмеримы с Шереметьевскими, только в два раза дальше, как по карте от Москвы до Парижа.

Когда я оглянулся, караван пассажиров – клином шел за мной. Они даже не глядели на таблички, боясь выпустить из виду мою спину. Так я шел и шел, нутром почуяв казачью долю.

Наконец, путь прервался. Передо мной была железнодорожная платформа. Пока я высчитывал ловушка это или продолжение пути, отставшая группа медленно заполняла платформу.

Народ не понимал, что происходит, но виновником «торжества» единогласно выбрали меня. Я это почувствовал по раздраженным взглядам, которые пихали меня в спину, прямо на железнодорожное полотно.

Пауза затягивалась. К недоброжелательным взглядам добавилось ощущение теплоты на спине. Оно становилось все сильнее и сильнее, от все учащающегося дыхания окруживших меня людей.

Я не мог сказать, как Сусанин: «Все пришли», помня о последствиях и громко, и уверенно объявил: «Сейчас надо проехать».

Как бы в подтверждении моих слов, подъехала электричка и мы сели.

На первой остановке не было никакой информации. В электричке никто не смотрел в окно – все смотрели на меня. Судя по всему, следующая остановка могла быть не второй, а последней….

Вскоре, поезд начал тормозить. На платформе я увидел спасительную картинку – чемодан со стрелкой.

«Сходим» – громко крикнул я и почувствовал, что страсти утихли. Но мне этого чувства было мало. Я грозно обвел всех взглядом – они смущенно глядели на мои ботинки. Подчинение было полным.

Мои попутчики почтительно шли на почтительном расстоянии. Я сам себе казался выше и больше ….

Шли мы еще дольше, чем до железной дороги. Мой авторитет таял с каждым шагом. Народ начал роптать. До меня стали доносится отдельные фразы: «Кто он такой?», «Пусть докажет», «А кто его знает?», «А вы знаете хоть где мы?». Казалось, граница Франции отодвигалась все дальше и дальше.

И все – таки этот миг наступил – впереди показался зал паспортного контроля – конец неопределенности.

Проходы из стоек с широкими лентами разделили нашу группу на две части. Проходы не были прямыми, а сильно изгибались. Как я понял потом, это была главная национальная забава французов с прибывающими гостями столицы, под названием: «Видит глаз да зуб неймет». Вы видите начало очереди, а дойти до нее никак не можете.

По этим проходам мы шли еще дольше, чем до железной дороги и после, вместе взятые. Одно радовало – потеряться было невозможно, и таможенный инспектор был всегда на виду.

Проход закончился жирной, стертой чертой, с которой, ожидавший кивка инспектора очередник, шел к стойке.

Чтобы не потерять своей величественности и значимости, паспортный контролер иногда замирал и пристально вглядывался в очередь, затем показывал три или четыре пальца и жестом указывал перейти в другую очередь.

Для чего он это делал было непонятно, т. к. очереди были примерно одинаковы, да он и сам не понимал, но от этого действа нимб над его головой светился все ярче.

Получив свой паспорт, а затем и чемодан, я обнял своего встречающего, вышел из аэропорта на землю страны прибытия и глубоко выдохнул:

«Здравствуй Франция!!!!».