Текст книги "Убить Петра Великого"

Впоследствии де Витт отправился в Вест-Индию, где занимался торговлей. Но, как поговаривали, не упускал благоприятный случай захватить какой-нибудь торговый корабль. Несколько лет он провел в водах Новой Голландии, но уже в качестве пирата, затем три года служил испанскому королю, а потом вновь стал пиратом и более не сворачивал с выбранного пути.

Было время, когда его эскадра состояла из десяти кораблей, и сильнейшие державы мира старались получить его расположение, чтобы использовать силу адмирала де Витта в своих политических интересах.

Де Витт давно уже отверг все моральные принципы и оставался на стороне того, кто больше платит.

В этот раз за помощью к нему обратился принц де Конти. В качестве залога для предстоящего разговора француз высыпал немало золотых монет. Такому красноречивому человеку трудно отказать во встрече…

Глаза у де Витта были темно-синие, очень спокойные и таинственные. Именно такими представляются океанские глубины.

– Для меня вы всегда останетесь адмиралом, – сдержанно отвечал принц.

Губы де Витта слегка разошлись в благодарной улыбке. Он привык к общению с сильнейшими. Ни один из них не удостоил бы его даже взглядом, если бы им ничего от него не требовалось. Следовало держать ухо востро. Французы в нем заинтересованы, а стало быть, это обыкновенная сделка, из которой надлежало извлечь максимальную выгоду.

– Мне это лестно слышать.

Де Витт щелкнул крышкой карманных часов. Эта золотая вещица досталась ему в качестве трофея от английского адмирала. Рядом со старым гербом он выбил собственный, что свидетельствовало о смене владельца.

Принц невольно улыбнулся. Адмирал так подчеркнул свою значимость, а заодно давал понять, что пора переходить к делу.

– Вы знаете о том, что я совсем недавно претендовал на польскую корону?

– Да, кое-что мне об этом известно, – сдержанно отвечал адмирал, не желая вдаваться в детали.

– Все шло к тому, что корона должна была достаться мне, – неожиданно для себя де Конти обнаружил, что в его интонации прозвучала настоящая обида – непростительная оплошность для принца крови.

Возникла неловкая пауза. Адмирал молча ожидал продолжения. Если герцог решил пожаловаться, то нашел не самого благодарного слушателя.

– Возможно, я бы ее и получил, но польский сейм склонился не в мою сторону. Незадолго до выборов ко мне приехали два десятка шляхтичей и уже клялись в верноподданстве, давали присягу. Признаюсь, в какой-то момент я даже расслабился и посчитал своего соперника, саксонского курфюрста, несостоятельной фигурой. Но тут неожиданно появился русский царь Петр…

Адмирал де Витт слегка кивнул, давая понять, что слушает внимательно.

– Я немного в курсе этой неприятной истории, – произнес он. – Царь Петр дважды писал угрожающие письма польскому сейму и требовал, чтобы они приняли сторону саксонского курфюрста Августа, даже грозил им войной. А потом, чтобы поторопить их с выбором, отправил к границе с Польшей свои войска. Кажется, это обстоятельство сыграло решающую роль.

– Совершенно верно, – проявляя подчеркнутую учтивость, согласился де Конти. – А вы осведомлены о моих делах. Не ожидал.

– Не ищите здесь никакого смысла, – сдержанно заметил де Витт. – Мне приходится заниматься очень многими вещами, и я просто обязан быть в курсе различных дел. А потом, сейчас об этом говорит вся Европа.

– Ну да, конечно… Впрочем, ничего удивительного… Роль неудачника не для меня, – принц едва сдерживал отчаяние. – Мне бы хотелось остаться хозяином положения.

– Полагаю, что мы подошли к главному. И какова моя роль во всей этой истории?

– Тогда вы осведомлены и о том, что русский царь путешествует по Европе под вымышленным именем…

– Петр Михайлов.

– Вот именно… Не понимаю, зачем ему нужен весь этот маскарад? Русские всегда отличались странностями.

– Сейчас он пребывает в Кенигсберге.

– Вы – очень понимающий собеседник. И наверняка знаете даже о том, куда Петр должен далее направиться.

Адмирал слегка качнул ухоженной седой головой:

– Я имею представление об этом. Знаете ли, слухи по Европе распространяются значительно быстрее, чем холера. А потом, русский царь Петр просто бредит морем. Частенько представляется в кабаках шкипером, и все эти разговоры доходят даже до моих ушей.

Принц насторожился:

– И что же вы о нем думаете?

– Весьма занятная личность. – Обветренные губы адмирала разодрала широкая улыбка. – Признаюсь, я бы хотел иметь в своей команде такого матроса… Но дело не в этом. Что вы хотите лично от меня?

– Скажу вам откровенно, адмирал. Я не из тех людей, которые способны прощать оскорбления. – Губы принца плотно сжались. – Русский царь должен поплатиться за это. Вы сказали, что представляете его дальнейший путь…

Всего лишь легкий кивок:

– Именно так. Он должен отправиться морем до Нидерландов.

– У меня к вам будет одна просьба… Потопите корабль Петра! С вашими талантами сделать это будет совсем не трудно. А потом, насколько я понимаю, в этом деле у вас имеется некоторый опыт.

– Разумеется. Мне ведь не однажды приходилось участвовать в морских баталиях, – сдержанно согласился адмирал.

– Ну вот видите. Лучше вас это никто не сделает!

– Тогда, герцог, у меня к вам будет встречное предложение. Вы мне предлагали деньги?

– Я плачу за работу.

– Так вот, прошу их взять обратно.

Старый адмирал положил на стол объемистую сумку. Внутри звякнул металл.

Принц нахмурился. Он вправе был рассчитывать на иное продолжение разговора:

– Я вас не понимаю.

– Я достаточно обеспеченный человек и не нуждаюсь в золоте. С возрастом начинаешь понимать, что главное в этой жизни – спокойствие!

От души слегка отлегло. Герцог даже попытался улыбнуться:

– Если вы отказываетесь от денег, то, следовательно, желаете заполучить нечто большее.

– Возможно, вы и правы. В нынешние времена слово настоящего дворянина стоит дороже.

– Так что же вы от меня хотите?

– Сейчас Голландия не та страна, какой она была во времена моей молодости или хотя бы двадцать лет назад, – неторопливо продолжил беседу старый пират. – Тогда помнили о прежних заслугах. Не то, что сегодня. Прежде каждый герой войны пользовался заслуженным уважением. Ныне все переменилось, и даже в прежних героях видят непримиримых врагов. – Адмирал испытующе посмотрел на герцога, но тот оставался невозмутим. – Вот хотя бы взять меня. Мне приписывают различные злодеяния, которых я не совершал, и порочат мое имя рьяного христианина. Признаюсь, я устал от этих нападок. Мне бы хотелось спокойно встретить старость в кругу своих домочадцев. Для своей страны я уже больше не герой. Все забыли о том, что когда-то я дрался с английской эскадрой и одерживал блистательные победы. – Подбородок де Витта горделиво приподнялся. – Сейчас они почему-то называют меня пиратом. Герцог, я бы не хотел лукавить… Я прошу вашего покровительства.

Всего такая малость за столь неоценимую услугу. Ободряюще улыбнувшись, принц произнес:

– Хорошо, адмирал. Я сделаю все возможное. В моих дворцах вы всегда будете желанным гостем. А теперь давайте перейдем к делу.

– Герцог, в моем распоряжении пять боевых судов. Так что русскому царю не уйти.

– Я очень на это рассчитываю.

Изящно поклонившись, адмирал ушел.

В окно герцог увидел, что де Витт явился в сопровождении небольшой свиты. Видно, они такие же отчаянные головорезы, как и сам адмирал. Старые, с длинными седыми прядями, свисавшими на широкие плечи, эти люди казались сделанными из кусков морской пены. Камзолы, в которые они были одеты, уже давно вышли из моды. Заметно помятые одежды выглядели так, словно тоже побывали в серьезных передрягах.

О чем-то перемолвившись, мужчины оседлали коней и направились к воротам. Наездники они были никудышные – при каждом шаге лошадей их раскачивало из стороны в сторону, как если бы они угодили в нешуточный шторм. Оставалось надеяться, что на палубе корабля эти головорезы чувствуют себя несравненно увереннее, чем в седле лошади.

Как только адмирал со своей свитой скрылся за ровной стеной кипарисов, герцог де Конти подошел к бронзовому бюсту великого Людовика II де Бурбон-Конде. В какой-то момент ему даже показалось, что губы полководца дрогнули. Принц де Конти положил узкую ладонь на плечо принца де Бурбон-Конде, как бы благодаря за молчаливую поддержку. Но потом неловко спрятал ее за спину: а оценит ли полководец подобную фамильярность?

Следует соблюдать субординацию даже с покойниками.

Но одно принц де Конти знал совершенно точно. Его славный предок не прощал нанесенных обид. И уж наверняка отыскал бы способ наказать человека, отнявшего у него корону.

О великом де Бурбон-Конде говорили всякое. Кроме легенд, превозносящих его храбрость, были и откровенные небылицы, придуманные врагами.

Утверждали, что герцог отличался невероятной надменностью, оскорбительной грубостью к подчиненным, его войска выделялись излишней жестокостью и были склонны к неоправданному насилию. Но все эти недостатки не перевешивали его главное достоинство – быстроту и натиск, снискавшему де Бурбон-Конде талант военного гения. Проживая в тени славы великого человека, нужно обязательно чему-то у него учиться. Главный урок – не затягивать с отмщением.

Ответ русскому царю будет столь же стремительным.

В какой-то момент де Конти послышался голос его великого воспитателя: «Я горжусь тобой, мой мальчик!» И Луи-Филипп счастливо улыбнулся.

Глава 7
НЕУЛОВИМАЯ ГРАФИНЯ

Несмотря на предпринятые поиски, отыскать Луизу так и не получилось. Трижды в гостинице встречали женщину, по описаниям очень похожую на графиню, но всякий раз она исчезала за несколько минут до того, как там объявлялись доверенные люди государя. Отчаявшись, Петр Алексеевич уже думал, что никогда не отыщет возлюбленную, но вчера вечером к нему в каморку заявился посыльный и, понизив голос, сообщил о том, что для бомбардира Петра Михайлова имеется письмо от знатной дамы. И вручил царю длинный чугунный ключ со множествами насечек на конце.

Вручив гонцу талер, Петр Алексеевич немедленно вскрыл конверт, пропахший духами. Это было письмо от Луизы. Уже в самых первых строках она удивила его своими признаниями в симпатии, просила соблюдать тайну и написала адрес, по которому ее можно отыскать завтра вечером.

Петр Алексеевич с трудом дождался следующего дня. Повелел денщикам вычистить камзол, до блеска надраить ботфорты, а когда часы отмерили положенное время, подхватил шляпу, висевшую на крюке, и заторопился к выходу.

Как выяснилось, Луиза жила в противоположном конце города. Наняв экипаж, Петр через полчаса был на месте. Поплутав малость, отыскал нужный дом и поднялся на второй этаж, где должна была находиться Луиза.

Перед дверями Петр Алексеевич придирчиво осмотрел себя. Кафтан под мышкой оказался разорван. Сам он никогда не обращал внимания на подобные мелочи, старался одеваться попроще, чем напоминал мелкопоместного дворянина.

Возможно, такой неприятности можно было бы избежать, не окажись у него на пути троих малолетних сорванцов. Заприметив нескладного верзилу, они долго топали за ним следом, невольно раскрывая тайну визита. Петр Алексеевич хотел прогнать их посохом, с которым никогда не расставался, даже подцепил одного за камзол, но пострельцы, обидевшись, принялись швырять камни, и государю оставалось только ретироваться, закрыв голову руками. Самого дерзкого он сумел ухватить за шиворот, но тот оказался настолько ловок, что сумел не только выскользнуть из его рук, но еще и ободрать полы кафтана.

Осмотревшись, Петр Алексеевич пришел к неутешительному заключению: как тут ни крутись, но прореха видна даже за версту. Оставалось надеяться, что нанесенный урон не станет камнем преткновения для вожделенного адюльтера.

Петр Алексеевич негромко постучал в дверь. Прислушался. Никого. Ошибиться он не мог, в записке указан именно этот дом. Что бы это могло значить?

Толкнув дверь, он обнаружил, что она открыта. Ключик не понадобился. Прошел в комнату. Никого. В распахнутое окно бил ветер, теребя занавески.

Государь уловил легкий аромат духов и вспомнил, что именно такие предпочитала Луиза. Комната небольшая. В углу – кровать. Правда, узковата для двоих, но если подключить воображение, то место может остаться…

Усевшись за стол, Петр Алексеевич решил дожидаться графиню. Не прошло и нескольких минут, как за порогом раздалось поскребывание, какое обычно случается, когда в дверь старается протиснуться собака. Петр Алексеевич поднялся, чтобы впустить приблудного пса, как вдруг она неожиданно распахнулась и в комнату со смущенной улыбкой вошел неимоверно тощий человек с вытянутой физиономией.

– Вы Питер? – спросил он.

Гибкий, тонкий, как ивовый прут, он без конца раскачивался, отвешивая поклоны. В какой-то момент Петру Алексеевичу показалось, что он надломится и ткнется лбом в секретер. Обошлось.

– Предположим. И что с того? – невесело поинтересовался Петр Алексеевич.

Гость говорил на хорошем немецком языке, аккуратно выговаривая каждое слово. Вот это и настораживало. На немца он был не похож.

– Фройлен Луиза просила сказать, что прийти не сможет. Вы ее не ждите. Она отбывает в Голландию и встретится с вами там.

– А ты кто такой? – недоверчиво спросил Петр Алексеевич. Уж не хочет ли он спровадить нежелательного соперника?

– Я ее поверенный.

Гость не уходил, продолжая разглядывать государя.

– Ну чего встал? – буркнул Петр. – Ступай! Без тебя как-нибудь разберусь.

Посыльный ушел, а Петр Алексеевич остался в комнате. Он во что бы то ни стало хотел увидеть Луизу. Вскоре в дверь опять постучали. Оказывается, графиня живет очень насыщенной жизнью. Или он пришел в день визитов?

– Входите, кто там? – невесело пригласил Петр.

На пороге появился невысокого роста человек весьма напыщенной внешности. Его тяжеловатый взгляд впился в лицо государя.

– Кто таков? – недружелюбно поинтересовался Петр.

В ответ лишь сдержанный поклон.

– Вам наилучшие пожелания от саксонского курфюрста Фридриха Августа I, отныне – польского короля Августа II.

– Вот так новость! Как вы меня нашли?

– Это неважно… Он благодарит вас за помощь и хочет видеть вашу милость в Варшаве.

Петр Алексеевич насторожился:

– А с чего это вдруг я тебе должен верить? Мне посол об этом ничего не сказывал.

Вытащив грамоту, саксонец протянул ее Петру. Внимательно оглядев свиток, царь убедился в его целостности. Печати на месте. На одной из них оттиск с короной. Потянув за ленту, разорвал печати и, развернув бумагу, принялся читать: «Брат мой Питер! Кланяется тебе твой должник курфюрст саксонский и король Польши Август II. Благодарю тебя за помощь и уверяю, что остаюсь верен антитурецкому союзу. Хотелось бы увидеть тебя в Польше и пожать твою дружественную руку. Надеюсь на скорую встречу».

Петр Алексеевич свернул грамоту. Вот так-то! Как тут инкогнито сохранить, когда любой посыльный знает, что с царем беседует?

– Скажи Августу, что буду у него непременно.

– Когда, Питер?

– Может, через месяц и заявлюсь, – неопределенно пообещал царь. – Как будут складываться дела.

Видно, Луизу сегодня не дождаться. Петр вышел и тщательно закрыл дверь.

Уже спускаясь с лестницы, он сильно ударился головой о перекладину. Смачно выругавшись, потопал дальше, проклиная низенькие иноземные пролеты.

Выходя на улицу, Петр Алексеевич едва не столкнулся с двумя высокими мужчинами крепкого сложения. Тот, что постарше, имел усы и бороду клинышком; в правом уголке рта – небольшой шрам, который, впрочем, совершенно его не портил; у молодого были короткие стриженые усы. Из-под длинных плащей выглядывали шпаги, колыхающиеся при каждом шаге. Почти не задерживаясь, они поднялись на второй этаж и почти одновременно вытащили оружие.

– Тебе все ясно? – остановившись, спросил тот, что был постарше. – Отсюда он должен выйти только вперед ногами.

– Да. Но как быть с графиней?

Секундная пауза завершилась решительным ответом:

– В этом деле она будет лишней. Ее нужно уничтожить. Таков приказ!

– Она красивая, барон, – отвечал молодой с явным сожалением. – Мне посчастливилось провести с ней ночь.

– О том, что она красивая, я знаю больше, чем кто-либо, – выделяя каждое слово, произнес бородач. – Но что поделаешь! Этого требуют государственные интересы. Я постучусь к ней в комнату. Она знает мой голос и обязательно откроет. Но предупреждаю: как только отворится дверь, следует действовать, не мешкая.

– Я все понял.

– Вот и отлично. – Постучав в дверь, бородач негромко произнес: – Графиня, это я, барон Валлин. У меня для вас есть важная новость. От короля!

За дверью была тишина.

– Похоже, она не хочет нас пускать, – предположил молодой собеседник.

– У нас нет другого выхода. Давайте высаживать дверь. Вы готовы? И… раз!

Косяк треснул.

– Еще один разок!

Дверь широко распахнулась, ударившись о стоявший в прихожей шкаф, и барон вместе с напарником ввалились в комнату.

Их встретила пустота. Никто не взвизгнул от ужаса, никто не вымаливал пощады.

За занавеской было заметно какое-то слабое движение. Барон кончиком шпаги приподнял тяжелую портьеру.

– Ничего.

– Ветер.

– Мне кажется, что нас провели, – обескураженно произнес он. – Другой подходящий случай нам может очень долго не представиться.

– Вот только что мы скажем королю?

– Пойдем отсюда. Нам не следует здесь оставаться.

Развернувшись, барон заторопился к выходу, увлекая за собой молодого напарника.

Глава 8
НА ДЫБУ БЫ ЕГО!

Поздним вечером подле дома, где расквартировался Петр Алексеевич, обнаружили молодца в плаще. Румянцев припомнил, что видел его и раньше, в Риге, опять-таки неподалеку от жилья государя. Подобные совпадения не бывают случайными. Видимо, вражина задумал дурное.

Изловчившись, супостата повязали и поволокли в подвал.

– На дыбу бы его, – произнес князь. – Да где же ее тут взять-то? Не просить же об этом курфюрста.

– Верно, не попросишь, – соглашался стольник Патрикеев.

Высоченный, потный, раскрасневшийся, в рубахе навыпуск, он напоминал заплечных дел мастера Преображенского приказа. Воткнув за голенище плетеный кнут, он вытер потное лицо рукавом рубахи.

Тяжела работа палача!

За хороший почерк и недюжинную грамотность некогда он был определен Петром Алексеевичем в писари. Однако канцелярию неизменно сочетал с пыточными делами, в чем немало преуспел. И охотнее брался за кнут, нежели за перо.

Душу писаря тронули какие-то воспоминания. Широко улыбнувшись, он показал свои огромные зубы, напоминающие лошадиные, и почти мечтательно продолжил:

– Дыба – это хорошо… Когда вороток-то крутишь, суставы трещат, наружу выскакивают, а слова у злодея сами наружу просятся. Пару раз так крутанул, что все мне выложил.

В комнате было жарко. Взяв со стола скомканную тряпицу, Патрикеев обмакнул отсыревший лоб.

– А можно и клещами! – Его лицо вдохновенно преобразилось. По всему видать, тема была выстраданной и занимала все воображение. Глядя на него, охотно верилось, что о пытках писарь канцелярии знает куда больше палача из пыточной избы.

– Желательно их на костре раскалить. Докрасна! Потом же взять за грудину да и вытянуть всю правду по словечку. А то и щипцами можно. Ими куда угодно пролезешь. Ляжки особенно хороши. Так их прижжешь, что он все слова выложит… Хе-хе-хе! Даже то, чего не знал. А потом враскоряку будет шастать. Вот она, потеха! Я тут как-то по городу ходил, на площадь забрел, а там народу тьма собралась. Думаю, что же это за представление такое будет? Оказалось, что весь народ на казнь сбежался. Колесование. У нас такого нет. Ты бы, Петр Алексеевич, присмотрелся к этому. В нашем деле весьма полезно будет, – хитроватые глаза писаря прищурились. Такое впечатление, что он на собственной шкуре испытал, что такое колесование. – Крутанул разок и кишочки-то наружу.

Пленный сидел на стуле, тощие руки были стянуты за спиной узкой бечевой. Голова опущена на грудь, глаза закрыты. К происходящему он уже давно утратил всякий интерес. Возвращаясь из забытья, он негромко постанывал и вновь погружался во тьму.

– Ну глянь на него! – восторженно кричал Патрикеев. – Волосья-то какие отрастил! Прямо баба какая-то. Сзади-то поглядишь, так и не отличишь от нее вовсе! – Приподняв подбородок пленного, Патрикеев спросил ласковым голосом: – Ну что скажешь, милок? Кому ты грамоту-то нес?

– Хе-хе-хе! – рассмеялся Матвей. – Да ты ему по-русски говоришь, а он ведь по-нашему не разумеет!

– А я думаю, что же он на меня глаза как-то по-особенному таращит? Кому письмо ты вез, рожа заморская?!

Петр порывисто поднялся:

– Пойду я. Разберитесь без меня.

– Государь, тебе бы поостеречься нужно, – предупредил Патрикеев. – Вон как против тебя ополчились! Того и гляди, прирежут в какой-нибудь подворотне, а ты любишь по дворам расхаживать. Ну разве мало тебе девок? Да чего она тебе сдалась! Если хочешь, так мы тебе любую из них приведем. Ты только скажи.

– Устал я от вас, – обреченно отмахнулся Петр Алексеевич. – Пойду, поброжу немного.

– А с ним-то чего делать?

– Напоите до бесчувствия да бросьте где-нибудь на улице.

– А если того?.. Он тебя, Петр Алексеевич, погубить хотел? Письма убивцам нес, где тебя можно подкараулить.

Почесав в задумчивости затылок, царь признался:

– Перед курфюрстом прусским как-то неудобно, авось прознает. Как-никак мы у него в гостях. Что тогда? Он ведь меня братом в письмах называет, инженеров да оружейников в Москву присылает, а ему неприятности. Нет, вы уж лучше его под зад коленом. Да покрепче, чтобы помнил!

* * *

Следующий вечер Петр Алексеевич провел в ожидании курфюрста. Весело ждал. С выдумкой. Девок понагнал со всего обоза, что следовали с Великим посольством. Одних шутих только две дюжины. А кроме того, привели девиц с таверны, доступных и характером легких.

Когда ожидание затянулось, Петр Алексеевич повелел всем гостям выйти в сад, где запалил фейерверк собственного изобретения. Вылетевшие петарды осветили половину неба, зато две другие отлетели в соседний дом и, выбив окно, запалили квартиру. Потеха усилилась, когда дородный хозяин вместе с молодой женой, сверкая обнаженными телами, выскочили на улицу, выкрикивая проклятия разудалому царю. И обещали пожаловаться на его потехи бургомистру. Только когда Лефорт вручил им два кошеля, набитых золотыми монетами, извиняясь за причиненные неудобства, инцидент был исчерпан.

Гонцы от курфюрста появились в тот самый момент, когда терпению царя уже подходил конец. Не желая унылым видом портить настроение собравшимся, они до земли поклонились Петру, сидящему в центре стола, и сообщили о том, что курфюрст неожиданно занемог и велел его простить.

Осерчавший Петр, ухватив гонцов за шиворот, вытолкал их в толпу шутов, которые и спровадили их из гостиной под громкое улюлюканье.

Веселье набирало размах, захватив безумством соседние трактиры. Закончилось оно в тот самый момент, когда из ближайших погребов была вынесена последняя бутылка.

* * *

В торговый день Китай-город многолюден. По воскресеньям здесь кипела жизнь. Торг, разбитый на ряды, был многословен и суетлив. Между рядами продавалась снедь. Возвышались харчевни, сбитые из крепкого бруса. В немалом количестве встречались питейные погреба, к которым чинно выстраивался люд. Тут и там стояли квасные кади, у которых также бойко шла торговля. За мясными рядами выстроились лари с рубцами, далее протягивался рыбный ряд, где вместе с печеной продавали и живую рыбу из огромных кадок. Хмельные ротозеи толкались там, чтобы взглянуть на диво. Во фряжном ряду была та же сутолока. Вино продавали на вынос в кувшинах, а то и в кружках. Торговля не затихала даже на минуту. Не отходя от гостиного ряда, бражники пропивались до исподнего и, не утолив хмельную душу, ненавязчиво выпрашивали грошик у удачливых купцов. Боясь спугнуть удачу, те охотно и весело расставались с гривенниками, которые тотчас пропивались у питейного погреба.

Натянув шапку на самые брови, Егор переходил из одного ряда в другой, вслушиваясь в беспечные разговоры. На первый взгляд ничего крамольного – купцы были заняты своим товаром. Расхваливая его на все лады, покупатели придирчиво и строго всматривались в предложенный товар, немилосердно и рьяно торгуясь за каждый грошик.

Не задерживаясь, Егор двинулся дальше, к сапожному ряду. Как бы ненароком оглянулся и увидел, что солдаты из Преображенского приказа, переодетые в крестьян, не отстают и топают за ним следом. Пользуясь предоставленной свободой, детины весело переходили от одной лавки к другой, от погреба к шалашу, примеривались к каждой снеди, как если бы их карманы были полны серебра. В действительности у них на всех был один рублик, невесть каким образом оказавшийся в их казенных карманах. Всего лишь ненадолго рекруты задержались подле веселой молодой женщины, которая, подмигивая, предлагала зайти внутрь для удовольствия. Собравшись гуртом, молодцы, очевидно, размышляли, как потолковее распорядиться ценным рубликом, но, натолкнувшись на строгий взгляд Егорки, двинулись далее, обещая девке заглянуть в следующий раз.

Масляным рядом, веселя торговый и праздный люд, прошла толпа скоморохов и шутов, наяривая на гудках да сопелях. А следом за ними в шутовских колпаках, потешно перебирая кривенькими ножками, шествовали карлик и карлица. В руках у каждого – по большой шапке, куда медным дождем сыпалась мелкая монета.

– Подайте Христа ради, – протяжно и заунывно раздалось у пивных кадей, выстроившихся рядком; здесь было любимое место юродивых и шутих.

Народ сюда заявлялся незатейливый, простой, для того, чтобы выпить ядреного кваску да посудачить в очереди, а потому всегда можно рассчитывать на копеечку.

Остановившись у одного из шалашей, Егор прислушался. Говорили о разном, но в основном о своем. Кряжистый мужик, прижимая медный кувшин с пивом, жалился о том, что третьего дня на Крестцах в выставленном покойнике опознал шурина, сгинувшего в Замоскворечье с неделю назад.

Пожалился. Повздыхал. А потом запил печаль полкувшином пива. Живехонько блеснули глазенки. Кажется, от души малость отлегло.

Ничего такого, что могло бы оскорбить честь государя или князя Ромодановского. Обыкновенные пьяницы, больше озабоченные тем, чтобы влить в непомерные утробы хмельного зелья.

Вот еще один притон в виде крепкой избы, подле которой стояли две молодые бабы. Через нижнюю губу одной из них были продеты два бирюзовых кольца. Огляделся Егор, осмотрел фигуры. Платья неширокие, и телеса просматриваются славно. Если потискать малость, ладони приятность будет.

– Эй, милок! Чего же ты заглядываешься? Заходи! – звонко выкрикнула вторая, помоложе да покрасивее. – Такую сладость, как у нас, ты нигде более не познаешь, – проговорила она многообещающе. – Даже девки в Кокуе про такое не знают.

Егорка остановился, с интересом посмотрел на девку: интересно, о чем же таком девки с Кокуя не ведают? В какой-то момент Егор даже засомневался, а не зайти ли! Но раздумал: на вид уж больно простовата. Ей бы только коров за Земляным городом пасти.

«Чуден твой промысел, господи!» – усмехнулся Егор. Хотя, с другой стороны, можно было бы, конечно же, и заглянуть, да вот государевы дела не позволяют!

Приняв вид беспечного покупателя, Егорка переходил от одного ряда к другому. Весело перебрасывался шутками с девками, беззастенчиво торговался с купцами, прося снизить цену на понравившийся товар и, не добившись желаемого, разочарованно следовал далее.

Странное дело, но за те два часа, что он провел на базаре, продираясь сквозь множество тел, он не услышал ни одного крамольного слова о государе. Походило на то, что в умах царских подданных вдруг неожиданно произошла какая-то переоценка, и все от мала до велика возлюбили Петра Алексеевича пуще собственного глаза.

Чудно все это!

Хотя, с другой стороны, объяснимо. Давеча в Ямской и Болвановской слободах князь Ромодановский повыловил изменников, а многих за злой язык лишил живота. Вот они и примолкли.

Глянув разок назад, Егор увидел, как сопровождавшие его рекруты заскучали. Ряды были заставлены всевозможной снедью и лакомствами, благоухающими вкусными запахами, а тут вместо плотной трапезы приходится довольствоваться только видом съестного.

Протопав мимо Ильинского крестца, Егорка вышел к Сапожному красному ряду. Перекрестившись на собор Покрова Пресвятой Богородицы, потопал дальше.

«Видно, сегодня изменщиков не выловить, придется в другой раз пойти», – удрученно подумал сотник.

– А чего казнил-то? – неожиданно услышал он за спиной негромкий голос.

Егор насторожился. Повернувшись немного, исправник узрел купца в ладном кафтане с бисерным узором, обутого в кожаные татарские сапоги.

– Да сдуру! Ишь ты, не жалко ему стрельцов, а у каждого по дюжине деток осталось. Кто же их прокормит! – посочувствовал он убиенным.

– Слово и дело государево! – завопил отчаянно Егор, ухватив купца за плечо. – Взять его за непристойные речи!

Лицо купца перекосилось от ужаса.

– Да что же вы, братцы! Да бес попутал! Не язык у меня, а помело. Сам не знаю, чего и говорю!

Сподручные будто только и ждали приказа. Стряхнув с лиц скуку, они устремились навстречу стольнику, усиленно распихивая локтями преграды из живых тел. Купца немилосердно повалили наземь. Наподдали для порядка несколько раз ногами, а затем, скрутив запястья жгутами, поволокли с торговой площади.