Текст книги "Медвежатник фарта не упустит"

– Это кто ж таков?

– Слышал о таком медвежатнике Родионове?

– Кто ж о нем не слышал? Конечно.

– Так вот, это она и есть… Его супруга. Настоящая. Венчанная.

– Вот оно как, – невольно подивился Лузгин. – Но ходили слухи, что Родионов завязал.

– Не факт, – откинулся на спинку стула Савинский. – Он и сам мог пустить такой слух. С него станется. Хитрющий, шельма. Но разговор покуда не о нем, а о ней.

– Слушаю вас, – подался вперед Лузгин.

– Необходимо выяснить, когда она приехала, одна ли, с мужем ли и где остановилась.

– Сложненько это будет сделать при нынешних-то порядках, – не сразу ответил Лузгин, служака старый, из становых приставов. – Ведь никакого учету нету: кто приехал, кто уехал… Одно слово: кавардак!

– А ты все же попробуй. Эх, жаль, сгорел архив Сыскного отделения, – посетовал на обстоятельства Савинский. – Там были фотографические карточки обоих Родионовых. Ну да ладно. Значит, задача такова: надо осмотреть гостиницы, нумера и меблирашки на предмет проживающих, скажем, месяц и менее. Авось клюнет. Ежели нет, прошерстить всех, кто сдает квартиры и комнаты. Ну, и расставь своих людей на вокзале и пристанях. И чтобы глядели в оба. Все понял?

– Понял, Николай Иванович.

– Запиши ее приметы: рост два аршина и пять с половиной вершков. Глаза большие, изумрудного цвета.

Савинский ненадолго замолчал, прикидывая, верно, что-то в уме. Затем продолжил:

– Ей за тридцать, но выглядит моложе. Дворянка. Одета… во что же она была одета?… – спросил сам себя Савинский, пытаясь вспомнить. И профессиональная память скоренько подкинула ответ. – Одета в летний дипломат. И шляпка, знаешь, такая, – показал Николай Иванович себе на макушку головы.

– Понял, – буркнул Лузгин, записывая приметы Лизы в памятную книжку.

– Собери немедленно инспекторов, постовых, агентов и сообщи им эти приметы. И искать. Искать! О результатах или их отсутствии докладывать мне ежедневно. По утрам. На оперативных совещаниях.

– Разрешите выполнять?

– Да, ступай.

Когда Лузгин вышел, Николай Иванович посмотрел в окно. Вроде бы прогремел гром, но за окном светило солнце, и не было даже малейшего намека на дождь.

Вот громыхнуло снова. Далеко, за Волгой. Потом еще и еще.

Скоро Савинский понял, что это не гром. Это была артиллерийская канонада.

Глава 8. ЧТО ТАМ ЗА ОХРАНА?

Всю дорогу, пока Мамай со своими людьми ехал в Казань, его не покидала какая-то необъяснимая тревога. Знающий Мамая ни за что бы не поверил, что у этого толстокожего татарина, казалось, не ведающего сомнений, могут быть какие-то нехорошие предчувствия.

Сколько Мамай себя помнил, он всегда состоял при ком-то.

Поначалу сирота Бадретдин Шакиров состоял при приюте для бездомных инородцев и прислуживал повару Хуснутдину: носил для него воду и выносил мусор и объедки, получая за это лишь тычки да подзатыльники.

Потом его взял к себе в прислужники имам Зинатулла. Жил он при нем до пятнадцати годов и ходил в настоящих лакеях: одевал и раздевал имама, носил ему в опочивальню сладкий щербет, медовый напиток айран и сладкие орешки, мыл ноги и щекотал пятки гусиным перышком. Когда имам однажды попросил Бадретдина сделать ему кое-что более приятное, что, дескать, разрешил ему в вечернем с ним общении Всевышний, возмущенный мальчишка послал имама по-русски весьма далеко и ушел от него в никуда, что значило – на улицу.

Скоро Бадретдин прибился к фартовым, промышляющим кражами и разбоем. Чаще всего он стоял на шухере, а после удачного дела его нагружали ворованным барахлом, и он относил его на Хитров рынок знакомому барыге. Фартовые научили его драться, уходить от слежки и подарили первый в его жизни финский нож, с которым он никогда не расставался.

Через год фартовые замыслили проверить его в деле и поручили Бадретдину Шакирову первую самостоятельную работу: подломить галантерейную лавку на Солянке, купеческой улице с двухэтажными домами, первые этажи которых были почти сплошь заняты под лавки и магазины. Лавку эту давно пасли и знали, где ее хозяин держит свою кассу. Бадретдин задание фартовых исполнил, но при этом нечаянно убил хозяина лавки, оказавшего отчаянное сопротивление. Тогда же он и получил кликуху «Мамай», потому как в лавке, когда туда вошли фартовые, был такой бедлам, будто «Мамай прошел».

Весть о том, что молодой пацанчик с кликухой Мамай справился со здоровенным купчиной, спровадив его на тот свет, дошла, конечно, до Парамона Мироновича. И хитровский туз пожелал посмотреть на того пацанчика.

Посмотрел. И взял в личное услужение. Так Мамай стал состоять при Парамоне особым подручным, коему поручались тузом Хитровки особые задания.

Что это были за задания, знали немногие. Зато многие догадывались, что задания сии не что иное, как устранения неугодных Парамону людей. А попросту говоря, мокруха. Какой бы сложности ни было задание, оно исполнялось Мамаем с точностью швейцарского хронометра. Он мог, не моргнув глазом, всадить финский нож точнехонько в сердце, шарахнуть обухом топора по темечку и ударом кулака свалить наземь любого, на кого бы указал его хозяин. Собственно, он только этим и занимался, когда состоял в подручных у старого Парамона.

По мере того как подрастал Савелий, Мамай все чаще оказывался в услужении у него, исполняя роль дядьки, наставника и телохранителя. А после гибели Парамона полностью перешел в распоряжение Родионова. Вот и теперь, исполняя его директиву, он спешил к нему в Казань, везя людей и средства, которых Савелий запросил шифрованной телеграммой.

Помимо пузатого саквояжа Савелия Николаевича, в котором находился полный инструментарий для вскрытия сейфов и несгораемых шкафов, он вез еще в двух чемоданах всяческие воровские инструменты, семь флаконов сильно действующих кислот, прожигающих насквозь даже толстую сталь, три карманных электрических фонаря, шесть противогазовых масок, театральный грим, фальшивые усы и две фальшивые бороды, серую и черную. В специально сколоченном фанерном сундуке лежал плавильный аппарат, могущий посредством специального газа расплавить любую металлическую дверь или бронированную кассу, и газовые баллоны к нему. Отдельно от этого, в специальных мешочках, находились ядовитые порошки, которые при сжигании выделяли усыпляющий, парализующий или вовсе смертельный для человека газ, а баночка из-под монпансье содержала в себе смертельно отравительный яд. Таким ядом Мамай однажды кончил одного из врагов Парамона Мироновича, уж слишком рьяно претендовавшего в тузы Хитровки.

Проделал он это очень просто и быстро. Намазал этим ядом одну сторону ножа, разрезал пополам яблоко и угостил претендента той половиной, на которую попал от ножа яд. Вторую половину Мамай взял себе и первый откусил от нее, как бы убеждая оппонента старика Парамона, что опасаться нечего. Вслед за Мамаем откусил от яблока и претендент, после чего закатил глаза, пустил пену изо рта и кончился после недолгих судорог.

Вместе с Мамаем ехали еще четверо: специалист по электричеству, он же плавильщик, худющий как жердь средних лет человек с козлиной бородкой и в старомодном пенсне; бывший адъюнкт-профессор химического факультета Московского университета – молодой еще человек, последние два года промышляющий гоп-стопом, и два профессиональных боевика, владеющих всеми видами оружия, которые должны были прикрывать при таковой надобности и обеспечивать спокойную деятельность остальных налетчиков.

Приехав в Казань, эти ребятишечки для удобства общения с патроном, остановились в тех же нумерах «Франция», правда, не в люксе, а в общем, заняв шестиместный нумер.

Днем следующего дня в нумере Мамая со товарищи состоялось производственное совещание на тему, как лучше всего подломить Государственный банк и позаимствовать из него без возврату часть золотого запаса бывшей Российской империи, по возможности большую.

Когда Лизавета вошла в нумер Мамая, то едва не задохнулась от густого табачного дыма, висевшего клочьями в большой комнате. Савелий рассказывал о своих посещениях банка, о цифровых кодовых замках, блиндированном хранилище, системе сигнализации и о ящиках с золотыми слитками.

– Этих ящиков там сотни, – говорил он, видя, как загораются от алчного воодушевления глаза слушающих его. – Есть еще мешки с золотыми монетами, которые мы можем вынести все до единого, золотые полосы и бруски, сложенные просто штабелем, как дрова. Зрелище, скажу я вам, весьма и весьма впечатляющее.

– Да-а, – протянул химик-адъюнкт. – Прямо Клондайк! Эльдорадо!

Адъюнкт был, похоже, самый младший из всей команды, и все, что затеял Родионов, ему положительно нравилось. Все лучше, чем читать с кафедры лекции оболтусам, поступившим в университет ради того, чтобы не быть мобилизованными в действующую армию.

– А сколько этого золота будет на деньги, Савелий Николаевич? – спросил курящий одну папиросу за другой специалист по электричеству, он же плавильный мастер.

– Шесть с половиной миллиардов рублей, – обернулся к нему Родионов. – И еще сто одиннадцать миллионов рублей ценными бумагами и векселями.

Мамай вдруг закашлялся, подавившись слюной.

У электрического специалиста свалилось с носа пенсне, и он закурил очередную папиросу.

Химик-адъюнкт от неожиданно впечатляющей суммы сел прямо на пол, словно его шарахнули из-за угла мешком, а кто-то из боевиков протяжно присвистнул.

Наступившее молчание нарушила Лизавета.

– Может, вы все-таки оставите им немного золота? – с иронией спросила она.

Адъюнкт нервически хохотнул, боевики, не мигая, продолжали смотреть на Савелия, а электрический специалист и одновременно плавильный мастер закурил очередную папиросу.

– Конечно, оставим, – возбужденно блестя глазами, ответил Родионов вполне серьезно. – Нам просто не хватит сил, чтобы вынести все.

Он замолчал, оглядывая присутствующих.

– А знаете, кто комиссар банка? – спросил вдруг Савелий. И сам же ответил: – Некто Борис Иванович Бочков. До революции был дамским мозольным оператором.

– Итэ хорошо или пылохэ? – подал голос Мамай, доселе молчавший как рыба.

– Хорошо, – повернулся к нему Савелий. – Ну, сам подумай: что мозольный оператор может смыслить в банковских делах? Или военных?

– Малэ щиво, – ответил Мамай.

– Именно, – подтвердил Савелий.

– Но у него наверняка есть советники, старые спецы, – раздумчиво произнес электрический умелец. – А они свое дело знают.

– Старые спецы только делают вид, что работают на эту власть, – посмотрел на электрического мастера Савелий Николаевич и уверенно добавил: – Я видел их бухгалтерские документы. Там сам черт ногу сломит!

– А что там за охрана? – спросил один из боевиков.

– Вот это хороший вопрос, – повернулся к спросившему Савелий. – Лучшие из лучших латышского батальона. Но это не должно вас беспокоить.

– Почему?

– Потому что у нас есть вот это, – сказал Родионов и указал на респираторные маски, лежащие на диване. – И вот это, – достал он из чемодана небольшой холщовый мешочек с порошком зеленоватого цвета. – Здесь лежит волшебный порошок, – усмехнулся Савелий. – При сжигании он выделяет усыпляющий газ. Мы заходим в банк, забрасываем его помещения шашками с горящим порошком, которые изготовит нам профессор-химик, надеваем маски, а когда охрана и припозднившиеся служащие начинают храпеть и видеть сладкие сны – проникаем в хранилище, берем золото, грузим его в вагоны и отбываем в направлении, одним нам известном. Транспорт на тебе, Яким, – повернулся он к одному из боевиков, – десять подвод. Они должны ждать нас у конца узкоколейки.

– Понял, – ответил Яким.

– В общем, это все, – обвел Савелий взглядом собравшихся. – Детали обговорим вечером, непосредственно перед началом акции. Ну, как вам мой план?

– Весьма впечатляет, – ответила за всех Лизавета. – А когда вы идете?

– Сегодня ночью, – ответил Савелий.

– А я?

– Когда все будет кончено, я приду за тобой. И мы вместе отправимся домой, в Москву.

– Я буду ждать тебя, – тихо сказала Лиза.

– Конечно, – улыбнулся Савелий в ответ на ее слова. – Жены просто обязаны ждать своих мужей.

Где-то вдалеке, верно, за Волгой, раскатисто громыхнуло. Все обернулись на этот звук и посмотрели в окно. Но там вовсю светило солнце, а на небе не было даже облачка.

Глава 9. БРАТЬ ИХ НАДО!

Найти красивую женщину тридцати с небольшим лет с изумрудными глазами, в дипломате и шляпке оказалось делом вполне выполнимым. Шляпка, именно небольшая шляпка из итальянской соломки и навела помощника начальника милиции Лузгина на след Лизы.

Нумера «Франция» были вторыми, которые посетил в поисках Лизы сам Лузгин. Переговорив с управляющим, он выяснил, что похожая на Елизавету женщина в шляпке, каковых в городе уже никто не носит, вселилась в одиннадцатый нумер люкс вместе с мужем, старшим инспектором Наркомата финансов Крутовым, прибывшим из Москвы. Порас-спросив управляющего поподробнее, Лузгин пришел к выводу, что женщина эта и есть та самая Елизавета Родионова, которую ему приказал разыскать Николай Иванович Савинский. Ушлый Лузгин попросил рассказать, как выглядит фининспектор, и управляющий дал ему подробное его описание.

Со всем этим Лузгин пришел к Савинскому и подробно изложил все свои действия и разговор с управляющим. Николай Иванович чрезвычайно разволновался, когда Лузгин сообщил приметы Крутова: они полностью совпадали с приметами лучшего медвежатника России Савелия Родионова.

– Зачем он в Казани? Почему под чужим именем, да еще рядится официальным лицом? – то ли Лузгину, то ли самому себе задавал Савинский вопросы, расхаживая по кабинету. – Что задумал на этот раз Родионов?

– Да брать их надо! – рубанул рукой воздух Лузгин. – Основания для этого вполне достаточные: проживание под чужими именами да к тому же присвоение Родионовым должности ответственного совработника.

– Пожалуй, – согласился с доводами помощника Савинский. – Но разве тебе не интересно, что на этот раз удумал Савелий Родионов?

– Вот и спросим, когда возьмем его, – хмыкнул Лузгин. – Лучше ночью, тепленьким.

– Не думаю, что он признается. И все же, как ты думаешь, Степан Филиппович, зачем медвежатник приехал в наш город в личине старшего инспектора Наркомата финансов? – спросил Лузгина Савинский.

– Возможно, чтобы выведать какую-нибудь полезную для него информацию, недоступную для простых смертных, – не раздумывая, ответил Лузгин.

– Или иметь возможность проникнуть туда, куда другим хода нет, – добавил Николай Иванович.

– Согласен.

– Но вот куда? – задался вопросом Савинский.

Начальник судебно-уголовной милиции надолго задумался, теребя бородку. Лузгин сел напротив, ожидая, когда Савинский примет какое-нибудь решение и отдаст приказание на арест уголовной парочки. Наконец Николай Иванович поднял на помощника взор.

– Мне кажется, я знаю, – медленно произнес он.

– Я весь внимание, Николай Иванович, – подался вперед Лузгин.

– Полагаю, что он задумал взломать наше отделение Государственного банка. Однажды подобное у него уже получилось, когда он выкрал из специального потайного сейфа корону императрицы Екатерины Второй. Так что, вероятнее всего, его цель, – выдержал паузу Савинский, – золото, что собрано по всей России и лежит теперь в хранилищах нашего банка.

– Вы это серьезно? – недоверчиво спросил Лузгин.

– Более чем! Этот Родионов любит риск. Мыслит нестандартно, так что для него это своеобразный спорт, если хотите.

– И все-таки этот Родионов сумасшедший, если решил замахнуться на Государственный банк! – промолвил Лузгин.

– А вот это мы сейчас проверим.

Савинский покрутил ручку телефонного аппарата и снял трубку:

– Барышня, соедините меня с комиссаром Бочковым.

– Комиссар Бочков слушает, – раздалось в трубке после непродолжительной паузы.

– Это начальник милиции Савинский.

– Слушаю вас, Николай Иванович, – бодро отозвался Борис Иванович.

– У меня к вам вопрос, товарищ комиссар, – посмотрел на своего помощника Савинский.

– Да. Я весь внимание.

– Вас посещал на днях инспектор Наркомата финансов товарищ Крутов?

– Александр Аркадьевич? Да.

– А чем он больше всего интересовался? – осторожно произнес Николай Иванович.

– Не знаю, вправе ли я сообщать вам сведения, касающиеся инспекционной проверки Государственного банка товарищем ответственным работником из Наркомата финансов, – осторожно и после некоторой паузы произнес Бочков. – Да и как на это посмотрит сам товарищ Крутов?

– Прошу прощения, Борис Иванович, но я располагаю сведениями, что Александр Аркадьевич Крутов, к сожалению, совсем не тот человек, за которого себя выдает, – твердо произнес Савинский.

В трубке послышалось взволнованное сопение.

– Простите, недопонял.

– Сообщаю вам, что человек, выдающий себя за старшего инспектора Наркомата финансов Александра Аркадьевича Крутова, есть не кто иной, как вор-медвежатник Родионов, – официальным тоном произнес Николай Иванович. – Знаете, кто такой медвежатник?

– Объясните.

– Это взламыватель несгораемых касс и сейфов. А Савелий Николаевич Родионов крупнейший специалист в этой области.

В трубке повисло тягостное молчание.

– Вы слышали, что я сказал, Борис Иванович? – нетерпеливо произнес Савинский.

– Слышал, – глухо ответил Бочков.

– Тогда ответьте мне, что более всего интересовало этого вашего старшего инспектора, – попросил Савинский, выразительно посмотрев на Лузгина и доставая памятную книжку и карандаш.

– Только с чего вы взяли, что он мой, – похоже, обиделся Борис Иванович.

– Ну, хорошо, не ваш, – согласился с ним Савинский. – Так что его интересовало?

– Охрана банка, сигнализация и…

– И?

– Условия хранения золота.

– Вы показывали ему хранилище? – черкнув что-то в свой памятной книжке, спросил Николай Иванович.

– Он настаивал… Я не мог отказать, он показал все положенные документы и предписание, подписанное народным комиссаром. – В трубке на некоторое время повисло молчание, а затем Николай Иванович услышал убитый голос: – Николай Иванович, он видел все…

– Спасибо, Борис Иванович. Надеюсь, вам не стоит говорить, что вы должны принять дополнительные меры по усилению сохранности золотого запаса республики?

– Я немедленно сменю коды на замках и удвою охрану, – заявил Бочков.

– Хорошо.

– А вы, что вы намерены предпринять? – явно волновался голос в трубке.

– Я намерен арестовать этого вашего Крутова и его сообщницу, – ответил Савинский.

– Он не мой, – обиженно напомнил начальнику милиции Борис Иванович.

– Простите.

– Вы знаете, где они находятся?

– Похоже, знаю.

– А когда вы намерены произвести арест? – поинтересовался Бочков.

– Сегодня же, – ответил обеспокоенному комиссару банка Николай Иванович. – Однако меры предосторожности, о которых мы с вами только что говорили, будут совершенно нелишними, – добавил он.

– Я вас понял. Считайте, что охрана уже удвоена и коды на замках сменены.

– Вот и славно. Успехов вам.

– Вам тоже…

Савинский задумчиво положил трубку и опять посмотрел на Лузгина.

– Значит, ты говоришь, что лучше их брать ночью? Сонными и тепленькими?

– Да, Николай Иванович, ночью.

– Решено, – встал из-за стола Савинский. – Отправимся в гостиницу ровно в полночь. Полагаю, четырех человек нам с вами вполне хватит.

* * *

Проводив с квартал Савелия и его людей, Лиза вернулась в гостиницу. Открыв дверь нумера, она успела сделать только два шага, как дверь резко захлопнулась. Затем невидимая рука включила свет, и Лизавета увидела, что у входной двери стоит здоровенный детина в кожаном картузе и с наганом в огромной лапище. Из гостиной вышел еще один человек, сухощавый, лысый с бородкой и профессиональным взглядом опытного сыскаря.

– Савинский, – галантно представился лысый. – Начальник судебно-уголовной милиции города.

Рука Лизаветы невольно потянулась к ридикюлю. Заметив ее движение, Савинский с откровенной иронией поинтересовался:

– У вас что там, мадам, пистолетик? Не советую, мои молодцы могут этого не понять. – Шагнув навстречу, он протянул руку: – Извольте, сударыня, передать мне ваш ридикюль.

– С какой это стати, товарищ, э-э, Савинский? – вполне натурально возмутилась Лизавета.

– Мы должны произвести у вас обыск, – ответил Николай Иванович. – А он включает и досмотр ваших личных вещей. Таковы, извините, правила…

– А ордер на обыск у вас имеется? – не без ехидцы спросила Лизавета, стараясь держать в поле зрения обоих милиционеров. Однако ей показалось, что в нумере есть еще кто-то. Нет, о том, чтобы сбежать, не стоит даже думать…

– О, прошу прощения, я совершенно забыл, с кем имею дело, – кажется, даже шаркнул ножкой Николай Иванович. – Госпожа Крутова, несомненно, подкована в вопросах юриспруденции. Или мадам Родионова Елизавета Петровна, окончившая Смольный институт благородных девиц, а затем ставшая женой вора, удачливого и дерзкого потрошителя сейфов? Что вы на это скажете?

– Не понимаю, о чем вы, – холодно и внешне спокойно пожала плечами Елизавета Петровна.

– Пока о том, что вы выдаете себя за иного человека, – ответил Савинский. – А это уже уголовно наказуемое преступление. И у нас имеется ордер на обыск и ваш арест. Вот он, – достал из кармана сложенный вдвое лист бумаги Николай Иванович. Он развернул лист, и Лизавета увидела крупно слово «ОРДЕР» и круглую печать внизу листа. – Ордер, как видите, подписан и имеет печать. Так что извольте подчиниться.

– Что ж, обыскивайте, раз имеете на то право, – невозмутимо произнесла Елизавета и опустилась в кресло. – И арестовывайте, если в вашем городе уже поголовно выловлены все воры, грабители и убийцы и вам просто нечем себя занять. Но, уверяю вас, это какая-то ошибка. Меня действительно зовут Елизавета Петровна, и я, как вы изволили сказать, действительно окончила Смольный институт. А вот в остальном я вынуждена с вами решительно не согласиться.

– Ну, нам вашего согласия, в общем-то, и не требуется, – весьма вежливо произнес начальник судебно-уголовной милиции и приказал начать обыск.

Минут через двадцать Лузгин с двумя милиционерами перевернули в нумере все вверх дном, но ничего компрометирующего не обнаружили.

– А вы прекрасно держитесь, гражданка Родионова, – сказал Лизавете Николай Иванович, когда закончился обыск. – Видна старая закалка.

Лиза спокойно посмотрела на Савинского и промолчала.

Черт побери, эта женщина, столь надменно и холодно смотревшая на него, начинала вызывать у него раздражение, неприятной волной поднимающееся откуда-то изнутри. Ничего, когда они возьмут Родионова, она станет более сговорчивой. А они его возьмут.

Обязательно!

– А где, позвольте полюбопытствовать, ваш муж? – мягко, словно походя, спросил Савинский.

– Муж? – Елизавета Петровна ясно посмотрела на Николая Ивановича. – Какой муж?

– Не валяйте дурака, гражданка Родионова, – произнес сурово Савинский. – Я спрашиваю вас о вашем муже Савелии Николаевиче Родионове.

– Вы что-то путаете. Я замужем за совершенно другим человеком, – спокойно произнесла Лиза.

– Вот как? А с кем же вы тогда приехали в Казань и остановились в этих нумерах?

– Простите, но на этот вопрос я отказываюсь вам отвечать, – с некоторым вызовом произнесла Елизавета и демонстративно повернула хорошенькую головку в сторону. – Это, простите, мое личное дело.

– А-а, – понимающе протянул Николай Иванович и широко улыбнулся. – Позвольте, тогда я расскажу за вас. Значит, дело было так… В поезде по пути следования в Казань вы познакомились с привлекательным и, по вероятию, небедным человеком и прониклись к нему… Ну как бы это сказать поаккуратнее… симпатией… Вот и не устояли!

Елизавета передернула плечами:

– Понимайте, как вам будет угодно.

– Кстати, а не угодно ли вам будет сообщить нам цель посещения Казани?

– Я люблю путешествовать, знакомиться со всякими достопримечательностями, – серьезно отвечала Лиза. – И давно мечтала побывать Казани, посмотреть на ее храмы и монастыри.

– Это в такое-то неспокойное время? Когда чехословаки под самым боком? Вы, по всему видать, очень романтичная натура.

– Разве от этого как-то меняется архитектура города? – удивилась Елизавета. – Петропавловский собор как стоял, так и стоит. Я уже успела осмотреть его и считаю, что этот собор является лучшим образчиком так называемого московского барокко. Если вы не согласны со мной, то внимательно всмотритесь в это прекрасное двухъярусное сооружение с пристроенными к нему с восточной стороны апсидами, а с западной – трапезной и с обходной галереей, к которой ведут два широких парадных крыльца, с четвериком над центральной частью. А как великолепен восьмерик, увенчанный глухим восьмигранным барабаном.

– Хм-м, а вы весьма подкованы в архитектуре. Чувствуется, что не зря провели время в институте благородных девиц. Вижу, что там учили всем этим мудреным словам, – произнес Савинский, глядя в непроницаемые зеленые глаза Лизы. – Однако я не закончил. Итак, вы прониклись к своему попутчику симпатией, и он ответил вам тем же. А по приезде в Казань вы решили остановиться в одной гостинице и одном нумере, чтобы иметь благоприятную возможность наслаждаться обществом друг друга. Я правильно излагаю?

– Совершенно верно, – спокойно подтвердила Елизавета и благодарно посмотрела на Савинского. – Ну, посудите сами: я замужем, он женат, но возникшее между нами чувство диктует нам быть вместе. И мы записываемся в нумерах как муж и жена. А что еще оставалось нам делать?

– Действительно, – язвительно произнес Николай Иванович, – что вам еще оставалось делать. Ну, и где сейчас находится ваш… возлюбленный попутчик?

– Он… – Лиза запнулась, и ее глаза наполнились слезами. Ей вдруг стало трудно говорить, и казалось, она еле сдерживает себя, чтобы не разрыдаться. – Он бросил меня…

– Мерзавец! – покачал сокрушенно головой Савинский. – Бросить такую женщину, одну, в городе решительно ей незнакомом, да еще в такое неспокойное время. Положительно, мерзавец! И когда это случилось?

– Сегодня утром, – еле слышно произнесла Лизавета. – Он сказал, что я надоела ему…

Крупная слеза покатилась по ее щеке и застыла на подбородке вот-вот готовой упасть капелькой. Лиза выглядела растерянной, беспомощной и при этом была трогательно мила.

– Какая несправедливость! – посетовал Николай Иванович. – Слушая вас, у меня возникло неодолимое желание броситься вслед обидчику такой обворожительной женщины и пребольно набить ему морду… извиняюсь за выражение. Вы просто милое и беззащитное дитя. Как же это вас так обманули? – всплеснул руками Савинский.

– Я очень доверчива.

– Браво! – вполне искренне похлопал в ладоши Николай Иванович. – Вы великолепная актриса. Вам бы в Московском художественном театре играть да публику радовать имеющимся у вас талантом, а не помогать своему мужу-медвежатнику сейфы потрошить. На пистолетик, что мы у вас в ридикюле нашли, разрешение имеется? Нет, не имеется? Как жаль. Ведь ношение огнестрельного оружия в настоящее время является уголовно наказуемым преступлением.

– Я не знала…

– Незнание, гражданка Родионова, не освобождает вас от ответственности.

– Я не Родионова, сколько вам об этом говорить?

Савинский подошел совсем близко к Лизавете.

– Я ведь узнал вас, Елизавета Петровна. Я вас видел тогда, в девятьсот девятом году, когда ваш муженек охотился за раритетной короной императрицы Екатерины Великой. Остановились вы тогда здесь же, в нумерах «Франция», только раньше прежний хозяин этой гостиницы именовал ее отелем. И уверяю вас, найдутся еще люди, которые, несомненно, признают в вас Елизавету Петровну Родионову, урожденную дворянку Волкову. А у вас бумаги на совершенно иное имя, то бишь фамилию…

– К чему это вы? – посмотрела на Савинского Лиза высохшими глазами.

– А к тому, что вы арестованы вследствие присвоения себе чужих документов и хранения и ношения огнестрельного оружия. Здесь, в нумере, нашими сотрудниками будет устроена засада, и когда ваш муженек вернется, он будет арестован тоже. Вам же теперь остается только следовать за нами. И, пожалуйста, – Савинский выразительно посмотрел на Лизавету, – не создавайте ни себе, ни нам лишних проблем.

Елизавета непонимающе пожала плечами и повернулась к двери.

– Прошу, – любезно произнес Николай Иванович, предупредительно и по-старорежимному учтиво открывая перед Лизой дверь.

– Благодарю, – ответила она и медленно ступила за порог гостиничного нумера, за коим ее ожидало новое, неведомое и, очевидно, страшное…