Текст книги "Забытый Горизонт. Основы духовной практики в традициях Тхеравада Буддизма и Цюаньчжэнь Даоизма с учетом Лакановой психодиагностики"

Психопатология в перверсивной субъективности – это такая тактика бытия-в-языке, при которой Символическое постоянно поддерживается системой правил и предписаний перверта. Если невротик защищается от jouissance посредством желания, то перверт не имеет к нему доступа в силу неполной отделенности от (материнского) другого. Охваченный jouissance, отождествленный с его причиной для (материнского) другого, перверт сталкивается с огромной задачей создания закона.

Матема 6 – Субъективная позиция в перверсии

Выше приведена матема для фундаментальной фантазии в перверсии: субъект, отождествленный с объектом, вызывающим желание (а), сталкивается с царством языка (перечеркнутое А), который по своей природе недостаточен. Из-за недостаточной власти второго другого в установлении закона перверт вынужден иметь дело с Символическим, которое кастрировано. Почему перверт продолжает отрицать закон и нехватку, которые язык вводит? В пользу воображаемой идентификации с фаллосом (материнского) другого.

Однако следует помнить, что перверт отрекается от закона, пытаясь его поддержать. Отказываясь от традиционных повествований о нехватке и власти, извращенец конструирует свою систему ограничений на основе потоков jouissance – маркиз де Сад и барон фон Мазох хорошо документировали проекты, в которых это делается.

И все же давайте обратимся к перверсии ума, сформулированной Буддой. А именно, перверсия ума – это восприятие стрессового как приятного, непостоянного как постоянного, отталкивающего как привлекательного и бессамостного как обладающего самостью (АН 4.49, Випаллаза Сутта). Здесь Будда подчеркивает, что привязанность к телу как к самому себе вызывает стресс, но в смущении тело воспринимается как приятное. Что это, если не суть затруднительного положения перверта? Отождествляя себя с объектом jouissance другого, перверт отрекается от фактов непостоянства, непривлекательности и бессамостной природы этого тела и ума и довольствуется наслаждением от надежного слияния, пока соблюдаются все условия, обеспечивающие его.

Перверсия в психоанализе – это стратегия по отношению к jouissance: установить его пределы. Однако почему вообще возникает jouissance? Потому что существует Воображаемое и потому что существует незнание о телесной элементарной фрагментации. Лишенный понимания, субъект трепещет перед неизвестным, относящимся к (материнскому) другому, воспринимая его как желанное, но страшное наслаждение, и пускается в путь, чтобы служить ему. Действительно, люди рождаются, как и положено полиморфно перверсивными, из-за неведения, то есть неразвитого сознания, которое не знает агрегаты существования такими, какие они есть. Перверт у Лакана – это субъект, чей слабый отец/учитель недостаточно установил Символическое. Отвергая отцовский запрет в его расплывчатой форме, возникает другой, более сильный, но извращенный вид закона, например, закон садомазохизма, который призван регулировать jouissance, а не отказываться от него.

Вышесказанное основано на том, что мы не видим, что и jouissance (материнского) другого, и имя Отца – это неполные ответы. Лакан знаменито утверждает, что не существует Другого в Другом (Лакан 2013, 353). То есть ни один окончательный и полный означающий элемент не может подчинить Реальное Символическому. Даже мастер-означающее не справляется с этой задачей: все, что он может сделать, – это предоставить доступ к бессмысленному измерению запрета, которое делает возможным структурирование Символического. Невротик скрытно знает, что язык неадекватен перед наплывом дуккхи, но все равно берется за Символическое как за гарантию от поглощения материнским jouissance с расплатой в виде отчуждения в языке. Перверт цинично знает это еще лучше, но структурно все равно обречен на воплощение этого Другого в жизнь. Отсюда проистекает способность перверта изгибать (читай, извращать) язык по своему усмотрению, чтобы удовлетворить свои потребности в поддержании наслаждения, что относится к Воображаемому.

Если свое бытие можно заменить воображаемым фаллосом, то в Символическом, которое обслуживает, а не управляет Воображаемым, можно заменить все на все что угодно. Такой гибкий, но в конечном счете лишенный потенции Символический регистр может быть достаточным для того, чтобы направлять jouissance, но недостаточным для того, чтобы способствовать отделению и порождению желания. «Нет» должно быть однозначно определенным.

Таким образом, перверсия согласно Лакану – это проект, в рамках которого создается извращенный закон, поддельная версия запрета, требующая игр инсценирующих поддержание закона и всплесков jouissance, чтобы обеспечить перверту иллюзию мужественности в роли воображаемого фаллоса. В отличие от этого, перверсия в буддизме – это не видеть вещи такими, какие они есть, что как раз и означает путать воображаемую тотальность с истинным прибежищем перед Реальным. Структурно последнее – не более чем естественная эдипова стадия в нуклеарной семье говорящих существ. В почти героических усилиях перверта по поддержанию закона, гарантирующего наслаждение другого, не прослеживается никакого супраментального достижения, выходящего за рамки самсарического существования. Перверт у Лакана может рассматриваться как тот, кто многократно воспроизводит этот фантом трансцендентного (сексуального) освобождения, изобретая и устанавливая собственный закон, при этом никогда не отделяя себя от первого другого. С точки зрения Дхаммы, не существует трансцендентного освобождения, когда Имя Отца лишено потенции. Только приняв закон, провозглашенный Буддой, и применяя его на практике, субъект может постичь Непорожденное. Принятие других законов, провозглашенных другими пророками, равносильно достижению в системах практики, отличных от буддизма.

Несмотря на кажущуюся свободу положения первертов по сравнению с невротиками, перверты более сексуально зажаты, поскольку удовольствие им доступно только через диктую их собственного закона. А поскольку перверт может получать удовольствие только в сфере воображаемой идентификации, возможность подлинной преобразующей близости сводится на нет. Нет большей сексуальной ригидности, чем у перверта, поскольку в акте любви всегда присутствует тревога, связанная с выходом за пределы jouissance. Способность по-настоящему раскрыться перед другим, не превращая его в объект наслаждения, перверту недоступна. Поэтому в сфере секс-индустрии используется множество фетишистских приспособлений, чтобы соблазнить и возбудить либидо тех, кто взял других в качестве объекта наслаждения или предложил себя в качестве объекта наслаждения для других.

Здесь одержимый невротик и перверт кажутся не такой уж плохой перспективой (сексуальных) отношений. Однако следует помнить, что jouissance первого отменяется фантазией, тогда как закон отменяет jouissance второго. То, что можно ожидать увидеть в качестве сексуальной сцены между последними двумя, – это энергичный, но механически срежиссированный обмен органами и жидкостями – то, на чем процветает порноиндустрия. Никаких сдвигов в психике, выходящих за пределы обычной реальности, ожидать не приходится до тех пор, пока субъекты в жесткости своих структур не открываются Реальному нехватки, уязвимости и заботы внутри себя, а вместо этого стремятся поддерживать и удовлетворять прихоти своих воображаемых идентичностей.

Перверт может наслаждаться изощренными сексуальными приключениями в сфере фетишистской сексуальности с единомышленниками-первертами. Однако, если говорить в терминах цзин, ци и шэнь, такое взаимодействие вскоре нанесет удар по почкам и приобретенной эссенции, оставив субъекта истощенным, с усталостью надпочечников. Это приводит к тому, что жизнь должна состоять из регулируемой либидинальной активности, чередующейся с периодами целибата для пополнения истощенных запасов цзин. Никакой спонтанности ожидать не приходится. Это та стадия, когда перверт сталкивается с реальностью телесных ограничений и начинает подстраивать свой закон под закон жизни или дхарму того как устроены вещи.

Существует состояние, которое может возникнуть у практикующего внутренние искусства, и которое может усугубиться при перверсивной структуре практикующего. Чаще всего это происходит в кругах тех, кто практикует различные сексуальные методы культивации, будь то двойная культивация в цигун, тантрический секс, извлечение сексуальной энергии из промежности и гениталий, прерывание или контроль эякуляции во время полового акта и т. д. Эти методы понимаются как ошибка и девиантный путь в практике, однако из-за нескольких вводящих в заблуждение учителей даосизма и тантры они получили довольно широкое распространение.

Если практикующий работает с сексуальной эссенцией как частью своей алхимической или йогической культивации – это неверно, поскольку сексуальная эссенция в этих практиках не используется. Используется единая первозданная энергия, чистый Ян, очищенная и проведенная вверх от основания тела к макушке головы. Ошибку легко совершить, поскольку энергия сексуального возбуждения более осязаема и легкодоступна, чем тонкая искра Ян внутри Цзин.

Поднимаясь по телу в сердце, энергия сексуального возбуждения, или огонь почек, может загрязнить и исказить восприятие любви практикующего. Человек может спутать любовь, близость и связь с похотью и сексуальностью. В результате может возникнуть желание заниматься сексом с каждым встречным. Этот феномен в даоизме получил название «ядовитый огонь оскверняет сердце». Этому явлению сопутствует значительный подъем либидо, но за ним следует душевное смятение и неспособность к социальным контактам. Любое взаимодействие становится для субъекта, находящегося под влиянием этого состояния, подсознательно сексуализированным.

Это ошибка в практике, которая может быть устранена различными способами, такими как иглоукалывание, временное прекращение практики и пересмотр своего метода. Однако предположим, что речь идет о перверсивной структуре, в которой закон ниспровергается в пользу воображаемой позиции причины наслаждения. В этом случае возможны дальнейшие отклонения, такие как сексуальные домогательства, насилие над другими и, в крайнем случае, педофилия. Здесь на первый план выходит характерное для первертов стремление подчинить себе других людей, которые воспринимаются как неполноценные и как объекты. Поскольку структура перверта – это структура нерасщепленного объекта, все еще включенного в (материнского) другого, обратное отношение к другим, а именно отношение к другим как к объектам, которые нужно подчинить, уравновешивает уравнение для перверта. Огромный рост либидо не помогает ситуации, еще больше усложняя поддержание закона. Впоследствии люди, зашедшие так далеко на пути jouissance, становятся объектами судебной и тюремной систем. Здесь закон навязывается перверту насильно.

К сожалению, случаи сексуальных домогательств, сексуального насилия и педофилии в кругах духовных практиков – не редкость. Скандалы вокруг гуру, монахов и священников, сексуально эксплуатирующих своих последователей, часто всплывают в СМИ. Это иллюстрирует нередкий патогенез перверсии, который не попадает в клинику. Это еще один повод для ознакомления широкой общественности с теорией формирования субъекта, психопатологии и девиации в духовном искусстве. Часто с сексуальными преступниками приходится сталкиваться не терапевтам и судьям, а людям на рабочем месте, в храме или церкви, в школе или в мимолетном царстве случайных сексуальных связей.

***

Предположим, что стремление (материнского) другого к наслаждению адекватно нюансируется и символизируется отцом/вторым другим. В этом случае формирующемуся субъекту не придется сталкиваться с загадкой jouissance (материнского) другого с его тотализирующей тревогой. Представленное словами, требование другого менее травматично и менее всепоглощающе; с ним можно работать, изменять его и отправлять в метонимическом обмене в символической сети, наброшенной на все явления. Но это дало бы нам невротическую, а не перверсивную структуру. Идентификация с материнским фаллосом равносильна перверсии: нет свободы выбора идентичности, нужно выполнять ее требования.

В психоаналитической терапии перверсивный субъект проходит через процесс формирования субъективности (Верхаге 2004, 427), в ходе которого первоначальные отношения с первым другим подвергаются сомнению и перерабатываются таким образом, чтобы субъект мог вступить в отделение и диалектику желания. Здесь мы говорим о том, чтобы сделать из перверта невротика. Во многих случаях терапии этого может и не произойти, поскольку у перверта нет сомнений или чувства вины по поводу своей позиции как причины наслаждения, и, как отмечает Финк, даже крупица сомнений в мотивах действий перверта может считаться успехом в такой терапии (Финк 1997, 141).

В контексте практики Дхаммы перверсивная структура потребует постоянного знакомства с учениями и глубоких размышлений о характеристиках существования: страдании, непостоянстве и не-самости. Можно регулярно слушать беседы о Дхамме и размышлять о материальности, смертности и бессамостности этого тела-разума в рамках практики випассаны. Таким образом, упорное отречение от дуккхи, относящейся к реальности, может смениться вопрошанием, созерцанием и размышлением. Самый важный вопрос: «Для кого я это делаю?» Чье удовольствие удовлетворяется моими действиями? Если обнаруживается, что загадочная потребность первого другого в этом замешана, то нужно стремиться отказаться от участия в подобной активности. Учитывая отсутствие второго другого, необходимо сгенерировать собственное окончательное «нет» требованию (материнского) другого о получении удовольствия. Подобная практика отказа от себя прекрасно согласуется с добродетелями отречения от мира, распространенными в буддийском мире.

Однако практикующие буддисты часто не совсем понимают, от чего именно отрекаются. С психоаналитической точки зрения, это требование удовлетворения первого другого, от которого следует отречься. Человек отказывается от участия в мире, следуя обязательствам производить, давать потомство, работать до края могилы, чтобы поддерживать либидинальное слияние, гарантирующее jouissance (материнского) другого (или партнера и детей). Человек отказывается от этой позиции и стремится встретить свое подлинное желание в диалектическом обмене внутри Символического. Для воплощения желанного «я» в жизнь можно использовать множество других способов и средств, не относящихся к практике Дхаммы. Однако если человек является отказником-аскетом, и его жизнь как отказника строится таким образом, чтобы поддерживать воображаемый идеал блаженного счастья, это нельзя считать способом отказа от жадности, ненависти и заблуждений. В таком случае необходимо тщательно проанализировать свои мотивы.

Это одна из причин написания данной книги: практикующие Дхамму и внутренние искусства могут извлечь большую пользу из структурного понимания субъективности, разработанного психоаналитиками. Для многих из них обращение к анализу было бы не такой уж плохой идеей. Однако для еще большего числа людей именно принятие этого интегрированного понимания и передача своей творческой практики на службу другому на свободном рынке может стать наилучшим возможным сценарием для духовной практики. Здесь неадекватность, неуверенность, привязанности и отвращения приобретенной субъективности лучше всего подвергаются воздействию непредсказуемости конкурентной экономики, благодаря чему от них можно быстро отречься. Такой путь не для всех из-за повышенного уровня стресса, которому подвержен человек в бизнесе. И если есть выбор между частичной трансценденцией и сохранением здоровья, нужно выбирать последнее.

Чтобы обобщить перверсивную структуру, я обращусь к буддийской модели пяти препятствий. Здесь чувственность, злая воля, безустанность, ленность и сомнение понимаются как цепь причинно-следственных связей. Действуя как на уровне всей жизни так и на уровне сиюминутного опыта, эта цепочка всегда приводит к одному и тому же результату: дуккха самсарического блуждания.

На уровне субъективного становления лидирует чувственность – либидинальное слияние с первым другим. За ней следует злая воля: агрессия и страх по отношению ко второму другому, который организует отделение. Далее следуют безустанность и угрызения совести по поводу оставленного наслаждения и установленной кастрации, которые подталкивают субъекта по слишком распространенной невротической спирали в поисках утраченного рая (читай, jouissance). Не в силах найти потерянный объект, субъект достигает стадии ленности (как правило, около кризиса среднего возраста), когда монотонность обыденного существования изнуряет его до такой степени, что он теряет смысл, ослабляя тем самым функцию основных мастер-означающих. Затем следуют сомнение и скептицизм, часто цинично окрашенные и стоически переносимые.

Перверт, как следует из структуры, не обязательно проходит через эту цепь обусловленности, но остается на уровне либидинального слияния с первым другим, тем самым поддерживая и обеспечивая свою чувственность: целостность, вытекающую из спекулярной идентификации. Нельзя сказать, что у перверта не возникают другие помехи, основанные на сиюминутном опыте, но структурно они не разворачиваются так, как у невротика. Следует выделить характерную уверенность, отсутствие сомнений в позиции перверта как гаранта jouissance. Ниспровержение всего, что бросает вызов лелеемому первертом способу чувственности, постоянно находится под угрозой: любая мыслеформа, относящаяся к восприятию отделенности от всего «любимого и приятного», вытесняется из сознания. Она не подавляется, как у невротика, а вытесняется из сознания. Таким образом, в сознании перверта все окружающие страдают от недостатка, но не сам перверсивный субъект. Этот субъект носит objet a в себе, обладая монополией на него, и представляет себя как ответ на нехватку всех остальных при условии, что другие вписываются в систему правил и предписаний перверта.

Последнее дает нам основание с осторожностью относиться к различным гуру, которые излучают харизматическое присутствие, гарантируя спасение, пробуждение или единение с Атманом в зависимости от покорности ученика. Существует большая вероятность того, что такой гуру окажется перверсивным субъектом, чья загадочность проистекает не из чего иного, как из инфантильного либидинального слияния, от которого субъект еще не отказался. Как правило, такие люди преподают системы, полные предписаний, которым нужно следовать до буквы, не допуская никаких вариаций – характерная жесткость перверсивной структуры. Опасность заключается в том, что для невротика перверсия представляется окончательным, вызывающим тревогу, но в то же время увлекательным ответом на вопрос о полной свободе от неудовлетворенности – воплощением полного наслаждения. Это резко отличается от впечатления, производимого субъектом психоза, – жутковатого ощущения отсутствия похожести и хтонического ужаса, давящего неизбежной тревогой.

Перверсивный субъект, достаточно сознательный, чтобы осознать затруднительное положение своей структуры, должен стремиться подчиниться закону, который связно отражает природу реальности – Дхамме – и отделить себя от требования другого наслаждаться. Это можно сделать, поскольку все структуры лишены самости.

Субъективность Психоза

Как паук, попавший в собственную паутину,

Существо, охваченное чувственной жаждой

Должно освободиться от собственных пристрастий

Прежде чем оно сможет идти свободно

Будда. Дхаммапада

(Перевод: Досточтимый Муниндо, 2016, 129)

Хотя невротическая структура и отчуждает субъекта от реальности вещей посредством языка, решающим проявлением которого является первичное означающее, она, тем не менее, открывает доступ к желанию, что позволяет более или менее стабильно функционировать психике, относительно лишенной тревоги. В структуре психоза ситуация иная: изначальное означающее пердзакрыто, вытеснение не работает, а утверждение того аспекта реальности, который имеет отношение к дуккхе, не произошло. В результате желание не возникает, психическая стабильность, которую оно обеспечивает, не достигается, а тревога становится монолитной. Прежде чем рассматривать этот механизм более подробно, полезно провести различие между желанием и драйвом.