Текст книги "Лаврентий Берия. Оболганный Герой Советского союза"

Есть бесспорный документ. 20 марта 1934 года Политбюро образовало комиссию для разработки проекта Положения об НКВД СССР и Особом совещании. В состав комиссии, наряду с Кагановичем (председатель), Куйбышевым, Ягодой, Ст. Косиором, Чубарем, Гр. Леплевским, Акуловым, Вышинским, Прокофьевым, Булатовым, Аграновым, Балицким, Реденсом, Бельским и Крыленко входил и Лаврентий Берия.

Поэтому в руководящем кабинете на Лубянке осенью 1938 года Берия оказался не случайно.

Павел Судоплатов, работавший тогда в центральном аппарате иностранного отдела НКВД, вспоминал:

«В 1938 году атмосфера была буквально пронизана страхом, в ней чувствовалось что-то зловещее. Шпигельглаз, заместитель начальника закордонной разведки НКВД, с каждым днем становился все угрюмее. Он оставил привычку проводить воскресные дни со мной и другими друзьями по службе. В сентябре секретарь Ежова, тогдашнего главы НКВД, застрелился в лодке, катаясь по Москве-реке. Это для нас явилось полной неожиданностью. Вскоре появилось озадачившее всех распоряжение, гласившее: ордера на арест без подписи Берии, первого заместителя Ежова, недействительны. На Лубянке люди казались сдержанными и уклонялись от любых разговоров. В НКВД работала специальная проверочная комиссия из ЦК.

Мне ясно вспоминаются события, которые вскоре последовали. Наступил ноябрь, канун октябрьских торжеств. И вот в 4 часа утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок: звонил Козлов, начальник секретариата Иностранного отдела. Голос звучал официально, но в нем угадывалось необычайное волнение.

– Павел Анатольевич, – услышал я, – вас срочно вызывает к себе первый заместитель начальника Управления госбезопасности товарищ Меркулов. Машина уже ждет вас. Приезжайте как можно скорее. Только что арестованы Шпигельглаз и Пассов (начальник ИНО).

Жена крайне встревожилась. Я решил, что настала моя очередь.

На Лубянке меня встретил сам Козлов и проводил в кабинет Меркулова. Тот приветствовал меня в своей обычной вежливой, спокойной манере и предложил пройти к Лаврентию Павловичу. Нервы мои были напряжены до предела. Я представил, как меня будут допрашивать о моих связях со Шпигельглазом. Но как ни поразительно, никакого допроса Берия учинять мне не стал. Весьма официальным тоном он объявил, что Пассов и Шпигельглаз арестованы за обман партии и что мне надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника Иностранного отдела, то есть отдела закордонной разведки. Я должен буду докладывать непосредственно ему по всем наиболее срочным вопросам. На это я ответил, что кабинет Пассова опечатан и войти туда я не могу.

– Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову такой ерундой. Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы.

Через десять минут я уже разбирал документы в сейфе Пассова».

Еще перед отъездом в столицу Берия знал, с чем ему придется столкнуться:

«Николай (Ежов) человек сложный. Наломал дров с репрессированием, а самое тяжелое в разведке. Предал Никольский, предал Кривицкий, предал Люшков. Это крупные провалы. Коба пишет, что не знает, кому верить. В разведке долго заправляли Артузов, Слуцкий, Урицкий и прочие […] Способности есть, но авантюристы, я всегда так считал. И воспитывали авантюристов. Куда повернут, никогда не было ясно».

Это из дневника от 29 июля 1938 года.

Накануне прихода в НКВД Л. Берия зарубежным резидентурам (во Франции, Голландии, на Дальнем Востоке) был нанесен серьезный урон.

«За кордон» ушли три высокопоставленных и хорошо информированных сотрудника, выражаясь современным языком, внешней разведки.

Ушли по идейным соображениям: изменили Родине, заподозрив Сталина в измене «заветам Ильича».

Александр Михайлович Орлов (в отделе кадром НКВД значился как Лев Лазаревич Никольский, в США – Игорь Константинович Берг).

Настоящее имя – Лев (Лейба)Лазаревич Фельбинг. Работал в Архангельской ЧК; служил следователем Верховного трибунала при ВЦИК; в Иностранном отделе ОГПУ (нелегальный резидент во Франции, Австрии и Италии). Резидент НКВД и советник республиканского правительства в Испании. Майор госбезопасности. По нашим меркам – генерал. Курировал работу знаменитой «Кембриджской группы».

По личному заданию Сталина вывозил на хранение в СССР испанский золотой запас в полмиллиарда долларов. Выполнил. Вывез. Ничего не пропало. А тут, видимо, не понравился отказ вождя от идей мировой революции.

В июле 1938 года Орлов получил приказ выехать в Антверпен для встречи с представителем.

Но, прихватив 60 000 долларов из оперативных средств НКВД, бежал с женой и дочерью в Канаду. Оттуда – в США, где с ним поработали люди из ФБР. Правда, «Кембриджскую группу» американцам не раскрыл.

Незадолго до смерти Сталина опубликовал в журнале «Лайф» серию статей, составивших затем книгу «Тайная история сталинских преступлений». Вроде бы, комментарии излишни. Но есть одна деталь.

Спустя много лет, во время одной из встреч с разыскавшим его по служебной надобности агентом КГБ, Орлов с сожалением заметил, что, читая советскую печать, он обратил внимание, что государство после Сталина управлялось его бывшими приверженцами, людьми с нечистой совестью. Их поддержало поколение партаппаратчиков, которые играли второстепенные роли в больших преступлениях, предавших революцию.

Почти в точку!

Вот только где опытный разведчик увидел «приверженцев Сталина», управлявших государством после его смерти? Или сознание «верных ленинцев» не претерпело изменений за десятки лет (Орлов умер в США в 1973 году)?

Вальтер Германович Кривицкий (настоящее имя – Гинзберг Самуил Гершевич).

Полиглот, владел польским, русским, немецким, французским, итальянским и голландским языками. Один из крупнейших специалистов Разведывательного управления РККА по западноевропейским странам. Преподавал в Высшей школе подготовки разведчиков, занимая должность, соответствующую званию командира бригады РККА. С 1933 по 1934 директор Института военной промышленности.

22 мая 1937 года Кривицкий был отправлен в срочную командировку в Гаагу.

17 июля 1937 года Игнатий Рейсс (он же Натан Порецкий) сотрудник, замещавший Кривицкого во время отъезда в Москву, будучи уверенным, что Сталин ведёт страну к катастрофе, встретился с сотрудницей советского торгпредства в Париже Л. Грозовской и передал через неё московскому руководству пакет. В нём оказалось письмо в ЦК ВКП(б) и орден Красного Знамени, которым Рейсс был награждён в 1928 году за выполнение ответственных правительственных заданий. Вскоре Кривицкий был информирован о том, что Рейсс порвал с советской службой, и ознакомлен с его письмом в ЦК ВКП(б), в котором Рейсс утверждал:

«Тот, кто хранит молчание в этот час, становится пособником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма… У меня достаточно сил, чтобы начать всё сначала. А дело именно в том, чтобы начать сначала, чтобы спасти социализм… Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу. Я хочу предоставить свои силы делу Ленина, я хочу бороться, и наша победа – победа пролетарской Революции – освободит человечество от капитализма, а Советский Союз от сталинизма».

Идеи мировой революции «от Троцкого» давали о себе знать! Но за ширмой высокопарных слов просматривалось и недовольство главным – сталинской Конституцией!

Осенью 1937 года Кривицкий принял решение обратиться к французскому правительству с просьбой о политическом убежище. В 1937-1938 годах проживал во Франции, с 1938 – в США. Эксперты полагают, что он выдал завербованного в 1934 году шифровальщика британского МИД, который после сентября 1938 года был осуждён к 10 годам тюремного заключения. Это потом, согласно рассекреченным документам британской разведки, станет известно, что Кривицкий выдал больше 100 советских агентов по всей Европе и Америке, а помимо шифровальщика Кинга был раскрыт и руководитель знаменитой «Кембриджской пятёрки» Ким Филби.

В 1939 году была издана его книга «Как я был агентом Сталина». Но А. Мартиросян утверждает, что книгу писал не Кривицкий (не знавший английского языка!), а агент британской разведки в кругах русской эмиграции в США Исаак Дон-Левин. В этих «мемуарах» британская разведка озвучила необходимые ей в то время версии о ликвидации заговора Тухачевского. Суть: Сталин намеренно уничтожил Тухачевского и его «выдающихся соратников», потому что они мешали установить союз с Гитлером. И «мировая общественность» поверила в эту чушь.

Генрих Самойлович Люшков – комиссар государственной безопасности 3-го ранга (что соответствует званию генерала-лейтенанта).

В 1937-1938 – полпред НКВД по Дальнему Востоку. Под его руководством были арестованы около 40 сотрудников местного НКВД, включая прежнего руководителя Т. Д. Дерибаса, главу лагерного треста «Дальстрой» Э. П. Берзина. Им было инкриминировано создание правотроцкистской организации в органах внутренних дел Дальнего Востока. Люшков был главным организатором депортации корейцев с Дальнего Востока, а также репрессий против других наций.

Люшков был самым высокопоставленным выдвиженцем Ягоды, который долгое время сохранял позиции после его опалы. Более того, новый всесильный нарком НКВД всячески защищал его имя от компромата. Ягода был приговорён к расстрелу на III Московском процессе, и в 1937-1938 годах подследственные чекисты часто называли вместе с фамилией бывшего наркома фамилию Люшкова. О его принадлежности к контрреволюционной организации сообщал, в частности, бывший глава НКВД ЗСФСР Д. И. Лордкипанидзе, однако Ежов не стал доводить сведения до Сталина, а потребовал от Фриновского допросить Ягоду и доказать непричастность Люшкова. Показания заместителя Ягоды Г. Е. Прокофьева были исправлены с исключением фрагмента о Люшкове. Фриновский выразил сомнение в необходимости оберегать Люшкова, однако Ежов переубедил своего заместителя.

Уже после направления Люшкова на Дальний Восток поступил компромат на него от Л. Г. Миронова (бывшего начальника Контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД СССР) и Н. М. Быстрых (брата заместителя начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции). Первого Ежов передопросил и заставил отказаться от прежних показаний, второй был «квалифицирован» в уголовники, что позволило отдать его дело милицейской «тройке» и убрать политическую составляющую.

Узнав о бегстве Люшкова, Ежов плакал и говорил: «Теперь я пропал». Из письма Ежова к Сталину:

«Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Тогда же Фриновскому я сказал: «Ну, теперь нас крепко накажут». Это был настолько очевидный и большой провал разведки, что за такие дела, естественно, по головке не гладят».

Люшков был наиболее высокопоставленным перебежчиком из НКВД. Он работал в Токио и Дайрэне (Даляне) в разведорганах японского генштаба (в «Бюро по изучению Восточной Азии», советником 2-го отдела штаба Квантунской армии). Люшков передал японцам исключительно важные сведения о советских вооруженных силах, в частности, об особенно интересующем их регионе – Дальнем Востоке. Японцы получили подробную информацию о дислокации войск, строительстве оборонительных сооружений, крепостях и укреплениях и т. д. Для них было неожиданным, что СССР имеет довольно значительное военное превосходство над японцами на Дальнем Востоке. К тому же Люшков передал японцам детальную информацию о планах развертывания советских войск не только на Дальнем Востоке, но и в Сибири, на Украине, раскрыл военные радиокоды. Он выдал японцам важнейших агентов органов НКВД на Дальнем Востоке (в частности, бывшего генерала В. Семёнова).

Но если бы сбежали только эти трое! За границей поливали Сталина информационными помоями те, кто сбежал раньше. Так что у Лаврентия Павловича были поводы для раздумий.

6 февраля 1939 года (уже после назначения на пост Наркома НКВД) Берия в своем дневнике записал.

«Разведка дело особое, тут я буду проверять все сам. Самое тонкое дело, а напортачили крепко».

Было, кому «портачить»… Трудно отказаться от соблазна привести реплику исследователя той эпохи, писателя Ю. Мухина.

«Нет ни единого намека, что Сталин, или Молотов, или Каганович хоть раз в жизни провели вечер в ресторане. А вот, скажем, сторонник Троцкого Г. Ягода, фактически возглавлявший органы госбезопасности страны (ОГПУ), в честь десятилетия своей организации снял в Москве все самые дорогие рестораны. У этого павиана, кстати, при обыске, кроме обилия барахла, была найдена и огромная коллекция крайне дефицитной тогда во всем мире порнографии. Это к вопросу, куда он направлял деньги, выделяемые на разведку».

Хотя, надо признать, зарубежные резидентуры состояли не только из орловых-кривицких (фельбингов-гинзбергов). Примерно с августа до конца 1938 года (накануне и сразу после подписания Мюнхенских соглашений) на стол Сталину легло свыше 700 страниц агентурных донесений. Работала разведка! Но…

«Разведка может быть провалена, может не провалена, – писал в дневнике Берия еще в июле 1938-го, – Кто знает, кого сдали эти сволочи, кого не сдали. Надо разобраться…. Значит, надо будет проверить всех. Недоверие – тяжелая вещь, но если ты свой, то внутри обидишься, но против своих не пойдешь никогда…»

Одно дело тотальная проверка, которая может занять не месяц и не год. Ладно, можно ускорить процесс, если проверяющие будут обладать профессиональным опытом и располагать почти безграничным потенциалом доверия! Где таких взять-то? «НКВД и военная разведка засорены кадрами Ягоды и Троцкого», – констатировал Берия еще в июле 1938 года.

«Главный рычаг разведки – агентурно-осведомительная работа – оказалась поставленной из ряда вон плохо. Иностранную разведку, по существу, придется создавать заново, так как ИНО был засорен шпионами, многие из которых были резидентами за границей и работали с подставленной иностранными резидентами агентурой», – признавался в своем заявлении в Политбюро ЦК ВКП(б) об отставке Николай Ежов. Это было в ноябре, еще до его ареста и до назначения Лаврентия Берия на пост Наркома.

Но «кадры Ягоды – Троцкого», и «примкнувшего к ним Ежова» с компанией оставили след в главном – репрессиях 1936-1938 годов.

Преступления и наказания

Политические репрессии (от лат. repressio – подавление, угнетение) – наказание, карательная мера, применяемая государственными органами с целью защиты и сохранения существующего строя.

Википедия

А можно и иначе – «политические чистки», «люстрации»… Синонимов хоть отбавляй. Все зависит от того, кто жонглирует терминами: тот, кто проводит акции или те, против которых акции направлены. Ежов и компания оценивали террор, который потом почему-то назвали «сталинским», по-своему. Это был инструмент защиты власти ейхе-постышевых. А «расчистка авгиевых конюшен» НКВД Лаврентием Берия явилась актом восстановления законности и справедливости в отношении невинно пострадавших людей. Формально правы и те, и другие. Но суть меняется, когда начинаешь вникать в детали. Как там говорят англичане? Дьявол кроется в мелочах?

А «мелочами» оказались людские судьбы. Откроем дневник Лаврентия Павловича.

«Если заменять Николая (Ежова), то главное будет разобраться с результатами репрессивной операции в масштабах Союза. Это второе главное направление. Даже у нас (в Грузии), при моем контроле, не обошлось без перегибов. Меньшевистская сволочь напакостила, скрытые троцкисты. Пока не вывели на чистую воду, ряд человек лишились, даже до расстрела. У нас процент перегиба был малый, а с другими надо разбираться…»

Лаврентий Павлович поторопился с расстановкой приоритетов. Репрессивная деятельность НКВД оказалась первым главным направлением его работы «над ошибками» Ежова и компании.

5 августа Берия записал в дневнике: «…За эти два года (1936-38 годы) крови пролилось в стране немало. Тут никуда не денешься, пятая колонна нам не нужна, а она была и как ни чисти, не вычистишь. На местах слишком много арестов и расстрелов.

С этим надо будет разбираться. В Грузии мы старались брать только тех, кто был и так на учете, а кроме них, что на следствии вскрылось, тех и брали. Но брали самых активных… Тут надо выбрать меру. А как ее выбрать. Чистых бандитов мы постреляли. Троцкистов и меньшевиков активных тоже постреляли. Также перерожденцев. А сколько притаилось. Но все равно по Союзу цифры Николай дал большие. Может он виноват, может аппарат на местах и в союзном Наркомвнуделе. А может и то, и другое».

Какие цифры Берия считал «большими»? Согласно совершенно секретному сообщению НКВД СССР № 109173, за два года активных репрессий, с 1 августа 1936 по октябрь 1938 года, в СССР было осуждено Военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории (к расстрелу и лишению свободы) 18 тысяч человек. Это только трибуналами. Но не 350 тысяч якобы только расстрелянных партийных и советских работников, как утверждал Хрущев и настаивают его последователи.

Вот еще один статистический анализ.

В феврале 1954 г. (закладывался фундамент фальсификаций ХХ съезда КПСС!) на имя Н. С. Хрущёва была подготовлена справка, подписанная Генеральным прокурором СССР Р. Руденко, министром внутренних дел СССР С. Кругловым и министром юстиции СССР К. Горшениным, в которой называлось число осуждённых за контрреволюционные преступления, за период с 1921 года по 1 февраля 1954 года. Согласно этой справке, всего за этот период было осуждено Коллегией ОГПУ, «тройками» НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 человек, в том числе, из них, было приговорено к смертной казни 642 980 человек, а к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже – 2 369 220 человек, к ссылке и высылке – 765 180 человек.

Обратите внимание, что приведена статистика за 32 года. А это Гражданская война, это очень непростая эпоха после нее. Это четыре года страшной войны с гитлеровцами. Это сложнейший период после Великой Отечественной войны. Это борьба с многочисленными отрядами бандеровцев и так называемых «лесных братьев». В числе творцов этих репрессий и Ягода с Ежовым, другие кровавые палачи, предатели власовцы. Здесь также дезертиры и мародеры, самострельщики, паникеры. Участники уголовного подполья. Пособники нацистов, проливавшие кровь. Здесь и «ленинская гвардия», разрушившая великую страну. Здесь Зиновьев и Каменев, троцкисты, «деятели» Коминтерна. Палач Бела Кун, тысячами топивший офицеров в Крыму. То есть, общее количество репрессированных за эти 32 года включает множество различных социальных и общественных групп.

Галине Михайловне Ивановой, доктору исторических наук, удалось сделать интересное с точки зрения понимания того времени открытие. И до войны, и после неё профессиональные уголовники по их правилам не должны были работать. И не работали. Но в лагеря каждые полгода наведывался разъездной суд, рассматривал дела по нарушениям заключёнными режима. И тех, кто отказывался работать, судили за саботаж. А саботаж – та же 58-я статья. Поэтому надо иметь в виду, что по ней проходили не только политические враги «группы Сталина» или приписываемые к ней, но и уголовники-отказники. И, разумеется, настоящие шпионы, диверсанты, а их было немало.

Нельзя не отметить, что в мае 1937 года прошёл процесс по так называемому заговору НКО, это наркомат обороны.

Исследователь О. Ф. Сувениров выпустил книгу с данными (до единого человека) о военнослужащих, арестованных в 1935–1939 годах: Ф.И.О., дата рождения, звание, должность, когда арестован, приговор. Толстенная книга. Оказалось, 75 процентов репрессированных по НКО – это комиссары, военюристы, военинтенданты, военврачи, военинженеры. Так что легенда и то, будто уничтожили всё командование.

О якобы репрессированном командном составе Красной Армии с мая 1937 года по сентябрь 1939 года в количестве 40 тысяч человек. Именно такую цифру назвал впервые журнал «Огонек» (№ 26, 1986 г.), за ним уже «Московские новости» и следом другие издания.

Откуда же взялась такая цифра?

Дело в том, что 5 мая 1940 года, начальник Главного управления кадров Наркомата обороны, генерал-лейтенант Е. Щаденко представил И. В. Сталину «Отчет о работе управления» за 1939 год. В нем говорилось о том, что за 1937-1939 годы, из рядов РККА было уволено 36898 командиров. Подчеркиваю – УВОЛЕНО!!!

Из них в 1937 году, было уволено 18 658 человек. (13,1 % списочной численности командно-начальствующего и политического состава), в 1938 году было уволено 16362 человек, (9,2 % комсостава), в 1939 году было уволено 1878 человек (0,7 % комсостава).

Мотивы были следующие: 1) по возрасту; 2) по состоянию здоровья; 3) по дисциплинарным проступкам; 4) за моральную неустойчивость; 5) уволены по политическим мотивам 19106 (из них после поданных жалоб и проведенных проверок 9247 восстановлены в 1938-1939 гг.); 6) арестовано, то есть репрессировано, было 9579 человек начсостава (из них 1457 человек восстановлены в 1938-1939 гг.).

Таким образом, можно констатировать, что число офицеров, арестованных в 1937-1939 годах (без ВВС и флота), составляет 8122 человек (3 % от общей численности командного состава на 1939 год).

Из них приговорены к расстрелу около 70, расстреляно 17 – в основном самые высшие, например, двое из пяти маршалов (Тухачевский за организацию троцкистского военного заговора, Егоров за участие в шпионаже, подготовке терактов и участии в к.-р. организации), ещё один маршал Блюхер был арестован за участие в военно-фашистском заговоре, приведшем к необоснованным потерям и умышленному провалу операции на озера Хасан. (Умер в тюрьме.) Также за аналогичные особо опасные преступления были расстреляны 5 из 9 командармов 1 ранга (Белов, Якир, Уборевич, Федько, Фриновский) и другие представители «пятой колонны».

И, наконец, самое яркое свидетельство, из уст врага:

«…Вермахт просто предал меня, я гибну от рук собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнившей аристократии» (из интервью А. Гитлера, данного им журналисту К. Шпейделю в конце апреля 1945 г.)

Итак, если поделить общее число расстрелянных в СССР на количество лет, получится менее 22 000 человек в год.

Конечно это немало. Но давайте не будем забывать, какие непростые это были годы.

6 февраля 1939 года Лаврентий Павлович записал в дневнике: «Николай натворил дел. Получается так, что специально делали, чтобы озлобить. Врагов много, но видно, что было много необоснованных арестов».

Это интуитивная догадка нового наркома НКВД или знание внутренних пружин процесса? Скорее, знание. Лаврентий Павлович был в составе делегатов XVII партсъезда в 1934-м, на июньском 1937 года пленуме ЦК, и знал настроения региональной «элиты», выраженные в записке Р. Эйхе с просьбой наделить его чрезвычайными полномочиями для уничтожения «вскрытой» им мощной антисоветской организации. В записке обосновывалась необходимость создания «тройки» с правом вынесения смертного приговора. И это было только начало.

Еще раз обратим внимание читателя: выборы по нормам сталинской Конституции – вот что пугало «элиту», опасавшуюся за свое благополучие, а потому требовавшую все больших и больших жертв!

Если бы выборы прошли именно так, как их намечал Сталин, а он, к слову сказать, планировал мирным, демократическим путем, с помощью выборов провести уже перезревшую в своей крайней необходимости ротацию руководящих партийных и советских работников, то негодяям не осталось бы места в системе власти. Как партийной, так и советской. И они пошли в атаку, спровоцировав репрессии под видом борьбы с вымышленными заговорами, чрезвычайно опасными заговорщиками, оппозицией и т. д., чем преследовали цель скрыть свои собственные преступные заговорщические планы и цели. Именно Эйхе вместе с Хрущевым в буквальном смысле слова вырвали у тогда еще отнюдь не всесильного, как обычно принято думать, Сталина согласие на проведение превентивных чисток страны от уголовных элементов, кулаков, различных контрреволюционных партий, имея в виду, конечно же, отнюдь не подлинную борьбу с ними. Они планировали под видом очистки от скверны устроить кровавую расправу с теми, кто выступал или мог выступить против «элиты». Причем конечная цель состояла в том, чтобы вздыбить всю страну, а затем свергнуть и физически ликвидировать Сталина. Именно на это и был направлен заговор Ежова, состоявшего в теснейшей связи практически со всеми первыми партийными секретарями на местах. У Ежова эти связи сохранились еще со времен работы в ЦК.

4 августа 1939 года на следствии Ежов подтвердил эту «догадку». Вот фрагмент допроса.

«Вопрос: Следствию известно, что проведенные органами НКВД СССР в 1937-1938 гг. массовые операции по репрессированию бывших кулаков, к.-р. духовенства, уголовников и перебежчиков различных сопредельных с СССР стран вы использовали в интересах антисоветского заговора.

Насколько это соответствует истине?

Ответ: Да, это целиком соответствует действительности.

Вопрос: Добились ли вы осуществления своих провокационных заговорщических целей при проведении массовой операции?

Ответ: Первые результаты массовой операции для нас, заговорщиков, были совершенно неожиданны. Они не только не создали недовольства карательной политикой советской власти среди населения, а наоборот вызвали большой политический подъем, в особенности в деревне. Наблюдались массовые случаи, когда сами колхозники приходили в УНКВД и райотделения УНКВД с требованием ареста того или иного беглого кулака, белогвардейца, торговца и проч.

В городах резко сократилось воровство, поножовщина и хулиганство, от которых особенно страдали рабочие районы.

…Когда были исчерпаны в областях установленные для них так называемые «лимиты» по репрессии бывших кулаков, белогвардейцев, к.-р. духовенства и уголовников, мы – заговорщики и я в частности вновь поставили перед правительством вопрос о том, чтобы продлить массовые операции и увеличить количество репрессируемых.

В доказательство целесообразности продолжения массовых операций мы приводили крайнюю засоренность этого рода элементами колхозов в деревне, фабрик и заводов в городах, подчеркивая заинтересованность и сочувствие к этой мере трудящихся города и деревни.

Вопрос: Удалось ли вам добиться решения правительства о продлении массовых операций?

Ответ: Да. Решения правительства о продлении массовой операции и увеличении количества репрессируемых мы добились.

Вопрос: После того, как вам удалось продлить массовые операции, достигли ли вы поставленных заговорщической организацией целей вызвать недовольство карательной политикой советской власти среди населения?

Ответ: Да, растянув массовые операции на многие месяцы, мы в конечном итоге добились того, что в ряде районов сумели вызвать непонимание и недовольство карательной политикой советской власти в известных слоях населения.

Вопрос: В каких районах конкретно вам удалось осуществить ваши заговорщические планы и в чем это выразилось?

Ответ: Это относится, главным образом, к районам Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Свердловской, Челябинской, Западно-Сибирской, Ленинградской, Западной, Ростовской, Орджоникидзевской областям и ДВК. Объясняется это, во-первых, тем, что на них больше всего было сосредоточено наше внимание, и, во-вторых, тем, что почти все начальники УНКВД этих областей были заговорщиками.

По всем этим областям было больше всего грубых антисоветских фактов репрессирования по существу невинных людей, что вызвало законное недовольство трудящихся».

Это показания Ежова, данные под давлением? Оставьте! Не тот случай. Сохранились другие документы.

«Когда Хрущёв стал первым секретарём ЦК Компартии Украины, – пишет Юрий Жуков, – в одной из первых его депеш в Москву была просьба позволить ему расстрелять 20000 человек. А ведь там уже по первому разу прошлись.

– Чем же они запросы мотивировали?

– Одним: только что НКВД, писали они, вскрыл вооружённую подпольную организацию, она готовит восстание. Значит, в этих условиях проводить выборы альтернативные невозможно. До тех пор, пока не будут ликвидированы эти якобы заговорщицкие организации».

В своей книге «Спецоперации, Лубянка и Кремль 1930+1950 годы» Павел Судоплатов отмечает:

«Успенский несет ответственность за массовые пытки и репрессии, а что касается Хрущева, то он был одним из немногих членов Политбюро, кто лично участвовал вместе с Успенским в допросе арестованных».

По приказу Хрущева Успенский в срочном порядке арестовывал всех, кто знал о его троцкистском прошлом. В этот список попали Григорий Моисеенко и Строганов, которые ранее работали с Никитой Сергеевичем в Сталинском окружкоме.

Когда Успенский доложил Хрущеву, что он выполнил его приказ и арестовал Моисеенко и Строганова, Никита Сергеевич не мог отказать себе в удовольствии от встречи со своими врагами. Теперь он мог покуражиться над ними и показать свою власть.

– Ну что, Гриша, – ухмыляясь, обратился он к Моисеенко, – кто троцкист? Ты все на меня указывал, а троцкист – ты, ты враг народа.

– Товарищ Хрущев, – начал было говорить Моисеенко, но Хрущев его перебил: – Ты враг народа, – сказал Никита, – ты в этом сам сознался. Ты троцкист.

Моисеенко молчал. Накануне встречи с Хрущевым его избивали и пытали, заставляя подписать протокол допроса, в котором он оговаривал сам себя.

– Я бы сам свалтаразил тебя по роже, – шумел Никита, – да не хочется руки марать. Но тебе, прежде чем поставить к стенке, еще всыпят.

Моисеенко свалили на пол и били, пока он не потерял сознание. В таком же духе «поговорил» Хрущев и со Строгановым.

– Попалась, «старая калоша», – сказал Никита Сергеевич, обращаясь к Строганову во время допроса, – ты почему против меня козни строил в Сталинском окружкоме?

– Я не строил против вас козней, – сказал Строганов, – это вы меня пытались выставить дураком.

– Ты и есть дурак, – вскинулся Хрущев, – хотя тебя и пытались научить уму-разуму. Так ты не признаешь себя врагом народа?

– Не признаю.

– Хочешь чистеньким уйти, сволочь? Это тебе не удастся.

Вскоре Строганов подписал протокол допроса, где говорилось, что он троцкист».

Лихорадочный поиск «террористов и заговорщиков» доходил до абсурда почти на всей территории страны.

Некрасов Александр Иванович – специалист в области механики и гидродинамики. Чл. – корр. АН СССР с 1932. Арест Некрасова последовал за возвращением его из США, где он во время научной командировки попал в автомобильную катастрофу и стал инвалидом (участок памяти, связанный с теоретической механикой, он сохранил). Арестован в 1937. Среди обвинений: агент ФБР, продал часть Поволжья одному американскому миллиардеру. По приговору имел 10 лет заключения.