Текст книги "Черный столб"

10

Уже четвертый час шел спуск телекамеры. Кабель-трос сматывался с огромного барабана глубоководной лебедки и, огибая блок на конце решетчатой стрелы, уходил в черную воду. Полуголый монтажник из бригады Али-Овсада дымил у борта сигаретой, изредка посматривая на указатель глубины спуска.

Подошел Али-Овсад.

– Папиросу курят, когда гулять идут, – сказал он строго. – Рука на тормозе держи.

– Ничего не случится, мастер, – добродушно отозвался монтажник и щелчком отправил сигарету за борт. – Кругом автоматика.

– Автоматика сама по себе, ты сам по себе.

Для порядка старый мастер обошел лебедку, пощупал ладонью, не греются ли подшипники.

– Интересно, в Баку сейчас сколько времени, – сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в каюту телеприемника.

Там у мерцающего экрана сидели Штамм, Брамулья и Кравцов.

– Ну, как? – Кравцов сонно помигал на вошедшего.

– Очень глубокое море, – печально сказал Али-Овсад. – Еще полчаса надо ждать. Или час, – добавил он, подумав.

В дверь просунулась голова вахтенного радиста.

– Кравцов здесь? Вызывает Москва. Быстро!

Кравцов выскочил на веранду.

Плот был ярко освещен прожекторами, лязгали труби у автокрана, слышался разноязычный говор. Кравцов помчался в радиорубку.

– Алло!

Сквозь шорохи и потрескивания – далекий, родной, взволнованный голос:

– Саша, здравствуй! Ты слышишь, Саша?

– Маринка? Привет! Да, да, слышу! Как ты дозвони…

– Саш, что у вас там случилось? О тебе пишут в газетах, я очень, очень тревожусь…

– У нас все в порядке, не тревожься, родная!.. Черт, что за музыка мешает… Маринка, как ты поживаешь, как Вовка, как мама? Маринка, слышишь?

– Да, да, мешает музыка… У нас все хорошо! Саша, ты здоров? Правду говори…

– Абсолютно! Как Вовка там?

– Вовка уже ходит, бегает даже. Ой, он до смешного похож на тебя!

– Уже бегает? – Кравцов счастливо засмеялся. – Ай да Вовка. Ты его поцелуй за меня, ладно?

– Ладно! Тут пришли твои журналы на испанском, переслать тебе?

– Пока не надо! Много очень работы, пока не посылай.

– Саша, а что все-таки случилось? Почему трубы выползают?

– А шут их знает!

– Что? Кто знает?

– Никто пока не знает. Как у тебя в школе?

– Ой, ты знаешь, очень трудные десятые классы. А вообще – хорошо! Сашенька, меня тут торопят…

Монотонный голос на английском языке произнес:

– Плот МГГ. Плот МГГ. Вызывает Лондон.

– Марина! Марина! – закричал Кравцов. – Марина!

Радист тронул его за плечо. Кравцов положил трубку на стол и вышел.

Белый свет прожекторов. Гудящее, осыпающее искры пламя горелок. Палуба, заваленная обрезками труб. И вокруг – черный океан воды и неба. Душная, влажная ночь вокруг…

Кравцов, прыгая с трубы на трубу, пошел к вышке. Работала бригада Джима Паркинсона.

– Как дела, Джим?

– Неважно. – Джим отпрянул в сторону: со звоном упал отрезанный кусок трубы. Он откатил его и посмотрел на Кравцова. – Как бы вышку не разнесло. Прислушайтесь, сэр.

Кравцов уже и сам слышал смутный гул и ощущал под ногами вибрацию.

– Вода стала горячей, – продолжал Паркинсон. – Ребята полезли купаться и сразу выскочили. Сорок градусов на поверхности – не меньше.

У Кравцова еще звучал в ушах высокий голос Марины. «О тебе пишут в газетах…» Интересно, что там понаписали? «Я очень тревожусь…» Я и сам тревожусь. Приближается что-то непонятное, грозное…

В каюте Уилла горел свет. Кравцов постучал в приоткрытую дверь и услышал ворчливый голос:

– Войдите.

Уилл, в расстегнутой белой рубашке и шортах, сидел за столом над своими графиками. Он указал на кресло, придвинул к Кравцову сигареты.

– Как телекамера? – спросил он.

– Скоро. Уилл, я разговаривал с Москвой.

– Жена?

– Жена. Оказывается, о нас пишут в газетах.

Шотландец презрительно хмыкнул.

– А у вас, Уилл, есть семья? Вы никогда не говорили.

– У меня есть сын, – ответил Уилл после долгой паузы.

Кравцов взял со стола фигурку, вылепленную из зеленого пластилина. Это был олень с большими ветвистыми рогами.

– Я был с вами немного невежлив, – сказав Кравцов, вертя оленя в руках.

– Помните, я накричал на вас…

Уилл сделал рукой короткий жест.

– Хотите, расскажу вам short story?[4]4
  короткая история (англ.)


[Закрыть] – Он повернул к Кравцову утомленное лицо, провел ладонью по седоватому ежику волос. – В Ирландии, в горах, есть ущелье, оно называется Педди Блек. В этом ущелье самое вежливое эхо в мире. Если там крикнуть: «Как поживаете, Педди Блек?», то эхо немедленно отзовется: «Очень хорошо, благодарю вас, сэр».

– К чему вы это?

– Просто так. Вспомнилось. – Уилл повернул голову к открытой двери. – В чем дело? Почему все стихло у вышки?

11

Бригада Паркинсона толпилась на краю мостков буровой.

– Почему не режете, Джим? – осведомился Уилл.

– Посмотрите сами.

Обсадная колонна была неподвижна.

– Вот так штука! – изумился Кравцов. – Неужели кончился самоподъем?..

Тут труба дрогнула и вдруг подскочила вверх и сразу упала до прежнего положения, даже ниже. Плот основательно тряхнуло: автоматический привод гребных винтов не успел среагировать.

Опять дернулась обсадная колонна – вверх, вниз, и еще рывок, и еще, без определенного ритма. Палуба заходила под ногами, по ней с грохотом перекатывались обрезки труб.

– Берегите ноги! – крикнул Кравцов. – Крепите все, что можно!

Из жилых помещений выбегали монтажники отдыхавших бригад. Уилл и Кравцов бросились в каюту телеприемника. Там Брамулья сидел, чуть ли не уперев нос в экран, а рядом стояли Штамм и Али-Овсад.

– Обсадная труба скачет! – выпалил Кравцов, переводя дух.

– Я предупреждал, – ответил Штамм. – Смотрите, что делается с грунтом.

На экране телеприемника передвигалось и сыпалось что-то серое. Изображение исчезло, потом возникла мрачноватая картина пустынного и неровного океанского дна – и снова все задвигалось на экране. Видимо, телекамера медленно крутилась там, в глубине.

Теперь Кравцов разглядел: над грунтом высилась гора обломков, она шевелилась, росла и опадала, по ее склонам скатывались камни – не быстро, как на суше, а плавно, как бы нехотя.

Штамм слегка повернул рукоятку. Экран замутился, а потом вдруг резко проступила в левом верхнем углу труба…

– Tubo de entubaction![5]5
  обсадная труба (исп.)


[Закрыть] – воскликнул Брамулья.

Труба на экране выглядела соломинкой. Она качнулась, под ней вспучилась груда обломков, опять все замутилось, и тут же плот тряхнуло так, что Брамулья упал со стула.

Кравцов помог ему подняться.

– Мадонна… Сант-Яго… – пробормотал чилиец, отдуваясь.

– Я предупреждал, – раздался голос Штамма. – Искусственная обсадка выбрасывается из скважины вместе с породой, нижний конец обсадной колонны танцует на горе обломков. Неизвестно, что будет дальше. Надо срочно эвакуировать плот.

– Нет, – сказал Уилл. – Надо поднимать обсадную колонну на крюке. Как можно быстрее.

– Правильно, – поддержал Кравцов. – Тогда она перестанет плясать.

– Это опасно! – запротестовал Штамм. – Я не могу дать согласия…

– Опасно, когда человек неосторожный, – сказал Али-Овсад. – Я сам смотреть буду.

Все взглянули на Брамулью.

– Поднимайте колонну, – сказал чилиец. – Поднимайте и режьте. Только поскорее, ради всех святых…

Плот трясло, как в лихорадке.

Али-Овсад встал у пульта главного двигателя, крюк пошел вверх, вытягивая обсадную колонну. Поскрипывали тросы, гудело голубое пламя.

– Давай, давай! – покрикивал Али-Овсад, зорко следя за подъемом. – Мало осталось!

Отрезанные куски трубы рушились на мостки. И вскоре, когда колонна была достаточно высоко поднята над грунтом, тряска на плоту прекратилась.

А потом – над океаном уже сияло синее утро – из скважины полезли бурильные трубы, выталкиваемые загадочной силой. Плазменный резак не действовал, как и прежде, газовый резал медленно. Но теперь можно было установить горелку на автомат круговой резки. Автомат полз вверх на одной скорости с трубой, режущая головка шла по кольцевой направляющей вокруг трубы. Закончив рез, автомат съезжал вниз и снова полз рядом с трубой…

Но скорость самоподъема росла и росла, автомат уже не поспевал, резы получались косые, по винтовой линии. Пришлось остановить автомат и резать вручную, сидя в люльке, подвешенной к крюку вспомогательного подъемника.

Газорезчики часто сменялись, их изматывал бешеный темп работы, да и дни стояли жаркие. Транспорт с трюмами, набитыми трубами, ушел, но палуба вокруг буровой уже снова была завалена обрезками труб.

На всю жизнь запомнились людям эти дни, заполненные раскаленным солнцем, сумасшедшей работой, влажными испарениями океана, и эти ночи в свете прожекторов, в голубых вспышках газового пламени.

На всю жизнь запомнился хриплый голос Али-Овсада – боевой клич:

– Давай, давай, мало осталось!

12

Гидросамолет прилетел на рассвете. С немалым трудом переправили на плот ящики с фотоквантовой установкой ФКН-6А.

Кравцов полистал инструкцию. Да, установка была ему знакома, она проста в употреблении, но, кажется, пускать ее в ход уже поздно…

Двести метров бурильных труб осталось в скважине. Сто пятьдесят…

Али-Овсад велел снять люльку: опасно висеть наверху, когда лезут последние трубы.

Сто двадцать… Восемьдесят…

Восток полыхал красным рассветным огнем, но никто не замечал этого, плот по-прежнему был залит резким белым светом прожекторов. Рабочие всех четырех бригад заканчивали расчистку прохода от обрезков труб. Это Брамулья так распорядился: возле буровой дежурил открытый «газик», чтобы, в случае опасности, вахтенные газорезчики могли быстро отъехать к краю плота.

Теперь у скважины остались четверо: два газорезчика, Кравцов и Али-Овсад.

Шестьдесят метров…

Плот вздрогнул. Будто снизу поддели его плечом и встряхнули.

– Тушить резаки! В машину! – скомандовал Кравцов.

Он повел машину по проходу к краю плота и затормозил возле навеса, и тут тряхнуло снова. Кравцов и остальные выпрыгнули из машины, лица у всех были серые. В середине плота загрохотало, заскрежетало. Последние трубы, поднявшись почти до кронблока, рухнули, в общем грохоте казалось, что они падали бесшумно.

Что-то кричал Брамулья, схватив Уилла за руку, а Штамм стоял рядом в своем пиджаке, неподвижный, как памятник.

Грохот немного стих. Несколько мгновений напряженного ожидания – и все увидели, как ротор, сорванный с фундаментной рамы, приподнялся и сполз вбок. Треск! Толстенная стальная рама лопнула, рваные концы балок отогнулись кверху. Вспучилась палуба под вышкой. Повалил пар, повеяло жаром.

В разодранном устье скважины показалось нечто черное, закругленное. Черный купол рос, взламывая настил. Вырос в полусферу… Еще несколько минут – и стало ясно, что внутри вышки поднимается толстый цилиндрический столб, закругленный сверху.

Кравцов смотрел на него остановившимся взглядом. Время шло незаметно. Черный столб уперся верхушкой в кронблок вышки. Со звоном лопнули ее длинные ноги у основания.

Али-Овсад вдруг сорвался с места, пошел к вышке. Кравцов кинулся за ним, схватил за плечи, потянул назад.

– Вышку сорвало! – заорал Али-Овсад. И вдруг, поняв бессмысленность своего невольного движения, горестно махнул рукой.

Черный столб полз и полз вверх, унося на себе, как детскую игрушку, стопятидесятиметровую вышку.

13

Теперь плот был пронзен насквозь гигантским столбом. Вытолкнув из скважины трубы и пройдя толщу океанской воды, столб черной свечой вздымался к небу, рос неудержимо.

Люди на плоту оправились после первого потрясения. Толстяк Брамулья быстро прошествовал в радиорубку. Кравцов подошел к Уиллу, спросил отрывисто:

– Попробуем резать?

Уилл, прислонясь спиной к бортовому ограждению, смотрел на столб в сильный бинокль.

– Будь я проклят, – сказал он, – будь я проклят, если его можно перерезать. – Он протянул бинокль Кравцову.

Столб имел в диаметре метров пятнадцать. Его черная поверхность матово поблескивала в свете прожекторов. Из каких глубин вымахнул этот столб, покрытый стекловидной коркой оплавленных минералов? Из какого вещества он состоит?

– Надо что-то делать, – сказал Кравцов. – Если он будет так быстро расти, он не выдержит своей тяжести, обломится, и наш плот…

– Наш плот! – проворчал Уилл. – Не валяйте дурака, парень. Брамулья связался с президиумом МГГ, международные бухгалтеры уже списывают наш плот к чертовой матери.

– Почему это я валяю дурака? – Кравцов насупился.

– Не знаю, почему. Вы что, не понимаете? Плот – чепуха. Грозит опасность побольше.

– Что вы имеете в виду?

Уилл не ответил. Он повернулся и пошел в радиорубку.

– Я могу вообще с вами не разговаривать! – запальчиво крикнул Кравцов ему вслед.

Дохнуло жаром. Кравцов расстегнул мокрую рубашку. Изумленно смотрел он на бегущую тускло-черную поверхность. «Ну и пусть! – думал он. – Пусть они что хотят, то и делают. В конце концов, это не мое дело. Моя специальность

– бурение скважин. Черт, он уже до неба достает. Не выдержит собственной тяжести, рухнет же… Ну и пусть… Мне-то что… Я не ученый, я инженер, мое дело бурить, а не…»

Али-Овсад, стоявший рядом, взял бинокль у него из рук и посмотрел на столб.

– Наверно, он железный, – сказал Али-Овсад. – Надо его резать. Наверно, хорошая сталь – зачем пропадает? Резать надо. Иди спроси Брамульяна.

– Кого, кого?

– Ты что, Брамульяна не знаешь?

Из радиорубки вышли Штамм и Брамулья. Австрийский геолог вытирал платком лицо и шею, он позволил себе расстегнуть пиджак на одну пуговицу. Уилл говорил ему что-то, австриец упрямо мотал головой, не соглашался.

Кравцов подошел к ним и, прервав разговор, сказал самым официальным тоном, на какой только был способен:

– Господин Брамулья, я считаю необходимым немедленно начать резать столб.

Чилиец повернул к нему потное рыхлое лицо, глаза у него были, как две черные сливы.

– Чем? – выкрикнул он. – Чем, я спрашиваю, вы будете резать? Если плазменный резак не берет даже трубы…

– ФКН срежет его как бритвой, – сказал Кравцов. – Я готов немедленно приступить к…

– Он готов приступить! Вы слышали. Штамм? Он готов полезть в это дьявольское пекло! Я не разрешаю приближаться к столбу!

– Господин Кравцов, – ровным голосом сказал Штамм, – пока не будет выяснена природа явления, мы не имеем права рисковать…

– Но для выяснения природы явления надо хотя бы иметь образец вещества, не так ли?

Зной становился нестерпимым, палуба вибрировала под ногами, у Брамульи дрожал тройной подбородок. Бурильщики из всех четырех бригад жались к бортовому ограждению, не слышно было обычных шуток и смеха, многие прислушивались к разговору геологов и инженеров.

– У меня раскалывается голова! Я не могу держать людей здесь, на плоту. Я не знаю, что будет дальше! – Брамулья говорил беспрерывно, так ему было немного легче. – Мадонна, где «Фукуока-мару»? Почему эти японцы вечно запаздывают? Почему все должно было свалиться на голову Мигеля Брамульи!

– Он свалится, – резко сказал Кравцов. – Он обязательно свалится на вашу голову, сеньор Брамулья, если вы будете причитать вместо того, чтобы действовать.

– Что вы от меня хотите? – закричал Брамулья, выкатывая глаза из орбит.

– У нас есть жаростойкие костюмы. Разрешите мне…

– Не разрешаю!

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

Тут подошел долговязый Джим Паркинсон, голый по пояс. Он притронулся кончиком пальца к целлулоидному козырьку.

– Сэр, – сказал он Кравцову, – я хотел, чтобы вы знали. Если вам разрешат резать эту чертову свечку, то я к вашим услугам.

Рослый румын выдвинулся из-за плеча Джима, гулко кашлянул и сказал на ломаном русском, что и он готов и его ребята тоже.

– Они все посходили с ума! – вскричал Брамулья. – Штамм, что вы скажете им в ответ?

– Я скажу, что элементарные правила безопасности требуют соблюдать крайнюю осторожность. – Штамм отстегнул еще одну пуговицу.

– А вы, Макферсон? Почему вы молчите, ради всех святых?!

– Можно попробовать, – сказал Уилл, глядя в сторону. – Может быть, удастся отхватить кусочек для анализа.

– А кто будет отвечать, если…

– Насколько я понимаю, вы их не посылаете, Брамулья. Они вызвались добровольно.

И Брамулья сдался.

– Попробуйте, сеньор Кравцов, – сказал он, страдальчески вздернув брови. – Попробуйте. Только, умоляю вас, будьте осторожны.

– Я буду крайне осторожен. – Кравцов, повеселев, зашагал к складу.

За ним увязался Али-Овсад.

– Ай балам[6]6
  сыночек (азерб.)


[Закрыть], куда бежишь?

– Буду резать столб!

– Я с тобой.

Мастер смотрел, как Кравцов расшвыривает на стеллажах склада спецодежду и инструмент, и приговаривал нараспев:

– Ты еще молодо-ой. Мама-папа здесь не-ет. Профсоюз здесь не-ет. Кроме Али-Овсад за тобой смотреть – не-ет…

14

Пятеро в жароупорных скафандрах медленно шли к середине плота. Грубая стеклоткань топорщилась и гремела, как жесть. Они шли, толкая перед собой тележку с фотоквантовой установкой, тележка мирно катилась по рельсам. Кравцов сквозь стекло герметичного шлема в упор смотрел па приближающийся столб.

«Пускай у него температура триста градусов, – размышлял он. – Ну, пятьсот. Больше – вряд ли, его здорово охлаждает толща воды, сквозь которую он прет… Конечно, фотоквантовый луч должен взять. Обязательно возьмет… Перерезать бы… Нет, нельзя: неизвестно, как он упадет… Но кусочек мы от него отхватим».

Вблизи столба рваные стальные листы палубы корежились, ходили под ногами. Кравцов жестом велел товарищам остановиться. Завороженно они смотрели на бегущую тускло-черную оплавленную поверхность. Столб то суживался, и тогда вокруг него образовывался промежуток, куда свободно мог провалиться человек, то вдруг разбухал, подхватывал рваные края настила и, скрежеща, отгибал их кверху.

– Устанавливайте, – сказал Кравцов, и ларингофон, прижатый к горлу, донес его голос в шлемофоны товарищей.

Чулков, Джим Паркинсон и рослый румын по имени Георги сняли с тележки моток проводов, размотали водяные шланги охлаждения и подвели их к палубному стояку. Затем они осторожно приблизились метров на десять к столбу, закрепили направляющую штангу на треноге и подключили провода.

Кравцов встал у пульта рубинового концентратора.

– Внимание – включаю! – крикнул он.

Прибор показал, что излучатель выбросил невидимую тончайшую нить света страшной, концентрированной силы.

Но столб по-прежнему бежал вверх, его черная оплавленная поверхность была неуязвима, только клочья пара заклубились еще сильнее.

Кравцов подскочил к монтажникам и сам схватился за рукоять излучателя. Он повел луч наискось по столбу. Черное вещество не поддавалось. Было похоже, что луч тонул в нем или… или искривлялся.

– Попробуем ближе, сэр, – сказал Джим.

Кравцов выключил установку. Он был зол, очень зол.

– Придвигайте! – крикнул он. – На метр.

– Очень близко не надо, – сказал Али-Овсад.

Монтажники подтащили треногу поближе к столбу, палуба шевелилась у них под ногами, и вдруг Чулков, стоявший впереди, вскрикнул и, раскинув руки, пошел к рваному краю скважины. Он шел заплетающимися шагами прямо на столб. Джим кинулся за ним, обхватил обеими руками. Несколько мгновений они странно барахтались, будто балансируя на канате, тут подоспел Георги, он схватился за Джима, а Кравцов – за Георги, а за Кравцова – Али-Овсад. Точь-в-точь как в детской игре… Пятясь, они оттащили Чулкова, и Чулков повалился на палубу – сел, подогнув под себя ноги, ноги его не держали…

Все молча смотрели на Чулкова. Раздался голос Али-Овсада:

– Разве можно! Технику безопасности забыл – я так тебя учил? Зачем на столб полез?

– Я не полез, – сказал Чулков хрипло. – Притянуло меня.

– Иди отдыхай, – сказал старый мастер. И повернулся к Кравцову: – С этим столбом шутку шутить нельзя.

Он принялся убеждать Кравцова прекратить работу и вернуться к краю плота, но Кравцов не согласился. Монтажники оттащили установку чуть дальше, и снова невидимая шпага полоснула столб – и утонула в нем.

Ох, как не хотелось Кравцову отступать. Но делать было нечего. Пришлось погрузить установку на тележку и вернуться. У Чулкова все еще дрожали ноги, и Кравцов велел ему сесть на тележку.

– Не берет? – спросил Уилл, когда Кравцов выпростался из гремящего скафандра.

Кравцов покачал головой.

15

Верхушка Черного столба уже терялась в облаках, была неразличима. Подножие столба окуталось паром, над плотом повисла шапка влажных испарений – нечем было дышать. Люди изнывали от жары и духоты.

Мастер Али-Овсад лучше других переносил адский микроклимат, но и он признал, что даже в Персидском заливе было не так жарко.

– Верно говорю, инглиз? – обратился он к Уиллу, вместе с которым много лет назад бурил там морские скважины.

– Верно, – подтвердил Уилл.

– Чай пить не хочешь? От жары хорошо чай пить.

– Не хочу.

– Очень быстро идет. – Али-Овсад поцокал языком, глядя на бегущий Черный столб. – Пластовое давление очень большое. Железо выжимает, как зубная паста из тюбика.

– Зубная паста? – переспросил Уилл. – А! Очень точное сравнение.

Из радиорубки вышел, шумно отдуваясь, полуголый Брамулья. Голова у него была обвязана мокрым полотенцем, толстое брюхо колыхалось. Вслед за ним вышел Штамм, он был без пиджака и явно стеснялся своего необычного вида.

– Ну что? – спросил Уилл. – Где «Фукуока»?

– Идет! Вечером будет здесь! Мы все испаримся до вечера! Штамм, имейте в виду, вы испаритесь раньше, чем я. Ваша масса меньше моей. Я только начну испаряться, а вы уже превратитесь в облако.

– Облако в штанах, – проворчал Кравцов. Он лежал в шезлонге у дверей радиорубки.

– На «Фукуока» к нам идет председатель МГГ академик Токунага, – сообщил Брамулья. – И академик Морозов. И должен прилететь академик Бернстайн из Штатов. Но пока они все заявятся, мы испаримся! Небывалый случай в моей практике! Я наблюдал столько извержений вулканов, Штамм, сколько вам и не снилось, но я вам говорю: в такую дьявольскую переделку я попадаю в первый раз!

– Все мы попали в первый раз, – уточнил Штамм.

– Брамульян, – сказал Али-Овсад. – Пойдем чай пить. От жары очень хорошо чай.

– Что? Что он говорит?

Уилл перевел предложение мастера.

– Сеньоры, я никогда не пил чая! – закричал Брамулья. – Как можно брать в рот горячий чай – это кошмар! А что, он действительно помогает?

– Пойдем, сам посмотришь. – Али-Овсад повел чилийца в свою каюту, и Штамм неодобрительно посмотрел им вслед.

Уилл тяжело опустился в шезлонг рядом с Кравцовым и навел – в тысячный раз – бинокль на Черный столб.

– По-моему, он искривляется, – сказал Уилл. – Он изгибается к западу от вращения Земли. Взгляните, парень.

Кравцов взял бинокль и долго смотрел на столб. «Чудовищная, уму непостижимая прочность, – думал он. – Что же это за вещество? Ах, добыть бы кусочек…»

– Кумулятивный снаряд[7]7
  снаряд для направленного взрыва


[Закрыть], – сказал он. – Как думаете, Уилл, возьмет его кумулятивный снаряд?

Уилл покачал головой.

– Думаю, только атомная бомба…

– Ну, знаете ли…

Не было сил даже разговаривать. Они лежали в шезлонгах, тяжело и часто дыша, и пот ручьями катился с них, и до вечера было еще далеко.

На веранде кают-компании сидели полуголые монтажники, разноязычный говор то вскипал, то умолкал. Чулков в десятый раз принимался рассказывать, как его притянул столб и что бы с ним было, если б не подоспел Джим. А Джим, сидя на ступеньке веранды, меланхолично пощипывал банджо и хрипловато напевал:

Oh Susanna, oh don't cry for me, For I came from old Savanna With my banjo on my knee.

[8]8
  О, Сюзанна, не плачь по мне, Ведь я пришел из старой саванны С моим банджо на колене (англ.)


[Закрыть]

– Это что ж такое? – раздавался быстрый говорок Чулкова. – Вроде, я не намагниченный, а он, подлец, меня тянет. Притягивает – спасу нет. Сейчас, думаю, упаду на него – и крышка.

– Крышка. – Американцы и румыны понимающе кивали. – Магнетто.

– То-то и оно! – Чулков растопырил руки, показывая, как он шел на столб. – Тянет, понимаешь, собака. Хорошо, Джим меня обхватил и держит. А то бы тю-тю!

– Тью-тью, – кивали монтажники.

– Oh Susanna, – вздыхало банджо.

– Джим дыржалу Чулков, – пояснял Георги. – Я дыржалу Джим. О! – Георги показал, как он держал Джима. – Инженер Кравцов дыржалу моя…

– В общем, дедка за репку, бабка за дедку…

– Потом держалу Али-Овсад.

– Али-Офсайт, – уважительно повторяли монтажники.

– Это же он скоро до луны достанет, – говорил Чулков. – Ну и ну! Чего инженеры ждут? Дотянется до луны – хлопот не оберешься…

Коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой, стал рассказывать, как он восемь лет назад, когда еще был мальчишкой и плавал на китобойном судне, своими глазами видел морского змея длиной в полмили.

Пошли страшные рассказы. Монтажники – удивительное дело! – отлично понимали друг друга.

Над океаном сгустился вечер. Он не принес прохлады. Пожалуй, стало еще жарче. В белом свете прожекторов столб, окутанный паром, казался фантастическим смерчем, вымахнувшим из воды и бесконечно бегущим вверх, вверх…

Люди были бессильны остановить этот бег. Люди жались к бортам плавучего острова, глотая тугой раскаленный воздух. Глубоко внизу плескалась океанская волна, но и она была горячая – не освежишься…

Брамулья лежал в шезлонге и смотрел на сине-черную равнину океана. Губы его слегка шевелились. «Мадонна… мадонна…» – выдыхал он. Рядом, неподвижный, как памятник, стоял Штамм. Он стоял в одних трусах, со свистом дыша и стесняясь своих тонких белых ног.