Текст книги "Программист для Преисподней"

Глава 6

Церемониймейстер:

(хлопает в ладоши)

Эй, все ко мне!.. Сегодня – плотный график!..

Прыжки в мешках!.. И песни у костра!..

(Л. Филатов, «Еще раз о голом короле»)

Проснувшись утром, я не застал Эллу рядом. Это было очень обидно, но я подумал, что, наверное, еще увижу ее сегодня. Все к лучшему. Предстоял первый день на новой работе, и мне не стоило отвлекаться. Вспомнив рассказы Сергея и Марины, я понимал, что надо быть начеку. С другой стороны, я совершенно не мог даже представить себе, какие пакости меня могут ждать, поэтому решил довериться кривой, которая обязательно вывезет. Ночь, проведенная с Эллой, настроила меня на оптимистическое восприятие мира. «Ну, что ж, – сказал я себе, – пока все совсем неплохо».

Я привел себя в порядок и выглянул на кухню. Марины с Сергеем там не было. Их комната тоже была пуста. Видимо, они уже переняли стиль общения у чертей, и не собирались мне помогать. Я наскоро перекусил и вышел из общаги. Первым делом огляделся. Когда Евлампий вчера доставил меня сюда, было уже темно. Теперь я решил осмотреть все в неярком утреннем свете. Окружающий пейзаж не радовал.

Здание общежития стояло на небольшом пятачке залитой асфальтом земли. Перед единственным подъездом стояла скамейка, возле скамейки – урна. Фонарь с разбитой лампочкой завершал архитектурный ансамбль. Кроме этого вокруг ничего не было. В буквальном смысле ничего – в десятке метров от подъезда земля просто кончалась. Дальше виднелась серая муть. В этой мути были видны странные здания и непонятные сооружения, плавающие в пустоте. Единственная аналогия, которую я смог придумать для этого сюрреалистического пейзажа, был пояс астероидов. Видимо, такую картину будут наблюдать там космонавты.

Однако время поджимало и я, вспомнив инструкцию Евлампия, стал искать телефонную будку. Она нашлась там, где он и обещал: сразу за углом здания. Обычная телефонная будка с выбитыми стеклами и телефоном с оторванной трубкой, криво висевшем на одном винте. Я зашел в будку. На полочке под телефоном лежала толстая потрепанная книга. Называлась книга «Справочник телефонных абонентов. Урюпинск 1968 г.». Я оценил непритязательность навязчивого юмора и открыл справочник на букве «Е». Там значилась одна-единственная запись: «Евлампий – 052-6593941». Я полистал справочник. Все страницы, кроме этой, были пустыми. Вариантов выбора у меня не оставалась. Я набрал номер Евлампия на скрипучем диске и стал ждать, что будет.

Произошло следующее. У меня возникло ощущение, что меня стукнули по голове кирпичом, предварительно завернутым в поролоновый матрац. На мгновение я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что стою в той самой приемной, в которой вчера меня встретил Евлампий.

Телефонная будка оказалась чем-то вроде телепортационной кабины, о которых я так много читал в детстве, когда увлекался фантастикой. Интересно, что тогда эти телепортационные кабины у меня ассоциировались именно с повсеместно торчавшими будками телефонов-автоматов. В моей голове пронеслась мысль, вызванная этой ассоциацией, и смутное подозрение, которое, впрочем, тут же пропало.

Я увидел Эллу и отбросил все посторонние мысли. Она сидела за столом, всем своим видом показывая, что мы не знакомы.

– Здравствуйте, Александр Леонидович, – проговорила она тем голосом, которым секретарша шефа разговаривает с только что принятым на работу консультантом по мат. обеспечению. – Евлампий уже ждет вас, проходите пожалуйста.

Элла показала мне на дверь, слева от нее. И глазами добавила: «давай проходи, соблюдай конспирацию, вечером увидимся». Я вошел в кабинет. В отличие от кабинета его начальника, у Евлампия все было просто и строго. Не дожидаясь, пока я осмотрюсь или хотя бы поздороваюсь, Евлампий поднялся мне навстречу и предложил следовать за ним. Мы вышли из кабинета через другую дверь и оказались… в тюрьме. От неожиданности я так громко ойкнул, что Евлампий меня услышал.

– Экий вы, право, нервный, батенька, – обернулся ко мне Евлампий. – Ну, тюрьма, а что же вы собирались увидеть? Райские кущи? Так это чуть повыше. Кхе, кхе… А у нас тут по-простому, знаете ли. Так что проходите, не стесняйтесь, и не беспокойтесь – вам здесь не сидеть, а только работать. По крайней мере, пока. Кхе, кхе…

Мы прошли по коридору мимо пустых камер.

– Арестанты на занятиях, – неопределенно пояснил Евлампий.

В конце прохода мы свернули налево, и Евлампий открыл дверь в большую комнату:

– Вот ваше рабочее место.

Это был обычный школьный класс, со столами в два ряда, коричневой, с отклеивающимся линолеумом, доской на стене, и учительским столом рядом с доской, у окна. Окно, чему я не удивился, выходило в раскаленную безжизненную пустыню. Вулканов поблизости не наблюдалось; это, похоже, было привилегией руководящего состава. Меня такое обстоятельство устраивало. Еще занавесочку какую-нибудь придумаю, и станет совсем уютно. В дальнем от входа углу лежала гора ящиков с компьютерами. Я подошел поближе и не поверил своим глазам. Это были самые ранние варианты персональных компьютеров: древние слабенькие машины, с крошечной памятью, без жестких дисков, с быстродействием механического арифмометра.

– Это что за хлам? – спросил я Евлампия.

– Это ваши компьютеры. Тихон Велесович вчера рассказал, что вам следует создать у нас сеть для хранения документации и ведения служебной переписки.

– Помилуйте, Евлампий, какая сеть, какая переписка? Где вы взяли эти реликты? На них можно только напечатать «мама мыла раму», да и то одним цветом, печатными буквами.

– Ну, вот и печатайте. В общем, приведите здесь все в порядок, а с завтрашнего дня, начнете занятия.

– Занятия? Какие занятия? С кем?

– С нашими служащими, конечно. Обучите их пользоваться последними земными достижениями.

Евлампий повернулся к выходу. Наученный вчерашним опытом, я понял, что сейчас он уйдет и предоставит мне самостоятельно выпутываться из всего этого. Я встал между ним и дверью.

– Евлампий, вы не уйдете отсюда, пока…

Что это за «пока», я не успел договорить. Евлампий на моих глазах просто растаял в воздухе. Только откуда-то сверху донеслось едва слышное «кхе, кхе». Я остался один.

«И что мне со всем этим делать?» – спросил я себя. Я давно забыл, как работать на таких устаревших моделях. Да и не сделать на них ничего из того, о чем просил Тихон.

«Сооружу-ка я здесь компьютерный класс, как это делают в школах, – в конце концов решил я. – Запущу то, что есть, посажу чертей, пусть проходят ликбез. Даже полезно начинать с самых простых моделей. А если начальство будет возникать, потребую другие компьютеры. А пока установлю эти».

Не торопясь, я стал распаковывать компьютеры и расставлять их на столах. Процесс распаковки шел туго. Мне приходилось вскрывать коробки, доставать оттуда тяжелые системные блоки и не менее тяжелые дисплеи, затем освобождать их от плотной пенопластовой упаковки и водружать на столы. После четвертого компьютера я решил передохнуть. От непривычной работы я вспотел и запыхался.

– Объявляется перекур, – сообщил я вслух и, усевшись за учительский стол, закурил. Я курил и с тоской смотрел на почти не уменьшившийся штабель не распакованных коробок. «Так дело не пойдет, – подумал я. – Раз здесь все такие крутые, то и мне нечего корячиться, таская эту тяжесть. Пусть сами встают на свои места».

Решив, что терять мне все равно нечего, я грозно нахмурился и обратился к штабелю. Откуда-то в моем голосе появилась наглая уверенность в том, что мои приказы будут немедленно исполнены. Так разговаривают в основном сержанты-старослужащие с солдатами-первогодками. Только терминология у меня была все же не сержантская. Это был скорее массовик-затейник заводского пригородного профилактория:

– А ну-ка маленькие мои, быстренько взялись! Самостоятельно распаковываемся и устанавливаемся на столах! Живенько, живенько, ребятки!

Я настолько обнаглел, что даже не удивился, когда крышка верхнего ящика раскрылась, и из него медленно выплыл компьютер. Прямо как был, в пенопластовой упаковке, он медленно, как бы нерешительно, поплыл по воздуху к ближайшему свободному столу.

– А ну стой! – крикнул я. – Ты что собрался вот так, в упаковке, на стол вставать?

Компьютер остановился и нерешительно закачался в воздухе. Я был готов поставить сто к одному, что ему стало стыдно, но он не совсем понял, что от него требуется.

– Выбрось этот пенопласт, – подсказал я ему.

До компьютера, наконец, дошло. Неуловимым движением, – подобно тому, как отряхивается мокрая собака, – он передернулся, и фигурные пенопластовые упаковочные пластины отлетели от него в стороны. Одна из них просвистела в полуметре от меня.

– Эй, осторожнее! – прикрикнул я на него, и компьютер на мгновение послушно замер в воздухе, а потом аккуратно опустился на стол.

– Ну, а вы чего ждете? Отдельного приглашения? – на этот раз дремавший во мне сержант проснулся окончательно. Я заорал в полный голос: – А ну, живо разобрались по своим столам! Упаковку оставить в коробках, коробки закрыть и сложить в углу кабинета. Выполнять!..

Через минуту я уже и сам был не рад, что сказал это. Отреагировав на мой внезапно прорезавшийся командный голос, компьютеры решили исполнить приказ как можно быстрее. Все коробки распахнулись одновременно: нижние компьютеры не стали ждать, пока их верхние товарищи выберутся из упаковки и установятся на столах, а тоже решили выбраться на свободу. Из-за этого все коробки просто взлетели в воздух экзотическим картонным фонтаном. Я понял, что если не принять немедленных мер, то этот фонтан сейчас обрушится обратно на пол.

– Стоять!!! – что есть сил, заорал я. Коробки послушно застыли в воздухе. – Эй, вы, олухи царя небесного! А ну, живо по своим местам! Устанавливаться всем по очереди, не создавая толкотни. Не нарушать безобразие!..

Испуганные коробки аккуратно опустились на землю. Я почувствовал, что сорвал голос и, возможно, теперь до самого вечера буду разговаривать только шепотом. «Где это вы, любезный, голос сорвали?» – «Да вот, надорвался, таская компьютеры». Да уж. Зато на коробки теперь было любо-дорого смотреть. Крышка верхней коробки в штабеле откидывалась, из нее выплывал компьютер и вставал на свободный стол. Пустая коробка аккуратно складывалась и ложилась плоским листом картона в свободный угол. Затем открывалась следующая, и процесс повторялся. Стопка пустых коробок росла, а компьютеры, один за другим, вставали на столы. Я с довольным видом сидел на учительском стуле, закинув ногу на ногу, покуривал и напевал военный марш, дирижируя рукой с зажженной сигаретой. Я чувствовал себя полковником, мимо которого, рота за ротой, маршировал его полк. Периодически я подбадривал компьютеры: «хорошо, ребятки, молодцы!». От каждой такой похвалы коробки начинали радостно дрожать, ускоряя темп работы. Пока я докуривал вторую сигарету, все было готово.

Я с довольным видом обошел класс. Столы были выставлены идеально ровно, будто их подгоняли по линейке, или, скорее, по натянутой веревке, как это принято в подобных заведениях, – то есть в армии и в тюрьмах. Мои компьютеры тоже не подкачали. Они установились на своих местах с точностью до сантиметра и создавали не менее, если – не более совершенную прямую. Дисплеи стояли сверху на плоских системных блоках, точно посередине. Угол наклона у всех экранов был одинаков, будучи выверенным с точностью до градуса. Клавиатуры лежали перед компьютерами на абсолютно одинаковом расстоянии. Я внимательно осмотрел обе шеренги. Мне показалось, что компьютеры застыли по стойке смирно, и даже пытаются сделать равнение на середину. Мне стало их жаль, и я скомандовал:

– Вольно! Благодарю за службу!

Внешне ничего не изменилось, но я почувствовал, как по комнате пронесся неслышный, но явственный вздох облегчения. «А ведь у нас все получится, – подумал я. Теперь они за меня в огонь и в воду. Может и сеть смогут потянуть, чем черт не шутит. Вот именно, – повторил я, – именно черт, и именно шутит…».

Закончив работу, я решил зайти к Евлампию и обсудить с ним дальнейшие планы. Это был хороший предлог для появления в приемной: на самом же деле я надеялся застать там Эллу. Я открыл дверь класса и вышел. Но я все еще недооценивал чертей. Вместо приемной, я оказался у себя в общаге. Сначала я решил, что неправильно сработала система, и решил вернуться в приемную. Вышел из общежития и подошел к телефонной будке. Телефонная книга лежала на месте. Я втиснулся в будку и набрал уже знакомый номер. В ответ телефон громко зашипел и захрюкал противным голосом:

– Абонент недоступен. Попробуйте другой номер.

Я очень удивился. Затем взял с полки книгу и открыл ее. Страница, на которой утром значился номер Евлампия, была девственно чиста. Я внимательно рассмотрел страницу под всеми углами, проверив соседние. Сомневаться не приходилось: номера не было. «Отлично, – подумал я. – Как же мне завтра добраться до работы? Что там мне телефон бормотал про другой номер?..». Я стал перелистывать книгу. Все страницы, как и утром, были пустыми. Наконец, на букву «К» нашлась запись – компьютерный класс при тюрьме 48572/594 РБ, преподаватель Александр Леонидович. Я разочарованно опустил руки. «Мне указали на мое место, – понял я. – Вчера Евлампий устроил меня в общежитие, а сегодня отправил на работу. Больше мне ничего знать не положено. Здорово они тут все организовали. Дом-работа, работа-дом. Мечта трудящихся. Никаких отклонений от генеральной линии. И, главное, никаких несанкционированных визитов подчиненных к начальству. «Абонент недоступен» – и все. Вершина организованности».

Так и завершился мой первый рабочий день. Мне не оставалось ничего другого, кроме как провести вечер в общаге. Я вернулся в дом. Не торопясь, помылся, переоделся. Марины с Сергеем все еще не было. Я подумал, уж не перевели ли их куда-нибудь в другое место. Но не стал давать волю упадническим настроениям и отправился на кухню. Есть мне еще не хотелось; к тому же, я надеялся дождаться остальных. Я решил попить чайку. Вскипятил воду, заварил чай и налил себе в чашку. Поставил ее на стол и сел сам, пытаясь устроиться поудобнее на жестком кухонном табурете. Отхлебнул из чашки и остался доволен: чай получился что надо. Оставалось добавить сахар. Положив в чашку несколько кусочков сахара из сахарницы, стоящей передо мной на столе, я вдруг обратил внимание, что она по-прежнему оставалась полной. Я удивился и стал вытаскивать из нее сахар, кусок за куском, но оставшиеся продолжали лежать там горкой, которая слегка выступала за ободок. Однако сама сахарница, как мне показалось, слегка уменьшилась в размерах. Меня охватил зуд экспериментатора. Я поставил сахарницу на салфетку и оглянулся в поисках чего-нибудь пишущего. Ничего такого я не нашел, а возвращаться в комнату за ручкой не хотелось. Тогда я очертил контуры сахарницы ногтем и приступил к делу. Я стал возвращать в сахарницу вынутые куски. В один неуловимый миг уложенный мной кусок сахара проваливался куда-то в глубину сахарницы, и горка кусочков оставалась неизменной. Но сама сахарница увеличилась, чтобы вместить в себя дополнительный объем. Поэкспериментировав с десятком кусочков, я убедился окончательно: внешне сахарница и сахар всегда выглядели неизменно. Только размеры сахарницы уменьшались или увеличивались, в зависимости от количества сахара в ней. Обнаружился и еще один интересный факт: никакие другие предметы, кроме сахара, сахарница не принимала. Посторонние предметы просто скатывались вниз по горке из кусочков и вываливались наружу. Так же повела себя и половинка сахарного кусочка, которую я пытался туда положить. Сахарница принимала только сахар, и только целые куски. Тогда я решил довести опыт до конца. Как поведет себя сахарница, если из нее вынуть весь сахар? Я приступил к опыту. Собственно, опыт был чрезвычайно прост и закончился вполне закономерно. Если бы я дал себе возможность хоть на минуту задуматься перед тем, как начать действовать, я бы сам предугадал результат. Когда я вынул из, ставшей совсем уже крошечной, сахарницы последний кусок сахара, она едва слышно пискнула, и с легким хлопком, исчезла.

– Ну вот, мы опять остались без сахарницы, – раздался за моей спиной смех Сергея. – Почему-то каждый, кто видит ее впервые, считает своим долгом поизмываться над ней. От меня ей тоже досталось.

Я с виноватым видом развел руками:

– Ну, интересно же!

В это время из-за спины Сергея появилась Марина. Кинув на меня уничтожающий взгляд, она подошла к кухонному шкафу. Чем она там занималась, мне видно не было. Повозившись пару минут, Марина повернулась к нам лицом. В руках у нее была пустая сахарница, очень похожая на ту, которую я довел до самоуничтожения. Марина не просто держала ее в руках, а нежно, как бы успокаивая, поглаживала. Приглядевшись, я заметил, что сахарница слегка вибрирует. Я спросил Марину, чувствует ли она эту вибрацию.

– Как тебе не стыдно! «Вибрация»! Она, бедняжка, до сих пор дрожит после встречи с тобой. На, варвар, возьми ее, успокой и положи в нее сахар. И больше ничего на кухне не трогай без моего разрешения. А то спалишь все общагу к чертовой бабушке.

Я осторожно поставил сахарницу на стол, аккуратно переложил в нее кусочки сахара, сиротливо лежавшие возле меня на столе. Наполнившись, сахарница успокоилась и перестала дрожать. Однако я был готов поклясться, что она по-прежнему бросала на меня враждебные взгляды.

– Маринка очень ее любит и гордится ею. Это – ее первая поделка. А вообще, ты действительно будь тут поосторожнее. У нее вся кухня механизирована подобным образом. Я и то чувствую себя здесь, как на минном поле, – объяснил Сергей, усаживаясь рядом со мной за стол. – Ну, как прошел первый рабочий день?

Я рассказал, как заставил компьютеры самостоятельно распаковываться и устанавливаться на столах в классе.

– Здорово, – восхищенно сказал Сергей. – Я бы до такого не додумался.

– Ничего особенного, – отозвалась, стоя у плиты, Марина. – Я всегда говорила, что самый главный стимул прогресса – это человеческая лень. Тебе это не трудно, ты гору можешь перетаскать за полдня, и даже не заметишь, что работал. А Саша – человек интеллигентный, хрупкий. Ему надо здоровье беречь. Вот он и компенсирует мозгами отсутствие мускулов.

Мы с Сергеем переглянулись. В ответ на мой удивленный взгляд, он шепнул:

– Не обращай внимания. Это она дуется за сахарницу.

– Однако, грозная она у тебя! – ответил я ему глазами.

– И не говори!

В это время Марина уже ставила на стол готовый ужин. Еда была приготовлена подозрительно быстро: очевидно, Маринина кухонная механизация действительно не ограничивалась одной только сахарницей.

– И вообще, – Марина продолжила начатую мысль, – это и есть те самые знаменитые еврейские мозги.

Она уселась напротив и пристально посмотрела на меня:

– Слушай, Александр, а почему ты вообще здесь? Ведь это же – православный сектор. Ты что, крещеный?

– Да нет, я вообще никакой. Был советский, стал израильский.

– Но почему ты попал сюда, к русским? Тебе, по-моему, надо было в свой, еврейский ад.

– Разве я тебе уже надоел?

– Да нет, что ты, я очень рада тебе. Просто, понимаешь, это как-то неправильно.

– А, по-моему, все правильно. Видишь ли, в иудаизме понятие ада совершенно иное. Там вообще нет такой конкретики, как у христиан. Я даже не представляю себе, какой он, этот еврейский ад. А тут мне все знакомое, родное какое-то.

Я усмехнулся, достал сигарету и закурил, задумавшись. Странная мысль мелькнула в голове и пропала. Что-то во всем этом было не так, но я не мог понять, что именно. Я действительно никогда не задумывался о том, какой именно ад мне положен, тем более – как он будет устроен. А если и задумывался, то представлял его именно таким, какой он здесь. Эти представления были сформированы, в основном, комиксами и более серьезной, но тоже не религиозной, литературой. Тревожный звоночек в голове тренькнул и утих.

– Видимо, это очередной местный подвох, – сказал я с беззаботным видом. – Прибавляет ситуации особую пикантность. И потом, куда же меня еще девать? Родной язык у меня русский, воспитание – советское; ну какой из меня иудей после всего этого?

Когда отсмеялись, я спросил, почему они не дождались меня утром. Оказалось, что именно в это утро Евлампий потребовал, чтобы они явились на службу на час раньше, поскольку надо было срочно что-то доделать. Это «что-то» оказалось явной ерундой, которую можно было сделать и в девять, и в десять.

– Или вообще не делать, – уточнил Сергей. – Он просто хотел вытащить нас из общаги пораньше, чтобы ты остался один.

Я кивнул. Этого и следовало ожидать. Евлампий начал свою психическую атаку с самого утра. Но у него ничего не вышло. Я был доволен сегодняшним днем, и полон энтузиазма встретить своих новых учеников.