Текст книги "Жили-были старик со старухой…"

ГЛАВА 13
Две путёвки на двоих (5)

– Ты чего застыла-то, Петровна? Алё! Отомри уж. Вот же шь прибило-то старуху.

– Да рази такое бывает? – старуха осторожно подошла к прибою, присела. Зачерпнула чуть, поднесла к губам. – Это ж слёзы… Батюшки святы! Это ж скока горя небо перевидало, что стока слёз вытекло?

– Не скорби. – Зинка поставила сумку на песок. – То давно было.

– А тама? – старуха кивнула на морской горизонт. – По ту сторону, живёт кто-нить?

Зинка пожала плечами:

– Говорять, – турки. Мне-то откедова…? Там ж юг! Мы-то в 43-ем на Запад пробивамши. Вот по той стороне пояснить могу.

– Ох же! Глянь тока! – старуха привстала. – Тута и рыба купается!

– То дельфины.

– Как ж они живуть-то в такой соли?

– Так они ж не пьют её, как мой олух в прошлом разу, с будуна. Устроил на две недели тошниловку, разморозь его небо.

Старуха залюбовалась водной гладью:

– А я-то думала, оно синее…

– Оно разным бываить. От настроения зависит.

Старуха глянула на Зинку, улыбнулась:

– Твово?

– Дельфинов! – Зинка рассмеялась. – Идём, Петровна! Кизилу уж царапнем! Кода ещё доведётся?! – она вдруг остановилась, задумалась.

– Чего ты? – старуха прикоснулась к её руке..

– А ведь никогда не доведётся… – Зинка грустно улыбнулась. – Так что… незачем на мысли налегати! Пошли!

Старуха устремилась за Зинкой, на секунду обернулась, глянула ещё раз:

– В жисть не забуду таку печальну красоту…

– Это ж что ж? Их кто-то тянет сверху? – старик стоял задрав голову.

– Чего тянет? – Кузьмич задрал голову. – А! Фуникулёру-то? Не! Тама колесо, они по кругу разворачиваются и обратно.

– Что ж они пустые-то все? – старик проводил взглядом проползающую над головой очередную маленькую кабинку.

– А чего там делать-то, наверху? Ветрища такая, что глаза с рожи сдуваить! И ни одного ларька!

Старик помолчал:

– А ить оттуда ж, я так мыслю, и море видать?

– Оттудова, Митрич, отпили мне те крылья, и ангелов приметить можно.

– Я б глянул… – старик вздохнул.

Кузьмич посмотрел вслед удаляющейся жёлтой кабины, почесал нос, прищурился:

– Глянь-ка вон тудыть! – он ткнул пальцем в двухэтажный деревянный домик над самой крышей которого медленно проплывала кабинка фуникулёра:

– С неё запрыгнуть можно. Но чтоб шустро, коли вдвоём.

– Откель? – старик не уловил.

– С крыши, Господи ть дай ему что-нить в башку-то!

– А-а! – старик прикинул во лбу. – Ну, еже ли шустро… Тока, кто ж нас в дом-то пустить?

– Да ни кто! Вишь, – окна заколочены. Пуста изба. Так что… – Кузьмич направился к дому. – Мы ж не грабить… Ну, еже ли, конечно там нет ничего.

– Постой! – встрепенулся старик. – Так коли пустой, кто ж нам его откроить?!

– Сверчка попросим, Митрич. Не пыли ты, в те то сени! Утомил!

– Сверчки из пустых домов уходють. – тихо заметил старик, но спорить дальше не стал.

Кузьмич подошёл к окну и легко оторвал две нижних доски:

– Трухля! Ну-ка, подсоби, пехота! Присядь тута.

Старик встал у стенки на колени. Кузьмич с него, чуть хрустнув костями, взобрался в окно и исчез внутри.

Неожиданно слева от старика распахнулась входная дверь. На пороге стоял Кузьмич:

– Проходь, сомнение!

Через минуту оба старика показались на крыше.

– Вникай, Митрич! – Кузьмич пристально следил за приближающейся кабинкой. – Тама дверца на крючке. Я открываю, запрыгиваю, ты, – за мной. Всё просто, как один плюс один! Усёк?

Старик кивнул:

– Два.

– Чего два?

– Один плюс один.

– Да ты, Митрич – мозг! – без тени улыбки отметил Кузьмич и откинув крючёк с дверцы подъехавшей кабины, закинул туда бутыль с мелочью и попытался заскочить в неё сам, но нога соскочила с порожка и он больно ударился коленом. Старик обхватил ноги Кузьмича и быстро семеня рядом с проплывающей кабинкой, попробовал того подкинуть. Кузьмичу удалось ухватиться за небольшой поручень возле сиденья, подтянуться и лечь животом на пол. Но ноги с продолжали висеть. Крыша кончилась, и старик крепко вцепившись в Кузьмича, молча повис под накренившейся набок кабинкой.

Почувствовав на своих ногах необычную тяжесть, Кузьмич засопел, покрепче ухватился за поручень и вдруг чётко осознал, что его штаны медленно, но настойчиво начинают сползать. Набрав побольше воздуха в лёгкие он, уткнувшись носом в пол, заорал:

– Не виси, гирлянда еть!!! Влазь!! В кабинку-то влазь!!!

Старик молчал.

– Ты подох, что ль!?!? Отпущай тады, кипарис те в ту-то!! Я ж не крюк!! Немеють пальцы-то!!

Старик скрипнул дёснами и чуть подтянулся.

– За кабинку!!! – вены на лице Кузьмича готовы были разорваться. – За кабинку хватайся! Мочи уж нет!!!

Старик подтянулся ещё и ухватился за край кабины.

– Мамочка, а дедушки катаются?

Тётка подняла голову:

– Да что ж сегодня происходит-то?!

Старик поднатужился и заскользив сандалями по Кузьмичовским ногам, сумел наконец вкарабкаться в кабину.

– В психушку всех этих пенсионеров запереть надо и что б…

Штаны окончательно сползли с Кузьмича и, пролетев несколько метров, тяжело упали на лицо мамаше, не дав ей договорить.

Старик втянул Кузьмича внутрь и оба, тяжело дыша уселись друг напротив друга.

– Ты… Того… этого. – старик кивнул на ноги Кузьмича. – штаны… посеял.

– Я посеял, – Кузьмич устало усмехнулся, – кто-нить пожнёть! … Главное ить что? Что мы здеся с тобою, а не тама, где штаны мои!

Старик тяжело вздохнул:

– Нда-а-а… Проскочила беда.

Кузьмич выглянул из кабинки, посмотрел вниз:

– Чего-то не так, Митрич…

– Дык… На мне штаны, сам в семейках. Поди, пойми чево не так.

– Да я не про то…

Старик посмотрел по сторонам:

– А… здеся, что ж всегда так?

– Как, – так?

– Ну… Что б на гору взобраться, надо вниз спуститься?

– А, ну вот же шь что не так! Етить то качели, мы ж не в ту сторону сели!

– Так, что жь нам? – старик опасливо глянул вниз. – Сходить что ль?

– Сойди, чего уж! – Кузьмич кивнул на раскрытую дверцу кабины. – В больничке-то поди, бесплатно кормить будуть, как и в санатории!

Они помолчали.

– Дай. – Кузьмич протянул руку. – Осталося тама чё-нить?

Старик снял с плеча мешок, раскрыл. Протянул бутыль Кузьмичу.

Тот поднёс её ко рту и застыл:

– Слыхал это?

– Чего?

– Вроде Зинка поёть!

– Кто?

– Ш!… О! А вот сейчас с кем-то… С твоей! Не иначе! – он завертел головой по сторонам. – А, ну вон эти патефоны! У ларька нашего!

Старик привстал и тоже увидел:

– А мою-то, глянь шатаить чего-то…

– Да обеих их колышить!

– Во наклюкались!

– Услыхал меня Никола. – Кузьмич перекрестился и пояснил. – Просил, что б не гнивилася при встрече. А теперича можно и покаяться. – он довольно улыбнулся. – Она щас не страшнее подсолнуха.

Старик затосковал:

– А моя, смотря каким боком пришвартуетси. Порой и приголубить может. А вот, еже ли переберёть, – то быват и за ухват хватается.

Кабинка доехала до места высадки.

– Тады надоть трусцой к ним. – Кузьмич сошёл с кабинки. – Покедова не перебрала.

Старик сошёл следом и уже не так обречённо кивнул:

– С Богом, тадыть!

– Во саду ли в огороде, девица гуля-а-ала! Во саду ли… О!! Ну-как, Петровна! Те очки без надобности, глянь! Это кто там на горизонте нарисовамшись?

Старуха прикрыла один глаз:

– Тю! ГлАзу не верю! Да нешто к нам Робинзон с Пятницей пожаловали?

Старуха отвесила низкий поклон и чуть не упала, – старик успел её подхватить:

– Ты чо, старая алканула-то так? Кака ишо пятница? Что ты мелешь?

– Книжка такяа! Забыл? Сам же Ляське читал!

– Это та что на обезьяну похожа?… – Кузьмичу показалось, что голова чуть раскололась от мощной мощёчины.

– Да усохнет язык твой поганый! – старуха протрезвела на глазах.

Следующий удар твёрдым кулаком был нанесён сзади пришёлся прямо в темечко.

– Ты куды штаны свои дел с моею сдачей, притырок?!

Кузьмича качнуло, но он сумел удержаться на ногах. Обернулся:

– Ты, Зин прежде чем оглоблями махать, спросила б, ради интересу, – чего в бутыли у меня?

– Что в бутыли мне известно! У меня вон и у Петровны внутри то ж самое!

– Эх ты, лопата! – Кузьмич поднял бутылку, потряс.

Услышав, как звякнуло Зинка примолкла.

– Помножил я сдачу твою, Зин! – Кузьмича прям распирало.

– А ты, старый что с нашей пенсией сделал? Поди, одно вычитание?

Старик засуетился и отцепив от ремня мешочек, протянул старухе:

– Да на дорогу с Кузьмичём тока. Всего-то и ничего!

Старуха взяла мешочек, убрала:

– Как, не пойму, тебе в плешь-то пришло меня одну оставить?

– Да чёрт попутал, старая! Право, я…

– Знаю я, как того чёрта зовуть! – встряла Зинка и недобро прищурившись уставилась на Кузьмича. – А ну-ка Люцифер Дмитрич признавайся, – в фонтане гроши собрамши?!

– Чего это ты!?

– А того! Что вертаешься сейчас до фонтану и ссыпешь обратно всё!

– Да ты перепила, Зин, твою то в фонтан тот!

– А тебе ведомо, что деньги те людями на счастье своё брошены?! А ты чужое, ирод прикарманимши! И гореть те в аду с этой бутылкой!

Старик заметил, как на голове Кузьмича от происходившей в ней жестокой борьбы несколько раз приподнялись редкие волосы. А правый глаз вдруг резко ушёл вверх и скрылся.

– Лады, Зин. Убедимши. Один чёрт враз себе бы всё забрала. Ничо не теряю Щас я … – он было развернулся, но старуха его придержала:

– Погодь! Зин! Как же он в одних труселях по городу-то? Его ж и заберуть сразу! Да тот же лейтенантик наш!

– Да вы чо, бабы! Половина городу в таких расхаживаеть!

– То шорты. – отметила старуха.

– Ну пущай шорты! Плевать!

– В клубничку?! – Зинка вдруг задумалась. – Ох же шь етить! Как же мне отрезало-то?! Я ж взямши те! Ведь, как в воду глядела, – продаст что-нить за кизил!

Зинка вытащила из своей сумки белые штаны:

– Сноха ему на свадьбу купила. Так он ни разу в них не одемшись!

– Убери срам! – Кузьмич отмахнулся. – Я в них, как творог!

Зинка пожала плечами:

– Как хочешь! Сейчас тя в милиции-то и приютят. И в плацкарту тя уж точно не путстят! Пожалуйста. Живи в трусах! Зато в Пицунде!

Кузьмич застонал и натянул штаны.

– Всё. Теперича ступай к фонтану. Нет. Стоять! – Зинка взяла сумку. – Нет надёжи на тя. Вместе пойдём! – она взяла Кузьмича за руку, повела за собой. – Догоняйте, Петровна!

Старуха повернулась к старику, посмотрела, провела ладонью по щеке:

– А с бородой-то что? Щипали, что ль?

– Апосля, старая как-нить расскажу. – он улыбнулся, снял платок с головы старухи, погладил седые волосы. – Стосковалси я за тя… И до дому хочу. Тока… вот моря так и не повидал.

– Да как же?! Ты чо, старый? – старуха взяла его под руку. – Вишь, за ларьком стена с плющом?

– Ну.

– За нею пляж. Пойдём, вона калитка тудыть.

Они прошли немного, зашли в калитку. Старик ступил на песок и поднял голову…

– Вишь, како оно? – старуха покрепче обняла руку старика. – Синие… А днём зелёное было…

– От чего так? – старик не мог оторваться от обрушившийся на него картинки.

– А то от настроения дельфинов зависить…

Но старик её уже не слышал.

Лишь тихий звук прибоя и какая-то сказочная музыка звучали в его голове…

ГЛАВА 14
9 мая

– Не… – старик попытался подцепить вилкой помидор из банки. – У моря может жить и в благость, но всё ж тяжко.

– Это от чего же? В тягость-то? – старуха без особого интереса наблюдала за его «рыбалкой», – помидор всё время срывался и падал обратно в рассол.

– Уж больно завораживат… Как упрёшься на цельный день, задумаисси, так и день пропадёт. Никаких дел не сделамши!

Старуха отломила от хлеба:

– Гляньте-ка на него! Можно подумать, тя прям без морю не оттащить от хозяйству-то! Стахановец, в колоду теть! Я скока тя просила канавку в огороде скопать?!

– Скока?

– Да почитай шестой год пошёл!

– Ну?!

– Знаить ить, что сажаем в низине! Гниёть же картошка! Нешто не надоело каждый год перебирамши?! А так, прокопал канавку побоку…

– Да мне, руку ежели на сердце, картошка эта уже…

– Да возьми ты ложку-то!!! – старуха не выдержала. – Весь же помидор измудохал!

Старик спокойно отложил вилку, взял ложку:

– Кукурузу сажать надоть. Ты у платформе продаёшь и покупаем уже мытый картофан.

Старуха не донесла до рта ложку с кашей:

– Ты чего сказал-то сейчас?

– Я про кукурузу те говорю. У неё початки-то не в земле. Копать не надоть. Сорвал и делов-то! – он наконец достал помидор.

– Не подависси?

– С помидору-то?!

– С идей своих хрущёвских, початок! – старуха встала, отнесла свою тарелку к рукомойнику. – Что бы в аккурат к обеду я вышла с избы и залюбовалася канавой. Усёк?

Старик вздохнул:

– Эх, старая… Да кто ж в праздник работаить?

Старуха взглянула на календарь:

– Победу есть желание отметить-то вечером?

– Да когда ж мы её не отмечали-то?!

– Вот будет канава, – старуха сполоснула руки, – будет и на стол накрыто.

– Да черенок-то сломан! – старику условие не понравилось. – Как ею копать-то?!

– Ничо. У Кузьмича, вона попросишь.

– Да у него рази…? – тут старик смекнул. – А! Ну до Кузьмича схожу! Ладноть. Будет тебе канава!

– Зинк! Етить те закрома! Куда я пиджак свой с медалями девамши? Чегой-то никак сыскать не могу!

– Сейчас? Ты, что весь день ими брякать собралси? К вечеру оденешь

– Цыц, разведка! Сказано ж, – ДЕНЬ Победы! Где говорено, что вечер? Я четыре года немчуру душил! Нешто один день нельзя походить, как душа того желаить?!

– Господи, да в шкафу возьми, душегуб…

– Да нет же тама! Спрашивал бы, что ль?!

– Ну пропил значить!

– Да капель те в темя-то! Не городи! Кто ж память свою пропиваить?

– А какой же Скоморох, етить твои бубенцы, в позапрошлом годе орден мой пропил?!

– Так то ж не моя память… А к тому ж, я с тех грошей те кофточку купил! Аль забыла?

– Не кофточку, а коврик. – Зинка поставила утюг на угли. – И не купил, а спёр нагло у Трофимыча. Полгода апосля бедолага искамши!

– Ну дык… Запамятовал я может малость… Но ты ж простила!

– А что ж мне до гроба на тя злиться, да в молчанку играть? Уж давно догодамши, что за упыря без совести вышла.

Старик насупился:

– Ты, Зин тож не подарок…

– Так я ся ленточкой-то и не обвязывала. Кака была, таку и взял.

– Так я ж не скулю, еть те Люсины слёзы!

– Так и я с пониманием-то!

Оба чуть попытехли.

– Ладно, Зин, чего мы разгавкались? Тута и в прямь его нетуть…

– Под платьем моим глянь…

В дверь тихо постучали.

– Это Никитишна. Дрожжи я просила её занести.

Кузьмич оглянулся, увидел в дверях старика:

– Ту-то Люсю в маскарад! Как же она с Митричем схожа!

– Привет, Зин. – старик кивнул. – С праздничком! Кузьмич, лопату не дашь мне до обеду?

– А чево твоя опять померла, что ль? – Кузьмич достал с вешалки пиджак.

– Тьфу те на язык-то! – Зинка вышла в сени.

– У меня, Митрич даж две лопаты имеется!

– Две? – стрик подумал. – Слушай, а может подсобишь тадыть? А моя проставится!

– Проставится, говоришь? – Кузьмич одел пиджак на майку, глянул в зеркало. – А кто ж тады помер-то?

– Да ни кто не помер, господи те!

Кузьмич повернулся к старику, нахмурился:

– А могилу-то кому копать?

– Не могилу. Канаву старая просит в огороде изобразить.

– Канава, могила… мне вообще-то без принципу, коли проставиться обещано. Идём в сарайку, инструмент выдам.

– Ты что ж… Так и пойдёшь?

– У меня праздник!

– В пиджаке и трусах?

– А… Ну портки-то я натяну. – Кузьмич подошёл к висевшему ватнику, достал из рукава две чекушки. – На вечер припас. Но, коли твоя отблагодарит… Мы их сейчас и приголубим. Да и канава с ними, как в сказке получится!

Через десять минут оба стояли на краю огорода.

– А чего он у вас такой…?

– Какой?

– Да… Етить те крылья… Как аэродром!

Старик пожал плечами:

– Да всегда таким был вродеть…

– Нда-а-а… И где траншею-то рыть?

– Да справа вот. Вдоль. Отседова и вниз до конца…

– Ну! – Кузьмич поплевал на ладони. – С неделю твоя проставляться будеть!

Через два часа после проедолжения Кузьмича «Добавить еть к испарившемуся», старик озадаченно заметил:

– А не глубоко ль копаем-то?

– А ну-ка, встань во весь рост.

Кузьмич кряхтя вылез, отошёл недалеко, посмотрел на торчащую из вырытой канавы голову старика:

– В самый раз! Тока поширше надоть!

– Зачем ширше-то?

– А еже ли придётся позицию быстро менять? Узко тут, не разбежишси. Да сам-то поди помнишь?

Старик призадумался:

– Да… Мы, помню под Ростовым окапывалися, так по шире было…

– Вот и я об чём! Немного… С локоть где-то.

Они открыли вторую, чуть пригубили и снова взялись за лопаты.

Ещё через час старик выпрямился, утёр со лба пот, оглянулся:

– Кузьми-ич! Ты где делся-то?

– Тута я!

– Чего ты там?

– Бойницу здеся для установки пулемёта окапываю! Тута в самый раз, – аккурат посерёдке!

– А-а! Это я не подумавши, Это да.

– Ну дык, в ствол ту Люсю! Ты ж в 42-ом на самоходку сел, а ято в пехоте до самого Берлину, как крот! Доски у тя найдуться?

– Доски? Найдём!

– Метра в 3—4!

– Так с сарайки! Со старой крыши! Так же и лежать подле, под брезентой!

– Тыды хорош балаболить. Сейчасас подзаправимся остатками и к обеду справимши!

– Эх, Кузьмич, – старик улыбнулся и помахал соседу. – Что б я без тя…

– Без меня ты давно в окружении оказалси б!

– Старуха разлила по тарелкам щи, нарезала каравай, поставила на стол миску со сметаной.

Вышла на крыльцо, потянулась, не спеша спустилась к огороду и замерла.

Потёрла глаза, ущипнула себя за ухо.

– О! – Кузьмич первым заметил старуху. – С Победой тя, Петровна, етить те орудия! Принимай работу и зови за стол!

Старуха медленно стянула с головы платок и перекрестилась. Словно по стеклу, прошла к вырытым земляным ступенькам. Спустилась в аккуратный окоп и прошла по нему несколько метров:

– Это…?

– Здеся мы всем правилам пулемёт поставим. – Кузьмич подошёл ближе, указал на ниши в стенках окопа. – Это для гранат, патронов… Чуть дале, для воды.

– Пулемёт… -тихо повторила старуха и прошла ещё вперёд.– А …А это?

– То блиндаж! – Кузьмич прихлопнул на шее комара. – Как без него-то?

– А… – старуха развела руки в стороны. – Зачем это?

Старик с Кузьмичом переглянулись.

– Ты, Петровна, не мути. – Кузьмич воткнул лопату, вылез из траншеи и отряхнул пиджак. – Ты проставиться обещамши.

Старуха перевела взгляд на старика:

– Я тя по утру об чём просила?

– Об чём? – старик уже давно учуял, что что-то не так. – ну… Что б я у Кузьмича лопату попросил.

– Для чего? – старуху было еле слышно.

– Ну как ить… этово… того… выкопать.

– Окоп с блиндажом?

Старик закатил глаза и попытался вспомнить.

– На нас, что ль фриц снова пошёл? – она повернулась к Кузьмичу. – Канавку просила… Что б вода с огороду уходила… Что б картошка не гнила… А не что б пулемёт здеся стоял!

Кузьмич сплюнул, достал папиросы:

– Ты, Митрич обещал, что стол накроють…

Старуха махнула рукой:

– Идите, ироды, чего уж теперь… Щей разлила, стынет поди…

– А по стопочкам?! – Кузьмич быстро притушил в ладонь окурок.

– Да налью, чего с вас теперь…

Кузьмич быстро засеменил к избе. Старик остался стоять в окопе понуро свесив голову.

– Иди! Чего встал-то пнём?

– Не знаю да ж, старая… Как это я так умудримши? Но зато ить… – он поднял голову и чуть улыбнулся, – ведь еже ли чо… мы к обороне-то готовы.

– Ступай. Пока твой сослуживец сам графин не нашёл.

Старик поспешил наверх.

Немного постояв в окопе, старуха ещё раз заглянула в тёмный блиндаж. Пол был аккуратно устелен досками. Две жерди по центру прочно поддерживали дощатый накатник, сверху плотно покрытый брезентом.

– А чего? Короба у стен ишо сделать… И готов амбар. – старуха усмехнулась. – Не, можно и пропустить-то… Да и праздник-то какой нынче.

ГЛАВА 15
Ну, тадыть… И слава Богу!

– На четыре поставь мне.

– Чего я те поставлю? Свечи?

– Будильник! Куды мне свечи-то!

– Ну, куды свечи– разобраться-то можно. А будильник… А ну-ка, покажь мне его.

– Где я те его возьму-то?

– А я где?

– Не понял.

– Да ты где у нас будильник-то увидел?

– У нас что ж… Будильника нет, что ли?

– Да когда он был-то, старый?! Сто лет в аминь…

– Кто ж тя будит?

– Да кто и тя! Старость, что б ей не кланяться.

Старик задумался:

– … А мне чегой-то всегда казалося…

– А те всю жисть чегой-то кажется! – старуха загремела посудой. – Что картошка сама посадится, прополется, да соберётся… Что куры, как снесутся, так сами яйца и в избу снесуть! Что хряк сам себе корма насыпить, да и уберёт за собой! Что корова сама себя подоить, сорняки сами у корня обломятся, ягоды, как поспеють, так сами и в лукошко уложатся, вёдра сами на коромысле воду в избу доставять! Что в избе по хозяйству вообще дел нету, зато полна горница будильников! А топор дрова сами просят их порубить, а апосля в поленницу складутся! И…

– Погодь, погодь старая. Затрещала…

– Чего вдруг? А я, ведь ишо могу насыпать!

– Остановися! С горкой уж! … Я ж, погодь… колол дрова-то!

– А когда колол-то? Напомнить?

– Ну.

– Зимой! Когда задница твоя смёрзлась, тады и соизволил за топор взяться.

– Ну…

– Чего разнукался-то? А как тепло пришло, так может мне и не готовить? Печь-то, поди не святой дух прокаливат!

Старик покраснел:

– Да я, ей Богу и не знамши даже!

– Ой, не гневи Бога, старый! Не знамши он! Вчерась, что ли в деревню приехал?! Просто уселося у тя в голове, -«Справляется ж старая, и ладно!»

– Так ить…

– А не станет меня, на тя ж всё ляжеть!

Старик мигнул:

– Куды это ты собралась-то?

– Куды… А куды все уходють? Дорога одна у всех.

– Типунь-то те на язык, старая! Я ж…

– Молчи, коли не знаешь! У меня уж дважды в огороде сердце-то прихватывало…

– …… Да как же это? – старик не на шутку испугался. – Когда это? Что ж ты мне… Так, доктора ж надоть!

– Нет, старый такого доктора, чтоб жизнь продлевать-то… – старуха села на табурет.

Старик молча смотрел на неё, словно впервые увидел:

– Нешто серьёзно? А, старая…? – он положил руку ей на колено.

– Эх, старый… Да рази стала бы я шутить-то? – старуха тяжело вздохнула, положила свою ладонь поверх его. – Ты вот что… Еже ли прихватит меня сызново, не вздумай тока меня в больничку отправлять! Я тама быстрее помру.

Старик сидел боясь пошевелиться. Мир вокруг него словно замер. Старуха это приметила, улыбнулась:

– Погодь пужаться! – она погладила его по руке. – Да отомри ты, Господи! Окаменел весь. У меня покудово ничево не болит. И когда опять прихватит, – одному Богу известно. Может, и вовсе обойдётся!

Старик слушал.

– Сейчас мы с тобой чайку…. – старуха встала, взяла черпак, долила воды в самовар. – А после сходим, я те покажу, как хряку смешивать и скока курям пшена сыпать.

Старик продолжал молчать. От сердца вроде малость и отлегло, но на душу старухина новость легла тяжёлым камнем. Не сдвинуть…

Он поднялся:

– Я… на крыльцо выйду. Подымлю. Слышь?

– Да слышу я. Выйди.

Старик медлил, словно раздумывая, – оставлять ли старую одну?

– Иди, говорю! – старуха рассмеялась. – Вот стоит-то топчется.

На крыльце старик достал папироску и тяжело опустился на ступеньки, но прикурить забыл. Задумался.

«Как же так-то? Это ж? … Одна дорога у всех…. Чево она мне там про корм-то?» – мысли старика цеплялись друг за друга, спотыкались и никак не могли выстроится. – «Дважды сердце прихватывало…» – он попытался прикурить. Получилось со второй спички, – руки дрожали. – «А я и знать не знал… Скока ей? Да как и мне… А мне скока?»

Старик зажмурился, попытался вспомнить, посчитать… Где-то вверху застучал дятел, старик сбился:

«Фу ты, напасть, не помню! Да и давно уж интерес пропал-то… Слилось уж, поди всё в одну реку, плывёшь себе, покашливаешь…

Старик поймал себя на мысли, что никогда не задумывался, как он будет плыть без старухи…

«Да мы ж всю жисть вместе! А помрёт…, это ж как отрезать от меня вдоль. Половину. Как я дальше? Ничего ж не смогу, ить! … Помрёт… Не будет её, я ж…

– Иди! Вскипел!

Старик поднялся, затушил папиросу.

В этот вечер он так и не смог вымолвить хоть слово.

За чаем старуха что-то рассказывала, потом они куда-то ходили, старуха ему что-то показывала, объясняла… Он иногда рассеянно кивал головой и в конце концов она поняла, что всё мимо. Рассердилась. Послала его к чёрту и отправилась спать.

Ночью старику снились то черти, то Кузьмич, то внучка… Под утро приснилась старуха, которая так громко и явственно стонала, что он проснулся.

Чертей не было. А вот стон не прекратился. Старик включил свет, повернулся к старухе:

– Чего ты? Слышь? … Плохо те?

Старуха лежала на спине. Одна рука безвольно вытянулась вдоль тела, вторая покоилась на груди.

Стон был глухим, словно рождался где-то внутри и никак не мог выбраться наружу. Казалось стонало всё тело.

Старик достал платок, вытер с её лба капельки пота.

Старуха приоткрыла глаза, увидела его:

– Ефим…

Старик вздрогнул. Как давно он не слышал своего имени…

Губы старухи дрогнули.

– Ефим… – повторила она.

– Здеся я, тута… С тобою!

– Не могу я громко… – её голос был похож на шелест. – Пригнись чутка…

Старик склонился.

– Ты… вот что…. – каждое слово старухе давалось с трудом. – Порося пока… не коли. Он… наберёт ишо… за лето. Корову …не продавай… Путь… Зинку попроси… пусть она её… доить…

– Зой, ты чего?… Ты бросать меня удумала, что ль?!

– Тихо… Не… Не перебивай ты… меня сейчас. … Дослушай. Прошу. – она чуть помолчала, собираясь с силами. – Ты… помнишь… мы с тобой… осину… посадимши?

– Ну… – по щеке старика прокатилась слеза и упала ей на мочку уха.

– Ты ме… Ты меня… под ней схорони.

– Да как же это?… Да что ж ты…

– Не скрипи… И так… туго мне… Туго говорить. И… ты главное… не серчай больно… Хлопотно те сейчас… сейчас будеть… – старуха с нежностью посмотрела на старика, хотела погладить его по голове, но сил уже не было.

– Да что же это?… – старик взял её руку в ладони, поцеловал и уткнулся головой. Плечи затряслись.

– И ещё… Ты….Ты тока… не беги… вслед…. Слышь, Ефимушка… Пожи… Поживи ещё… – прерывисто вздохнув, старуха закрыла глаза, чуть улыбнулась и тихо выдохнула. В последний раз.

Старик поднял голову, посмотрел. Сразу всё понял.

Медленно встал, подошёл к ходикам. Дотронулся до маятника, – остановил.

Стараясь не смотреть в сторону кровати, прошёл к окошку, распахнул ставни.

Уже светало. Сквозь ворвавшееся в горницу щебетание птиц, старик различил кукушку:

– Да всё уж… Чего ты там…? – он подвинул стоящий на подоконнике горшок с подсолнухом. Оглянулся, приметил на лавке у стены лейку. Подошёл, взял, чуть подлил к стеблю. – Попей, родной… Попей. Когда теперь ишо доведётся?

Закрыв глаза он попробовал к себе прислушаться… Ничего. Ни горечи, ни печали, ни страдания… Словно всё разом сгорело. И в образовавшейся пустоте он вдруг уловил какой-то звук. Тонкий, надрывный… Так звенит туго натянутая струна.

«Наверное, в сердце где-то…» – подумал он.

Со двора, от сарая донеслось мычание.

– Не… Не ко мне уж. – старик покачал головой. – Не ко мне…

Он вернулся к кровати, сел. Взглянул на старуху. Провёл рукой по седым волосам и лёг на спину рядом.

– Прими меня, Господи. – он перекрестился и закрыл глаза.

В следующую секунду струна лопнула и сердце старика остановилось.