Текст книги "Как я искала Нахмансонов. Генеалогический детектив"

Жизнь семьи Хайкиных

Но в 1930-е годы все еще были молоды, полны сил, жили насыщенно.

Материальное положение семьи Хайкиных со временем значительно улучшилось. Трехкомнатная квартира со всеми удобствами, замечательная дача на берегу Волги. В доме маминых родителей был деревянный туесок, всегда полный икрой. И даже, кажется, не один, а несколько, потому что икра бывала разная – черная (зернистая и паюсная), красная… Прекрасный сад, варенье, заготовки. Словом, у мамы было счастливое, сытое, безоблачное детство.

Мама окончила музыкальную школу по классу фортепиано. Даже подумывала о музыке как о своем будущем и поступила в музыкальное училище, но через три месяца поняла, что это не ее путь. Я, видимо, унаследовала от нее музыкальные способности, но не талант. А вот в школе мама училась блестяще и окончила ее с «золотым» аттестатом в июне 1941 года… Мама рассказывала, как они после выпускного вечера собирались поехать в традиционную «жигулевскую кругосветку». Из «Википедии»:

Жигулевская кругосветка – водный туристический маршрут по рекам Волга и Уса, вокруг Самарской Луки…

Название получила из-за географического курьеза, вызванного петлеобразным изгибом русла Волги, когда между реками Волга и Уса оказывается 140 километров по течению и несколько километров по прямой, что позволяет, преодолев небольшой перевал на суше, закончить поездку в месте ее начала. <…> …Существует с XIX века.

Но вместо веселого путешествия маме с подругами довелось провожать на фронт своих одноклассников… У меня есть два маминых фото: на одном – день проводов мальчиков в армию, а на втором – встреча одноклассников после войны. Вернулись немногие…

В войну, конечно, маминой семье пришлось нелегко в бытовом и материальном плане. В Куйбышев эвакуировали из Москвы правительство, многие учреждения, театры… Всем пришлось потесниться. Дачу забрали под госпиталь, из трехкомнатной квартиры семья переехала в полкомнаты. Вторую половину комнаты занимала семья дедушкиного заместителя. Во время войны мама училась в Куйбышевском индустриальном институте, на электротехническом факультете, на отделении «Электромеханическая специальность». Студентов посылали в деревню на заготовку урожая. И голод был – мама вспоминает: если находили дома старую банку с засохшими остатками варенья, какое это было лакомство!

Мамина старшая сестра Нюся в 1943 году вышла замуж за Бориса Пряхина, с которым вместе училась на химическом факультете Куйбышевского индустриального института. У них родилась дочь Наташа, и они втроем жили в той же половине комнаты.

Но после войны все вернулось на свои места: и дачу бабушке с дедушкой вернули, и квартиру. Нюся с Борисом и Наташей уехали в Чапаевск, на химический завод.

Мама уже в 80 лет после долгих уговоров написала воспоминания о военных годах. Получилась очень интересная история под названием «Что я помню». Очень жалею, что не уговорила маму написать историю всей ее жизни.

В войну была распространена шутка: на какие категории по уровню достатка делятся люди. Были «торг-синьоры, блат-майоры, кое-какеры и какеры». Уже в конце 1940-х годов дед писал маме в Чкалов, куда она уехала после института по распределению: «Мы перешли из категории какеров в кое-какеры». После выхода на пенсию в 1946 году дедушки и в 1948-м бабушки оба стали персональными пенсионерами союзного значения.

Наша семья родилась

История мамы

Мама в декабре 1946 года после окончания института приехала по распределению в Чкалов, в Чкаловэнерго, и стала работать инженером электролаборатории Чкаловской электростанции в поселке Красный Маяк. Этот поселок и сейчас существует, я там бывала много раз. Очень быстро мама стала начальником электролаборатории.

Вот несколько слов о моей маме и папе в воспоминаниях энергетиков, в уже упомянутой книге «Оренбургэнерго: Годы. События. Люди»:

Начальником электролаборатории была Софья Семеновна Хайкина, дочь профессиональных самарских большевиков, оставшаяся в течение своей жизни беспартийной. Она была исключительно грамотным и способным инженером-релейщиком. После ТЭЦ она работала ведущим инженером ЦСРЗАИ РЭУ «Оренбургэнерго». Вышла замуж за Бориса Самуиловича Нахмансона (рыжего Борьку), участника Великой Отечественной войны, очень упорного и целеустремленного человека, который после демобилизации прошел путь от дежурного подстанции «Западная» Оренбургских электросетей до заместителя главного инженера РЭУ «Оренбургэнерго». Сейчас они на пенсии, живут в Екатеринбурге, вблизи озера Шарташ. Дети их, сын и дочь, оба инженеры-электрики.

В той же книге есть выпускная фотография курсов мастеров, на которой мама присутствует в числе преподавателей. Не узнать маму нельзя – она там единственная женщина.

Мама была высокая, худая, стеснялась этого (в моде тогда были невысокие и пухленькие) и считала себя далеко не красавицей. Уже потом, повзрослев, я оценила, как маме по-женски повезло в жизни. После войны ровесников ее, мужчин 1923 года рождения, осталось в живых 3% по статистике. А мама в 28 лет вышла замуж за ровесника, холостого, красивого, бравого гвардии сержанта, и прожила с ним 59 лет.

Мама всегда умела одеваться, была ухоженной, подтянутой, стройной, вела себя с достоинством. Это вспоминают все родные, знавшие ее еще до моего рождения. И была большой умницей, очень начитанной, любила и хорошо знала литературу и музыку. Обожала Лермонтова, «Маскарад» знала буквально наизусть, дословно. Очень любила театр и кино: так, как с мамой, я ни с кем не могла поговорить об артистах, повспоминать, кто в каком фильме играет… С ней было интересно всегда. Она не допускала ни малейшего неуважения к себе, могла любого поставить на место! В том числе родных, включая меня. При этом у меня с мамой были очень теплые и доверительные отношения.

О папе

Папа мой, Нахмансон Борис Самуилович, тоже 1923 года рождения, был родом из Чкалова-Оренбурга. Его родители, мои бабушка и дедушка, Нахмансон Самуил Яковлевич и Нахмансон Мария Савельевна, жили в Чкалове. Об их семьях и судьбах нужно рассказывать отдельно и много.

Папу все называли «рыжим Борькой», он действительно был рыжим и конопатым, среднего роста, стройным и очень спортивным – играл в футбольной команде предприятия. Как-то мама, когда им обоим было уже за восемьдесят, сетуя по поводу того, что папа нездоров, сказала: «Он же всегда так твердо стоял на ногах, был такой крепкий, ловкий, сильный, он выключатель на стене ногой включал!» И меня эта деталь просто поразила…

Мама рассказывала, как незадолго до моего появления на свет папина команда должна была ехать на выездной матч в Подмосковье, по-моему, в Шатуру. И мама боялась папу отпускать, не хотела рожать без него. К ней домой приходили девушки, болельщицы и поклонницы команды, просить отпустить папу… Ему и самому хотелось поехать, он уверял, что успеет вернуться до родов, но мама настояла на своем. И таки оказалась права: команда еще не вернулась с матча, как я родилась.

Женей меня назвали, насколько я понимаю, потому что маме просто понравилось это имя. Ни о каких предках из папиного или маминого рода никто не заикнулся… Имя было озвучено, однако, когда я родилась, мама вдруг засомневалась, но Миля Шейнина, папина двоюродная сестра, сказала, что они за Женечку уже выпили, – и стала я Евгенией.

Кстати, об отношении мамы к своей внешности. Она не раз вспоминала, как добрые знакомые (уж не знаю, о ком шла речь), когда видели меня маленькую с родителями, говорили: «Вы знаете, Женечка ни на кого из вас не похожа. И знаете, очень хорошо, что она ни на кого из вас не похожа». Такие милые люди! А я смотрю на фото папы и мамы – они очень красивые оба!

Пока я росла в семье, почему-то на удивление мало чем интересовалась из прошлого родителей, бабушек и дедушек. А когда у меня появились вопросы – на них уже не у кого было получить ответы…

Мама с папой встретились

И одним из вопросов было: как познакомились папа и мама? Они оба трудились в Чкаловэнерго, но папа жил и работал в центре города, а мама – на далекой окраине, в разных подразделениях, – где пересеклись? Маму к концу жизни, увы, начала подводить память, и она не помнила, а папы уже не было, и я была уверена, что никогда этого не узнаю. Но после того, как мамы не стало, я позвонила по телефону из ее записной книжки в Москву ее старинной приятельнице, Воле Михайловне Долбенко, чтобы сообщить ей грустную весть. И таким образом вновь начала общаться с ее дочерью Олей Долбенко, ныне Невской.

В моем детстве, когда мы жили в одном городе, наши родители между собой очень дружили, а мы с Олей как-то не особенно: она старше на два года, а в таком возрасте это целая пропасть. Но, встретившись через много лет, хотя и виртуально, мы с радостью обнаружили, что очень близки друг другу. Оказалось, что наши взгляды совпадают, что мы обе интересуемся прошлым, да и общие родные города у нас Оренбург и Орск.

У Оли прекрасная память, и она рассказала мне, что мама и Воля учились в одном институте и на одном факультете в Куйбышеве, только Воля на несколько курсов младше, и где-то они пересеклись. Воля была активистка, зампредседателя профкома института. После окончания института в 1950 году она приехала на родину своего мужа в Чкалов, тоже начала работать в Чкаловэнерго. Они встретились с мамой, работавшей там уже четыре года, и очень обрадовались друг другу. Именно Воля, бывшая в одном подразделении с папой, познакомила его со своей бывшей соученицей. Оля написала мне: «Представляешь, в 1952 году они с папой по распределению уехали в Орск. И она, молодец, за короткое время работы в Чкаловэнерго успела познакомить твоих родителей».

Вот такая цепь случайностей привела к созданию нашей семьи. А если посмотреть глубже – то обнаружится еще одна цепь случайностей, приведшая папу в энергетику. В 1941 году, перед самой войной, он, как и мама, окончил школу. Кстати, мои родители оба были очень способными, прекрасно учились и получили аттестаты с золотой каемкой. Эти аттестаты были даже круче нынешней золотой медали: они давали право поступления в любой вуз без экзаменов. Папа был секретарем комсомольской организации школы и успевал учиться в аэроклубе. К началу войны он был почти готовым летчиком. Прямая дорога была ему в летчики.

Вспоминаю фильм «В бой идут одни старики», сцену, когда механик эскадрильи говорит молодому летчику: «Ты у меня пятый…» И каждый раз думаю о папе. Шансы выжить на войне у летчика или стрелка были невелики…

Но папу, как высокообразованного по тем временам юношу, отправили на курсы авиамехаников по электрооборудованию. Профессия более сложная, квалифицированная и гораздо более безопасная. Так папа и прошел всю войну авиамехаником по электрооборудованию в полку дальней бомбардировочной авиации. В 1948 году, побывав с полком еще и в Корее, демобилизовался и вернулся гвардии старшиной с наградами. Устроился в родном городе по полученной на войне специальности электрика в Чкаловэнерго – сначала монтером, потом вырос до диспетчера. Вот так и пересеклись жизненные пути моих родителей. И вся их судьба оказалась связана с энергетикой.

Тут самое время вернуться к моему самому первому воспоминанию – о комнате в коммунальной квартире. Ее, кстати, в доме на Кирова, в самом центре города, дали именно маме как начальнику лаборатории. Впоследствии папа по образованию маму догнал, по карьере обошел, но в начале семейной жизни расклад был такой.

В коммуналке на Кирова мы прожили три года. А следующее мое воспоминание – я завернута в одеяло, на руках у мамы или папы, и мы в машине едем куда-то. А ехали в новый дом, построенный Чкаловэнерго для своих сотрудников, в двухкомнатную квартиру, которую дали, по-моему, уже папе, на улицу Аксакова, д. 3. Мама к тому времени уже перешла на работу в управление, расположенное в городе. Сейчас это практически городской центр, одно из производственных зданий Оренбургэнерго. А в 1955 году тут была отдаленная окраина. Два двухэтажных дома, по одному подъезду, в каждом шесть квартир. Как рассказывала мама, дома были построены на месте татарского кладбища. Некоторые сотрудники управления отказывались получать здесь новые квартиры, потому что на этом кладбище у них были похоронены родные. А мы, дети, ходили на место захоронения, в нескольких десятках метров от наших домов, и иногда находили в земле кости и черепа. Никаких следов надгробий, могил уже не было, а кости иногда попадались.

Два дома были объединены общим двором с деревянной горкой, зимой ее заливали водой, и получалась прекрасная каталка. Отлично помню, как мы с девчонками и мальчишками съезжали с нее на фанерках. Около подъездов были лавочки, и у меня есть фотография, где я лет пяти сижу на этой лавочке со «Сказкой о глупом мышонке» Маршака. В том возрасте я уже умела читать сама, и чтение на всю жизнь осталось любимым занятием.

Папина мама, бабушка Маша, человек с тяжелым характером и в целом с негативным настроем, имевшая с моей мамой не лучшие отношения, по многим вопросам сильно расходилась с ней во мнениях. Например, бабушка считала, что главное – это район, и с дедушкой они жили в переулке Почтовом, в комнате с печкой, топившейся углем, без удобств, зато в центре города. До Аксакова мы тоже жили хоть и в коммуналке, но в центре, а после переезда оказались, по мнению бабушки, где-то на краю географии. Но мама считала, что главное – квартира. В нашей новенькой двухкомнатной у меня была отдельная комната. Родители могли заниматься своими делами, принимать гостей и не мешать ребенку спать. Мама не раз рассказывала, как, бывало, раздавался стук в дверь, она спрашивала: «Кто там?» – и слышала голос бабушки: «Ну кто, кроме нас, придет к вам в такую глушь?» Скандалов между мамой и родителями папы не было, разумеется, но теплоты в отношениях тоже. Может быть, поэтому и у меня не велось душевных разговоров с бабушкой и дедушкой, не тянуло расспрашивать о прошлом?

Мама с папой работали, и у меня сначала была няня. Я ее почти не помню, но родителям она обходилась недешево. По рассказам мамы, они покупали на базаре сливочное масло за какие-то большие деньги – только для няни, сами не ели.

Я крайняя справа в нижнем ряду

Позже вижу себя уже в детском саду. Там была воспитательница Алла Борисовна, с косой, красиво уложенной короной, девочек не помню, только мальчишек. Наверное, я с ними дружила… Во всяком случае, маме я заявила, что «женюсь на Вову Мержиевского» – вот, даже фамилия запомнилась. Были еще два мальчика-близнеца, но рейтинг их был определенно ниже рейтинга Вовы! Бывало, увы, заставляли доедать невкусную еду: все дети легли спать после обеда, а я сижу за столом и безнадежно что-то дожевываю… Хотя с едой в своей жизни я мало конфликтовала, прямо скажем.

В садик меня водила соседка заодно со своими детьми: родители шли на работу позже, не уверена, что всегда, но, видимо, часто. И однажды мне очень не хотелось идти с ней, и уж не помню, какой хитростью, но я уговорила ее оставить меня во дворе. Наверное, сказала, что меня папа отведет. И вот через какое-то время вышел папа – он ездил на работу на велосипеде – и увидел меня… И похоже, не слишком обрадовался, видимо, опаздывал, но посадил меня на руль и повез в садик. Зато уж как я была довольна: цель достигнута, в садик меня отвез папа!

В 1957 году у меня появился брат Лева – мама ездила его рожать в Куйбышев, к своим родителям. И не могу сказать, что я ощутила какие-то особенные изменения в своей жизни… Но нас в семье стало четверо.

Я росла, мир мой расширялся, в нем, кроме мамы, папы и брата, были папины родители, баба Маша и деда Муля, и многочисленные родственники.

О родственниках в Оренбурге

В Оренбурге (Чкалов переименовали только в 1957 году, но я уж буду называть его Оренбургом) мама окунулась в атмосферу большой семьи. Папина мама, бабушка Маша, была из семьи Шер: их было семь братьев и сестер, в войну погиб старший Матвей. Три из пяти сестер Шер жили с семьями в Оренбурге: это Нахмансоны, Казаки и Роговые.

Семья Нахмансон. Старшая сестра Шер – моя бабушка Маша – вышла замуж за Самуила Яковлевича Нахмансона. У них было три сына. Старший Шеля и младший Лева ушли на войну, не успев создать семьи, и не вернулись с нее. Средний сын Борис – это мой папа. Таким образом, семейство это составляли баба Маша, деда Муля, мама, папа и мы с братом Левой.

Семья Казаков-Шейниных. Это вторая сестра Шер – Рахиль и ее муж Яков Моисеевич Казак; их дочь Миля, вышедшая замуж за Наума Шейнина, и их двое детей – Галя и Саша. Миля приходилась моему папе двоюродной сестрой по бабушке.

Семья Роговых. Третья сестра Шер – Софья Шер вышла замуж за Григория Евсеевича Рогового. Их единственный сын Юлий был военным, жил в Баку, и двое его детей, Боря и Дима, только иногда приезжали в Оренбург к бабушке.

Получается, что кровное родство через бабушку Машу мы имели со всеми представителями рода Шер, а родство через брак связывало нас с родом Казаков, в котором было огромное количество детей, создавших очень разветвленную семейную сеть по всей стране. Один из братьев Казаков, Яков, был мужем бабушкиной сестры Рахили. А другой брат, Давид Казак, был женат на Софье, в девичестве Дрецкиной. И мы с детства знали, что мой дедушка Самуил Яковлевич Нахмансон – двоюродный брат Софьи Казак. Вот просто факт, без деталей и подробностей. И даже саму фамилию Дрецкин я узнала только через много лет. У Давида и Софьи Казаков было двое детей – Дина и Соломон, которые приходились моему папе троюродными братом и сестрой, но уже через дедушку. Благодаря им к нашей родне добавились еще две семьи – Лосины и Казаки, близкие не столько по родству, сколько по духу.

Семья Лосиных. Дина вышла замуж за Ефима (Фиму) Лосина, у них родились Нина и Боря.

Семья Казак. Соломон женился на Клаве, и у них было двое детей – Соня и Саша.

Сзади Дина Лосина с мужем Фимой, впереди моя мама Софья Нахмансон и Миля Шейнина

В каждой большой семье среди большого количества родных бывают люди, к которым тянутся все, которые являются ее центром, их все знают, они всех знают и фактически оказываются хранителями родственных связей.

В старшем поколении Шеров таким центром была Соня Роговая, красавица, прекрасный парикмахер, клиентуру которой составляли жены всей оренбургской верхушки, в том числе партийной. После войны в Оренбурге функционировал самодеятельный, но очень хороший и известный еврейский театр, в котором тетя Соня была ведущей актрисой. Но главное – она была замечательным человеком и благодетелем для всех своих родных. Все братья и сестры Шер, их дети и внуки обращались к ней за помощью и советом в любых трудных жизненных ситуациях. И кстати, муж ее, дядя Гриша, был шутник, весельчак и тоже любимец всех родных.

Во втором поколении, детей семьи Шер, семейным центром стала тетя Миля Шейнина, великолепный врач-эндокринолог, душевная, умная, остроумная, добрая, щедрая… Не было среди родных человека, который бы не обращался к ней с проблемами здоровья. В нашей семье Нахмансон она по очереди спасала всех: решала серьезные проблемы с сердцем у мамы, вовремя заметила и исправила возрастные проблемы у моего брата Левы, организовала мне операцию по удалению гланд у лучшего врача Оренбурга… А каким умницей и острословом был ее муж Наум Шейнин, Нотик, преподаватель сельскохозяйственного института, кандидат наук и завкафедрой начертательной геометрии!

Другим центром семьи была Дина Лосина, дочь Давида Казака. Она была врачом санэпидстанции; муж, Фима Лосин, на семь лет ее младше, работал шофером, таксистом. Это была чудесная, любящая пара! Миля и Дина, двоюродные сестры, дочери родных братьев Казаков, очень дружили между собой и были любимицами всех родных.

Соломон Казак, дядя Моня, единственный из всей нашей еврейской семьи был женат на русской женщине: тетя Клава была добрейшая душа, воплощение спокойствия и терпения. А терпения ей требовалось много: дядя Моня был большим умницей, но характер имел непростой, был непредсказуемым, чудаковатым, взрывным и капризным. И только тетя Клава могла спокойно выносить его фокусы и гасить возникающие конфликты. Соломон и Клава Казаки были энергетиками, как и мои родители.

Таким образом, эти четыре семейства – Нахмансонов, Шейниных, Лосиных и Казаков – составляли наш ближайший родственный круг. Особенно нас сближало то, что в каждой из четырех семей были старшие дочери: Женя (я), Галя, Нина и Соня, все почти ровесницы, – и младшие братья: Лева, Саша, Дима и Саша, – и тоже ровесники! Мы и росли вместе: у нас тоже встречались, но чаще ездили в гости к Лосиным, у которых был свой дом с отличным двором. Праздники отмечали у Шейниных, которые собирали огромные компании родных и друзей – и детей, и взрослых.

Три пары братьев и сестер: Женя и Лева Нахмансоны, Галя и Саша Шейнины, Нина и Дима Лосины

И вот так наше поколение, четыре старшие сестры и четыре младших брата, связанные сложным родством, дружило с детства, дружит и любит друг друга до сих пор. Наших родителей сегодня никого нет в живых – последней совсем недавно умерла в 92 года тетя Клава Казак. Расскажу немного, как сложилась судьба нас восьмерых – ровесников, родных и друзей. Все мы получили высшее образование, некоторые еще и степени и звания, у всех нас есть семьи, дети и внуки (подробно писать о следующем поколении не буду, и так уже много имен, фамилий, родственных связей, – пусть молодые, наши дети и внуки, продолжат нашу историю сами).

К сожалению, несколько лет назад умерла Нина Лосина, по мужу Мишенина, бывшая стоматологом, это было большое горе для всех нас. Ее брат Боря Лосин живет в Санкт-Петербурге, доктор педагогических наук, работает в институте Лесгафта.

Галя и Саша Шейнины так и живут в Оренбурге. Галя продолжила врачебную династию следом за мамой Милей Григорьевной, она кандидат наук, замечательный врач, работает до сих пор. Саша занимается бизнесом. Еще он добровольно взял на себя заботу обо всех семейных могилах в Оренбурге, он у нас тоже центр семьи.

Соня Казак, по мужу Бажина, окончила Институт стали и сплавов в Москве, стала энергетиком, пойдя по стопам родителей. Их семья сначала переехала из Оренбурга в Орск и из Орска вернулась опять в Оренбург, Соня сейчас на пенсии, занимается внуками. Ее брат Саша Казак живет в Москве, доктор наук, возглавляет научный институт «Газпрома». Талантом и характером он пошел в отца, Соломона Казака.

Я, Женя Нахмансон, Демидова по мужу, окончила матмех УрГУ, многие годы работала программистом, сейчас на пенсии, живу в Израиле и занимаюсь генеалогией. Пожалуй, я нынешний информационный центр семьи. Мой брат Лева Нахмансон – кандидат математических наук, живет в Америке, работает в Microsoft.

У нас на восьмерых – 18 детей и не поддающееся подсчету количество внуков.

А тогда, в конце 1950-х годов, семьи Шейниных, Лосиных, Казак, Нахмансон, Роговых – это был наш круг общения в Оренбурге. Мама рассказывала, как ей было трудно осваиваться в этом родственном клане. Родные все праздники встречали вместе, бесконечно ходили друг к другу в гости, на дни рождения и просто так. Кроме того, были еще бабушкины братья и сестры, жившие в Ташкенте, Павлодаре, и со всеми шло интенсивное общение, переписка, приезды в гости… Папа был очень родственным, очень любил своих тетей, дядей, двоюродных сестер. Мама довольно быстро стала в семье своей и полюбила и Милю и Нотика Шейниных, и Дину с Фимой Лосиных, и Соломона и Клаву Казак, и Роговых, тетю Соню и дядю Гришу! Чудесные, любимые люди моего детства.

Меньше всего мы тогда думали о характере связывавшего нас родства, которое, как уже понятно, было достаточно сложным. Мы просто жили и дружили. Уже потом, через много лет, когда я начала составлять генеалогическое древо семьи, во-первых, всплыла фамилия Дрецкиной – бабушки семьи Казак-Лосиных, двоюродной сестры моего деда, и стало понятно, что я не знаю этой родственной линии. Так эта фамилия и желание узнать подробности обнаруженного родства привели меня к начатым примерно в 2007 году поискам, которые заставили углубиться в историю рода Нахмансон и продолжаются по сей день. История оказалась потрясающей… Но она требует подробного отдельного рассказа.

Наверняка все подробности мог поведать мой дед, многое знала Дина Лосина, наверное, знала ее дочь Нина. Была еще легендарная тетя Гета, Генриэтта Шпрах, потомок семьи Казак, информационный центр семьи, знавшая все обо всех, с которой я никогда не встречалась. Но к тому времени, когда мне это стало интересно, никого их перечисленных людей уже не было в живых, спросить было не у кого… И кто наш с ними общий предок, я узнала через 15 лет после начала своих поисков, сделав по дороге массу семейных открытий.

В 1959 году семья Казак уехала в Орск, по месту работы Соломона Казака, его назначили директором Орской ТЭЦ-3. Через год туда же переехали мы к новому месту работы папы, его назначили главным инженером Восточного предприятия электросетей. Вернее, сначала уехал папа, работал и ждал, пока семье выделят квартиру.

А тем временем я в Оренбурге за месяц до своего семилетия пошла в первый класс, в школу №22, неподалеку от нас. Рядом со школой был дом, в котором получили однокомнатную благоустроенную квартиру бабушка Маша и дедушка Муля Нахмансон. В шесть лет, незадолго до школы, я заболела скарлатиной. Мама и папа работали, Лева, наверное, ходил в детский сад, и меня на какое-то время отправили пожить к бабушке и дедушке, в карантин. Вспоминаю эпизод, который, как мне кажется, очень хорошо характеризует мое тогдашнее отношение к истории семьи и который я сейчас вспоминаю с сожалением. Бабушка и дедушка отлично знали идиш. Но никого из своих троих сыновей не научили этому языку. Кстати, точно так же поступили коммунисты бабушка и дедушка Хайкины: ни мама, ни ее сестра не знали идиш. Видимо, время было такое… Еврейство в семьях было не забыто, конечно, но почти не вспоминалось, не проявлялось и не обозначалось. Так вот, баба Маша и деда Муля переходили на идиш, когда обсуждали что-то, не предназначенное для детских ушей. И я, развитая девочка, написала на листе бумаги: «Прошу не разговаривать при мне на незнакомом языке». Почему развитой девочке не пришло в голову расспросить бабушку и дедушку про их жизнь, поинтересоваться, а что это за незнакомый язык, почему они на нем разговаривают?