Электронная библиотека » Евгения Кретова » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Продавец времени"


  • Текст добавлен: 27 ноября 2023, 18:26


Автор книги: Евгения Кретова


Жанр: Русское фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:
- 100% +
10

Вопреки ожиданиям мары, Лесьяр, как ушел домовой, будто забыл об ее существовании: убрал со стола, накрыл его старой, прожженной в нескольких местах, холщевой тканью. Выйдя во двор, вернулся через пару минут с тремя объемными коробами из березовой коры, и еще несколькими небольшими глиняными ловушками.

В ловушках и коробах кто-то пищал, стрекотал и бил крылышками. Мара с интересом и опаской наблюдала за этими приготовлениями из своего укрытия и гадала, что задумал аптекарь.

Ровным рядком тот расставил несколько склянок. В одну налил несколько капель воды. В другую – растопленный на печи жир. В третью – кусочек мягкого свечного воска.

Сняв с полки одну из банок с золотыми жилами-акхандой, юноша вытянул из крыши толстую соломинку и, отломив кончик, подул внутрь – из отверстия полился тонкий, будто звон комара, свист. После этого, убедившись в чистоте отверстия, аптекарь опустил один конец соломинки внутрь банки. Волшебная жидкость расступилась, образовав что-то наподобие воронки, взобралась по стенкам склянки выше, к узкому горлышку. Лесьяр обхватил губами конец соломинки и легонько дунул – от его дыхания золотая жидкость вздрогнула. Тогда аптекарь втянул немного золотой жидкости в соломинку, заткнул верхнее отверстие пальцем и перенес к подготовленным на столе флакончикам – в каждую выдул по нескольку золотых капель. Не сдержался – покосился на затаившуюся в клетке мару, гордый от своей догадки: раз акханду можно пить, значит, она должна слушаться дыхания.

В воде золотая жидкость застыла смолой, не смешавшись с ней. Вода при этом загустела и будто бы кристаллизовалась. Лесьяр отправил следующую каплю в склянку с жиром – тот мгновенно закипел, запузырился, а когда накипь осела, в стенки посудины оказался впаян мутно-желтый камень. И сколько Лесьяр не пытался его оторвать от стенок, у него ничего не вышло. Когда же он ударил рукоятью ножа по склянке – та вместе с впаянным кристаллом разбилась в мелкий стеклянный песок, помутнела, окончательно перестав отливать золотом.

Аптекарь вздохнул. Положил ладони на стол, опустил голову на грудь в задумчивости. Мягкий золотистый свет, что падал из склянок, подчеркивал его профиль – острый нос с горбинкой, непокорные пряди волос, спадавших на глаза и закрывавших их, решительный и мрачный профиль человека, делающего важный выбор.

Он приоткрыл глиняную ловушку, выдул каплю акханды на сидевшего внутри жука – тот сперва подпрыгнул, будто ужаленный, перевернулся на спинку и какое-то время барахтал тонкими лапками. Место на панцире, куда упала золотая капля изменило свет, скукожилось и стало распадаться, на глазах превращаясь прах. Рана разрасталась, и вот уже от жука не осталось ничего, кроме кучки черного пепла.

Лесьяр молча смотрел на нее. Подумав, он повторил опыт на пленнике из другой ловушки и, наконец, на пойманной птице – все трое погибли мгновенно, мучительно, одинаково обратившись в прах.

Мара решила – сейчас он вспомнит о ней и спросит, что не так, но юноша упорно молчал.

Аптекарь бормотал:

– Если золотая жила живой здоровой плоти коснется, то убивает ее. Почему?

Ведь, когда он собирал ее, он касался ее губами, однако остался жив. Или такое губительное свойство золотых жил – в мире людей? Много вопросов, на которые могла бы ответить плененная мара. Аптекарь перевел на нее тяжелый взгляд, заметил, как та жадно наблюдает за ним.

«Может, много для такой мелюзги?» – предположил, продолжая рассеянно разглядывать мару.

Та занервничала, отступила от решетки и отвернулась. Холодный и пристальный взгляд аптекаря заставил ее нервничать, ежиться под ним.

– Они прокляты, коснувшись акханды, – бросила мара, не выдержав взгляда аптекаря. Ссутулившись, села спиной к юноше, скрючившись в своей клетке.

– Я тоже касался, но жив, – мрачно отозвался Лесьяр. Мара лишь раздраженно повела плечом в ответ, тряпье, прикрывавшее ее наготу, сползло с тощего предплечья – на серой коже поблескивали еще не зажившие следы от ожогов солью и солнцем, которыми он мучил ее накануне.

Он отвел взгляд. Взял глиняную плоскую ступку, в которой когда-то давно перетирал снадобья, вытер полой рубахи. Плеснув в нее чистой воды, поставил в клетку, рядом с марой. Та не видела, как он все это проделал, а потому дернулась от неожиданности и едва не перевернула угощение. С опаской замерла, принюхиваясь к содержимому чаши. Ее губы потрескались до крови.

Аптекарь, тем временем отошел к столу, вернувшись к работе и не оглядывался на пленницу. Почувствовав ее замешательство, понял – она не видела, что он налил в ступку, а потому сейчас гадает, не хочет ли он ее отравить.

– Это вода… – бросил через плечо. – Просто вода.

Мара уставилась на него с удивлением, осторожно взяла в руки чашку, поднесла к губам. Продолжая смотреть в спину склонившегося над столом Лесьяра, она втянула небольшое количество жидкости в рот, не проглатывая подержала на языке. Прислушалась. И только после этого медленно проглотила. Второй глоток сделала без опаски, наслаждаясь прохладой чистой, колодезной воды.

Оставив на дне несколько капель, она смочила палец и провела по припухшим и воспаленным ранам и даже застонала от облегчения.

Аптекарь обернулся на звук – в его руке поблескивала соломинка с оставшейся золотой жидкостью, предназначенная для последней склянки, с пчелиным воском.

– Спас-сибо, – прошелестела мара, отставляя чашу в сторону. Ее прозрачно-зеленый взгляд скользнул к склянке с воском. Тонкие губы растянулись, неохотно пропустив слова: – Плод живого света… хорошо…

И она кивнула, впервые посмотрев Лесьяру в глаза. «Плод живого света? Воск делают молодые пчелы, – обдумывал услышанное аптекарь. – Воском можно запечатать слово, слить болезнь или дурной глаз… Я растворяю погорскую соль в пчелином воске».

Это могло сработать. Затаив дыхание, юноша опустил в сосуд с воском золотую жидкость.

Та растеклась, повторив изгибы неровного, мутно-желтого кусочка. Но, в отличие от предыдущих опытов, не изменилась сама и не изменила воск – он по-прежнему выглядел самим собой, принимая волшебную жидкость и пропитываясь ею. Аптекарь аккуратно ткнул кусочек воска соломинкой – тот перевернулся на бок, заблестел, словно на него попали солнечные лучи. Лесьяр переставил склянку на печь, в тепло, присел на корточки и стал наблюдать. Воск стал мягче, заискрился. От него потянуло мягким медовым ароматом с диковинными оттенками ванили и ладана. Золотистый свет, шедший из глубин воскового шарика, усилился, тихо заливая дом аптекаря. А аромату ванили и ладана добавился горьковатый и острый запах – полынный. Мгновение, и в склянке оказалось ароматное кремообразное вещество, светящееся изнутри и теплое. Аптекарь снял склянку с теплого камня – вещество внутри никак не изменилось.

– И что же ты теперь? – пробормотал аптекарь и огляделся.

Их с марой взгляды снова встретились: он смотрел с вопросом, она – с трепетом и удивлением. Ее взгляд стал мутным, обращенным мимо Лесьяра, задумчивым. Ее лицо изменилось, потемнело еще больше прежнего. Отпрянув, Мара забилась к дальней стене клетки и запричитала:

– И́ва ахи́м[2]2
  Большое зло.


[Закрыть]
, нет, и́ва ахи́м! – она закрыла голову руками. – Нет!

Лесьяр смотрел на нее с недоумением, пожал плечами:

– Ива ахим… Знать бы еще, что ты лопочешь.

Он подошел к корзинам, открыл ту из них, что стояла с краю, у ножки стола, и свободной рукой за шкирку достал почти издохшего зайца с перебитой лапкой. Бедное животное безвольно повисло в его руках. Лесьяр покосился на мару – та перестала причитать, и теперь округлившимися от любопытства глазами уставилась на животное. Аптекарь усмехнулся – этой твари определенно интересно, что получится, но на себе проверять боится. «Ива ахим», – повторил за ней Лесьяр.

Он поставил склянку со снадобьем на угол стола. Положив животное на стол, внимательно осмотрел лапу, почти сразу нашел место перелома – кости острыми краями прорвали кожу. Аккуратно расчислив от шерсти рану, промыл ее теплой водой. Глиняной лопаткой достал со дна склянки только что приготовленное снадобье и, чуть его втирая, смазал место перелома – посиневшая кожа побледнела, приобрела здоровый вид, а запекшаяся кровь в месте разрыва тканей будто ожила, зашипела и запенилась, он раны пошел едкий пар, как из кузницы, с примесью металла и горячей полыни. На глазах аптекаря кровь будто потекла вспять, а поврежденная кожа на лапке – затягивалась стремительно и бесследно. Мгновение – и вот на бледной коже остался виден лишь синеватый, припухший след. Еще мгновение – исчез и он.

– Вот тебе и «ива ахим»… Чудеса… – выдохнул аптекарь, склонившись над животным. Он едва успел перехватить его – заяц в одно мгновение подскочил и собрался бежать. Повиснув на руке юноши, он барабанил передними лапками, пыхтел и неистово вращал глазами-бусинками. – Погоди, дружище, дай-ка тебя рассмотреть хоть!

Лесьяр еще раз прощупал ту лапку, которую только что лечил – только выстриженная и волглая шерсть говорила о том, что на ней были какие-то повреждения. Заяц дергал трепетным розовым носом и пытался вырваться. Аптекарь не отпускал его, осматривая. Отправив назад в корзину, ловко закрыл на замок и спустил на пол, придавив сверху парой поленьев для верности.

– Посиди-ка, дружок, мне за тобой присмотреть надо.

Он, наконец, перевел взгляд на присмиревшую мару, посмотрел победно. Та уже успокоилась, снисходительно хмыкнула.

– Думаешь, нашел все ответы?

Лесьяр усмехнулся:

– Думаю, нашел. – подбоченясь, он осматривал стол. – Думаю, что хорошим получится снадобье, на росной воде заведенное. Малюта как раз ее сейчас добывает. Она сильная, самая сильная из всех… И ее коснулось солнце, что хорошо.

Мара не стала спорить. Откровенно говоря, она была уверена, что аптекарь не соберет акханду, но он собрал. Более того, он пронес ее в мир людей, и его рецепт смог сохранить ее свойства. А – как знать – может быть и открыть новые. Одно было совершенно ясно – в ее помощи аптекарь не нуждается, а значит, рассчитывать на милосердие и свободу не приходилось.

11

Малюта шел неторопливо – до вечерней росы еще большой день, а дорога не слишком-то и дальняя: до поворота, в рощицу, на развилке свернуть влево, к ручью, перебраться на другой берег по камням и крупной гальке, не забыв про заветные слова – а там и до росной поляны на краю земли рукой подать.

На краю земли – это потому что дальше начинались земли, которые стерегла Яга. Темный лес щетинился и скалился зелеными огоньками пустынных домов и заброшенных нор. В том лесу почти не селились – больно Яга на старости лет крута нравом стала, да подслеповата – нет-нет, да нечисть могильную проспит. Та на деревни нападет, скот потаскает, колодцы отравит. Или еще какое лиходейство совершит. Оттого и отгородились от нее ручьем заветным.

Лесьяр тоже не спал – обереги поставил, Малюта сейчас шел, куда не глянет, везде замечает особые приметки хозяина: вот знак тайный на стволе выжжен, вот ветка особо надломлена, вот поперек дороги соль погорская рассыпана в заранее пробитую канавку, да сверху и присыпана – людскому глазу не видать, а мары да прочий подземный люд уже не пройдет.

И так весело в груди домового становилось, так легко, словно по дому он шел. Ведь метки-то эти его хозяином проставлены, а значит, никакому иному народцу здесь не пройти. Только для него, Малюты, тропка эта ведома и безопасна.

Он миновал развилку, свернул налево и почти сбежал с пригорка к ручью. Желтоватая вода лилась по камням, шелестела о высокий, поросший мхом берег. Гладкие, будто пеньки, камни пересекали ручей наискосок и чуть не доходили до противоположного берега – Лесьяр делал большой шаг, Малюте же всякий раз приходилось прыгать.

Поправив туесок с едой, водой и склянками для росных вод, он ступил на ближайший к берегу камень.

– Водица-рожени́ца до света проводница, до тьмы распогоди́ца, на лихо отворо́тица, – он сделал еще несколько шагов, и, замерев посередине ручья, на самом неприметном камне, укрытом водой, пробормотал: – открой путь…

Камни засветились, будто подсвеченные изнутри. От центра каждого из них спиралью расходились круги по замеревшему ручью. На берегу, к которому шел домовой, загорелись золотые огни-маячки, приглашая на сушу. Малюта, улыбаясь, направился к берегу.

Ступив на него, достал из-за пазухи плоский камень, бросил под ноги со словами:

– Светом путь дорожи.

От путевого камня в обе стороны, словно рукава, потянулись лучики, обогнули полянку, круглую и ровную, упиравшуюся одним краем в речку, другим – в темный неприветливый лес, да сомкнулись у сторожевого камня, оставленного Лесьяром и запечатанного заветным словом.

Солнце стояло высоко, а потому у него еще оставалось время отдохнуть с дороги да приготовиться к неспешной ночной работе. Устроившись под березой, он скинул с плеч кафтан, расстелил его на траве изнанкой вверх, бросил поверх него шапку. Ловко снял сапоги и приладил под деревом. И прям как был, в штанах и рубахе, полез в воду.

Тихая заводь обняла его щуплое тело, погладила натруженные плечи. Малюта, зажмурившись, нырнул под воду и там уже распахнул глаза – подводный мир сразу преобразился, дно отодвинулось, желтоватая вода расступилась. В солнечных бликах, отраженных на дне, играла рыбья мелюзга, стелилась ковром трава. Поблескивала мелкая галька.

Подводный народец не водился в этих водах – больно мелкая речушка. Ни жилья не построить, ни рыбы напустить. Разве что иногда забредали в них какие пришлые русалки или водяные. Вот и сейчас Малюта заметил, как из тины за ним следят два внимательных глаза – махнул рукой неизвестному знакомцу да отправился на берег, вынырнул в людской мир, наложив обережный знак – ломаный сварожий крест, чтобы нежить не последовала за ним. Над поляной зацвело огненное кольцо. Легло на траву.

Выбравшись на берег, рухнул в траву. Раскинул руки по сторонам и, широко улыбаясь, уставился в небо – по нему медленно ползли серебристо-розовые закатные облака. Так, глядя на них, домовой и задремал.

Он проснулся от того, что упал в воду. Вернее, ему это показалось – с головы до ног окунулся во что-то мокрое и ледяное. Будто ушат ледяной воды на него, спящего, вылили. Но когда очнулся и резко сел, оказался сух.

А на небе уже вовсю разливался красным золотом закат, чернил стволы, прятал в свои погреба краски.

– Проспал! Вот итить твою растудыть, проспал! – домовой схватился за голову.

Лесьяр велел собрать живицу, которой ночь еще не коснулась, а где ее теперь найдешь, если ночь вовсю расстилала свои покровы. Малюта вскочил на ноги, торопливо напялил сапоги и кафтан, не застёгиваясь, подпоясался, сунув за пояс и шапку. Встал, подбоченясь. Сон, выпустивший его так резко, трогал кончики жестких волос, серебрил мысли. Малюта проморгался.

– Че делать-то? – рассеянно бормотал. Выскочив на поляну, заметил, как один из последних солнечных лучей скользит по ней, едва касаясь верхушек высокой травы. Багряные блики играли на крыльях пчел, также собиравшихся на ночлег. Малюта побежал на противоположную сторону поляны, к еще окрашенным закатом соснам, на ходу доставая из котомки склянку для сбора живицы. Подлетев к стволу, привстал на цыпочки, чтобы оказаться выше – там, где ночь еще не коснулась сочащейся через трещины в коре смолы.

«Лесьяр пришибет же, – застонал: он успел собрать всего половину склянки, когда ночь окончательно накрыла круглую поляну плотным покровом, и ему пришлось спрятать собранную живицу в котомку и обложить кусками погорской соли дабы не подпустить тьму к собранному снадобью. Малюта с тоской посмотрел на другие деревья – сейчас самый сезон, мог собрать бы даже не на одну ярмарку, а теперь…

«Может, задержаться еще на денек, да собрать жициву завтра вечером? – подумал, но тут же отбросил эту мысль: росная вода испортится. Значит, придется возвращаться и быть выпоротым.

Малюта вздохнул. Присев на горячую еще от дневного жара траву, поджал ноги и почесал переносицу: как он так опростоволосился, сам понять не мог. Уж не околдовал кто? Он вспомнил глаза в тине, повернулся к ручью: на камнях сидела, улыбаясь Малюте, болотница, вычесывала отломленной веточкой из волос тину и зазевавшуюся рыбешку.

Домовой замер, бросил быстрый взгляд на охранные печати, оставленные Лесьяром: ярилина метка на первой от кромки воды сосне горела ярче солнца, освещая поляну. Болотница при этом, держалась от границы, очерченной Лесьяром, на безопасном расстоянии.

– Потерял что? – ехидно спросила, повела голым плечом.

Домовой, привстав и вытянув шею, нахмурился:

– Ты чего тут делаешь? Отродясь ваших сестер тут не водилось.

– Не водилось – завелось, – водяная жительница засмеялась. Смех болотниц был не такой серебристый и переливчатый, как у русалок, отдавал простудой и осенней прохладой. Только эта была совсем молоденькая, еще с зелеными, живыми глазами. И волосы струились серебристым шелком, рассыпались по плечам, едва прикрывая наготу нежити. – Ты вот здесь тоже не водился… а пришел.

– Я по делу пришел, и моя эта поляна. – пробубнил Малюта, оглядываясь по сторонам с беспокойством: из темноты на него смотрели еще как минимум пять пар глаз.

Болотница снова засмеялась:

– Так ли уж и твоя?

– Моего хозяина…

Болотница снова рассмеялась, перестала вычесывать волосы, бросила ветку в воду – та поплыла, подхваченная течением, вдоль берега.

– Не опостылело прислуживать аптекарю? – спросила. – Не пора ли вернуться домой, к свободному народу?

– Это к тварям, что ли, мертвячьим? Так то не свободные, то гиблые, – он говорил, а сам прикидывал, кто бы мог прятаться в сгустившейся темноте вокруг поляны.

Болотница тихо спустилась в воду, подплыла к середине ручья, к невидимой глазу обычного человека границе, прочерченной волшбой аптекаря. Замерла у срединного камня, посмотрела на домового призывно и ласково:

– Только мы служим самим себе, а ты прислуживаешь человеку. Который тебя ни во что не ставит…

– Который мне жизнь спас, – напомнил Малюта нахмурился: – ты дело говори, по которому пришла. Ведь не с речами этими пожаловала от ближайшего болота?

Болотница поджала губы, вздернула и без того острый подбородок:

– Разговор к тебе есть.

– Так говори.

– Так то не у меня.

Малюта подпоясался крепче, нахлобучил шапку:

– Так зови.

Тьма вокруг поляны зашевелилась, заблестела зелеными гнилушечными огнями. Сердце Малюты упало – поляну окружили кладбищенские мары, больше десятка, вся семья – старые, с иссохшей до черноты кожей, и молодые, зубастые, с иссиня-черными волосами. Та, что постарше, почти седая и дряхлая, подошла к самой границе очерченного круга. Положила трехпалую ладонь на невидимую стену света, оставив золотой отпечаток парящим в воздухе.

– Без зла в душе пришла, – проговорила хрипло. – С дарами… – Она кивнула, и мары достали склянки, доверху наполненные живицей. Малюта встрепенулся, в панике схватился за котомку, заглянул внутрь – в суете он и не заметил, что из нее исчезли почти все заготовленные Лесьяром склянки. Старая мара кивнула, подтверждая его догадку. – За сестру просим. У хозяина твоего томится наша Кхара́на, в неволе. Без воды и пищи. Помоги освободить ее.

Малюта, как завороженный, смотрел на мар. Он был одного с ними роста и племени, понимал их странный, гортанный говор и знал исконную, непобедимую силу, которой они владели. И от которой он, как и многие его соплеменники, отказался добровольно, решив связать свою жизнь с живыми.

– Как?

Старая мара пошамкала потрескавшимися губами:

– Проведи в его дом…

Малюта отчаянно запротестовал, замахал руками, закрыв уши ладонями, схватился за живот и затопал ногами – чтобы не видеть и не слышать преступных речей мар.

– Это для вас предательство – мать родная, а для меня дом Лесьяра – мой дом.

– Твой дом, говоришь? А сам готов наказание принять за ослушание и слабость, – мара кивнула на стоящие на световой границе склянки с живицей.

– Это мое дело! – Малюта закричал. – Не могу я ее отпустить. Не могу, не просите!

Старая мара разочарованно кивнула, острые плечи опустились. Она была такого же роста, что и домовой, такая же нескладная и худая, с лохматой нечесаной головой, а сейчас стала похожа на.

– Одна кровь у нас, – напомнила. – Веками одним народом жили, да только развели нас реки судьбы по разные берега, вы, домовые с живыми остались, нам, марам, оставив заботиться об усопших. Прошу облегчить страдания сестры нашей. А если не получится, избавить ее от них… – она посмотрела пронзительно и остро, добавив шепотом: – Ты знаешь, как.

И в следующее мгновение они отступили, смешавшись с тьмой. Малюта остался один, даже болотница куда-то запропастилась, может, уплыла, может, притаилась у брода. Только сверкали в остатках солнечных бликов от яриловой печати склянки, доверху наполненные живицей.

Малюта думал лишь мгновение, бросился к собранному снадобью и покидал в мешок, к погорской соли, авось Лесьяр не разгадает, кто собрал ее и исполнил его поручение. Вернее, его часть – Малюте предстояло еще на заре набрать росных вод, но с этим-то уж он не оплошает.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации