Текст книги "Изменить одиночеству (сборник)"

Спасательница

Аля тупая. Она слышит это так часто, с детского сада, что не считает оскорблением. Это просто ее отличительная черта. Вот этот человек – в очках, этот – толстый. Маша хорошо поет. А она, Аля, – тупая.

Когда она выросла, то сформулировала для себя, что с ней не так на самом деле. Она не то, чтобы не могла ничего понять, она не успевает из-за страха, что не получится. Что-то всегда стоит между ее мозгом и любым знанием. Если знание как-то пробивается – путем мгновенного озарения или долгой зубрежки, то оно где-то так глубоко прячется, что память не может его отыскать. В нужный момент никогда. И во время мучительных попыток Али ответить на какой-то вопрос все вокруг потешаются, как на выступлении клоуна. Аля не против. Ничего нет плохого в смехе, веселье и шутках. Люди, которые обычно окружают Алю, вообще не знают, как бывает плохо. Да, есть у Али знание, которого нет у других. Это ее тайна.

Аля закончила школу. Ей ставили тройки, чтобы поскорее избавиться. Затем устраивалась на короткое время в ближайшие магазины – ученицей, помощницей продавца, – но выгоняли после испытательного срока. Потом повезло: взяли уборщицей в прачечную. Там к Але относились хорошо, убирать ее мать научила с раннего детства. А главное преимущество этой работы было в том, что прачечная круглосуточная. Аля могла оставаться там на ночь, хотя для уборщицы этого и не требовалось.

Как-то на рассвете Аля вышла из прачечной, перешла дорогу к своему дому и остановилась на черной полосе тротуара рядом с грязно-белым тающим газоном. Ее разбудил голод, она шла домой поесть. А ноги отказывались туда идти. Но больше им ходить некуда. Или домой, или обратно в прачечную. Аля стояла одна, не было ни людей, ни вопросов, ни ответов, которые играют в свои прятки. Не было никаких знаний, только очевидность своей страшной ненужности. И вдруг по рыхлому сугробу к островку липкой грязи пробралась собака, тощая как скелет. Она отрыла лапой какой-то ужасный черный комок, похожий на гнилую тряпку, и стала старательно его жевать. Але показалось, что она тяжело вздыхает от слабости и отвращения. И в тот момент у Али появилось новое знание. Она его сформулировала четко и без обычного страха, неуверенности.

– Есть кто-то, кому хуже, чем мне, – уверенно сказала Аля.

Так началась ее новая жизнь.

Аля позвала собаку:

– Эй, песа, пошли со мной.

Собака подняла голову, посмотрела внимательно, ясно и поплелась за Алей. Они дошли до подъезда, Аля шепнула «жди», вошла в дом. Сапоги сняла на площадке у квартиры. Дверь открыла очень тихо, прошла на цыпочках в кухню. Взяла из хлебницы кусок хлеба в нарезке. В холодильнике одну котлету. И нащупала в вазочке на буфете два засохших пряника в глазури. Сглотнула слюну, посмотрев на коробку с яйцами, кусок ветчины, пакет с сосисками и сковородку с тушеным мясом. Это еда для отчима. Если она возьмет, он заметит. Каждый кусок, съеденный Алей, в доме считают, провожают взглядом каждый глоток.

Она вышла на улицу. Свистнула собаке, они ушли в глухой угол двора. И там Аля скормила новой подруге всю свою добычу. Собака ела скромно, благодарно, удивленно. Поднимала на Алю глаза, полные преданности и любви. И Але было хорошо, как никогда. Она сама уже не хотела есть. Но что делать дальше? Она не может привести собаку домой. Их там убьют обеих.

Аля села на поваленное дерево, сняла с головы шарф, постелила рядом на землю. Собака послушно легла. Аля прижала ее к своим ногам, у них обеих слипались глаза.

– Девочка, проснись, – разбудил ее незнакомый приятный женский голос.

Было уже совсем светло. Рядом с Алей стояла хорошо одетая девушка. Ее очень интересовало: кто они, откуда собака, почему они спят на улице. Аля, как могла, объяснила. Девушка достала мобильный телефон, стала звонить. Дальше события развивались быстро, как в кино. Аля по тупости ничего не могла понять из объяснений. Звучали совершенно незнакомые слова. Передержка, сайт, обследования, клиники, сканы документов, сборы пожертвований. К собаке подошел парень с ошейником и поводком. Надел на нее и потянул за собой. Собака заскулила и спряталась за Алю. Аля схватила ее и закричала: «Не отдам! Вы ее убьете». И тогда красивая нарядная девушка ей все объяснила. Собаку везут спасать, лечить, пристраивать в добрые руки.

– Ты будешь ее опекуном. Если у тебя есть компьютер, скажу тебе, как найти ее тему. Там будут ее фотографии, наши отчеты, ты сможешь ее навещать. Можешь дать ей имя. Как мы ее назовем?

– Альма, – шепнула Аля. – Как меня.

– А меня зовут Таней, – представилась девушка. – Я из этого дома. Квартира сорок семь. Запишу свой мобильный. Не потеряемся. До встречи.

Домой Аля пришла потрясенная и одержимая одной мыслью: надо пробиться в этот их мир. Нужно обязательно найти там Альму. Нужно скрыть от этих удивительных людей тот факт, что она сама неумелая и тупая. Только бы ее приняли, только бы не прогнали. Она землю будет грызть, чтобы стать полезной.

У Али в ее закутке, отделенном перегородкой от прихожей, был старый компьютер. Этого потребовала от матери школьная классная руководительница. Для Али компьютер был темный лес. Максимум, что она выжимала из него, были дата, время и прогноз погоды. Но этим утром на нее нашло какое-то озарение. Она легко нашла сайт помощи бездомным животным и даже сумела зарегистрироваться. А через час обнаружила и тему Альмы. И даже собственную фотографию: она прижимает собаку к себе, не хочет отдавать. И слова там такие написаны необыкновенные. «Девушка Аля ночью нашла эту собаку, накормила своим завтраком и спала с ней на улице, потому что им вместе некуда было идти. Такое доброе сердце встретилось нашей Альмочке». Потом снимки собаки уже из клиники, из какого-то уютного чистого дома. И радостные комментарии, в которых Алю хвалили и благодарили совершенно незнакомые люди.

С Алей случилось чудо, и она, конечно, не знала, что это закономерность. В атмосфере восхищения, добрых пожеланий, признания и дружбы она перестала быть тупой. Она познакомилась с активными, сильными, неутомимыми людьми, которые знали все о спасении животных, и она легко усваивала их информацию, перенимала их опыт. Она стала членом большого содружества. Аля даже заняла в нем особое место. Она умела находить самых несчастных, забитых, боязливых собак и кошек, и они сами шли к ее рукам. Она до клиники и без врачей умела находить источник боли и оказывать нужную первую помощь.

Аля очень изменилась, ее даже соседи не всегда узнавали. Из ее подъезда теперь выходила уверенная и позитивная девушка, современно и уместно одетая. Ее только звали по-прежнему Аля. Соседка Таня, которая нашла той ночью их с Альмой, как-то сказала:

– Аля, у меня есть очень приличные вещи, которые мне не нужны. Стремительно худею по плану. За два месяца уже перескочила с сорок восьмого в сорок четвертый. А у тебя, мне кажется, именно сорок восьмой. Пошли ко мне, заберешь. Почти не ношенные вещи.

Другая подруга по зоозащите оказалась парикмахером. Она сделала Але модную и удобную в обращении стрижку. Волосы хорошо лежали после любых передряг: погони за убегающими собаками, поисками кошек в подвалах, драк с их обидчиками.

Все вдруг увидели, что у Али приятное доброе лицо, ясные, искренние глаза. На плотной ладной фигуре хорошо сидели узкие джинсы-стрейч, кожаная короткая куртка. Алю уважали за самоотверженность и смелость, за бескорыстность и честность. Никто над нею больше не смеялся, Аля забыла, когда ее в последний раз называли тупой.

А когда вспомнила, то обнаружила, что она утратила свое безразличие, спасительную толстокожесть. Случилось это в такой ситуации. Аля с новой подругой зоозащитницей Светой притащили собаку с перебитым позвоночником в клинику. После рентгена хирург объяснял им, какие повреждения и какой у него план операции. Он произносил незнакомые Але термины, она напряженно слушала, потому что обязательно должна была понять, что он собирается делать. Аля уже знала, что не все ветеринары одинаковые. Она переспрашивала, уточняла по несколько раз. Света крутилась, дергалась, она устала и хотела есть. Когда они вышли и сели в ее машину, Света сердито выдохнула:

– Ну ты прямо тупая какая-то. Десять раз у него все спросила.

– Зато я теперь все поняла. Буду знать, как выхаживать, скажу передержке, – спокойно ответила Аля.

Света ее высадила у дома, ничего не заметив. Аля пошла к подъезду, как слепая, по памяти, так выжигала обида ей глаза. Не на Свету обида. На всю свою поганую жизнь. В подъезде она бессильно уткнулась горящим лбом в стену. Тупая. А вы все острые. А если бы всех вас, таких умных и продвинутых, с пяти лет колотили головой о пол и стены, били ногами – хорошо бы вы сейчас соображали? Водили бы так легко свои тачки? Хватали бы на лету подробности операции?

Она вошла в квартиру, наткнулась на подозрительный взгляд отчима:

– Все шляешься? Наряжаться стала. Губы накрасила. Проституткой подрабатываешь? Или воруешь?

Он был пьян и не продолжил свою обличительную речь, ввалился в туалет. Аля вошла в свой закуток, посмотрела в маленькое зеркало. Она никогда не красит губы. Это была кровь: Аля прокусила губы от боли и обиды.

Тем вечером Аля не испытывала голода, хотя за весь день не успела проглотить ни крошки. Даже не так: ее тошнило, как от переедания. Она была по горло сыта, до отвращения. Это ее память проснулась, как от удара, и все нашла. Все было на местах, в тех дальних уголках, куда затолкала кусочки несчастья психика, спасающая девочку. У нее оставался один шанс на выживание – стать опять тупой.

Здравствуй, жизнь. Так смеялась над Алей темнота, освещенная ослепительным лучом прозрения. Отправляйся в увлекательное путешествие по собственному прошлому. Только без кожи, без зубов и без голоса. Чтобы ничего не смягчало боль, чтобы ты не грызла стены, чтобы от твоего воя не разрушились дома.

В тот день мама привела нового мужа. Алин папа недавно умер, и мама объяснила четырехлетней дочери, что они не могут жить одни. У мамы с молодости странная и тяжелая болезнь: остеопороз в ужасной стадии. Хрупкие кости. Она может задеть пальцем стену, и палец тут же ломается. Мама постоянно в переломах, работать не может. Отчим Толя был крупным, сильным, сначала казался добродушным. Приехал из провинции в поисках работы и денег. Нашел молодую вдову с ребенком и московской квартирой. Обычная история.

Первый раз он ударил Алю, когда она отломила от свежего батона, лежащего на столе, большой кусок и стала его с удовольствием жевать, разглядывая картинки в книжке. Она очень любила теплый хлеб. Толя бил ее по рукам, по губам, не рассчитывая силы удара. Как будто перед ним не маленький ребенок, а взрослый и опасный враг. Он объяснял, в чем дело. Орал, что люди потом и кровью зарабатывают на хлеб, а приходится кормить нахлебников. Много жестоких, тяжелых слов. Вот тогда и пришел первый спасительный туман, скрывающий от Али ужасный смысл: ей в ее доме пожалели куска хлеба. Мать стояла белая и неподвижная. Вечером она наскоро объяснит дочери, что нужно терпеть. Без Толи они помрут с голоду. Он дает деньги на еду.

Прошло совсем немного времени, и Але стало понятно, что это не самое страшное, то, что ей жалеют еду. Отчим искал любые причины для того, чтобы в чем-нибудь обвинить Алю. Самое безобидное замечание было прелюдией к наказанию. Он бил ее все изощреннее, продолжительнее. И сегодняшняя, взрослая, очнувшаяся Аля понимала: эта скотина так получала свое скотское наслаждение. И то, что произошло однажды, не произойти не могло. Отчим изнасиловал падчерицу в присутствии ее матери. А мать на следующий день кормила дочь вкусным завтраком и велела никому ничего не рассказывать. «Он убьет нас обеих. А так он нас кормит и деньги дает».

– Почему ты меня не спасаешь? – спрашивала Аля. – Что он со мной делает? У меня все болит. Я не могу ходить в туалет.

– Как я могу тебя спасать? – плакала мама. – Если он меня толкнет, я рассыплюсь. И ты с ним останешься одна.

Как-то Алю во дворе остановил сосед, дядя Вася, он работал в полиции. Стал расспрашивать о том, как они живут, как с ней обращается отчим.

– Что это? – показал он на Алин синяк над коленом.

– Упала. Отчим кричит, когда не слушаюсь.

– И все?

– Да. Он приносит нам еду и деньги. Маме нужно много денег на лекарства.

Аля тогда училась в шестом классе. И крах жизни представлялся ей не только в виде мамы, рассыпавшейся на кусочки. Мать уже доступно объяснила ей, что такое позор, как поступают с такими девочками. Детдом или колония для нее, тюрьма для отчима, могила для матери, а квартиру отберут. А у Али уже был этот закуток в прихожей, где она пряталась от злого мира. Она уже отупела настолько, что думала: так живут все. И все это скрывают. После вопросов соседа она сделала один вывод: кричать нельзя. Даже плакать громко нельзя.

К утру очнувшаяся от своей двадцатилетней летаргии Аля разложила на минуты и часы свое черное прошлое. Сказала себе: так не у всех. Так не бывает больше ни с кем. Только со мной. Потому что тупая. И она вступила в новое утро, сбросив спасительный, бессознательный морок, как старую змеиную кожу. Глаза смотрели ясно и беспощадно. Образ врага, спящего в соседней комнате, не смягчали ни его деньги, ни его еда, ни клетчатые комнатные тапки, ни добродушные шуточки под пиво и телевизор.

Они встретились у ванной, и отчим отшатнулся от взгляда обжигающей ненависти, а потом почувствовал толчок сильного плеча. Подвиги по спасению животных не прошли для Али даром. Она стала физически сильнее своего палача. Впрочем, он давно ее не касался, с ее старших классов. У Али была одна пятерка в школе – по физкультуре. Она стала рослой и сильной. Отчим понимал, что она может и ответить, и найти место, куда отнести заявление.

С того утра в маленькой двушке заняли свои позиции две враждующие армии. Каждая ждала своего часа для битвы. Толя больше не разговаривал с Алей, не поучал и даже близко не подходил. Она, не глядя на него, отмечала каждое движение, реагировала даже на вздох приливом ненависти и отвращения. И только мама думала о том, что наконец все утряслось. Что они живут как обычная, тихая семья. Денег на самое необходимое хватало, хотя Толя давно потерял постоянную работу и бегал по случайным заработкам. Зато повысили на работе Алю. Она стала приемщицей в одной из смен, продолжая работать уборщицей в другой. После безмолвного ужина отчим лез на свою грубо сколоченную дубовую стремянку, доставал с антресолей бутылку, сигареты, травку. Это у него был такой бар. Его сокровища, которые он прятал от них с матерью. Аля, проходя мимо, старалась не скрипеть зубами. Впрочем, дел у нее теперь было так много, что она забывала об отчиме, выходя из дома.

Тем утром Аля шла домой после ночной смены. То ли моросил дождь, то ли шел мокрый снег. Под ногами хлюпала грязь, обтекая островки льда. И она едва не поставила ногу на темный комок, заметив его лишь в последний момент. Комок не шевелился, не издавал звуков, но Аля почувствовала, что он живой. Это оказался крошечный, слабенький, еле дышащий котенок. Родился совсем недавно, только открыл глазки. Наверное, «добрая» хозяйка его мамы разбросала по улицам его братьев и сестер.

Аля грела комочек в ладонях, шептала ему ласковые слова. Напряженно думала: что делать? Еще слишком рано звонить на передержки. Да они и не берут без анализов. На клинику у нее сейчас денег нет. Она опытным взглядом рассмотрела котенка и даже понюхала. Он точно родился в квартире. Глазки чистые, запах нормальный. Он здоров, просто ослаб настолько, что никакую дорогу сейчас не вынесет. Он открывает ротик, а звуков не издает. Это решило вопрос. Аля принесла его в квартиру, протерла чистой тряпочкой, смоченной в теплой воде. Свила ему гнездо из большого старого свитера. Нашла старое блюдо, которое можно использовать вместо лотка. Достала непременные запасы волонтера. Гамавит, шприцы, глюкозу и физраствор, сухое молоко для котят. И принялась за дело. И никогда еще ей не было так тепло и уютно в этой квартире. Вот теперь ее закуток стал комнатой, стал домом. Здесь, в лучах ее заботы, согревается, пьет из соски, потягивается и сладко зевает маленький кусочек прекрасной жизни. И никого у него нет, кроме Али, его спасительницы.

Аля провозилась с котенком весь день. Назвала Марсиком. Он на глазах становился все более пушистым, наливался робкой и нежной силой. Сказал свое первое «мяу».

Уходя на следующий день на работу, Аля сказала матери и отчиму:

– У меня там котенок. Не открывайте дверь. Он побудет несколько дней, потом отвезу на передержку.

Ей ответили безразличным молчанием. И она весь рабочий день мечтала о том, что к Марсику дома постепенно привыкнут. Она не могла с ним расстаться.

Все было нормально почти неделю. Никогда Аля так сладко не спала, как в те часы, когда сворачивалась на тахте вокруг кошачьего младенца, как кошка-мама. А как она радостно бежала домой!

Так радостно она прибежала и в тот вечер. Дверь ее закутка была приоткрыта. Она не сразу поняла, в чем дело. А когда включила свет в прихожей, увидела… Она увидела мертвого Марсика. Опустилась на колени, рассмотрела. Его не случайно придавили дверью. Котенок при жизни был привязан веревкой к ножке стола. И вот так его давил и наслаждался его болью этот подонок. Аля завернула Марсика в чистый платок, нашла коробочку для похорон, достала из кладовки лопату. Закопала его на пустыре за домом. Вернулась в квартиру. Мать с отчимом, как всегда, сидели на кухне. Аля вошла туда, выпила залпом стакан холодной воды из-под крана. Потом подошла близко к отчиму и плюнула ему в лицо. Пробежала прихожую и изо всех сил шваркнула входной дверью. Слышала, как там что-то посыпалось и разбилось. Пару дней она отлеживалась у соседки Тани. Потом вернулась домой и стала там жить, как на вокзале, с совершенно незнакомыми людьми. Она даже случайно не произносила ни слова.

В тот день, перед восьмым марта, Алю отпустили с работы пораньше. Она вошла на кухню и поставила на стол бутылку шампанского и торт. Обратилась к матери:

– Премию дали. На праздник. Давайте отметим.

Мать удивленно и обрадованно ахнула. Отчим довольно закряхтел, глядя на бутылку. Аля накрыла на стол. Нашла какую-то еду в холодильнике, разогрела. Разлила шампанское, нарезала и разложила по тарелкам торт. Отчиму – с самой большой розой. Подняла свой бокал и сказала в пространство:

– Ну, с праздничком, мама. За твое здоровье.

Все молча пили и ели. После ужина Аля затеяла уборку в прихожей. Тщательно вымыла пол. А кованую банкетку, перевернутую ножками кверху, передвинула в кухню.

Отчим, допив шампанское, полез на свою стремянку за основными источниками удовольствия. За водкой и травкой. Он был еще совершенно трезв. Но как-то не так встал, что ли. Прочная дубовая стремянка под его ногами вдруг треснула, он попытался удержаться за стены, но ладони соскользнули. И он упал. Не успел даже вскрикнуть, кованая ножка банкетки впилась в его висок. Толя умер мгновенно.

Мать вызвала «Скорую» и полицию. Пришел тот самый дядя Вася. Капитан Василий Егоров, бессменный следователь в районном ОВД. Он не раз уже собирался в отставку, давно пришел пенсионный возраст, но всякий раз что-то случалось. То один преемник запьет, то другого поймают на взятках, и опять нужен Егоров.

Он очень внимательно осмотрел место гибели, всю квартиру. Задавал вопросы. «Кто-то был у вас в гостях?», «Ссоры не было между вами?», «Сколько он выпил?».

Мать рассказала все, как было. Испуганно спросила:

– А почему ты это спрашиваешь, Вася? Ты что, нас подозреваешь в чем-то?

– Так просто положено. Прежде чем вынести решение о несчастном случае, следователь обязан исключить насильственную смерть. И обосновать, приложив заключения экспертизы. Так что я возьму у вас то, что требуется рассмотреть, подумаю. Уточним, что он пил, что ел, как развалилась эта дубовая дура. Стремянка очень крепкая у вас. Не летел ли он с ускорением…

Тело отчима увезли, дядя Вася уехал с пакетом того, что может быть уликами. Аля и мать разошлись по разным комнатам, и каждая всю ночь рассматривала свою темноту. Так прошли длинные праздники с выходными. Аля ушла на работу. А вечером понедельника вошла в кабинет капитана Егорова.

– Лучше я сама все расскажу, дядя Вася, чем ждать, пока вы за мной придете. И не хочу, чтобы мать слышала. Я все рассчитала. Все думают, что я тупая, а у меня получилось. Вот бумажки. Его рост, метры кухни, расстояние, с которого можно было упасть виском на ножку. Перед этим полночи лобзиком подпиливала верхнюю ступеньку стремянки, вы, наверное, видели. Банкетку с железными ножками поставила на таком расстоянии, чтобы он упал на ножки головой. А в его шампанском и торте двадцать ампул вот этого препарата – это наркоз для животных. Мы достаем для клиник, где этого нет.

– Интересная работа, – разглядывал дядя Вася листок с чертежом и цифрами. – А теперь давай с самого начала. Что он тебе сделал? За что ты его так ненавидела?

Аля рассказала о Марсике.

– Это вся причина? А не хочешь рассказать, как вы вообще жили? Как он к тебе относился?

Аля хотела по привычке сказать, что нормально, приносил деньги и еду. И вдруг поняла, что ситуация совсем изменилась. Его уже не посадят, а ей все равно тюрьма. И рассказала все. С того момента, как он вошел. В подробностях, в деталях каждого дня, в каплях своей крови и кипящем море непролитых слез. Дядя Вася слушал спокойно, не перебивая. Только в конце уточнил:

– И ты настаиваешь на том, что сделала это только из-за котенка?

– Да, – твердо ответила Аля. – И на суде так скажу.

– Иди домой. Никому ничего не говори. Я сам приду к вам со своими выводами.

Он пришел к ним через два дня.

– Не стал вызывать в отделение. Вы обе в очень плохом состоянии. Зашел сообщить. Дело закрыл, следствие пришло к выводу: «Несчастный случай». Можете его хоронить. А тебе, Аля, нужно серьезно заняться своим здоровьем. Возьми отпуск, съезди куда-то отдохнуть. Все, что ты мне наговорила, не подтвердилось. Тебе приснился страшный сон, девочка. Мой совет: забудь.

Несколько дней прошли для Али в плотном тумане. Они похоронили отчима. Мать совсем слегла. А сама Аля опять перестала справляться со своим мозгом. Опять память стала что-то терять. Черными, плотными, безвоздушными ночами Аля уже не знала, что было на самом деле, что она придумала и рассчитала.

Но однажды она встретилась на улице с женой дяди Васи. Разговорились. К ним подошла еще одна соседка.

– Попросить я тебя хотела, Галя. Ты своему мужу не скажешь, чтобы к нашим соседям зашел? Невозможно жить. Орут ночи напролет. А у нас ребенок.

– Я скажу, конечно, – ответила жена Егорова. – Может, он и успеет, как должностное лицо. Вася ведь на пенсию собрался. Возраст, говорит, не справляюсь. Ему начальник вынес выговор и лишил тринадцатой зарплаты.

– Что натворил?

– Да ерунда вообще-то. По ошибке закрытое дело отправил не в архив, как положено, а утилизировал. Говорит, там много ненужного мусора было. Я вообще рада до смерти. Хоть в деревню съездим. Всю жизнь провели, как на вулкане. Наконец отдохнем.

В ту ночь Аля омыла обильными и чистыми слезами свое прошлое, свои несчастья, свое преступление. Свою добровольную казнь и свое спасение. Самым невероятным открытием стало то, что она, такая тупая, жестокая, примитивная и никчемная, показалась достойной спасения светлому и умному человеку. Она рыдала до утра, пока из соленых озер не протянулись к ней зеленые стебли с коронами белых лилий. То была жизнь, о которой она еще ничего не знает.