Текст книги "Длиннее века, короче дня"

– А я уже не знаю, здорова или нет. – И неожиданно для Люды, которая давно не разрешала себе плакать, слезы полились у нее из глаз. – У меня черт-те что происходит, я понять не могу…

– Рассказывай, – решительно сказала Маша. Ее всегда бледное лицо без капли косметики стало почти суровым: она считала своим долгом бросаться на любой призыв о помощи. Это поражало и трогало Люду: Маша себе помочь не может, в машине спит, оставив зарвавшемуся мужу огромную квартиру. Алкоголизм – это, конечно, болезнь, но если человек от природы совесть имеет, он с такой болезнью и в канаве перекантуется, чтобы жене не проводить ночи где придется. Но у Маши свой кодекс чести, свои мерки морали по отношению к себе и другим. Себе – никаких поблажек, других нужно понять.

– Даже не знаю, как сказать. Плохо у нас с Алексеем. Я не могу с ним быть. То есть я хочу, чтобы он оставался моим мужем, отцом Аньки. Но в постели его не выношу.

– Ничего страшного, – авторитетно сказала Маша. – Это бывает. Ты разве не знаешь, что так бывает?

А Людмила смотрела в Машины зеленоватые глаза в рыжих ресницах и читала в них растерянность. «Это плохо», – читала она в ее глазах.

– Машенька, – улыбнулась она, – я не Аня и не твои студенты. Ты мне не рассказывай, как бывает у римлян, как положено по психологии сексуальных отношений. Я грамотная. У нас катастрофа. Он моего состояния не понимает, не принимает, впадает в ярость. Я из-за этой ярости начинаю его ненавидеть. Он все чувствует. Мне кажется, с нами случилась большая беда, и мы только в самом ее начале. Дальше может произойти что угодно.

– Так, – между Машиными бровями появилась глубокая морщинка. – Вам надо вместе подумать и что-то решить.

– Это как раз то, чего мы не можем – ни вместе, ни отдельно. – Люда тяжело вздохнула и встала. – Поехали?

В машине Маша какое-то время сосредоточенно молчала, потом произнесла:

– Пойти к психологу? Сексопатологу? Ты не думала о том, чтобы таким образом что-то исправить?

– Ну, думала. Это не есть возможно. Леша считает, раз поженились по страсти, значит, ею и должны жить. А если что-то сломалось, он не пойдет это исправлять к чужому человеку. Ты же знаешь: он максималист. И в чем-то, конечно, очень дикий. И страсть его тоже – дикая.

– Действительно, похоже на ненависть. Ты так говоришь… Страсть – это не преступление, это…

– Только не говори, что это большое счастье. Вою я от такого счастья, понимаешь? Моя жизнь стала ужасной: сначала меня трясет в ожидании, потом я его терплю, как пытку, потом трясусь уже от страха. Твой муж по пьяни контроль над собой теряет, а мой – в трезвом виде. Он – психопат, понимаешь? Скажи, а как ты со своим Мишей, ну, когда все нормально? Когда вы живете вместе и ты не спишь в гараже или у меня?

– У нас вообще другая история. Безумной страсти, наверное, и не было никогда. Когда я с ним познакомилась, все говорили, что он настолько талантливый физик, что может Нобелевскую премию получить, если захочет. А он в бизнес пошел. Деньги лихие, риск, другая компания… Алкоголизм… Я его возила к психотерапевтам, наркологам. Одна дама мне как-то сказала, сунув деньги за прием в ящик стола: «Вы с ним всю жизнь промучаетесь, неужели не ясно? Найдите лучше другого». Представляешь? И это врач!

– По мне – совет она дала хороший. Но я не об этом спросила. Вот ты мужа боишься, потом вы опять вместе живете… Тебе с ним не противно после всего любовью заниматься?

– Когда у нас все нормально, я ему благодарна. Нет, не противно. Приятно. Он для меня по-прежнему родной человек. Просто я с самого начала люблю его больше, чем он меня. А вообще – у нас такая жизнь, что мы редко занимается любовью. У него ненормированный рабочий день, у меня… Устаем. Ну, в общем, я, наверное, не про это. Я ж сказала: у нас не было никогда такой страсти, которая может ненавистью обернуться…

Люда пристально посмотрела на подругу. Маша ни на кого не похожа. Стройная, с невероятно красивыми рыжими волосами, с благородным, бледным, выразительным лицом… Дама с полотен Средневековья. И не было страсти. И любит мужчину, который ее обижает. А она, Люда, совсем обыкновенная, ну, миловидная, ну, не очень глупая, образованная, но таких тысячи. Ее беду никто не поймет. Маша – тоже.

– Ты поднимешься к нам? – спросила она.

– Ой, нет. Миша сегодня раньше приедет, мне нужно ужин приготовить. Но если что, звони мне в любое время, ладно? Я приеду.

– Конечно. У меня, кроме тебя, и нет никого.

Людмила вышла из машины, устало направилась к подъезду, вошла в квартиру, зажгла свет в прихожей, мысленно поблагодарила бога за то, что Алексея еще нет. Сразу зазвонил телефон. Она поговорила с дочкой, мамой. Прошла в гостиную, остановилась у большого Анечкиного портрета. «Господи, – зашептала она, как будто в этот вечер бог был обязан выслушивать ее благодарности и просьбы. – Не посылай ты моей дочке любви. Не нужно ей ничьей страсти. Пусть спокойно повзрослеет, встретит спокойного человека, который будет ее спокойно любить. Ну, пожалуйста, господи…»

Людмила столько раз произнесла слово «спокойно», что ей самой стало ясно: в ее жизни с покоем покончено навсегда. Хлопнула входная дверь, она вздрогнула, повернулась и стала ждать мужа, готовая ко всему.

Маша приехала домой, поднялась на свой этаж, достала ключи… Что-то произошло: один ключ вошел в скважину, но не до конца и не поворачивался, другой даже не проходил. Всеми бытовыми делами в доме Маша занималась сама, поэтому она выбирала самую простую технику и замки. Чтоб никаких проблем с использованием и ремонтом. Она попробовала еще раз – ничего не получилось. Такое впечатление, будто ключи вставлены изнутри. Может, муж дома, но тогда почему ключ не вытащил? Обычно они просто захлопывали дверь. В голову тут же полезли жуткие мысли. Она начала звонить в дверь – долго, непрерывно… Тишина. Маше стало физически плохо. Она села на небольшую скамеечку у входной двери и, сжав руки, задумалась. Так бывает? Нет, так не может быть. Ключи просто не входят в замочную скважину. Допустим, Миша выпил и, не понимая, что делает, закрылся изнутри, лег спать… Но он, выпив, не ложится сразу спать. Он начинает активно звонить кому-то, громко говорить, хохотать, выходит в магазин, иногда приводит друзей. Так поступают… Боже, так поступают самоубийцы. Наслушавшись наркологов и психотерапевтов, Маша все прочитала об алкоголизме: о страшных приступах тоски, тупиковых состояниях, навязчивых идеях. Она стала лихорадочно набирать два его мобильных номера – абонент недоступен. Домашний не отвечает. Что теперь? Звонить в милицию? МЧС? Чтобы они взломали дверь? А если он просто спит, если ему плохо… Они почувствуют запах алкоголя и куда-нибудь его потащат… Нет, нельзя. Нужно просить своих. В последнее время она только у Люды с Алексеем бывала, они в курсе ее ситуации. Маша позвонила, объяснила все Людмиле, та тоже испугалась.

– Маша, Леша как раз пришел. Он возьмет инструменты и откроет дверь. Пусть простые замки, но все когда-то ломается. Давай не будем паниковать. Сейчас главное – войти в квартиру.

Алексей очень быстро собрал инструменты, пошел к выходу. Люда его остановила у порога.

– Я только прошу тебя: держи себя в руках. Мало ли что ее муж может устроить. Не создавай проблем ни нам, ни Маше.

– Конечно, – не поворачивая головы, ответил Алексей. Ему повезло, что у Маши возникла такая проблема. Алексей не мог сегодня смотреть жене в глаза. Он просто подонок. Изменить Люде с какой-то совершенно не нужной ему девчонкой! Кому он сделал назло? Он впадает в маразм. После нескольких часов этой «любви» ему навязчиво хочется отмыть себя дочиста, мозги желательно тоже.

Он поднялся на этаж, где сидела совсем сникшая Маша, кивнул ей и принялся за дело. Вскоре дверь была открыта. Маша вбежала в квартиру и стала осматривать все комнаты, Леша взял ее ключи и проверил замки.

– Его нет… – растерянно сказала Маша. – И ключей изнутри тоже не было.

– Конечно, не было, – ответил Леша. – Просто он замки поменял. Видимо, сегодня. Ты ведь утром из дома уходила?

– Да. А зачем поменял?

– Откуда я знаю. Могу только предположить, что он хочет жить в этой квартире один. Или не один. Но без тебя. Он прописан?

– Нет.

– Брак зарегистрирован?

– Да.

– Что-то, наверное, он придумал. Ты дома не ночуешь, когда он пьяный. Потом вообще не смогла бы, к примеру, сюда попасть… Не тот ты человек, чтобы каждый день замки взламывать. А он тот, чтобы их ставить…

– Нет.

– Ну, что значит нет. А если доказать суду, что человек не проживает, если привлечь друзей – юристов, бизнесменов, если… Маша, с тобой ведь может что-то случиться… Люда говорила, у тебя родители погибли в катастрофе…

– Да.

– Некому тебя искать, получается.

– Какие страшные вещи ты говоришь. Ты все видишь в каком-то чудовищном свете. Из-за такой ерунды, как квартира…

– С тобой все понятно. Квартира в пять комнат – ерунда, можно и в гараже пожить, пока милый проспится. Что делать будем?

– А что в таких случаях делают?

– Заявляют в полицию.

– А она что?

– А она – ничего. Или ему поможет.

– Но зачем он конкретно сегодня это сделал?

– Я думаю, он явится. Может, с дружками. И ты сама от них убежишь. Как он рассчитывает.

– Я уеду прямо сейчас.

– Не вздумай. Иди, ложись спать. Я поколдую с замками, чтоб их не открыли, а утром новые поставлю. Людке только позвоню, все объясню.

– Получается, мы поведем себя, как он? Так и пойдет теперь?

– Ну, что загадывать. Как получится, так и поведем себя.

…Возня с замками, переговоры за дверью начались часа в три ночи. Леша в это время курил, сидя в кресле в прихожей, Маша вышла на звук и застыла. У нее даже губы побелели. За дверью кто-то отчетливо выругался матом.

– Это он? – спросил Алексей. Маша кивнула. – Уходи в самую дальнюю комнату. Я попробую сам решить вопрос.

– Но…

– У нас нет выхода. Они не уйдут просто так. Они думают, что ты здесь одна.

Маша ушла. Алексей открыл чемоданчик с инструментами, взял напильник, зажал в кулаке и открыл дверь. Два человека – типично клубного вида: в дорогих костюмах, с ухоженными, холеными лицами, которые лоснились от выпитого и съеденного, с «пивными» животами в пределах приличия – от неожиданности отпрянули, увидев Алексея.

– Я не понял, – сказал привлекательный шатен с серыми глазами, – это кто?

– Ты у меня спрашиваешь? – изумился довольно молодой, но совершенно лысый мужик. – Миша, это же не твоя жена? Мне так кажется.

– А вы хотели, чтобы это была жена Миши? Или чтобы ее вообще больше на свете не было? Поменяли замки, явились пьяными, и решен квартирный вопрос, так, что ли? – Алексей старался говорить ровно, чтобы не прорывалось в голосе бешенство, которое закипало в груди.

– Я все-таки не понимаю, что это за крендель и что за бред он несет. – Муж Маши старался говорить высокомерно, небрежно, как хозяин положения. Собственно, он и был хозяином положения. Законный муж…

– Пошли вон отсюда. Переночуйте разок в гараже. – Алексей не шевельнул рукой, он просто разжал ее так, что они увидели напильник.

– Ах ты, урод, – рванулся к нему Михаил и вдруг наткнулся на исступленно-враждебный взгляд. «Убийца», – мелькнуло в нетрезвом мозгу. – Пошли, – бросил он приятелю. – Завтра разберемся. Неохота сейчас полицаев звать. Мы ж выпили, еще заметут…

Они пошли к лифту, Алексей услышал, как лифт стукнул на первом этаже, и только после этого разжал ладонь: на ней был кровавый след от напильника.

Машу он нашел в дальней комнате, на маленьком, почти детском диване. Она сидела, обхватив колени руками, окутанная рыжими волосами, подняла на него глаза, ставшие темно-зелеными от страдания.

– Они ушли, – сказал он. – Можешь расслабиться. Он, кстати, большой трус, твой муж. Ты не знала об этом?

– Нет, – прошептала она.

– А ты… Сказать правду? Ты мне кажешься самой красивой женщиной из всех, кого я видел.

– Ты что, – испуганно посмотрела она.

– Да ничего такого, чего не позволяло бы римское право. Я люблю Людмилу. Причем, кажется, без взаимности. А тебя считаю красавицей. Вот так.

– Ты можешь лечь спать в любой комнате. Но сначала побудь немного со мной. Я сижу тут, ни о чем не думаю, сердце застыло. Просто превращаюсь в кусок льда, который потом растечется и исчезнет. Я хотела бы, чтобы так и было.

Алексей сел рядом с ней и вдруг зарылся лицом в золотистый каскад волос. Ему стало тепло и светло, как в раю…

Часть первая

Глава 1

Людмила вышла в коридор хирургического отделения, аккуратно прикрыв за собой дверь одноместной палаты. Она медленно подошла к Маше, которая ждала ее у окна. Движения Люды были странными, механическими, как у лунатика или человека под гипнозом.

– Что? – спросила Маша. – Что?! – Она потрясла Люду за плечо.

– Я не понимаю, – Люда смотрела не на Машу, а сквозь нее. – Он сказал… – Она надолго замолчала.

– Кто сказал? Что сказал? – Маша пыталась поймать взгляд подруги. В это время дверь палаты открылась, оттуда вышел врач и, кивнув Люде, быстро прошел к своему кабинету.

– Он сказал, – Людмила проводила взглядом врача. – Это заведующий отделением. Он сказал, что… Понимаешь, Леша начал задыхаться, я просила помочь, врач что-то делал, но сказал, что это агония…

– Ты не поняла, наверное… Я пойду к доктору. – Маша рванулась с места, но Люда ее задержала.

– Я поняла. И Леша понял. Он в сознании… До того как это началось, я разговаривала с ним. Он попросил: «Приведи мне нормального врача»… Я сказала, что пришла с тобой и ты сейчас кому-нибудь звонишь… Профессору… Ну, чтобы он успокоился. Он попросил, чтобы ты зашла к нему. Потом стал задыхаться, но если врач ушел, наверное, ему уже легче или он уснул…

– Я пойду к нему. – Маша подбежала к двери палаты и не сразу нашла ручку: она почти ослепла – глаза были заполнены жгучими слезами.

Алексей открыл глаза, когда Маша склонилась над ним. То, что она сразу прочитала на его по-прежнему красивом лице, было уже не земным страданием. Это была смертная мука. Она упала на колени перед кроватью и прижалась лицом к его широкой, беспомощно открытой ладони.

– Машенька, – проговорил он очень тихо, с трудом, но отчетливо. – Ты прости меня. Я не хочу уходить… Ты одна… Ты…

– Нет. – Маша обняла его, прижала к себе, что-то стала говорить, не слыша себя…

Два врача разжали ее руки, посадили на стул, один сунул ватку с нашатырным спиртом под нос, голос Людмилы ровно произнес:

– Он умер, Маша. Ты с ним говорила, а он уже умер… Вот так.

Они просидели рядом, как две вдовы, два с половиной часа у кровати Алексея, который казался спокойно спящим. Как считают врачи, именно столько времени нужно человеку, чтобы освоиться в своей смерти. Потом его можно везти в морг и оставлять одного.

Маша была врожденным автомобилистом, но, как они ехали в тот вечер к Людмиле домой, она потом не могла вспомнить. Людмила позвонила матери, та заплакала, сказала, что Аню будить не станет. Сообщит ей утром.

Люда и Маша двигались по квартире, как во сне, не разговаривая друг с другом, и каждая себе сказала, что думать будет потом. Наконец, Людмила постелила им в одной комнате – Маше на кровати, себе на диване, сказав:

– Давай хоть полежим.

Лежали в темноте молча, и вдруг Люда произнесла:

– Боюсь я, Маша. Такое никому не говорят – ни матери, ни лучшей подруге… Но я трусиха. Одна не справлюсь. Если я виновата, боюсь, бог меня накажет.

– Ты о чем? Ничего не понимаю.

– Помнишь, я тебе говорила, что разлюбила Лешу, не могу с ним быть… Меня Танька, секретарша, к гадалке одной водила: отворот делать.

– Что-что?

– Ну, да. Я ходила. Пятнадцать тысяч заплатила… Ты, конечно, думаешь, что я придурочная, так оно и есть, наверное, но это подействовало…

– Что подействовало? – Маша встала, зажгла свет и села рядом с Людмилой. – Что она делала? Как подействовало?

– Ну, бормотала там всякую ерунду, свечки жгла и его волос, который я принесла, что-то с фотографией делала… Потом дала мне бутылку, сказала, в еду настой подливать понемножку. Что значит понемножку, толком не объяснила…

– Ты что-то ему подливала? – Машины глаза стали огромными от ужаса. – У тебя это осталось?

– Нет. Кончилось. Я и бутылку выбросила. Ты думаешь… Нет, она сказала, что это отворотная трава, ничего опасного для здоровья.

– Какая, к черту, отворотная трава. – Маше показалось, что вся кровь в ней стала ледяной. – У него вдруг обнаружился неоперабельный рак желудка, метастазы. У такого молодого, здорового, сильного человека. Разве он когда-нибудь болел? Ты сама говорила, что он не понимал, когда ты болела, что у него, кроме плоскостопия, никаких проблем со здоровьем не было…

– Маша, – у Люды дрожали губы. – Но к этой женщине ходит огромное количество людей. Таня говорит, даже звезды шоу-бизнеса. Не отраву же она вот так открыто раздает. Я у нее лицензию смотрела.

– Господи боже мой, какая лицензия. Всем мошенникам другие мошенники лицензии продают.

– Но если бы у нее клиенты умирали… Так быстро… Нет, этого не может быть. И ведь подействовало, я тебе говорю.

– Как подействовало? – устало спросила Маша. – Когда подействовало?

– Да почти сразу. Я сейчас тебе точно скажу, когда к ней ходила. Помнишь, у тебя муж замки поменял, Леша ездил дверь открывать? А на следующий день мы с Танькой поехали к этой гадалке. Нина Арсеньевна ее зовут. Это был конец мая, Аня последние дни перед каникулами в школу ходила. Сегодня тринадцатое августа. Нет, Леша умер тринадцатого, а сегодня уже четырнадцатое.

– Люда, перестань бредить, как сумасшедшая. Как подействовало, я тебя спрашиваю?

– Он перестал меня трогать. – Люда на самом деле уже не очень походила на нормального человека. – Стал на работе дольше задерживаться. Кино ночью иногда смотрел. Стал спокойным… Все, как гадалка и обещала.

– Ой-ой-ой! – Маша сжала руками виски, раскачиваясь, словно от сильной боли. – Как мне страшен твой идиотизм, как отвратительна моя собственная подлость…

– Машенька, о чем ты? Я не понимаю.

Маша выпрямила спину, заговорила отчетливо, как на лекции.

– В ту ночь, когда Леша приехал мою дверь открывать, до того как ты потащилась отворот ему делать, мы с ним стали любовниками. Понимаешь, вдруг оказалось, что мы сами не понимали, что живем каждый не своей жизнью. Люда, я очень виновата перед тобой: не смогла тебе признаться. Леша, кстати, хотел. Он говорил, что ты поймешь, может, даже рада будешь, и Аня поймет, потому что дома у вас нехорошо, а ко мне она нормально относится. Все могло бы наладиться. Я была против. Мне казалось, я такой предательницей окажусь… А теперь получается, что из-за меня он, возможно, погиб. Если бы я тебе сразу сказала, ты бы не пошла за этой отравой…

– У меня голова идет кругом. Я бы, конечно, все это заметила, если б… Не скажу, что была бы рада. Вы оба – предатели. Молчи, я так считаю. Но я думала только про эту чертову бутылку, из которой надо ему постоянно подливать. Я три раза ездила за этим настоем. А получается… Вы все это время миловались, конечно, тебе страшен мой идиотизм. Сейчас страшен. А если бы не так все кончилось, ты, может, и посмеялась бы…

– О чем ты говоришь! Разве ты меня один день знаешь? Мы бросились с Лешей друг к другу, как будто других людей нет на земле, как будто раньше мы просто заблудились… Мы любили… Знаешь, как два изгоя, которые могут спасти друг друга. И постоянно страдали из-за тебя, из-за Ани. Я – еще из-за Миши. Какой он ни есть, но он думал, что я его люблю… Мы мучались ужасной виной.

– Объясни мне. Как Леша мог в один день так ко мне остыть, если гадалка не помогла?

– Моя дорогая, мы об этом говорили. Я все время боюсь причинить тебе боль. Он, конечно, страстно влюбился в тебя в институте, а потом, когда… ну, в общем, оказалось, что вас связывает только Аня, что вы становитесь чужими, он пытался сохранить ваши отношения вот таким чисто мужским способом. Людочка, то была уже не страсть. А скорее отчаяние. Он по природе очень верный человек… Я не могу произнести слово «был»…

Маша вскочила с дивана, бросилась в ванную, включила воду и чуть не задохнулась от рыданий. Ей казалось, что горе и страх ее просто задушат.

Глава 2

Утром Маша приехала домой, позвонила на работу, сказала, что заболела, и пролежала до вечера не в силах шевельнуть даже пальцем. Вечером зазвонил телефон.

– Приехала Лешина мама из Тамбова, – сухо сказала Людмила. – Мы решаем сейчас: хоронить его или кремировать? Советуюсь с тобой.

– Что говорит его мама?

– Она не говорит вообще. Кричит.

– То есть?

– Ну, не плачет, а кричит, как в деревнях. Страшно. Я говорю, а она вроде ничего не понимает.

– Она верующая?

– Наверное. С крестиком.

– Тогда хоронить надо, конечно.

– Я у тебя спросила, как ты думаешь. Ты не последний человек в его жизни. То есть последний. И главный, получается.

– Брось, Люда. Останови себя, не злись. Нет у тебя причины. Я не хочу сейчас об этом говорить. На вопрос твой отвечу: я думаю, надо хоронить… Люда, лучше я сразу тебе скажу. В этом надо разобраться. Мы не сможем жить, если не получим ответа: что произошло на самом деле.

– Что ты задумала? Заявление, что ли, на меня написать?

– Нет, конечно. Но эта отворотная трава… Как ты сама не понимаешь, другие могут пострадать, если дело в ней.

– Я это понимаю. Только каким образом ты собираешься защищать этих других, не подставив меня?

– Успокойся. Не подставлю. Есть частные детективы, эксперты. Если надо, квартиру продам, куплю себе двушку. Я здесь все равно жить не смогу. Но это все потом… Если получится. Я обескровлена просто, ты, конечно, тоже. Пусть Леша уйдет с миром. Я завтра должна деньги получить, привезу тебе.

– Да у нас есть, хватит, мама даст…

– Не хватит. Мне деньги вообще не нужны.

– На похороны приедешь?

– Нет, извини. Вы семьей с ним проститесь. А я здесь. Говорят, душа сорок дней живет там, где у человека был дом. Мне кажется, Леше было хорошо тут.

– Я спросить хотела. Я вообще-то все лето с ним мало виделась. Работа у него до ночи, командировки по выходным… Он у тебя, конечно, был на самом деле. Ты замечала, что ему плохо? Он же не мог себя чувствовать хорошо!

– Практически нет. То есть мне иногда казалось, что Леша испытывает физическую боль, но он же любое страдание переносил как боль. Ты, наверное, знаешь… Я думала, он мучается из-за нашей ситуации, – пробормотала Маша.

– А он умирал… Странно. Я тоже ничего не замечала. Пил мой кофе с отваром, ел мой борщ… Спасибо говорил. Маша, скажи, а как у вас было? Все нормально?

– Да. Нам было очень хорошо. Я сказала тебе, что мы любили друг друга. Но это было другое, наверное. Больше, чем любовь, я думаю. Невыносимая нежность, забота, жалость… Да, он жалел меня, а я страшно жалела его. Мы хотели счастья на двоих… Ну, хоть капельку, несмотря на нашу вину перед вами.

– Значит, он любил тебя сильнее, чем меня. Такую болезнь скрывал. Врач не мог поверить, что он слег за неделю до того, как сознание потерял и я «Скорую» вызвала.

– Люда…

– Да нет, я просто так говорю. Не знаю, как жить дальше.

– Жить надо. Дочку растить… Люда, ты готовься, маму Лешину попробуй сейчас уложить. Тяжелые дни предстоят. Я тоже хочу в сон провалиться, может, снотворное найду. Завтра позвоню, к дому подъеду, деньги передам.

Маша добрела до кухни, порылась в аптечке, нашла снотворное. Глотнула несколько таблеток. Ослабла она за последние дни так, что обратно до кровати шла, держась за стены. Уснуть удалось. Сны были такими страшными, что она умудрялась сознательно себя будить, чтобы избавиться от кошмара. Потом надвигался следующий. Только утром приснилось что-то неконкретное, нежное и мелодичное, как томление любви… Ее разбудил звонок в дверь. Она накинула халат, открыла не глядя. Не удивилась, увидев перед собой мужа. После той ночи со сменой замков он приехал утром, Маша ему открыла, он увидел Алексея, все понял и приехал потом еще один раз, за вещами.

– Привет, – сказал Миша. – Разбудил?

– Да. Привет.

– Ты одна?

– Да.

– Я диски свои хотел забрать.

– Бери.

Маша не ушла из прихожей, стояла, не закрывая дверь, пока он не вышел с сумкой.

– Не терпится меня выставить? – спросил он.

– Мне нужно еще немного поспать, я устала.

– Неужели нам совсем не о чем поговорить? – Миша положил ей руки на плечи.

Маша шарахнулась, как будто ее ударило током. Сама испугалась своей реакции.

– Миша, извини, я же сказала: устала очень.

– Ничего себе, – он насмешливо улыбнулся. – Как я должен это понимать? То, что мы близкие люди и должны друг другу идти навстречу, – вообще не моя тема. Это ты мне внушала, когда пыталась избавить меня от пагубных привычек. Все кончено, я правильно понял?

– Да. Хорошо, что ты об этом заговорил. У меня просьба. Разведись со мной, пожалуйста. Если ты напишешь заявление и не будешь претендовать на жилплощадь, можно через загс, это очень просто.

– А почему я не должен претендовать на жилплощадь?

– Потому что у тебя есть квартира. А эту я хочу продать. Деньги очень нужны.

– А что, этот хам, с которым ты живешь, еще и альфонс?

Маша посмотрела на него спокойно и прямо.

– Знаешь, я всегда хотела сделать так, чтобы тебе было проще. Ночевала в гараже, скрывала нашу жизнь от знакомых, унижалась перед наркологами. А ты вообще точно алкоголик? Выглядишь хорошо, работаешь, диски тебе нужны. Я вдруг подумала, может, тебе просто нравилось меня изводить? Эта история с замками… Короче, я сейчас предложила самый простой для тебя вариант. Не подойдет – выберу другой. Но будет по-моему.

– О! Прямо раскрепощенная женщина Востока. Общение с хамом…

– Молодец, – кивнула Маша. – Садись, пять. Ты озвучил концепцию, с которой я пойду в суд, если ты сам со мной не разведешься. У меня получится. Все-таки я преподаю римское право, а ты торгуешь автомобилями. И базаром несет от тебя за версту. Уходи.

Она спокойно закрыла за ним дверь и отстраненно подумала о том, что впервые его сознательно оскорбила. Что делать. Когда-то жизнь заставляет разобраться в себе и других. Нет, с ней иначе. Ее заставляет так действовать Лешина смерть. Она будет его защищать. Он в этом нуждается сейчас больше, чем при жизни.