Текст книги "Испить чашу до дна"

Глава 18

Лиля закрылась в ванной, включила воду, опустилась на резиновый коврик и заплакала. Слезы обжигали нежную кожу на щеках, такими горючими, безнадежными и злыми они были. Она больше не может! Эти дети ее ненавидят. Чужие дети, для которых она – главный враг. Они отнимают у нее время, которое ей необходимо, чтобы отдохнуть, чтобы обо всем подумать, подготовиться к работе. Она попросила у Игоря сегодня день, завтра должна быть в форме. Она собирает себя по кусочкам уже столько времени. Мама взяла дочку Вику, пытаясь ей помочь. А Илья… Конечно, он не виноват, что случилось такое несчастье. Но нужно было придумать другой выход, есть же какие-то родственники, няню можно нанять, в конце концов. В общем, не такой вариант: принудительное соединение обломков разных жизней. Не только Лиля обломок прежней жизни, но и эти дети. Просто она способна в силу опыта это оценить, а они, кроме протеста, ничего сейчас не чувствуют.

Странно: Илья – очень умный человек, почему же он этого не понимает? А если ответ такой: он понимает, но сознательно ее эксплуатирует. Сначала пришел спасать: бери мою жизнь, я твой. Потом погрузил в проблемы собственной жизни. А ей нужна своя! Да, она сейчас как будто тоскует по тому страшному времени, когда тонула в пучине без НЕГО! Без Андрея. Ей по-прежнему требуется хотя бы возможность тосковать по нему. Думать: а вдруг он вернется? Илья сознательно вытесняет из ее сознания такую возможность. Его преданность – она тираническая, деспотическая, другой преданность не бывает. Он не хочет, чтобы она дышала без него, как она не хотела дышать без Андрея. Но она готова по-прежнему бороться за свой выбор. Ее муж – Илья, но ее душа в плену у Андрея. Он не умер, раз она не может успокоиться. Так рвется сердце, а в голове каша.

Лиля поднялась, долго умывалась холодной водой. Результат был ужасный. Глаза опухшие, нос красный, щеки горят. А там дети, наверное, съели обед и ждут сладкого. Она купила им пирожные тирамису и вишневый компот. То, что сама любит. У детей горе, она хотела им его подсластить. А потом вдруг встретила взгляд Толика, – непримиримый, жестокий, как ей показалось, и вся ее решимость ушла и силы растаяли. Как объяснить детям, что она им очень сочувствует, но сама еще не совсем в порядке. С какой стати они будут принимать ее объяснения.

Лиля глубоко вздохнула и направилась в кухню. Две пары глаз внимательно и тревожно уставились на нее. У Толика глаза темно-карие в черных длинных ресницах, у Кати – светло-карие, почти рыжие, и реснички светлые…

– Сейчас будет компот и пирожные, – постаралась улыбнуться Лиля распухшими от плача губами. – Вкусные, вот увидите…

Толик встал из-за стола и подошел к ней.

– Спасибо, тетя Лиля. Только мы, наверное, лучше пойдем погуляем. Пока за нами мама не придет. Правда, Катя?

– Неправда! – вдруг заревела Катя. – Ты плохой. Ты обидел Лилю. Я подслушала: она плакала в ванной. Ты и меня напугал. Ты сказал, что Люда умерла и ее сейчас в могилку зарывают. Это неправда все! Ты злой!

– Боже мой, – в отчаянии произнесла Лиля. – Дети, что же нам делать? Мы ни с чем не справляемся. Я хотела, чтоб вам стало немного уютнее. Потому что, Катенька, Толик сказал правду. Люды больше нет на земле. Но она где-то рядом с тобой будет всю жизнь. Ну, как ангел, понимаешь?

Катя замерла с открытым ртом, пытаясь осмыслить то, что услышала. А Толя резко отвернулся и пошел к окну. Лиля обеспокоенно посмотрела на его напряженную тонкую шею, круглый детский затылок, уловила тяжелый взрослый вздох. Для нее это было как удар: он страдает! А она только что убивалась лишь о себе. Она встала рядом с ним.

– Мне легче понять Катю, она маленькая, – сказала она. – Ее можно прочитать, как книгу. С тобой все иначе. У тебя свое мнение обо всем. Свое отношение. Ко мне, например. Я его не могу изменить.

Он посмотрел на нее влажными глазами.

– Вы не поняли, тетя Лиля. Я не знал, как поблагодарить вас за то, что вы тут с нами… Я не умею. А вы убежали плакать. Я ж ничего такого…

– Говори мне «ты», как Катя. И называй Лилей, пожалуйста. Не люблю я быть тетей.

Когда Илья открыл дверь своим ключом и вошел в кухню, он увидел такую сцену: Катя висела на шее у Лили, Толик деловито раскладывал вишни в чашки для компота. У всех были красные глаза и носы.

– Обедаете? – спросил он.

– Да, – ответили все трое и посмотрели на него испуганно. Он ведь вернулся ОТТУДА.

– А где Вера? – спросила Лиля.

– Она с родителями поехала домой. Придут еще знакомые на поминки. Я заехал за детьми.

– Илюша, – сказала Лиля. – Может, пусть останутся здесь? Это не для них мероприятие, честное слово. Дети, вы хотите остаться?

Они не ответили, только благодарно выдохнули. Им было страшно ехать на эти непонятные поминки, где не будет Люды.

– Хорошо, – сказал Илья. – Я скоро вернусь.

Когда он вернулся, дети спали в комнате Вики – Катя на кровати, Толик на диване. Лиля сидела в кресле и смотрела на них.

– Знаешь, – сказала она. – Я как будто спряталась за них от всего. Мне кажется, им тоже было хорошо. Они больше не плакали.

Илья молча поцеловал ее ладошку.

– Пойду смою с себя сегодняшний день. Все прошло… Прошло. Людочку похоронили. Сергей повез ее парня к следователю.

– Его подозревают в чем-то?

– Больше некого. Кроме меня, конечно. Завтра что-нибудь узнаю. Но я должен сам посмотреть ему в глаза. Я все пойму.

Глава 19

Сергей позвонил им рано утром, когда оба еще были дома.

– Привет, – сказал он Илье. – Я недалеко, могу зайти, если у вас с Лилей время есть.

– Заходи.

Илья открыл Сергею дверь, провел на кухню, где Лиля заваривала кофе и готовила тосты. Она посмотрела на Кольцова тревожно. Если речь пойдет о парне, с которым встречалась Люда, то ее присутствие вроде бы необязательно. Но ведь Илья поручил Сергею по возможности искать информацию об Андрее…

Сергей с аппетитом проглотил первый тост, выпил чашку горячего кофе, дал Лиле согласие на вторую.

– Ребята, я не издеваюсь, – объяснил он. – Реально жрать хочется. Еще и поэтому решил вас дома прихватить. Решил, эти точно покормят. Не помню, говорил я вам уже, что я одинокий степной волк?.. Должен был сказать, это у меня припев такой с каждым клиентом.

– Не говорил, – невозмутимо отреагировал Илья, – но я и так что-то такое уловил. Поэтому ты ешь, не ограничивай себя. Лиля любит, чтобы волки были сыты.

– Спасибо. Я продолжу. И начну понемногу говорить. В общем, состоялась ознакомительная беседа с Вадимом Медведевым, девятнадцати лет, он полгода встречался с Людмилой. Познакомились они летом на пляже в Москве. Жили в одном районе. Как вы знаете, все последние звонки в ее телефоне в основном – от него или ему. Повел он себя естественно для его положения – то есть чего-то боялся и тупо молчал. Не исключено, что ему действительно нечего рассказать. Он и за пределами кабинета Земцова убеждал меня в том, что понятия не имеет, из-за чего Люда на него обижалась в последнее время. Может, она и не обижалась, но по какой-то причине не отвечала на его звонки три дня. Илья, а когда она сказала тебе, что вроде у нее есть проблема, но это не точно?

– Мне нужно посмотреть по ежедневнику, когда я возил ее к стоматологу. Столько потом всего навалилось… Я даже забыл об этих ее словах. Кажется, через два дня Лилю вызвали по поводу гибели Валерии Осиповой. Я очень виноват перед Людочкой. Я должен был приехать, выяснить… Но этот парень может что-то знать. Она была очень искренней. Если она не могла поделиться со мной или Верой, то она что-то наверняка говорила ему.

– Понимаешь, он сейчас думает только о себе. Как бы чего не вышло. Как бы его в чем-то не обвинили. Его придется припереть к стенке, даже если он по сути и не виноват. Я послушал на кладбище, о чем шушукались ее одноклассницы. Сплетни такие: она была беременной, он ее бросил, у него другая, ну, обычный набор. По результатам экспертизы, как вы знаете, беременной она не была. Он сказал, что был ее первым мужчиной. Насчет «бросил», «другая» – это он отрицает. Ну, это проверим легко. Но звонил он ей действительно вплоть до последних часов ее жизни…

– А как он вам показался вообще? Как следователям? – нервно спросил Илья. – Ну, вы же опытные люди, должны чувствовать, есть его вина или нет…

– Илья, – негромко заметила Лиля. – В такой ситуации вину чувствуют все, ты же понимаешь. Но это может быть совсем не та вина, о которой говорят следователи…

– Да! Ты молодец! – воскликнул Илья. – Я вот о чем сейчас подумал, Сережа. Людочка была очень принципиальной и ревнивой. Этот парень мог просто похвастаться своим успехом у женщин, чего-то наболтать. А она такие вещи воспринимала достаточно драматично. Она встречалась в школе с одним мальчиком, потом увидела, что он несет портфель другой девочки, и резко поставила точку. Это случилось в седьмом классе. Причем она даже заболела тогда. Поднялась температура, два дня лежала дома… Вере не рассказала, только мне.

– Нет, – сказала Лиля. – Из-за пустой болтовни или ревности можно слечь с высокой температурой, но так страшно убить себя… Нет. Это исключено, я уверена.

Илья и Сергей внимательно посмотрели на нее. Она могла быть экспертом по женской любви, боли, жизни и смерти. Им с ней в этом равняться не приходится.

– Распечатки их разговоров я постараюсь получить. Есть вероятность, что Вадим что-то скрывает. Как и то, что он чего-то не понял, недооценил, – сказал Сергей. – Поводы для ревности тоже проверим для полноты картины.

– Сережа, ты все время говоришь про распечатки разговоров. Это действительно так просто? – спросил Илья.

– Это реально. Операторы сотовой связи обязаны сотрудничать со следствием. В принципе нужен запрос официального следователя. Но у меня – свои связи. Сам не так давно был следователем на госслужбе. Вообще я просто заехал с первичной информацией. Будем с ней работать. У вас есть еще немного времени?

– Совсем немного, извини, – сказал Илья. – Мне детей сегодня нужно отвезти в сад и школу. Лиля сейчас пойдет их будить. А ты пока говори.

– Я хотел бы, чтобы Лиля еще на минутку задержалась. Я просматриваю материалы об Андрее… – Лиля вздрогнула и застыла. – Ничего пока нет конкретного. Просто личность очень яркая. Бурная биография. Множество знакомых в разных странах. Вроде бы должен где-то проявиться, если допустить, что он жив и скрывается. Но для этого нужна сеть агентов и все такое… Мы же в розыск его не объявляем, я что – кустарь-одиночка…

– Ты к чему это? – не выдержал Илья.

– Расслабься, пожалуйста. Я один вопрос хочу Лиле задать. Есть такой невинный прием. Деза называется. Ложная информация, которая широко распространяется. Мол, что-то случилось с вами или дочерью, нужна помощь… Вы меня поняли?

– Это безумие, – резко сказал Илья. – Мы никогда на такое не пойдем – сообщать в идиотских социальных сетях, что Лиля или Вика больны, умирают и прочий бред. Исключено!

– Знаешь, – резко встал Сергей. – Я привык искать выход, получая экстравагантное задание. И я сейчас это делаю. Ты хочешь узнать, жив ли твой брат? И при этом идти по морю аки по суху. Так не бывает. Логику включи и дай мне отбой.

– Я даю тебе отбой, – встал и Илья.

– А я – нет, – произнесла Лиля. – Мне очень трудно решиться на столь дикий по сути поступок, но если нет других вариантов. Илья, если Андрей жив, он может, конечно, жить без меня и без Вики, он мог даже жениться. Но узнав, что со мной или дочкой что-то страшное случилось, он даст о себе знать, мне кажется…

– Лиля, это уже было! Ты погибала, не могла ходить. Он не дал о себе знать.

– Но об этом никто не знал, кроме семьи, – пожала плечами Лиля. – Обо мне вообще не бывает никакой информации, это условие моей работы. Художники знают, что меня нельзя публично представлять, показывать прессе.

– Я правильно понял, что вы готовы сделать исключение? – спросил Сергей.

– Пожалуй, – задумчиво произнесла Лиля.

Они оба вздрогнули из-за того, что в руках Ильи треснула чашка, кровь потекла на пол. Никто не шевельнулся. Они переждали минуту, потом Сергей сказал:

– Илья, не сходи с ума. Ты же сам сегодня позвонишь и скажешь, что готов на все, лишь бы знать правду. Я тебя вроде понял.

– Да, – согласился Илья, его улыбка была похожа на гримасу боли. – Теперь я точно хочу знать правду до самого конца. Раз Лиля готова на все…

– Дело ведь еще вот в чем, – спокойно продолжил Сергей. – Я посмотрел, с кем и как Андрей вел свой бизнес. Я бы не исключил преступления. Понимаешь? Просто пока не готов развивать эту тему. От него могли избавиться. Он не вписывался в тот клан, с которым вел дела. Вдруг мы выйдем и на такую информацию. Осведомленных людей гораздо больше, чем кажется. Но для этого нужно как-то всколыхнуть прошлое, упомянуть о том, что произошло. Иначе не привлечь внимание. События валятся, как снежный ком.

– Ох, – горестно выдохнула Лиля. – Его могли убить?

– Могли и не убить. Просто с чего-то нужно начать.

– Но я еще ничего не решила. Мы с Ильей не решили. Если мы на это пойдем, тогда Игорь, мой художник, может дать интервью, раскрыть мое инкогнито, а потом… Потом, скорее всего, я откажусь в этом участвовать.

Она бросилась к Илье, взяла его порезанную руку, прижала к ране белую салфетку.

– Все нормально, – утешил ее Илья. – Это была моя инициатива. Я сказал «А», теперь скажу «Б». Передохну только. Неожиданно, однако.

Глава 20

Ольга пролежала дома три дня. Иногда поднималась и пила снотворные таблетки, проваливалась в кромешный сон на несколько часов, просыпалась и сразу жалела об этом. Она ни о чем не думала, ничего не хотела. Даже есть. Только по ночам открывала практически пустой холодильник, жевала засохший сыр или выпивала сырое яйцо. Какая разница, что жевать и глотать. Она считала, что недостойна чего-то хотеть. Стоит появиться надежде, стоит ей чему-то порадоваться, как жизнь тут же отбрасывает ее назад, на необитаемый остров невезения. Виктор не звонил, Ольга не искала этому объяснений. Ну, допустим, он договорился обо всем со своей женой, у них все в порядке… Правда, у них горе. Но у кого нет горя. Разочарование сожгло все чувства Оли к Виктору. А они точно были! Он ей нравился, она радовалась его звонкам и встречам, она бы его горячо жалела, если бы он рассказал ей о своей беде. А так… Она ему – никто, есть у нее жалость или нет, никого не интересует. Ольга со своим пессимистичным максимализмом даже допускала, что жена Виктора пришла по договоренности с ним. Ну не хватило у него самого смелости… Или просто не хотелось сцен.

На третий день зазвонил телефон.

– Ты жива? – спросил хорошо поставленный голос Назаровой.

– Как видите, Нина Глебовна.

– Что делаешь?

– Лежу.

– Завтра надо прийти в театр.

– Худрук сказал?

– Я говорю. Ты дома заплесневеешь. Я так понимаю, что ты ничего умного за это время не сделала, мужика своего не прихватила, позиции свои не отстояла.

– Какие там позиции?

– С тобой все ясно. Слушай, мне сказали, ты одна живешь. Причем в коммуналке. Это так?

– Да. Трехкомнатная квартира, другие жильцы обитают в других местах. Один иногда приезжает.

– То есть – проходной двор?

– Можно сказать и так.

– У меня мысль одна появилась. Завтра сообщу. Мой совет: начинай собираться. Мойся, делай что-то с волосами, ногтями, разомнись. Чтоб была на человека похожа. Все. Жду.

Ольга так и поступила. Она – актриса, ей сказали: «allez!» Она поднялась, долго драила ванну, очень тщательно мылась, на автомате уложила свои короткие волосы, ногти приводила в порядок, уже почти теряя сознание от усталости. О том, чтобы размяться, не могло быть и речи. Как ее вышибло, однако… Ничего, зато ночью будет хорошо спать. Но она ошиблась. Она пролежала всю ночь с открытыми глазами, со страхом ожидая утра.

Зато, когда на следующий день вошла в театр, почувствовала облегчение, как будто здесь можно на время забыть о неприятностях. Забыть об одних неприятностях, вспомнить о других. Ольга знала, что по ее лицу любой поймет, что у нее очередной крах, облом, провал… Как и положено неудачнице. Вот этого не хотелось. Не хотелось даже заходить к Назаровой. Что она там придумала? Развлекается. Ольга решительно подошла к газетному развалу, выбрала очередной женский журнал и пошла к себе, пытаясь смотреть снимки прямо на ходу, якобы ей это очень интересно. Но пока дошла до своей гримерки, ее действительно заинтересовал один материал. Фото очень красивой и совершенно неизвестной женщины в интерьере мастерской художника. Там же кусочек полотна, где эта женщина сидит на каком-то старинном стуле, полуприкрытая багровой парчой. Ольга быстро повесила на вешалку свой жакет из искусственного меха и села читать. Интересно. Это натурщица известных художников, профессионал, работает с семнадцати лет, но почему-то только сейчас решила раскрыть свое инкогнито. Раньше она нигде не показывалась, такой у нее был формат, Лилия Семенова. И почему показалась сейчас? Для Ольги ответ был очевиден. Конечно, полезет в кино, то есть – кто-то ее потащит. Сейчас там зеленый свет только для непрофессионалов.

– Тебе больше нечего делать? – услышала она рядом с собой голос, который показался ей громовым. Она вообще отвыкла от звуков за три дня. – Журналы она читает! Вот потому так все у тебя и выходит. Пошли ко мне. Дело есть, – Назарова величественно развернулась и прошествовала к себе. Ольга поплелась за ней.

В своей гримерке Назарова оживилась, втащила Ольгу за руку, закрыла дверь на ключ.

– Ты по-прежнему похожа на утопленницу, хотя голову уложила неплохо. Слушай, я была в шоке, узнав, как ты живешь. В эту коммуналку может войти кто угодно!

– А кому это угодно?

– Наемному убийце, например. Я тебя не пугаю, я просто смотрю криминальную хронику.

– Какой-то ужас вы говорите.

– Так думают все потенциальные жертвы.

– Нина Глебовна, вы случайно не получили новую роль? О чем вы? Я кто – бандит, опасный свидетель, конкурент? Кому нужно меня убивать?

– Ты – хуже! Ты – соперница! Как же ты наивна. У этой жены было лицо разгневанной мегеры, леди Макбет, кто там у нас есть еще… Ну, Баба-яга… Ладно, я все придумала. Однажды я потеряла ключи от квартиры. У меня, как тебе, видимо, известно, есть фамильные драгоценности. Племянница заказала новую дверь, но две ночи мне пришлось спать со старой, которая не закрывалась. И она дала мне это! Смотри!

– Ой! Это же пистолет!

– Какая ты сообразительная! В общем, он один к одному как настоящий, а на самом деле – газовый, да еще испорченный немного. Но я пошутила с соседом по лестничной клетке. Это был успех! Полные штаны, без всякого сомнения. Он до сих пор меня обходит за километр по кривой.

– Бедный. Вы это принесли мне?

– А кому же? Как только что-то подозрительное услышишь, вылетаешь и стреляешь. Можно, конечно, попробовать сейчас, но воняет сильно. Нас не поймут. Пока тот, кто к тебе полезет, будет чихать, ты звонишь по 02. То есть по мобильнику – 112, потом 2. Ясно? Сможешь?

– Сомневаюсь. И надеюсь, что это не понадобится.

– Но если понадобится, то я уже надеюсь, что тебя не успеют убить.

– Господи помилуй…

– Ладно, давай без этого. Полагайся только на себя. И на меня. Звони мне сразу, я сама всех вызову. И оставь телефон твоего любовника.

– Это еще зачем?

– У тебя больше никого нет, вот зачем. Если что-то случится, кому мне звонить? И знаешь, если его жена к тебе явится или пришлет кого-то, я так с ним поговорю, что он точно разведется. Я – не ты.

– Кто ж сомневается, – слабо улыбнулась Ольга. – Он разведется и женится на вас.

– Не беспокойся. Я его не возьму. Все. Работаем.

Глава 21

Виктор поднял голову над столом и не слишком приветливо посмотрел на незнакомого блондина в джинсах и кожаной куртке, который возник на пороге его кабинета и непринужденно поздоровался, просияв такой обаятельной улыбкой, как будто его тут сто лет ждали.

– Извините, я сейчас занят, – не ответил на приветствие Виктор и потянулся к телефону, давая понять, что отвлечь его от дел не получится.

– Я понимаю, Виктор Павлович, – блондин неторопливо приблизился к его столу, и Виктор опустил руку: что-то в интонации и поведении посетителя его насторожило. – Я вас надолго не отвлеку. Разрешите представиться: Сергей Кольцов, частный детектив, помогаю следствию по делу об убийстве вашей дочери.

– Садитесь. Я не знал, что следствию кто-то помогает. Если честно, я первый раз в жизни вижу частного детектива. Что вас ко мне привело? Какая-то информация нужна или, наоборот, вы что-то пришли сообщить?

– Мы работаем… – неопределенно сказал Сергей. – У меня ничего нового нет пока, к сожалению. Я просто зашел вам сказать, что собираюсь походить по вашему дому. На соседей посмотреть, послушать, может, кто-то что-то заметил. Знаете, бывают очень наблюдательные соседи. У следствия плоховато со свидетелями: то ли нет информации, то ли люди откровенно не хотят сотрудничать. Может, мне что-то скажут.

– Какой результат вас интересует? Вы надеетесь среди них найти убийцу?

– В принципе это не исключено. Пока я хочу просто пройтись по месту преступления… Может, след куда-то и выведет.

– А от меня что требуется в этой ситуации?

– Ничего. Я зашел вас предупредить и представиться. А то скажут: кто-то ходит и про вас расспрашивает…

– Это очень любезно с вашей стороны.

– Да не в любезности дело. Нам придется проверять любые версии, мы можем получить информацию, которую вы не хотели бы разглашать. Соседи… Сами понимаете. То есть я рассчитываю на сотрудничество с вами. Вы не против?

– Я понимаю, о чем вы. Я был бы против в любом другом случае. Потому что не все соседи… как бы поточнее выразиться, будут писать духами в нашем направлении.

– Красиво выразились, – кивнул Сергей.

– Но речь идет об убийстве моей дочери. Делайте все, что считаете нужным. Может быть, кто-то из них ее убил. Допускаю. Хотел бы знать.

Сергей кивнул, поднялся и положил перед Виктором визитку со своими телефонами.

– Буду держать вас в курсе.

– Да, пожалуйста.

Сергей вышел из института, поехал к дому Осиповых с четким ощущением: этот человек только что скрыл от него какую-то информацию. Что-то у этого Виктора происходит, кроме переживаний по поводу смерти дочери, но он не решает для себя: имеет это значение для следствия или нет. Поэтому, приехав на место, Сергей поговорил с консьержкой, представился и поднялся на семнадцатый этаж. Позвонил в квартиру Осиповых. Ему открыл долговязый парень, похожий на ребенка-великана: с удивленными глазами и цыплячьим пушком над пухлыми губами.

– Вам кого?

– Анну Ивановну Осипову можно?

– А вы кто?

– Сергей Кольцов. Частный детектив. Занимаюсь делом вашей сестры. Вы Станислав Осипов?

– Ну да. Я не понял, при чем тут мама, но я позову ее. Мам! Тут к тебе! Частный детектив какой-то.

Анна быстро вышла в прихожую, сначала посмотрела удостоверение, потом поздоровалась.

– Давайте пройдем в кабинет мужа, Сергей Александрович. – Она повернулась и пошла вперед. Сергей вошел вслед за ней в просторную комнату с добротными книжными шкафами, удобными диванами, компьютером, двумя ноутбуками.

– Садитесь, – Анна показала Сергею на кожаное кресло. Сама села на диван. – Я вас слушаю.

– Я, собственно, сообщил о цели своего визита вашему мужу, повторю и вам. Пришел просто походить по дому, поговорить с соседями. Вдруг что-то подозрительное замечу. Ну вы понимаете, что не умышленный, а спонтанный конфликт на площадке, который и привел к трагическому исходу, очень вероятен. Как и обычная соседская неприязнь, которая приняла крайнюю форму. Что вы об этом думаете?

– Не знаю, что и думать. Разумеется, есть люди, которые плохо к нам относятся. Возможно, у кого-то была особая неприязнь к Лере. Но разве они признаются в этом?

– Виновник не признается просто так, разумеется. Но вдруг найдется свидетель, который пока молчит. Какая-то ниточка нужна. А вы что-то можете сказать о соседях, недружественно, скажем, настроенных по отношению к вашей дочери?

– Да полно сейчас хамов, – устало сказала Анна. – Старожилов в доме немного осталось. Валерия была достаточно прямым, иногда резким человеком. Могла спровоцировать то, что вы называете крайней формой неприязни. Но у нормального человека ведь такой формы не бывает, да?

– Вы кого-то считаете ненормальным в этом смысле?

– Я же сказала, многих. Я мало общаюсь с соседями. Но иногда посмотришь на чье-то лицо – плюнуть хочется. Мы не все здороваемся друг с другом. В одном подъезде!

– А с кем из соседей вы общаетесь?

– Лера курила с одним типом там, у окна. Он снимает здесь квартиру. Не знаю, как его фамилия. У нас на площадке живет семья, их дочь ходила с Лерой в школу. Петровы. Здороваемся. Дочь их сейчас в Дании. На пятом этаже живет Соня Розовская. Она давала Валерии уроки английского перед поступлением в институт.

– Учительница?

– Нет. Она – переводчица в турфирме. Поскольку вы будете собирать сплетни по дому, то все равно узнаете. У Розовской был роман с моим мужем.

– Вы считаете…

– Я абсолютно ничего не считаю. Просто говорю, что вам наверняка сообщат. И для полноты картины добавлю: на днях муж сообщил мне, что собирается уйти к другой женщине, актрисе Ольге Ветровой, поскольку она нуждается в его поддержке, а я, как ему кажется, в этом больше не нуждаюсь. И это я тоже вам говорю без всякого повода. Чтобы вы это услышали не от других людей, раз вам все равно придется копаться в нашем белье. Опускаю слово «грязное».

– К Розовской он тоже хотел уйти?

– Нет. Тогда нас связывала Лера. Он бы никогда не причинил ей такой боли. Виктор Леру любит больше, чем сына. Я даже не могу сказать в прошедшем времени – «любил». Он и сейчас ее любит больше, чем Стасика, которому всегда не хватало отцовского внимания, а ведь у него впереди вся жизнь. Обычно младших детей любят больше, у Виктора все не так. И сейчас ему с нами тяжело. Он хочет, чтобы стало легче. Говорит, мы друг другу только напоминаем о нашем горе. Ему хочется счастья, это очень по-мужски, вы не находите?

– Не знаю. Не совсем моя тема. Анна Ивановна, зачем вы мне это рассказали?

– Виктор подозревает в убийстве Леры жену ее любовника Андрея. А почему это не могла сделать его собственная любовница? Чтобы разрушить нашу семью? Он мог ей сказать, например, что нас связывает только Лера.

– Я вас понял. Благодарен за откровенность. Мы не будем без необходимости использовать факты вашей частной жизни. Пока все между нами. Вот моя визитка. Если что, звоните, пожалуйста.

Сергей вышел из квартиры и перевел дыхание. Эта бледная, нездоровая женщина – явно на нервном пределе. Желание ее мужа сбежать из семьи понять можно… И нельзя. Ведь ясно, что она способна натворить чего-нибудь. Значит, Розовская, Ольга Ветрова, тот, кто курил на площадке, а это, как известно, Песиков. Мотива пока нет. Но вдруг. Вдруг – это безбрежное понятие. Например, ссора дочери с матерью. С нервной матерью, которая считает, что муж любит дочь больше сына. А она – наоборот, сына любит больше.