Текст книги "Мир-за-кромкой"

***

– Эта бутыль горской работы. Великие мастера знают немало премудростей, думаю, они смогут помочь. Если вы готовы рискнуть, я могу проводить вас туда, – не без хвастовства предложил Художник.

– Проводить куда? – я недоверчиво вскинула бровь. Сегодня мне выпало быть главным скептиком нашей славной компании. – В гости к забытому народу? Вы хотите сказать, что они всё ещё живут здесь неподалёку только потому, что эта бутылка, – я с презрением указала в сторону нашего грандиозного трофея, – превращает воду в кефир? Астрис, тут недалеко есть деревня, возможно, там найдётся что—нибудь полезное.

– Да… да. Ты прав. Но… я. Если честно, я не знаю, что с ним. Это похоже на лихорадку. Я могу, да вполне, – девушка кивнула, прибавляя себе уверенности, – заглушить симптомы на время.

– На время, – повторил Аурр. – Не беспокойтесь, миледи, на большее я и не надеюсь.

– Это проклятье, – хмуро выдохнул Рей. – или заклятье, если так проще. Такие вещи не лечатся.

– Рей! – воскликнула Астрис.

– Он прав, – подал голос проводник. – Проклятье нужно понять и отработать.

– Хватит, – я нагло влезала, потеснив ослиную спину, – Засуньте свои метафизические прения куда подальше, – глубокий вдох. Не подписывалась я быть командиром. – Сколько идти к вашему волшебному народцу? И сколько идти в деревню? День?

– К народцу, – недовольно начал Художник, – восемь километров по старому тракту. Мне уже доводилось бывать там.

– Хорошо, – я обречённо кивнула. Если опять ошибусь… К Зюту! – Аурр? – проводник повернулся ко мне. Боги, что же я делаю? – Идти можешь?

– Хм… Интересный вопрос, – самое время шутить! – Да… Мне очень жаль, барон… Вы…

– Помолчи, – я резко одёрнула его. Значит, наш хвалённый проводник был не пьян, а болен. Зют! – Вставай! – я протянула ему руку. Моё тонкое запястье смотрелось в ладони Аурра крошечной птичьей лапкой. – Ведите!Сказочные горцы ждут.

Далеко мы не ушли.

– Ты говорил, – я смущенно подошла к Рею. Пожалуй, первый раз за всё время нашего знакомства… – Ты видел такое заклятье? Не помнишь где?

Блондинчик ни капельки не удивился моему вопросу:

– Не поверите, в хронике Брумвальдского двора.

– Есть медицинская хроника? – он прав, не верю.

– Вероятно, есть, но я читал короткую историческую сводку, там было немногостранных секретов всех наших былых правителей.

Сбоку появился осёл, меня отшвырнуло в крапиву. Ну Зют!

– Весело.

Да уберите ж вы этого негодного осла! К моего рюкзаку навязчиво тянулись.

– Яшка ко мне! – скомандовал Художник. Слава богам.

– И что там было? Что—нибудь полезное? – я отряхнула рубашку.

– Не очень. Сожалею.

– А—а, проклятье великой короны, – задумчиво протянул Художник.– Вы разве не слышали? Поразительно! Такая славная страшилка:

«Ни роскоши, ни злата

В венце Брумвальдском нет.

Могуществом проклята,

Велит нести обет:

Два мира охраняешь,

Два мира бережёшь.

Один хоть оставляешь —

Безумьем ты сражён!»

Весело пропел наш странный попутчик. Затем слегка посерьёзнев, продолжил:

– Корона двоемирья – не просто зубастая шапка, она являет собой само объединение. На воле, на плечах царя держится не только Брумвальд, но сама возможность путешествовать за Кромку. Корона – ужасное бремя, стоит царю хоть немного оступиться – ему конец, – с беспечной улыбочкой заключил Художник.

– Я его видела, – слова вырвались сами, – царя, – с небывалой злостью. – Ничего подобного. Он бодр и весел, – в руках треснул прутик. Все разом уставились на меня так, будто я только что вызвала парочку огнедышащих демонов. – На коронации видела.

Астрис понимающе кивнула. На том мы и попрощались. Они ушли втроём, не считая приставучего осла. Кто—то должен был остаться с Аурром, кто—то чьи знания не потребуются в горской обители, ни медик, ни травник, разбирающийся в заклятьях – я. Полупустой лагерь мгновенно наполнился неуютным, пугливым молчанием. Моя шикарная утренняя ванна. Всё же было хорошо! И Зют… Река журчит и плещется. Всё будет хорошо. Хорошо. Вновь раскладываю спальник, сначала проводнику, потом себе. Хорошо. Надо бы воду вскипятить. Аурр садится на краешек спальника, потом помедлив совсем недолго ложится:

– Вы были на коронации? – бросает он невзначай. Лучше бы он молчал.

– Как можно пропустить такое знаменательное событие! – я мрачно усмехнулась.

– Миледи Астрис тоже?

– Да. Мы были инкогнито, если ты об этом.

Хорошо…

***

Ночь разливалась звёздами. Туман на крышах звучал жёлтым фонарным светом. Сколько бы я не думала о последнем часе, час пробил, час наступил. «Как тебя звали, друг мой?» – пропоёт на рассвете соловьиной трелью мясник из четвёртого переулка первому товару, любезно раскладывая свежие копчёности по стеклянным витринам. Булочная тоже распахнёт свои двери, не помня ни вчерашнего ливня, ни завтрашних гроз. Жизнь будет течь, течь беспечно и неостановимо. Даже Академия и та скоро откроет свои огромные, обитые железом двери, ожидая новый набор. И люди придут, обязательно придут учиться. Да и почему им собственно не прийти? Ушёл король, пришёл король… Для них это уже не будет предательством. Не будет. Только для меня.

Народ медленно расходился с площади. Музыканты бережно прятали инструменты в чехлы. Лавочники подсчитывали прибыль. Уборщики трагически потирали щетки. Стража устало крутила дубинки, конечно, целый день простоять на ногах – нелёгкая работёнка. Городская живность осторожно выглядывала из своих пространственно—временных убежищ в надежде урвать что—нибудь съестное. Здесь всегда безнаказанно столовалось не подающееся подсчету множество лохмато—пернатых граждан, в защиту их добавлю, на удивление мирных и благовоспитанных – карманы вместе с ногами у вас никто не отбирал и отбирать не стремился, так быть может, одалживал на время. Дворцовые часы отсчитали половину одиннадцатого. Самое время покинуть Брумвальд.

***

На поляне было тихо. Редкие птичьи трели скрашивали нежданную тишину. Аурр спал. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Капельки пота блестели на лбу. Солнце только—только вскарабкалось на вершину хмурого небосвода. Я осторожно встала, подобрала котелок и быстро зашагала к реке. Покидать лагерь мне совершенно не хотелось даже на пару минут. Вдруг Астрис вернётся? Вдруг Аурру станет хуже? Сомневаюсь, правда, я в своей полезности. Вдруг Кирийский царь выскочит из—за кустов!

Река бурлила и искрилась, такая же бирюзовая, на том же самом месте. Вот моя импровизированная ванна. Кто—то кусок мыла забыл. Розами пахнет. Я наклонилась и сунула обмылок в карман. Котелок послушно нырнул под воду, немного поплескался и выскочил ко мне полный чистого водяного плеска. В Академии нас учили использовать магию только в случаях крайней нужды. По мне так, с тем же успехом можно было прикупить скрипку искусной работы, отложить её в дальний шкаф и играть только по праздникам на простенькой дудке. Аристократия меня никогда не понимала, для них чары, что породистая лошадь – держать хорошо, а покататься и на «самобегах» можно. Мотор и колёса в наше время выбирают куда чаще. И всё же, пусть чайники летают! Так веселей.

Благо, пока я ходила за водой, гарнизон вражеских войск из кустов не вывалился, и проводник не проснулся. Даже птицы щебетали на тот же лад. Повинуясь глупому любопытству, я перелила немного воды в нашу «волшебную» бутыль. Мгновенной метаморфозы не произошло. Я закрутила крышку, выждала секунд пятнадцать (на большее меня не хватило) и вновь заглянула внутрь, понюхала. Неужели кефир? Проводник что—то прошептал во сне. Бедный. Я зажмурилась и быстро заморгала, иногда это помогает перестроиться на другое глубокое видение. Ничего. Видеть чары мне почти не удаётся. Хотя… Вот бутылка едва—едва покалывает холодом. Мои собственные руки, точно подёрнуты бардовой дымкой, а проводник? Пожалуй, это я уже додумала: его голова и плечи, будто покрыты плотной черной тенью. Ерунда. Я моргнула, и все видения растаяли. Поляна, лес, спящий мужчина. Интересно, а где он родился, как жил, за кого сражался? А может, вовсе не сражался – водил отряды за Кромку, и наших, и ваших. И лет ему сколько? Тридцать? Нет, меньше, двадцать пять, двадцать шесть. Грибы собирать не умеет.

Я прислонилась к сосне и взяла карандаш. Одолженные у Художника инструменты не шли ни в какое сравнение с моими собственными. А я ведь уже года два не рисовала. Архитектор, тоже мне! Мягкий грифель резкими штрихами выводил острые зубцы хвалёной Брумвальдской короны. Воспоминания подступили густым туманом, пряча солнечный лес. Люблю рассказывать сказки с конца…

***

Черепичные крыши – это бесспорно красиво, это история, это красный румянец города, а ещё это крайне скользко. Нога съехала и край юбки зацепился за скол. Зют, это была моя единственная парадная юбка. Толкаю Астрис в бок – пора уходить. Уже достаточно стемнело, чтобы покинуть город и крышу незамеченными. Конечно, забираться сюда было совершенно необязательно, но ни она, ни я просто не смогли устоять пред честным искушением хорошенько рассмотреть нашего новоявленного и самопровозглашённого правителя. Да и какой вменяемый царский гвардеец в изгнании откажет себе в удовольствии посидеть на крыше Совета в день коронации? Уж точно не мы.

Людей на площади натолкалось столько, что можно было подумать, будто вся страна решила самолично возложить венец на кудрявую голову захватчика. В общем—то, поэтому мы с Астрис и решили почтить визитом это славное мероприятие: в такой толпе собственных рук не видишь, что говорить уже о каких—то ничем не примечательных девушках в платьях провинциальной прислуги. С крышей, конечно, глупо вышло, но вместе с нами такую глупость разделило ещё человек сто. Сюда даже какой—то торговец баранками умудрился забраться, хорошо хоть ярморочный самовар не притащили.

«Мур—р, – мягкое урчащее создание уткнулось мне в ногу. – Корми меня, корми, мой бренный новый раб!». Зелёные глаза сверкали настоящим лунным пламенем, хвост извивался.

«Мур—рр».

Ладно, так и быть.

«Что, кот, лучше бы к нам торговец мясом заглянул?» – под мордой чесалось лучше, а с баранкой так вообще замурчательно. Кот довольно уркнул, соглашаясь на кусок бублика. Местные бродячие коты и голубей, и ржавые трубы, и варёную кукурузу очень и очень жалуют.

«Что ж ты такой грязный? Ты же задумывался как белый кот, а не как жертва зимней оттепели».

Оттенок кошачьей шубки разделял тонкую грань между цветом желтой лужи, плавающей в ней ржавой шестерни и пыльно—серого булыжника, примостившегося у славного брега этой дужной компании – точь—в—точь столичный снег. Но коту на это было откровенно плевать. Жёлтый, серый, белый – какая разница? Главное – сытый.

«Мур—р—р».

«Прости, друг мой, но больше у меня ничего нет».

Кот ещё с минуту потёрся об мои ноги, затем демонстративно развернулся и преисполненный благородной обиды отправился дальше по своим великим кошачьим делам. Вот кто был бы лучшим правителем. Самая что ни на есть царская поступь.

В тронном зале Брумвальдского дворца новый властелин. Он молод. Он не ведает жалости. Он коронован старым монахом. А начиналось всё как—то так:

«Коронация! Коронация! – кричал маленький лакей. Весь в веснушках, рыжий—рыжий, в синем неумело подогнанном костюмчике. – Коронация! Коронация! Не толпитесь, граждане. Коронация! Проходите, мы вам рады». Грубые ручонки в мозолях, уходящая бледность, худоба. Совсем недавно он был сыном обнищавшего ремесленника, а возможно, просил милостыню у храма. Теперь допущен во дворец.

Юбка шелестит, в цветочках, как положено. Деревенские девушки только—только открыли для себя всю прелесть платьев в мелкий цветочек. Городские модницы, значительно обделённые войной, ныне отдают предпочтение сине—серым шелкам и атласным лентам. Длина чуть выше щиколотки – значит селенье не столь далеко от столицы. Возможно, оружейная деревушка: переправа Кумань в устье одноименной реки или ремесленнический городок Ломоть, хотя до него далековато, а вот аграрное Спелозорье подойдёт.

– Имя, – устало выдаёт стражник.

– Лёлька, а то мой батька! – гордо заявляет девица в точно такой же юбке, как у меня.

– Оружие, колюще—режущие предметы, напитки и животные есть?

Девица усердно вертит головкой. Усталый стражник пропускает её вместе с батькой и ещё десятком счастливцев. Мы с Астрис протискиваемся следом. Это первые ворота нового города. Сама церемония состоится на главной площади. Не стоит нам туда соваться.

Мы пропустили казнь. Пропустили день великой Скорби, организованный новыми властями специально для нас. Князь устроил грандиозное прощание со старой жизнью. Сначала он взял меч, свой огромный двуручник, вышел на главную городскую площадь у собора Светозарного и прилюдно казнил нашего Царя, окрестив владыку Почившим. Злая ирония. Страну оглушила кавалькада пороховых выстрелов – казни.Затем был траур. Нам дали чуть больше месяца, чтобы попрощаться, чтобы свыкнуться с неизбежным. Дольше он ждать не мог. Весть о коронации разлетелась мгновенно. Изо всех углов, изо всех щелей. Газеты, радиоэфиры. Хиленький приёмник Чёрива с конусом промасленной бумаги вместо динамика и тот денно и нощно кричал, не зная устали, лишь изредка прерываясь на натужное шипение помех. Коронация. Такое я пропустить не могла.

Коронация. Гремели фанфары.

Коронация. Гудела толпа.

Коронация. Мы забрались на крышу здания Совета и, затаив дыхание, стали ждать. Площадь пестрела мириадами синих флажков, сияла сотнями гирлянд, полнилась взволнованным людом. Бедняки и аристократы, солдаты и священники, победители и мы. Зеваки. Играла музыка – нездешний марш. Сердце надрывно тянуло. Если бы, если бы, если бы…

Тонкая лента—ограждение, натянутая на блестящие алюминиевые столбики, прорезала в толпе огромный неровный квадрат. Вдоль него стояли люди в цветных латах. В моей душе застыла злость. Словно ночью упасть в грязный пруд – холодно, страшно, поздно. Либо плыви, либо тони. Половина – предатели, остальные изменники. Вышел указ: присоединяйтесь, граждане, вас ждёт помилование, вы нужны Брумвальду. Ха—ха. Эти вот присоединились. Раздался громовой залп. Тысячи золотых искр устремились в небосвод. Заиграло что—то весёленькое. На площадь выехала конница. Какие костюмы! Какие эполеты! Всё пёстрое, сверкающее. Потянулись гусеничные «самобеги», серебристые, начищенные, гладенькие, без камуфляжа, один блеск да прелесть. Потом зашагали солдатики. Тоже ровненькие, носочек тянут, красавцы, как на подбор. Одни прошли, другие, третьи. Последние остановились, выхватили шашки и принялись крутить их, подбрасывать, слажено, красиво, пугающе – настоящий танец. Толпа застыла, разинув рты. Второй залп. Я ухватилась за трубу. Рядом Астрис испуганно ахнула. Шашки загорелись, завертелись десятком огненных смерчей. Мелодия накалилась, ещё такт, один такт, и у скрипачей полопаются всё струны. Ещё. Ещё. Шашки крутились, ведомые нечеловеческой волей. Ещё. Струны держатся, играют. Ещё. Труба холодная и гладкая. Вот одна осечка, шов, спай. Огонь мерцает. Ещё. Мелодия доигрывает – доиграла, добралась до финала, оглушительно грянул последний аккорд. Пламя выгорело, розовый дым мгновенно захлестнул целую площадь. Погасло. Солдатики исчезли. И зазвучала тишина. Обомлевший люд завороженно глядел на пустующую площадь. Никого. Только серая брусчатка.

Сколько раз я гуляла здесь! Сколько раз. И не верится, что всё так.

Точно маленькие капельки слетались звуки, тонкие, негромкие. Кап. Это шоу для зевак. Он сейчас клянётся в храме. Кап. Боги знают? Знают и молчат. Вот капельки собрались по ноте, по дыханью, и хлынул дождь прекрасных, стройных звуков. Огоньки сорвались с гирлянд, взмыли в воздух, закружились, поплыли и выстроились двумя ровными дорожками подле дверей храма. Каменная лестница в тридцать три ступени погрузилась в синеватое сияние.Тяжелые, обитые железом двери бесшумно отварились. Две стройные колоны,чеканя шаг, выступили и встали живыми перилами по обе стороны лестницы. В руках острые копья, не боевые, но между тем смертоносные. Мелодия задрожала, остановилась. Грянули фанфары. И грозный рой торжественных нот обрушился на нас летним градом. Из тени древнего храма явилась иная величавая тень. Вот и князь. Таким я его и запомнила весь в чёрном: чёрная длинная мантия, с чёрным роскошным воротом, чёрный жилет с золотым тиснением, перламутровые пуговицы в два ряда, чёрные бархатные перчатки (сколько власти в этих пальцах!), чёрные кудри. Он ужасен. Он прекрасен. Он велик.

Коронация. «Честная» речь. Окрещенный в народе чёрным мечником тиран стоял на ступенях великого храма. Его жесткие кудри венчала корона. Девять острых, как иглы, зубцов меж девяти резких треугольников с утопленными в металле рубинами. Тонкие цепи свисали змейками. Корона, будто клонила новоявленного царя к земле. Он говорил и обещал, и голос его звучал громовыми раскатами. Мне чудилась чёрная буря в горах. Мне помнился последний бой, мой соскочивший меч и колкий весенний лёд. Почему боги предрекли нам встретиться? Почему именно я оказалась против него, против самого Кирийского князя? И почему, в конце концов, мой меч дрогнул?

Коронация. Я не видела его глаз, для этого наша крыша находилась слишком далеко. Я их помнила. Ледяные, безжизненные, бесцветные.

Коронация. Царь окончил речь.

Коронация…

Глава 6

О чём молчит молва?

Маленький городок Ринуврил испокон веков славился редкой непримечательностью. Не громаден, не высок, вина не производит, мечи не куёт, платья не шьёт, ни морей, ни озёр, ни гор в окрестностях не имеет. Даже храм там только один, а чей никто и не помнит. Мне довелось побывать там дважды. Сначала мы с Астрис случайно сели не на тот поезд, и добрая попутчица посоветовала выйти именно в Ринувриле, это ещё на одну станцию дальше от Академического вокзала. Как оказалось, только из этого загадочного града, можно было без труда добраться домой. Там никогда не возникало вопросов с билетами, с транспортом, не бывало задержек, городские службы работали круглосуточно. Подобного порой не встретишь и в столице. Зачастую в самом развитом, преуспевающем и богатом городе двух миров покупка билета обращалась сущей неприятностью, ночью не удавалось купить лекарств, а нужная дверь в самый «подходящий»час оказывалась закрыта. Не знаю как сейчас, но раньше в моём любимом и ныне покинутом Брумвальде, как и в любой другой точке двумирья, периодически что—то ломалось, перекрывалось, останавливалось, переносилось, отсутствовало или заканчивалось. Как и в любой, но только не там. За ровными невысокими стенами Ринуврилатаилась какая—то необъяснимая мощь правильности и порядочности. Точно ты попадаешь не в город, а в славно отлаженный часовой механизм, работающий без единого сбоя, но совершенно ничем не выделяющийся. Здесь бывало также уныло, местами пыльно, душно, однообразно. Клумб мало. Остановки старые. Домики ровные и безвкусные. По одному магазину на несколько кварталов. Ничто не цепляет глаз, ничто не запоминается. Улицы похожи все как одна. Мы как—то около двух часов ходили кругами по центру, напрочь, потеряв все ориентиры.

Тайну Ринуврила я узнала случайно. Как—то раз мне в руки попал престранный перечень: картины, трёхсотлетние переписи населения, устаревшие медицинские справочники – в общем, музейные древности. Правда, к середине списка наименования сделались, ну… не знаю – сказочными, что ли? Да, сказочными и нелепыми. Только что шляпы Лямзеня Великолепного не значилось. Смеялась я недолго. Списки выкрали, штаб подожгли, а я лишь чудом уцелела – просто опоздала на дежурство. Кто—то устроил диверсию ради шляпы волшебника из детских сказок и десятка антикварных полотен? Вздор. Тогда—то я и узнала, что доспех избавителя реален, что отлили его много—много лет назад, понятия не имею для чего, возможно, как символ всех цветных латников. Узнала, но значения этому не придала

Ринуврил – город—хранилище, город тайн, замков и многоуровневых подвалов, – невзрачный городишко всего в паре сотен километров от столицы вместивший в себя воистину пугающее число ценностей, ты успел простить меня? Успел позабыть?

***

Четверо послушников в одинаковых черных рясах—балахонах вразвалочку шагали по узкой каменной террасе, огороженной хлипкими железными перилами. Внизу красовалась скалистая долина, расчерченная тонкими змейками холодных ручьев. Зима погрузила монастырь в глухое белое молчанье, наглухо отрезав обитель от остального мира. Правда единственной переменой заметной и замеченной стал оскудевший рацион. Буро—серая каша, приправленная отменным ничем, за растянувшиеся пять месяцев способна надоесть даже самым стойким монахам. В Кирии мальчик жил совсем по—другому, но он привык, привык ко всему, ведь так? Мальчик научился подметать площадь, толочь травы и готовить из них микстуры, он даже освоил парочку чар и наговоров, привык проводить часы в молитвах, теперь он знает всех дружинников Рьялы поимённо, знает все легенды, отличает сказки от священных слов. Он прижился здесь, ведь так? Ведь так?

– Как думаешь, Кир справится? – рыжий наклонился, подхватил что—то с земли и быстро сунул это в карман. Мальчик почти ничего не заметил, только услышал шорох чужого одеяния и тоненький стук, похожий на писк.

– Эй, цесаревич, ты как думаешь? – местный умник и задира Джерго подкинул в воздух яблочный огрызок.

– Справится, – без тени сомнения ответил мальчик. Огрызок, подпрыгивая, плыл за ними. Если не обращать внимания на это бесконечно глупое прозвище, Джерго и прочие ребята совсем не плохи, он даже успел к ним привыкнуть, и они почти приняли его. Кир был самым маленьким и болезненным ребёнком в монастыре, его хрупкое тело не выдерживало долгих работ, молитвы и посты изнуряли, а чары просто не давались. Компания Джерго искренне веселилась при виде неказистого мальчонки с жиденькими мышиными волосами. Они подшучивали, насмехались, прятали одежду и перемешивали душистые травы, пока однажды вечером мальчик не объяснил зачинщику Джерго всю глубину его заблуждений. После чего обоим неотлагательно объявили знатный выговор. Но мальчик не жалел. Он поступил правильно, лишняя неделя грязных работ ничего не значит, тем более трудиться он уже привык. Теперь Кира не обижают, его тоже приняли, назвали своим.

Узкая терраса закончилась. Мальчишки выбежали прямиком к малой колокольне. Вид отсюда открывался просто замечательный! Повинуясь озорному порыву, мальчик дернул верёвку среднего колокола, дёрнул и тут же отскочил. Раздался длинный мелодичный звон. Джерго понимающе цокнул языком и пустился вниз по длинной кручёной лестнице, остальные ребята поспешили за ним. Что бы там ни было, опаздывать им не хотелось.

***

Единственное,чего мне сейчас хотелось, так это маленькой капельки определённости, хотя бы крошечной доли упорядоченности славного града Ринуврила. Не стоило мне их вот так просто отпускать. Надо было оставить Рея здесь, а самой увязаться к горцам. Вдруг с ними что—нибудь случилось? Вдруг их настигли стражи, или князь, или сель, мы же всё—таки в горах, мало ли… Этих неминуемо ужасных «вдруг» и «что—нибудь» наросло и надумалось столько, что я уже просто не могла спокойно сидеть на месте и ждать. Всё кругом казалось глумливо медлительным, нерасторопным, как старая леди на приёме. Закатное солнце тянулось по небосводу, точно капля мёда по огромной глазированной чаше.Душистые травы размерено покачивались, убаюканные колыбелью ветра. Толстые жучки неспешно перебрались с одних пушистых соцветий на другие. Бледный как дальние вершины проводник то просыпался, то вновь проваливался в тяжелую дрёму. Мне не сиделось и не стоялось, а как—то судорожно бродилось и вспоминалось, будто всё закрытое, запрятанное да ещё и придавленное сверху грузом ежедневных забот и тревог, вдруг взяло и вывалилось, точно хлам из чулана. Коронация, ринуврильская кража. Что дальше? Может, вспомним последнюю битву, Брумвальдское поражение?Как мы стояли с князем друг напротив друга? Как его громадный меч скользнул по моему плечу? Как холодная вода сомкнулась у меня над головой? Как боль и страх грызлись, таща ко дну? Я не помню и не понимаю, как смогла выплыть, выбраться. Наверное, там было неглубоко. Не помню. И как на небосводе появилось второе солнце, тоже вспоминать не стану. Вспышка сверхновой на пару кротких мгновений порвала Кромку, и оттуда—с его стороны прибыла новая рать. Конечно, меня больше никто не искал. И мёртвый ворон, поджавши лапки, бросился прочь. Не хочу вспоминать, как я полубезумная искала Астрис, как услышав отчаянный крик, бросилась в мешанину тел. В тот день открылась её сила. Когда связного с той стороны Кромки подстрелили, когда старый газовый шар взорвался, высвобождая безумное количество энергии, скромная дворянка Астрис Плэм стала ревилом, настоящим, да благословит нас Рьяла, драконом. Блондинчик, по всей видимости, тоже, но он был без сознания. И мы сбежали. Чёрт! Про Ринуврил думать приятнее. Там хотя бы никто не умирал и никого не убивали. Я просто отработала две смены сверхурочно, села на поезд, несчастный и ржавый, пробралась, куда не следовало, и вместо труда «О таинственной природе ревилов» стащила древний доспех. Обычное дело, подумаешь!

***

– Он глуп, а ты ещё глупей, царевич! Кто ж так болеварку мешает?

Мальчик молча отвернулся к столу и принялся мешать ещё интенсивнее. В тигле весело бурлил густой лазоревый отвар. Пусть Джерго говорит, что хочет, но тут он поступил верно. Маленький Кир не смог бы принести этот обет, он ещё слишком неопытен, совсем ребёнок. И что скрывать, первые весенние чары в ночь равноденствия– дело тонкое и трудное, не каждый обученный волхв готов взяться за такое, магия бурлит похлеще разваренной болеварки. Кир бы с таким нипочём не справился, он бы такое просто не пережил! «А сам—то переживёшь?» – нашептывал злобный внутренний голос. Мальчик вызвался принести обет вместо Кира, свой собственный сложный. Ведь тот, провалившисьсегодня утром, не придумал ничего умней, чем заявить о желании клясться в ночь весеннего равноденствия. Глупый маленький Кир!

– Эй, Джерго, молчал бы! А царевич, смотрите, ух шо наварил!

– Что вы на него так взъелись, не пойму? – влез старший ученик лекаря. За прошедшее время он знатно возмужал, ещё чуть—чуть и станет монахом. Или волхвом? Эх, кто бы разобрал эти моды! – Лучше бы посмотрели, какого цвета должно быть снадобье.

Мальчишки обиженно притихли, им не нравилось, когда кто—то, немногим старше их самих, раздавал приказы.

– Лезет, куда не надо, – в полголоса пробурчал рыжий. – Слышал? Сам ведь к Зюту полетишь, царевич!

– Умный шибко, – скучающе добавил Джерго. Его болеварка побурела и принялась плеваться круглыми зловонными пузырьками.

***

Запахи старого печенья и недопитого сладкого чая заполняли маленький кабинет. На столике у окна печально ежился горшок с сухой и вопреки всему цветущей фиалкой. Утро только начиналось, законный дом пустовал. Повинуясь крайне дурацкому порыву, я взяла со стола пустой стеклянный чайник с мутновато жёлтым налетом на донышке и нижних бочках, отворила дверь в уборную и, не включая свет, наполнила его.Если меня сейчас поймают, то я непременно войду в историю как самый глупый вор—фиалколюб. М—да. Первоначальный план незаметно пробраться в заброшенное хранилище схватить книжку, или вероятнее свиток, ибо за последние лет триста о ревилах писали только сказки и романчики сомнительной направленности, и убраться как можно дальше, – полетел ко всем чертям по очень простой причине. Хранилище оказалось не таким уж и заброшенным: наш мудрый государь принялся незамедлительно отстраивать разрушенные города. Что ж, молодец. Время даром не теряет. А если так, то несложно предположить, что все ценности да сокровища из того сектора распределили по другим – уцелевшим, или увезли в Брумвальд, или украли, растащили и продали старьёвщикам. Но не думаю, что кто—то мог так поступить, учитывая ценность «коллекции». Значит, мне нужно разузнать, куда их перевезли или на худой конец, кому продали. Руководствуюсь планами, которые мне, к счастью, довелось подглядеть, я отправилась на поиски ипотратила ни один час, разыскивая рабочее управление. И тщетно! Могучая, пыльная стройка захватила всё, до чего только смогла добраться, оставив мне лишь один скромненький законный дом с лавкой старьёвщика в подвале.Вот честно, как на заказ. Приземистое двухэтажное здание чем—то походило на старого толстого мопса. Кирпичные стены, кованые решётки на маленьких квадратных окошках, глубоко утопленная в косоватую стену дверь, обязательная зелёная вывеска, звонок и опрометчиво не обновлённая охранная система. Дело в том, что я как бывший царский гвардеец, имею, точнее имела, доступ почти во все государственные ведомости. Это не значит, что у меня была над ними хоть какая—то власть, нет. Я просто могла туда войти, я знала единый код, открывающий охранные чары. В общем, господа захватчики, могли бы и позаботиться.

Законный дом пустовал, зарастая коробками, папками, и горами пыльной, не разобранной канцелярии. В некогда застекленной будке на проходной храпел усатый охранник, зарывшись носом в журнал посещений. Перед его блестящим затылком мерцала узкая зеленая панель. Это план здания, здесь отображаются все нанесенные чары. Помогает следить за целым зданием, не покидая насиженного креслица. О, а эта штука работает на электричестве! Уважаю.

Он меня не заметил. Конечно, не заметил. Я была разведчицей, а хороший разведчик всегда немного вор, бесшумный, словно тень и в меру самонадеянный. Добротные ботинки, тугая коса, неброское пальто, и плотные маскирующие чары. Меня здесь нет. Мои шаги не слышны в коридоре, мой силуэт неразличим, охранные чары не реагируют на моё присутствие. Всё так. Я справлюсь, не в первый раз, только так незаконно – первый. Всё, что я делала раньше, было оправдано, верно, на благо страны, ради победы. Несостоявшейся победы. А сегодня? Сегодня я просто вор. Из лучших побуждений? Бесспорно. Только какое дело законникам до моих благородных мотивов?

Пробраться в кабинет заведующего особого труда не составило. Все казенные учреждения, выстроенные в начале прошлого века, имеют одинаковую планировку, не могу сказать, что сильно удачную, но мне того и не нужно. Теперь не нужно. Куда сложнее, оказалось, отыскать здесь хоть что—то похожее на то, что я ищу. Горы беспорядочно брошенных папок, большая часть не подписана. Старые, нераскрытые дела законного дома. Кучи безграмотно составленных кляуз. Газеты, газеты и несчастная фиалка. Я пришла сюда перед рассветом, а значит времени у меня немногим больше часа. Законный дом открывается рано. Увы.