Текст книги "Женский портрет на фоне Венеции"

Тайная вечеря

 
Знай – реальность высказанных слов
огромней, чем реальность недоверья.
 

И. А. Бродский

На кампо Сан Стефано хорошо прийти утром. В рассветном тумане, как сегодня, площадь кажется почти бесконечной: фасады дальних домов скрывает дымка, и одинокие шаги по площади отдаются от них эхом. Сан Стефано достаточно большая по меркам Города и, как правило, очень оживленная, но сейчас абсолютно безлюдна. При первой встрече это место не обещает удивительных открытий. Названное так в честь находящейся здесь церкви, как и большинство площадей Венеции, имеет прямоугольную форму и скорее выгодно представляет ренессансный дворец Лоредан, вытянувшийся почти во всю её длину, чем сам собор.

Находясь в центре площади, вы можете видеть только южную часть церковной стены. Сразу понятно, что перед нами готическое здание: темно-красная кирпичная кладка, со стороны фасада просматриваются остроконечные башенки из белого камня. Направляясь к церкви Сан Стефано сегодня утром, я знаю, какие богатства скрывает его аскетичная форма. Приветствую ее, как старого друга и захожу внутрь. Теперь я готова к тому, что ожидает меня.

Несколько секунд взгляд мечется по огромному пространству, в котором утренний свет из боковых окон соединяется с розовым цветом колонн и тёмно-коричневым – свода, образуя удивительное перламутровое свечение. Наверху глаз задерживается и замирает в восхищении. Этот потолок – просто чудо!¹² Готические постройки в Венеции не имеют классических крестовых завершений. Деревянные перекрытия поддерживают свод поперек всего центрального нефа, за ними резной, деревянный же, кессонный потолок. Если бы можно было любоваться этой красотой, лёжа на полу! С запрокинутой головой долго не простоишь. Прочитала в одном блоге, что потолок Сан Стефано давит и пугает, автор пишет, что «хочется спрятаться от омута над головой». Как по-разному воздействует искусство на людей. Да, зрелище, безусловно, величественное, но и упоительное одновременно.

Но сегодня у меня другая цель: я пришла ещё раз увидеть Тайную вечерю Тинторетто – Lastsupper (прочитав название по-английски, не сразу сообразила, о чём идет речь). Сюжет, повествующий о последней трапезе Христа, был излюбленным у этого художника. Он прибегал к нему неоднократно: часто лишь немного изменив композицию, будто стремился пережить это событие снова и снова. Так, похожи картины в Скуоле Сан Рока и в церкви Сан Стефано, где я сейчас стою. Жаль, что они находятся в таких тесных приделах, а в моём случае и вовсе в отдельном помещении; здесь темно, скорее всего, это сделано намеренно. Увидеть полотно можно, только заплатив за его просмотр. Тут же включают ярчайшие лампы, что также искажает впечатление. Но все эти помехи не мешают почувствовать колоссальную духовную силу полотна. Ясно, что сидящих вокруг стола людей, изображенных на картине, объединяет нечто значительно большее, чем совместная трапеза. Их связывают узы дружбы и доверия, а всё вокруг: своды обеденного зала, кухонная утварь, собака, ожидающая угощения, служанки, подносящие еду – всё второстепенное ещё больше подчёркивает близость сидящих за столом. На одноименной картине в Скуоле Сан Рока почти тот же сюжет, только Иисус здесь сидит на дальнем, освещенном особым светом конце стола, а мелочам уделяется ещё больше внимания. Таинство происходит в самой обыденной обстановке: художник повторяет этот приём вновь и вновь. Очевидно, что это ключ к пониманию основной идеи, замысла художника – контраст между повседневным и будничным миром и историей, драмой, которая свершается на наших глазах. Мера доверия и любви одиннадцати, щепотка предательства и зависти одного. Светлый образ, несмотря ни на что. Особенно чистый и ясный – в последнем варианте – в церкви Сан Джордже Маджоре¹³. Любовь и прощение – как это сложно! Смирение и терпение – невероятно тяжело!

Возможно, для самого Тинторетто соблюдать именно эти заповеди было сложнее всего. Особенно если учесть – а в его случае это бесспорно – что успех, масса заказов, достаток, а самое главное – уверенность в собственных талантах создавали почву для чувств как раз противоположных – превосходства, гордыни, тщеславия, болезненного самолюбия. Возможно, он мучительно сознавал, что талант, слава, успех искушают его. Вновь и вновь, возвращаясь к сюжету последней трапезы Христа, он словно заговаривал бесов, терзающих душу, или молился.

Лагуна

 
Набережная кишит подростками, болтающими по…
 

И. А. Бродский

Иногда от Города устаёшь: тебе будто не хватает воздуха. Именно в такой момент незаметно для себя оказываюсь в месте, далёком от основных туристских маршрутов.

Сегодня на набережной Дзаттере¹⁴ кипит жизнь. Напротив гуманитарного корпуса университета Фоскари стайки студентов: они сидят и даже лежат на широких каменных скамьях. Видно, что в этой среде царит дух свободы: пёстрая одежда, раскованное поведение. В такие минуты я чувствую возраст особенно остро, возраст и свою языковую ущербность. Среди этих ребят много приезжих, но они свободно общаются между собой.

Но настроение эта мысль мне не испортила, ведь передо мной один из самых любимых видов: с набережной Дзаттере на Джудекку. Вот на Фундамента Нуова меня никогда не охватывает такой подъём, хотя Лагуна и там блестит и переливается во всём своём великолепии. Всё дело, видимо, в том, что оттуда всегда видно Сан Микеле¹⁵. А отсюда открывается прекрасный вид на самую южную оконечность города, отделенную от основной части каналом. В этой панораме очень мало типично венецианского. Никогда не увидишь гондол, зато здесь пристают грузовые и пассажирские суда. Стоя в этом месте, всегда остро чувствуешь связь с миром, а не изолированность от него.

Здесь всегда много местных жителей. Навстречу мне по пандусу через канал спускается элегантная дама: в кашемировом светло-коричневом пальто, шляпе с широкими полями и… – вот она, действительность – с пакетами из супермаркета Billa в руках.

Возле «Нико»¹⁶ я не могу не отдать дань традиции, заложенной не мною, о чём всегда вспоминаю в этом кафе. «Уно кофе» – выпиваю здесь же, держа холодными пальцами крошечную чашку правой рукой, и вкуснейший горячий бутерброд из двух поджаренных кусочков белого хлеба с горгонзолой внутри – левой.

И вновь я на набережной. Слева от меня очень интересная церковь Джезуатти (Санта Мария Розария). Здесь, сколько я ни прихожу, либо ещё закрыто, как сейчас, либо скоро закрывается, либо служба. Но много достойного моего внимания, как обещает комплексная программа Коруз, включающая 17 церквей, в том числе и эту. На карте, выданной мне при покупке этого абонемента в первый день, есть небольшая информация о шедеврах внутри неё. Я вижу заветное имя Тинторетто. Но что поделаешь, зайдём в другой раз.

Рассеянно размышляя, куда идти дальше, я машинально подхожу к самой воде. Прямо передо мной на камне расположился синьор, читающий газету. Видно, что очень солидный: дорогое пальто распахнуто навстречу легкому ветерку с Лагуны, волосы небрежно зачёсаны назад. Он сидит ко мне спиной, лицом к воде. Перед ним – только потрясающий вид на Джудекку: серебристо-серая рябь волн, отражающих утреннее солнце, да чайки, расположившиеся на деревянных сваях. Вот это неспешность! И так изо дня в день. Здесь совсем другие люди, во всяком случае, мне так сейчас кажется. Они естественные, красивые. Может быть, заговори я с ним, всё очарование разрушится? Окажется, что этот синьор такой же ворчливый, недовольный своей женой и правительством мужчина средних лет, как и многие мои знакомые. Один из них вот так же читает газету по утрам у нас на работе, сердито отгораживаясь ею от нас. Нет, не может быть. Этот – наверняка романтик: выбрать такое место для утренней газеты и кофе! Он сидит, широко расставив ноги, и выглядит абсолютно погруженным в чтение. Но я-то знаю, на самом деле каждой клеточкой своего существа он наслаждается этим мигом.

Мосты

 
Сумев отгородиться от людей,
я от себя хочу отгородиться.
 

И. А. Бродский

Сегодня я не здесь. Подумалось утром: «В Городе только иллюзия покоя, за его границами осталось всё важное, может быть, хватит скрываться за ними?» Бывает за днями безмятежного счастья и умиротворения вот такое «похмелье». Как правило, оно накрывает с головой. Мучает совесть за отложенные дела, невыполненные обещания. С обещаниями вообще такая штука: тяжелее всего выполнять обещания, данные себе. Наверное, лучше их не давать. Как-то мне посоветовали написать в новогоднюю ночь двадцать пять задач на будущий год. Это был ужасный год: я почти всё выполнила, не получив от этого никакого удовлетворения. Потому что за год можно выполнить что-то очень конкретное. А то, что даёт ощущение счастья, редко имеет конкретные формы.

И всё-таки беспокойство за отложенную на время отпуска жизнь не отпускало меня. И даже обычно приносящее покой движение не возвращало мне душевного равновесия. Сколько связей создаётся в течение жизни! Сколько судеб соединяется, смыкается, пересекается с твоей! Сколько мостов, больших и малых, соединяют берега жизни, бросают в омут прошлого, крепко привязывают к настоящему, дают возможность подумать о будущем!

Извините за предсказуемость, но метафора «моста» здесь, в Городе, где из любого положения, а точнее точки пребывания, найдётся мост или мостик, который обязательно выведет тебя в нужное место, очевидна. Есть опасность и прелесть спонтанного движения по ним – никогда не знаешь точно, в какой точке Города ты окажешься в результате. Здесь часто срабатывает инстинкт: если есть мост, надо по нему пройти. Мысль «зачем?» часто возникает уже после того, как ты оказался в новом месте.

Иногда берешь себя в руки и честно пытаешься каждый шаг сверять с картой – толку никакого. Ни одна карта не передаёт всех хитросплетений и каверзных поворотов Города. И тут перед тобой, как образ спасения, возникает мост. И замечу отдельно: очень красивый мост, потому что – непостижимый факт – но некрасивых мостов в Городе нет. С перилами и без, как правило, арочные (есть даже один трехарочный), они никогда не имеют богатой отделки. И в этом их главная прелесть. Любой мост Города абсолютно вписан в пейзаж. Искушению вступить на мост почти невозможно противостоять. О том, чтобы повернуть назад, и вообще не может быть речи!

Мосты органично соединяют части Города в одно. Хотела сказать «целое» и поняла, что нет. Это как жизнь – она где-то монолитна и содержательна: отсюда многое начинается, здесь многое происходит. Что-то существует на периферии: было значимо, важно в прошлом, а теперь перегорело, отодвинулось на второй план. Что-то осознанно задвинуто в самый дальний уголок. Но всегда существует шанс вернуться. Самые надёжные мосты создаёт наша память.

А еще мосты дают свободу выбора: остаться здесь или идти дальше. Хотя, когда ты движешься по городу, как я сейчас, свобода выбора в сущности – иллюзия. Ты не выбираешь – остаться или идти: единственный выбор, который у тебя есть, – направление движения. B этом Городе обычно их не так много, во всяком случае, для меня. Вверх – на Север, к Фундамента Нуово, а значит, и к Сан Микеле. Вниз, на юг, к Дзаттере. Эти два направления – как Время Жизни, где, как ни крути, возвращаешься к истокам. Получается, что время нелинейно. Как круги по воде, расходятся по нашей памяти волны, наполняют сознание образами прошлого. Запахи, звуки вдруг напоминают нам о том, что кажется навсегда утраченным.

А ведь об этом, подумалось мне, «Распятие» Тинторетто в Скуоле Сан Рока. Точнее, и об этом тоже. На огромном полотне множество фигур: они образуют отдельные островки, связанные общей темой. Вот на первом плане ученики поддерживают потерявшую сознание Мать. Справа и слева за происходящим наблюдают группы всадников. Судя по их отстранённости, здесь они исключительно по работе. Палачи продолжают заниматься своим делом. Есть ещё народ, с ужасом наблюдающий за происходящим. Над всем этим морем фигур, живых и деятельных, испытывающих самые разные чувства, страдающих и просто зевак, возвышается неподвижная фигура на кресте. Это – то, что мы видим, рассматривая полотно. Я говорю так, потому что его монументальность не только в больших размерах, но, в первую очередь, в грандиозном замысле. Здесь вся наша жизнь, объединённая чем-то очень значимым и важным. Тем, что, несмотря на множество вариантов, создаёт единую сложную неповторимую Судьбу.

Палаццо Дукале

 
Золотая голубятня у воды.
 

А. А. Ахматова

С утра лил дождь. Нет, я не могу сказать, что в этом нет своей прелести. Во-первых, пришлось встать рано: дождь шумел. Потом к нему присоединился стук каблуков, дребезжание колесиков чемоданов o камни мостовой и напоследок – звон колоколов с церкви Сан Поло. Лежать дальше в кровати не имело смысла. С другой стороны: а куда пойдёшь в такую погоду? Туда, где можно провести полдня. A то и целый день. Я знаю здесь несколько таких мест. Настроению сегодняшнего дня идеально соответствовало только одно.

Город начинает жить очень рано. Но дневной сутолоки утром нет. Почти всегда в это время года туман и жемчужно-серая дымка окутывает каналы, скрывает соседние дома. В такое время знакомые улицы кажутся совершенно неизвестными. Небо и вода почти не отличаются по цвету – одинаковый оттенок серого. Дождь довершает дело, создавая прозрачную легкую завесу таинственности.

Прохожу по мосту Кулаков к площади Сан Барнаба. Еще одно интересное место для меня. Ничего особенного, на первый взгляд. У этой площади немного проходное значение. Тем не менее мне здесь очень нравится. Хотя и я, как правило, иду мимо. Сейчас – к мосту Академии. Свернула, чтобы срезать дорогу в узкий проулок: вокруг никого. Вдруг из-за угла послышался глухой топот – звук копыт? Я испугано остановилась, ожидая, что из-за угла покажется чудовище. Но навстречу мне выбежал лишь парень в наушниках: наверное, как и я, любитель утреннего Города.

А дождь всё усиливался. Если так пойдёт дальше, поднимется вода. Аква альта ¹⁷ романтична, когда планируешь поездку сюда, сидя на диване с сухими ногами.

В такой день в самом популярном месте Города, где обычно людно, – никого. На галерее второго яруса стены, той, что смотрит на Сан Джорджо Маджоре¹⁸, выход на центральный балкон закрыт стеклянным вестибюлем. О присутствии во Дворце Дожей людей кроме меня, свидетельствуют раскрытые зонты, живописно разложенные там. Очень быстро я понимаю, что выбор объекта посещения был бы идеальным, если бы не одно но. Очень, зверски холодно. По-моему, холоднее, чем на улице. Наверное, отопить такое огромное помещение просто невозможно. Толстые каменные стены действуют как холодильник, к тому же сыро. Что же, мы не привыкли отступать. Начнём.

Нет, я не первый раз здесь. Но в этом огромном, а сейчас ещё почти совершенно пустом дворце, это не имеет значения. Эффект только усиливается. Это место, где время остановилось: стрелки часов показывают на двенадцать. Время зенита, могущества и славы Серениссимы – это XV век. Очень многое здесь восхищает, изумляет, реже трогает душу, нежели даёт пищу для размышлений и пиршество для глаз. Описывать это – неблагодарный труд. Стараюсь более-менее внимательно изучить хотя бы живописные полотна. Увы, и это невозможно! Однако выделяю для себя несколько. Все самые «земные» собраны в относительно маленьком зале Антиколлегии. Здесь симметрично входу или выходу, запутаться в анфиладной планировке не мудрено, «Ариадна и Вакх» Тинторетто и «Похищение Европы» Веронезе. Самые лёгкие и светлые в этом дворце среди бесчисленных портретов дожей, патрициев, судей кисти Тинторетто либо таких пафосных полотен Веронезе, как «Триумф Венеции». Оба художника трактуют мифы в духе своего времени. Первый – сдержанно и спокойно, второй – используя все возможные живописные средства. Но общая тема любви, которая кажется такой неуместной в этих стенах, объединяет их. Хотя почему, собственно, неуместной? В этом дворце, где остановилось время, понимаешь, чем жили люди, чего хотели, опасались, восхищались, во что верили. Надо всем здесь царит идея Города.

Ну что же, в результате мой план оказался неплох: я провела в этом восхитительном холодильнике почти пять часов.

А выйдя на Пьяццу, поняла, что вознаграждена за терпение дважды. Во-первых – дождь кончился. Во-вторых – я получила вполне безопасный, демонстрационный вариант аква альты. К собору проложили мостки: оживленные туристы спешили запечатлеть себя на необычном фоне. И я присоединилась к ним.

Солнце в декабре

 
На сетчатке моей – золотой пятак.
Хватит на всю длину потемок.
 

И. А. Бродский

Сегодня получился длинный день. Накануне, эмоционально «перебрав», решила обойтись без серьезных маршрутов. Ранним утром опять в тумане побродила в районе Академии: здесь есть настоящий бульвар с деревьями – если так можно назвать чахлые кустики – достаточно широкий, идущий, совсем прямо, не по-венециански, через Дорсодуро к Дзаттере. Наблюдала, как монашка куда-то вела группу карапузов – совсем малышей, гуськом: может быть, в церковь? Обошла вокруг мыса Догана¹⁹. Оказывается, на самом его краю выставлены модернистские скульптуры, как часть коллекции, находящейся в павильоне современного искусства рядом. В очередной раз поругала себя за консерватизм: наверное, нельзя вычитать из городской среды, «не замечать» этих примет новой эпохи. Во многих городах Европы, например, таком эклектичном как Берлин, смелые артобъекты рядом со старой архитектурой мне даже нравятся. Однако в Городе меня эти бездушные, машинизированные здания или скульптуры каждый раз заставляют вздрагивать. Место, где у каждого дома есть своё «лицо», где из их неповторимости складывается гармония, несовместимо с этими «объектами».

Размышляя так, перейдя мост Академии, несколько раз машинально отрицательно помотала головой: «Но, но», в ответ на призывы гондольеров: «Прайс аут». Здорово, конечно, но дорого, несмотря на снижение цен, да и для путешествия в гондоле нужен спутник. Ведь тогда это будет романтическая поездка, и удовольствие от совместной прогулки (как не вспомнить фильм «Плащ Казановы») оправдает затраты. Да и погода не располагает: холодновато для поездки по каналам на открытых лодках. Вон как гондольеры утеплились: из-под традиционных шляп проглядывают вязаные шапки. Не очень красиво, зато не мерзнут уши!

Но тепла сегодня больше, чем в предыдущие дни. Солнце пригревает, и на кампо Манина я чувствую, что можно смело расстегнуть куртку. Одну сторону площади ограничивает канал с двумя мостами, по которому друг за другом идут две лакированные черные лодки, управляемые почти синхронно гребущими гондольерами. С одинаковым выражением лица в них сидят самые активные в любом городе туристы – японцы. Маленькие, закутанные с ног до головы, но самозабвенно снимающие огромными, в полметра, камерами всё, что видят вокруг.

Главной достопримечательностью площади формально можно считать скульптуру Манина, борца за свободу Венеции против австрийской оккупации в XIX веке. Но настоящая знаменитость здесь – лев, расположившийся у подножья памятника как живой. Он, действительно, и размерами и позой производил бы полное впечатление царя зверей, а не символа Марка Евангелиста, если бы не благородная зелень на бронзе и крылья за спиной, гордо распахнутые, будто он приземлился на этот постамент только что. Его полный достоинства вид – лучшая дань уважения человеку, поднявшему горожан на борьбу, результат которой был заранее предрешен – слишком неравные были силы. Несмотря на печальный исход, лев не смирён: поверженный, но не побеждённый. Эта скульптурная группа всегда собирает вокруг себя туристов, желающих сфотографироваться с ними. Как жаль, что одну сторону площади образует современное уродливое здание, кажется, какого-то банка, убрать этот фон из фотографий можно только с помощью фотошопа.

Сейчас я как будто иду по другому Городу: в нём что-то неуловимо изменилось или это я смотрю иначе? Всё дело в солнце, приходит мне в голову. Несколько дней до этого лил дождь, и было очень холодно. Сегодня я вижу, что в Городе кроме меня ещё есть туристы. Да ведь и катающиеся на гондолах мне ни разу не попадались за последние дни: пустые каналы, улицы, мосты. Казалось, Город так рад моему возвращению, что отменил все встречи на это время. Сегодня жаждущие прикоснуться к прекрасному высыпали из гостиниц и музеев на улицы и мгновенно заполнили их.

Прохожу проулками, идущими параллельно Сан Марко на восток: яркие витрины уже не сдерживают радости приближающегося праздника. Он, в сущности, наступил. Каждый день подготовки – покупка подарков, украшение дома, вся эта суета дает ощущения радости, счастья, семьи. Не задерживаясь у Сан Дзаккарии, прохожу мимо. Внезапно понимаю, что интуитивно двигаюсь от людных мест – на воздух, свет и простор.

Передо мной абсолютно пустая площадь. Как это возможно? Мне кажется, я даже слышу шум набережной Скьявони²⁰, доносящийся сюда, но здесь удивительно безлюдно. На кампоБрагора стоит палаццо Гритти – Морозини с одной её стороны и приземистая церковь, в которой служил клириком Вивальди – с другой. При взгляде на дворец понимаешь, что это одно из самых старых зданий в Городе. Прекрасные готические окна и фамильные гербы, которые, увы, снизу трудно разглядеть. В этой площади, как на большинстве подобных в Венеции, – колодец с каким-то орнаментом. Почему-то, несмотря на солнце, ощущаю холодок на коже. Здесь как-то нерадостно. Уже дома прочитаю, что «Брагора» означает «болото», а примыкающий к кампо переулок именуется «тупиком смерти» (морте). Говорят, в Средневековье здесь выносили смертные приговоры.