Текст книги "Вишенка"

Край неба за заросшим пустырём только слегка порозовел, а они уже были у калитки заднего двора. Чувство реальности происходящего исчезло начисто – то ли от бессонной ночи, то ли от мгновенного прорыва запруды, сдерживавшей их переживания последних месяцев. Простились почти без слов, и вот, поредев, как облачко дыма, исчезла в предрассветных сумерках ставшая родной фигурка с вещмешком на худеньких плечах. … Исчезла навсегда. Одно единственное письмо от Иосифа пришло в середине сентября. Было оно датировано 25-м июля. От него веяло безнадёгой, и лишь слова любви, лёгшие на клочок бумаги в самом конце, говорили о том, что это весточка от самого близкого существа… И всё. Только через несколько лет, в сорок шестом году, когда у матери появилась возможность навести хоть какие-то справки об отце своего трёхлетнего сынишки, моего сводного брата, она узнала, что интересующий её человек пропал без вести в районе боя у села Егорье, что в лесах подо Ржевом, в последних числах июля 1942 года. Похоже на то, что бездна «ржевского котла» не могла успокоиться, не получив этой дорогой жертвы. По инерции мать ещё ждала чего-то два года, пока знакомый лесник-вдовец, которому она не подходила ни по духу, ни по возрасту, не предложил ей замужество. На послевоенном мужском «безрыбье» это был не самый плохой вариант… И все эти годы, начиная с тех предрассветных июльских сумерек и до самого дня, когда мать сменила свою девичью фамилию на другую, ей часто-часто снился один и тот же сон: как будто стоит она, Лида, рано утром в каком-то незнакомом саду, везде разбросаны клочья белого тумана, из которых неясно выступают влажные кусты, усеянные крупными тёмно-красными ягодами, а откуда-то из-за кустов доносится негромкий голос, зовущий её: «Вишенка-а…». Она судорожно срывается на этот зов, продирается сквозь цепкие ветки, бьющие её по лицу, чувствует кожей, как барабанят по телу налитые, упругие плоды… Никого! Только эхом на мокрой песчаной тропинке, теряющейся в вишнёвых зарослях, отдаётся скрип шагов уходящего человека.

***

И снова далеко внизу тоненький пунктир бежит за серой струйкой дыма на белом просторе, таком одинаково седом повсюду и лишь с западного края чуть подкрашенном в розоватый цвет скупыми лучами раннего заката. Там – февраль сорок второго года, там – моя мать. До моего прихода к ней ещё долгих восемнадцать лет, но я всё чаще вспоминаю её именно такой, какой не видел ни разу в этой своей жизни. Наверное, потому, что для моего сердца она никогда и не будет другой. Говорят же знающие люди, что человеческие души на небесах выглядят так, как в лучшие дни их земного существования. Если это правда, тогда понятно, почему я до сих пор, посмотрев на себя со стороны, вижу добродушного семнадцатилетнего деревенского парня с широко открытыми глазами, застывшего с сумкой через плечо на пороге какой-то большой, какой-то непредсказуемой и какой-то бесконечно подлинной жизни, которую ещё предстоит прожить.

8 мая – 6 сентября, 2012 г. Омск