Текст книги "Мой любимый герцог"

Через лабиринт лестниц и коридоров ей наконец удалось выбраться на первый этаж. С задней стороны дом окружала обширная каменная терраса, выступающая вперед, словно нос корабля. Сейчас одна из ее стеклянных дверей была приоткрыта.

Аннабель выскользнула на террасу и с наслаждением вдохнула чистый воздух, сощурившись от ласковых солнечных бликов. Она открыла глаза… и чуть не задохнулась от волнения. Спиной к ней у балюстрады стоял Монтгомери. Девушка замерла, не решаясь вздохнуть.

Даже со спины герцог выглядел хмурым, плащ туго обтягивал напряженные плечи, поза была застывшей, как у каменных изваяний слева и справа от него. Он стоял так неподвижно и выглядел таким… одиноким, что в ее душе что-то шевельнулось. Возможно, поэтому Аннабель не стала возвращаться на цыпочках в дом.

Конечно, Монтгомери сразу почувствовал ее присутствие. И не просто взглянул в ее сторону, а резко развернулся к ней.

У Аннабель пересохло во рту. Почему-то он показался ей сегодня до невозможности красивым. Да он и впрямь был таким же свежим и сияющим, как это зимнее утро.

Его брови изогнулись в неодобрительной гримасе.

– Вам уже можно выходить, мисс?

– Мне стало лучше, ваша светлость. – Аннабель подошла ближе. – Вчера лихорадка прошла.

С балюстрады открывался великолепный вид на огромный прямоугольный двор, обрамленный ровными вечнозелеными живыми изгородями, какие любили когда-то французские короли. А летом, наверное, здесь мелодично журчат фонтаны.

Монтгомери все еще внимательно разглядывал гостью.

На его пристальный взгляд она ответила весьма кротким, как и пристало благовоспитанной девушке.

– Я больше ни минуты не могла находиться в комнате.

Монтгомери нахмурился.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, благодарю. Вы обеспечили меня всем необходимым. Даже предоставили больше, чем нужно. Просто не могу долго оставаться в заточении.

Губы Монтгомери насмешливо изогнулись.

– Я уже успел это заметить, – сказал он, – и не ожидал от вас ничего другого.

Удивительно, что герцог вообще потрудился составить о ней мнение. С другой стороны, оно вполне могло оказаться не слишком-то лестным. Возможно, по его мнению, страсть женщины к прогулкам на свежем воздухе являлась чем-то предосудительным.

– Позвольте узнать, что же именно вы заметили, ваша светлость?

– За ближайшие дни вы уже второй раз стремитесь вырваться на волю из домашнего уюта. Вряд ли такая женщина согласится на заточение.

– Я и не знала, что есть женщины, согласные на заточение.

Эта мысль, казалось, позабавила его.

– Уверяю вас, большинство женщин согласилось бы. Заточение – лишь оборотная сторона защищенности. Будь то верховенство закона или теплый кров. Или муж. Большинство женщин стремится к защищенности, которую дает им брак, и соглашаются на заточение.

Защищенность…

Аннабель хотела бы быть защищенной. Но вряд ли любой ценой. Разумеется, она себя знала, но ее поразило, что и он это понял.

– Это вовсе не означает, что женщины не предпочтут свободу, будь у них выбор, – сказала она.

– Свобода, – повторил Монтгомери медленно. – Так вы предпочли бы свободу?

По лицу герцога нельзя было определить, к чему все эти вопросы. Аннабель пришлось отвести взгляд, потому что от его умных глаз ей становилось не по себе. Волна жара пробежала по телу, внизу живота возникла странная тяжесть. Самые простые жесты наполнились смыслом, чувства обострились, и она с ужасом осознала, как громко колотится о ребра ее сердце.

Аннабель бросила взгляд на их руки, лежавшие на гранитных перилах совсем близко. Рядом с его идеальными лайковыми перчатками было особенно заметно, насколько стары и убоги ее собственные, и она опустила руки и сложила их перед собой.

– Да, я предпочитаю свободу, – сказала она. – Джон Стюарт Милль считает, что лучше иметь выбор, даже если он трудный, чем не иметь, что лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей.

Монтгомери прыснул, но вовремя подавил смех.

– Очень интересно, – сказал он. – Вы хотите сказать, что большинство женщин не являются полноценными людьми?

– Я вовсе не это имею в виду, – запальчиво произнесла Аннабель. – Просто хорошо знаю, как обстоят дела. Цена, которую женщины в их теперешнем положении платят за независимость, зачастую слишком высока.

– За все нужно платить, – сказал Монтгомери.

В его голосе по-прежнему не слышалось и тени возмущения ее философскими экскурсами, он не пытался прочитать ей лекцию о Джоне Стюарте Милле. Неожиданная дрожь восторга пробежала по ее телу, как тогда, за завтраком, когда они спорили о праве голоса. Споры с мужчиной исключительного ума доставляли ей особое удовольствие, даже если ей не по силам переубедить его. Чтобы противостоять ему, недостаточно быть образованной женщиной с собственным мнением. И все же общаться с ним было на удивление легко и приятно. Он по-прежнему твой противник, глупая гусыня.

Монтгомери повернулся к лестнице, ведущей во французский сад.

– Если хотите, прогуляемся.

Аннабель не раздумывая шагнула вперед и тут же спохватилась, что с готовностью соглашается идти с ним. Одна. Инстинктивно она посмотрела по сторонам в поисках компаньонки. И поняла, что герцог уловил ее замешательство. Его лицо приняло слегка насмешливое выражение. «Неужели вы думаете, что здесь кто-нибудь посмеет возразить мне или осудить меня?» – читалось у него на лице, а блестящие глаза с вызовом смотрели на нее. Черт бы побрал ее трусость, стоит возникнуть трудностям, и она не в состоянии противостоять им! К чести герцога, он не стал злорадствовать, когда она, ничего не сказав, приняла предложенную руку. Он молча повел Аннабель вниз по лестнице, затем направил ее налево, на гравийную дорожку.

– Как вы думаете, что бы сделали люди, если бы завтра им преподнесли на блюдечке свободу? – спросил он.

Вздохнули бы полной грудью.

– Они стали бы искать свой путь в жизни, подходящий именно им.

Монтгомери покачал головой.

– Они испугались бы до безумия. Как по-вашему, почему некоторые молодые люди бунтуют, не зная меры, переходя всякие границы?

– Так они взрослеют, учатся быть независимыми, мыслить и принимать решения самостоятельно.

– Не думаю. Скорее, чтобы получить представление о пределах своих возможностей, понять, сможет ли что-нибудь остановить их от падения в бездну.

Похоже, герцог имел в виду кого-то конкретно, потому что в его голосе слышны были нотки недовольства.

– Не лучше ли спросить самого бунтаря, почему он так себя ведет? – сказала она наугад.

– Но это значило бы отнестись к его выходкам всерьез…

Герцог выглядел озадаченным. Очевидно, такой вариант не приходил ему в голову.

Аннабель подняла глаза на Монтгомери. Утренний свет безжалостно подчеркивал каждую морщинку на его лице. Нелегко, должно быть, идти по жизни, пребывая в уверенности, что лучше самих людей знаешь, что им нужно. Однако, пожалуй, именно в этом и заключалась привлекательность герцога. В мире, где большинство плыло по течению, беспомощно барахтаясь в мутном потоке жизни, болтаясь из стороны в сторону, он со своей непоколебимой уверенностью возвышался над всеми, как неприступный каменный утес. Это был человек, способный взять на себя ответственность и не провалить дело.

Ни с того ни с сего у Аннабель мелькнула мысль: каково это – быть женой такого человека? Это значит стать свободной. Рядом с мужчиной, который способен позаботиться обо всем, женщина может быть свободной.

Аннабель чуть не споткнулась на идеально ровной дорожке. Что за нелепые мысли лезут в голову – какая может быть свобода рядом с таким властным мужчиной, как Монтгомери? Конечно, его богатство и положение служили залогом некой защищенности, пожалуй, даже в большей степени, чем она могла рассчитывать. И все же его властная опека обернется тяжким бременем для любого, у кого есть хоть капля независимого мышления. Он будет управлять ею, требовать подчинения, всегда убежденный, что знает лучше, как поступать. И всегда будет господином, в том числе и на брачном ложе… Боже, что за мысли лезут в голову! Она не должна представлять, как он выполняет супружеские обязанности, его глаза, затуманенные страстью… его светлые волосы… влажные, прилипшие к вискам… Волна жара прокатилась по ее телу. Больше Аннабель не отрывала взгляда от тропинки.

От неумолимых глаз герцога не ускользнуло, что краска стыда залила ее лицо.

– Значит, – пробормотала Аннабель, – всегда приходится выбирать между свободой и защищенностью, ваша светлость?

– Думаю, – услышала она его голос, – скорее речь идет о поиске компромисса.

Они завернули за угол, и их взору предстало каменное здание с большим стеклянным куполом. Длинные ряды высоких окон до самого пола отражали яркий утренний свет, и Аннабель прикрыла глаза рукой.

– Что там находится?

– В каком-то роде компромисс, – сказал Монтгомери, подвел ее к зданию, остановился у бокового входа и распахнул дверь.

Внутри их встретили зеленые заросли, жарко пахнуло острым ароматом джунглей. Сверху нависали пышные зеленые кроны самых разных оттенков, почти полностью поглощая свет, проникавший сквозь стеклянный купол.

– Оранжерея, – тихо произнесла Аннабель.

Густой воздух казался живым, он колебался, источая запах богатой, влажной земли, перезрелых фруктов, нектара и гнили. Выложенная каменными плитами дорожка терялась в зарослях, манила за собой. Хотелось брести по ней, между россыпями розовых и красных цветов, похожих на блуждающие огоньки. И здесь было так тепло! А Аннабель совсем продрогла…

Наверное, Монтгомери ожидал, что она откажется войти.

Компромисс.

Аннабель повернулась к нему, чувствуя странную грусть.

– Здесь как в сказке.

Как в сказке? Так странно слышать это от женщины, которая читает Фукидида. К тому же на греческом. Но Монтгомери уже понимал, что в мисс Арчер соединилось так много всего… Он снова вглядывался в ее лицо. Себастьян знал, что смотрит на все слишком внимательно и даже, пожалуй, придирчиво. От него не укрылась бы ни одна ошибка в бухгалтерской книге. Любая фальшивая нота в романсе не оставалась им незамеченной. Но в чертах лица Аннабель он не мог отыскать ни малейшего изъяна, они полностью соответствовали его понятиям о красоте. Он и сам не знал, откуда взялся в его голове этот идеальный образ. Девушка казалась ему странно знакомой, как будто он знал ее когда-то давно, а теперь она снова вошла в его жизнь. Уму непостижимо. Ее речь, ее манеры выдавали в ней пусть небогатую, но дворянку. Между тем его информатор наконец-то прислал отчет, в котором говорилось, что она жила на правах прислуги в полуразрушенном доме своего кузена в Кенте.

Зеленые глаза Аннабель удивленно расширились.

– Мне кажется, или пол действительно теплый?

– Да, пол и вправду с подогревом.

У девушки вырвался возглас изумления, от которого у герцога по спине пробежала дрожь.

– Здание оборудовано по последнему слову техники, – объяснил он, – очень функциональное. Все это позволяет собирать урожаи круглый год. И немаленькие.

Ее глаза лукаво сверкнули.

– Нисколько не сомневаюсь, ваша светлость.

Она шла по тропинке, удивленно разглядывая растения вверху и по сторонам, а он следовал за ней, завороженный легким колыханием ее юбок вокруг лодыжек.

– Как вам удалось вырастить такой сад? – спросила она.

– Для этого я нанял ботаника. Он привозит растения из других стран или покупает здесь, в Англии.

Аннабель дотронулась кончиком пальца до нежно-розовых лепестков цветка олеандра.

– Какое чудесное занятие, – произнесла она, – путешествовать по всем уголкам мира и привозить красивые цветы.

Себастьян не мог оторвать взгляда от ее мечтательного, сияющего лица.

У него совершенно не было времени на прогулки по оранжерее. Его последнее предложение о кампании было встречено партией тори в штыки, в парламенте назревал бунт заднескамеечников[3]3
  Заднескамеечники – члены парламента, не являющиеся министрами, членами теневого кабинета, рядовые депутаты. Происхождение термина связано с местом (скамейки в задних рядах), где обычно сидят такие депутаты (они могут выступать только со своего места и не могут выступать с трибуны). Как правило, заднескамеечники имеют мало возможностей влиять на государственную политику. Однако, так как они составляют подавляющее большинство, то могут представлять достаточно серьезную политическую силу, особенно в тех случаях, когда политика правительства непопулярна или когда имеется раскол внутри правящей партии.


[Закрыть], и сейчас Монтгомери следовало бы сидеть в своем кабинете и писать грозные письма. А между тем он разгуливал по оранжерее. И единственная причина этого заключалась в том, что он хотел быть здесь, рядом с этой женщиной. И даже не собирался задаваться вопросом, почему общество совершенно неподходящей девушки – бедной простолюдинки, синего чулка, суфражистки – доставляет ему такое удовольствие.

– Ну и в какой же уголок мира вы бы отправились, мисс?

Зеленые глаза скользнули по лицу герцога, Аннабель пыталась разгадать, что у него на уме. Не хотелось бы, чтобы ответом на ее искренность стала насмешка.

– Я бы поехала в Персию, – наконец ответила она.

Большинство выбрало бы Париж. Ну, или Рим.

– Грандиозные планы.

Аннабель покачала головой.

– Раньше я мечтала владеть греческим галеоном. В своем воображении я уже переплыла семь морей.

– Греческий галеон? – Ну конечно, ведь она изучала классические языки. – Видимо, вас вдохновил Одиссей?

Девушка искоса посмотрела на него.

– Вполне возможно.

– Почему же Персия? – спросил Монтгомери, заинтригованный. – Ведь Одиссей никогда не покидал Средиземного моря.

– Потому что, – медленно произнесла Аннабель, – существуют разные предположения о том, как Персия и Греция повлияли друг на друга в плане архитектуры, государственного управления, литературы, но у нас мало конкретных доказательств. Каждая сторона отрицает влияние другой на свою историю. А мой профессор сейчас посвящает все свое время этой области исследований.

– Профессор Дженкинс?

– Да, он! Вы знакомы с его работами?

– Никогда не встречался с ним, его заявки обычно прочитывает мой секретарь, – сказал герцог. – Я финансирую некоторые из его экспедиций. Возможно, вы слышали о Королевском научном обществе.

– Конечно. Я и не знала, что вы имеете к нему отношение.

– Мои предки стояли у истоков его создания.

Аннабель окинула его внимательным, оценивающим взглядом, и герцог вдруг почувствовал некоторую гордость за себя. С чего бы это?

– Значит, это благодаря вам в апреле профессор Дженкинс сможет отправиться на Пелопоннес, – сказала она.

– Чем же он там займется?

– На дне залива Пилос обнаружили древний затонувший военный корабль, экспедиция собирается поднять его части, а потом изучить их.

Девушка становилась все более оживленной, в ее жестах и движениях сквозила сдерживаемая энергия. И, черт возьми, глядя на нее, герцог чувствовал, что его мысли приняли направление, весьма далекое от исторических исследований…

– А он хорошо относится к вам, этот Дженкинс? – спросил он, делая вид, что изучает один из термостатов на стволе дерева.

– О да, – ответила она весело. – Конечно, заваливает меня работой, но зато помог мне получить место в Оксфорде. Я ему очень благодарна.

Почему-то ее ответ не слишком понравился герцогу.

– Как помог?

– Он переписывался с моим покойным отцом, – объяснила девушка. – После смерти папы я разбирала его корреспонденцию и нашла недописанный ответ Дженкинсу. Я закончила письмо и отослала, профессор ответил. И мы переписывались несколько лет.

– Так он без колебаний вступил в переписку с вами, и его не смутило, что он обсуждает научные вопросы с женщиной?

По лицу Аннабель было ясно, что вопрос ее немного покоробил.

– Не смутило. Как оказалось, мой отец многому научил меня. И к тому же…

– Что же еще?

– Возможно, из-за моей подписи. Я подписывалась А. Арчер. Он мог и не догадаться, что я женщина.

Глядя на ее гордо поднятый подбородок, он подумал, что почему-то совершенно не возмущен ее маленькой уловкой.

И спросил, пряча улыбку:

– И когда же все открылось?

– Когда мне понадобилась его помощь, чтобы поступить в колледж. И он не обиделся, нисколько не обиделся. Я так благодарна ему, – повторила Аннабель несколько раз.

Хотя ей не стоило никого благодарить. Она в полной мере продемонстрировала свой ум и способности и непременно должна была получить шанс.

В следующую минуту внимание Аннабель привлек большой террариум у стены.

– Что это? – Она указала тонким пальцем на аккуратный ряд зеленых стручков, примостившихся на ветке за стеклом.

– Хризалиды. Коконы бабочек.

Девушка оглянулась на герцога через плечо.

– Вы держите бабочек, ваша светлость?

– Это затея моего брата. После того как я наложил вето на его предложение завести здесь стаю обезьян.

Девушка рассмеялась. Весело, искренне. От вида ее ровных зубов и мелькнувшего розового язычка кровь у Монтгомери забурлила, как от глотка шампанского. Желание охватило его. Желание взять в руки ее смеющееся лицо и покрывать поцелуями лоб, щеки, нос… Он хотел ощутить прикосновение ее губ. Дьявольское наваждение!

Аннабель уже повернулась к террариуму, наклонившись вперед.

– Кажется, там гусеница, – выдохнула она восхищенно. – Как интересно.

– Очень.

Воротник ее пальто неплотно прилегал к шее, открывая его взгляду кусочек бледной кожи. Там приютился локон, туго закрутившийся от влажного воздуха оранжереи. Вот бы намотать эту шелковистую прядку на палец и прикоснуться губами к нежной мягкости ее шеи…

Плечи Аннабель напряглись, как будто она прочитала мысли герцога, и он понял, что склонился чересчур близко, пытаясь уловить ее запах.

Боже правый…

Монтгомери выпрямился. Голова кружилась. Густой, тяжелый воздух оранжереи явно затуманил его мозги.

Аннабель повернулась, в ее глазах появилось настороженное выражение.

– Я и не думала, что бабочкам хорошо в террариуме.

– Их выпускают, когда они покидают кокон. – Голос герцога звучал хрипло. – Эта крышка поднимается, – он продемонстрировал, как, – и все, кто имеет крылья, могут вылететь.

Аннабель не улыбнулась в ответ.

Она отнюдь не наивна, понял Себастьян. В ее глазах он читал те же мысли, которые она, несомненно, читала в его, – они мужчина и женщина, которые находятся наедине в укромном месте, где воздух колышется от жары, и какая-то неведомая сила тянет его сделать шаг навстречу ей, дотронуться до открытой шеи, притянуть к себе. А еще он заметил, что линия рта у нее смягчилась, как будто она была не против…

Райская птица пронзительно крикнула, взмахнула крыльями и, стукнув когтями, уселась на террариум.

От неожиданности Аннабель отскочила.

– А, это все Перегрин, – раздраженно сказал герцог. – Он их кормит. Птицы решили, что вы пришли сюда их кормить.

От испуга на щеках девушки пылали два красных флажка. Себастьян предпочитал вызывать у женщин румянец совсем другого рода… Аннабель шагнула в сторону, подальше от него. Герцог бросил на птицу злобный взгляд.

– Ваша светлость, я хотела бы обсудить с вами мой отъезд.

На Себастьяна будто вылили ведро холодной воды. Он ответил не сразу.

– То есть вы не намерены последовать совету доктора и собираетесь уехать как можно скорее.

Она кивнула.

– Вы же говорили, за вами некому ухаживать.

– У меня есть родственники в Кенте, они меня ждут.

А, тот кузен в ветхом доме. Где ей снова грозят недосыпание и недоедание.

– Врач настаивает, – сказал Монтгомери. – Семь дней. Кроме того, в Клермонте вы желанная гостья.

В зеленых глазах светилась решимость.

– Благодарю вас, ваша светлость, но у меня важные дела.

– Разве может быть что-то важнее здоровья?

Она отвела взгляд.

– Я уже здорова.

Неправда. Только неимоверное упрямство не позволяло ей согласиться.

Пот струился по его спине, потому что, помоги ему Бог, он стоял в оранжерее в своем чертовом зимнем пальто.

– Вы, разумеется, можете уехать в любое время, – сказал он, – но прошу вас, не дайте мне взять грех на душу, ведь, предоставив вам карету, я буду содействовать вашей кончине.

Его слова, казалось, озадачили мисс Арчер.

Вот оно что. Значит, если она не слишком заботилась о себе, то благополучие других ее определенно волновало.

– А как же ваши подруги? – добавил он. – Они так беспокоились о вас, и, если вам станет хуже, вся их забота, все их ночные бдения у вашей постели пойдут насмарку.

Судя по выражению глаз, мисс Арчер прекрасно поняла его хитрую уловку и сердилась на него за правильно выбранный ход. Пусть сердится. Если бы она была его женщиной, они бы даже не обсуждали это, она лежала бы наверху, в постели, уютной и теплой.

– Что ж, – произнесла девушка с неохотой, – наверное, разумнее будет остаться.

Себастьян чуть с ума не сошел от радости.

– До Рождества.

Она нерешительно кивнула.

– До Рождества.

На обратном пути мисс Арчер молчала. Ее лицо казалось осунувшимся и слишком бледным. Прогулка утомила ее. Как же сделать так, чтобы она принимала, и даже ожидала помощь от других? Ей было двадцать пять. Слишком молода, чтобы быть такой сильной и независимой. Слишком зрелая, чтобы быть не замужем. Но такая вступила бы в брак лишь по собственной воле, если, конечно, мужчины в Кенте не были сплошь глухими и слепыми. В отчете говорилось, что она покинула родной дом, отсутствовала два года и вернулась только после смерти отца. Вряд ли молодая женщина исчезнет из дома на два года без веской причины. Какую же цену заплатила ты за свою независимость, Аннабель?

– Не составите ли мне компанию, посетив конюшни завтра утром? – спросил Монтгомери.

Мисс Арчер посмотрела на него непроницаемым взглядом.

– В конюшнях тепло, – добавил он. – А мои лошади – одни из лучших в Англии.

Она долго не отвечала.

– Это будет зависеть от состояния моего здоровья.

И, пожалуй, еще больше от настроения.

Монтгомери подал ей руку, чтобы помочь подняться по ступенькам на террасу. После некоторого колебания она оперлась на нее. То, что произошло в оранжерее, ее взволновало.

А что, собственно, произошло?

Ничего. Желание – что может быть естественнее, когда мужчина видит красивую женщину, разве не так?