Текст книги "Мир моих сказок. Сборник сказок для взрослых и детей"

Глава VIII

Пройдя половину пути, он остановился и сам себе сказал: «Куда я иду? Зачем?» Потом резко повернул в ту сторону, откуда пришел в город: «Лучше утопиться, чем жить с этими людьми».

Закончился город. Началась просека. Шел он очень быстро и сам незаметно для себя оказался у края водной глади. Ноги несли его в сторону исполинской сосны, к которой он привязал когда-то корзину.

– Лучше утопиться, – продолжал твердить он, глядя на мокрый песок. Настолько ему опротивела жизнь в этом городишке.

Так бежал путешественник, пока не наткнулся на разноцветный пластик, прилично занесенный песком.

Вот это чудо! За три месяца его корзина не исчезла, была в целости и сохранности. Ее не унес ветер, не увлекли волны, не сломали люди. Да на берегу и следов их не бывало. Беглец залез в короб и заплакал. Понемногу успокоившись, принялся неистово очищать пластик от песка, ракушек и нанесенных прибоем водорослей. Затем отвязал от сосны, служившей причалом, и, наконец, оттащил к воде. Последний раз посмотрел в сторону берега, повернулся к воде, перекрестился.

– Была не была! – сказал путешественник. Оттолкнулся, заработал веслами и поплыл куда глаза глядят.

Он не знал, с какой стороны принес его ураган. Мог только догадываться. И, полагаясь на интуицию, взял направление в сторону родного дома. Была корзина самолетом, побудет и лодочкой!

Часа через два активной гребли хорошая погода сменилась легким ветерком. Вскоре корзину закрутило, замотало, все вокруг потемнело. Моряк упал на дно, вцепился пальцами в поручни, закрыл глаза и стал читать молитвы, прощаясь с жизнью.

Сколько длилась кошмарная качка, неизвестно. Фантазеру показалось, что он потерял сознание, а когда очнулся, глазам не поверил: он посреди озера рядом с его родным городом. На том самом озере, куда планировал приземлиться, то есть приводниться в день празднества. Вот родной лес, вот купальни, вот городской пляж, белые лебеди, милые кувшинки. К счастью, в буре весла не пострадали, и фантазер бодро погреб, направляясь к купальням.

Не успело сесть солнце, как он был дома, где его с восторгом встретили родные и друзья. Это было счастье! Они уж и не надеялись увидеть выдумщика вновь!

Некоторое время спустя, оправившись от приключений, наш путешественник сел за письменный стол, чтоб честно, без придумок описать увиденное и пережитое.

Вот так!

Конец

Два башмака – пара

Один талантливый художник любил все-все красивое. И однажды приобрел пару отличных лакированных башмаков на кожаной подошве, со вставками на носках из более светлой кожи и такого же цвета плетеными шнурками. Художник остался очень доволен покупкой. Новые ботинки как нельзя лучше подходили к берету из шелковой материи и к турецкому кашне, которое любил носить на шее живописец, закинув один край через плечо. Долгое время мастер холста не расставался с любимыми ботинками. Где они только не побывали! И в мастерской, и на выставках, и в салонах. Они топтали площади и улицы разных городов. Немного поизносились, но были даже очень ничего. И всегда, разумеется, они были вместе. Всегда неразлучны. Никогда не подводили владельца, были удобны, не промокали, не скользили. Радовали глаз и выделяли художника из толпы. Они блестели, и солнце отражалось в них, и они отражались друг в друге, и от этого блестеть хотелось еще больше, чтоб соответствовать и художнику, и друг другу.

Как-то гуляя по набережной, художник наткнулся на нищего. Нищий сидел недалеко от обувного магазина в грязной одежде и совершенно рваных сандалиях, просил милостыню.

Художник посмотрел на голые ноги скитальца, сердце его дрогнуло. Ему захотелось как-то помочь бродяге. Посмотрел на свои лаковые ботинки, уже давно не новые, и подумал: «Пожалуй, куплю себе другие, а эти отдам попрошайке. Уже осень, а он босиком». Так и сделал. Купил в ближайшем магазине новые ботинки. А старые, лаковые протянул бродяге. И еще положил в ладонь немного мелочи.

– Это все мне? – спросил чумазый человек.

– Ну да, должны подойти.

Нищий тут же скинул сандалии и принялся натягивать на грязные ступни еще вполне приличные штиблеты. Вскочив на ноги, он немного размялся, как бы привыкая к обувке. Поприседал, походил туда-сюда. Остался доволен, его глаза счастливо заблестели. Бросил тут же старую обувь и, не поблагодарив, помчался тратить мелочь.

С этого дня у фирменных лодочек началась другая жизнь. Им приходилось топтать грязь, пинать дорожные камни, пустые консервные банки и всякую дрянь. Никто их не берег, не мыл, не чистил. Их вообще почти не снимали с ног. Но то, что они по-прежнему были вместе, придавало обувкам сил и вселяло надежду.

Не завязанные вовремя шнурки как-то растворились в пространстве. Бродяга медленно плелся вдоль забора, шлепая замызганными штиблетами. Над головой свисали из-за высокой изгороди спелые яблоки. Скиталец стал выискивать глазами яблоко поспелее, и постепенно голова задиралась все выше и выше. Аппетит возрастал. Наконец он увидел ветку с наливными сочными плодами, но достать их не было никакой возможности. Бродяга стал подпрыгивать, стараясь дотянуться до яблок. Огляделся, увидел неподалеку валяющуюся палку. Вооружившись ей, он принялся энергично охотиться за «запретными» плодами. Малый так настойчиво скакал около забора и так сильно бил по яблоне, что разбудил двух сторожевых псов, охраняющих двор и сад.

Псы, грозно лая, ринулись к источнику шума. Оборванец совсем не был уверен, что собаки не достанут его. Не стал полагаться на судьбу и сиганул с места что есть мочи, потеряв при этом один ботинок. В его жизни уже были встречи с собаками, и потеря одного башмака в этом случае не была такой уж большой жертвой ради спасения жизни.

Утром дворник, подметая улицу, нашел на дороге один потрепанный штиблет. Хотел выбросить его в мусорный бак, но, подумав, оставил.

Дворник был романтик. Кроме подметания улиц, он еще разводил цветы. «Из такого оригинального ботиночка получится неплохой цветочный горшок», – решил он. И посадил в старый башмак петунью, предварительно покрасив туфлю желтой краской из баллончика и насыпав внутрь землю.

«Неплохо», – отметил дворник-цветовод, удовлетворенный своей работой.

Место для нового горшка было выбрано на самом входе в просторную оранжерею, где он также махал метлой. Прохожие с удовольствием любовались таким дизайнерским решением. Всем было хорошо: и цветоводу, и посетителям оранжереи, и желтому штиблету. Ведь это лучше, чем лежать на дне мусорного бака.

Искатель приключений заметил потерю туфли, только пробежав два квартала. Не сильно расстроился. Снял с ноги другую, надел ее на палку, оставшуюся у него в руке, закинул за плечо и, весело насвистывая, как ни в чем не бывало поплелся дальше по дороге. Так гулял босиком день или два, пока не нашел еще один ботинок, одиноко лежащий на обочине. Башмак был тоже правый, как и оставшийся после побега, и немного больше, чем надо. Ну да ладно. Это лучше, чем ничего. Путешественник с удовольствием облачился в разные штиблеты и был таков. Наш когда-то лакированный красавец вновь отправился в путь, но радости не было, его дерматиновый спутник смотрел не на него, а в другую сторону, он вообще не разделял его взгляды на жизнь. Раньше новый попутчик принадлежал заурядному актеру и перенял все неблаговидные замашки хозяина. Снаружи он был много лучше, чем внутри.

Ну да, долго ли, коротко ли, сколько зим и лет сменилось, не важно. Оба эти товарища оказались на свалке. Бродяга стащил маломальные парные боты с такого же спящего горемыки, а свои, добежав до первой подворотни, бросил.

В тот самый день, когда мусоровоз привез контейнер с правыми башмаками на свалку, другой мусоровоз привез контейнер с левым. Новые хозяева оранжереи решили сменить оформление цветников и выкинули желтый, бывший лакированный, башмак.

Так левый и правый снова оказались вместе. Под одним солнцем, под одним небом, напротив друг друга. Они сильно изменились с момента их расставания, но безошибочно узнали друг друга. Обрадовались, обнялись, прослезились. Они были из одной кожи! Их путь закончился, и никуда не нужно было спешить. Наслаждайся свободой – дождик помоет, ветер посушит, солнышко согреет. А под снегом можно, обнявшись, спать, смотреть сны и верить в весну!

Конец

Девочка Радуга

К подножию Большой горы, что возвышалась с одной стороны над лесом, а с другой стороны над озером, приходили поиграть две девочки. Девочки были маленькие и хорошенькие, с косичками и веснушками, как почти у всех маленьких девочек. Жили они в соседях – одна слева от озера, другая справа. Девочки считались подружками, и им всегда вместе было не скучно: то на скакалке прыгают, то венки из луговых цветов плетут, то на берегу озера из гальки узоры выкладывают, а то и целые замки из песка строят.

Однажды посреди хорошей погоды налетел свирепый ветер, загремел гром и мгновенно пошел дождь. Подружки не успели от непогоды укрыться. А тут еще и в нескольких метрах от них молния поразила старый дуб, одиноко стоящий на краю леса. Под дубом девочки иногда собирали желуди, чтобы делать из них, например, бусы. Или от жары прятались. Малышки так испугались молнии, что остались стоять будто вкопанные, пока не закончился ливень. А он как неожиданно начался, так и резко прекратился. Засветило яркое летнее солнце.

– Ой, смотри, радуга! – сказала одна девочка, задрав голову к небу. – Какая красивая! Похожа на разноцветный мостик.

– Ничего в ней красивого нет, так себе, коромысло, обман зрения, – ответила другая.

– Мне кажется, я слышу, как плачет дуб, вон, смотри, молния расщепила нижнюю ветку. Давай ее привяжем, она и прирастет, – продолжала первая девочка.

– Всё ты придумываешь, никто не плачет, и ничего не прирастет, и так обойдется. – Вторая девочка ехидно рассмеялась и сердито швырнула к подножию дуба нанизанные на нитку желуди. – Некогда мне тут с тобой ерундой заниматься, мне надо домой – одежду сушить, – закончила она и побежала в сторону своего дома.

– Ты куда, подружка! Сейчас высохнем – солнышко! Ни одной тучки! Разложим на поляне платьица, и делов-то! – кричала вслед убегающей подруге первая девочка, удивляясь перемене, произошедшей с той.

А та оглянулась да злобно плюнула в сторону озадаченной подружки:

– Тоже мне, «радуга»!

С той поры так и повелось, стали одну девочку звать Радуга, а другую – Злюка.

Да… Что-то случилось с малышками во время удара молнии. И жизнь их пошла по-разному. Больше они никогда не играли вместе, и никто не видел их вдвоем. А в тот день, когда молния угодила в старый дуб, девочка-радуга сняла поясок с платья, подвязала обломившуюся ветку, погладила шершавый ствол. Листья прошелестели:

– Спасибо!

– Да что же это такое, дуб? Ты все видел. Что случилось с моей названой сестрой? Ведь мы всегда дружили и любили друг дружку! – Радуга, закрыв лицо руками, горько расплакалась.

– Не плачь, девочка, такое бывает. Одни души молния убивает, а другие заново рождает. Хочешь, я буду твоим другом?

– Да! Да! Хочу! Я буду приходить к тебе!

– Вот и славно! Я буду рассказывать тебе разные истории, за сто лет я накопил их так много, а рассказать мне их, кроме ветра, некому!

И Радуга, попрощавшись со старым дубом, пошла домой.

Как я уже сказала, девочки больше не играли вместе, не встречались и не дружили. Поначалу Радуга приходила к домику Злюки, звала ее, но та не выходила. Ждала подружку у себя, да не дождалась. И стала девочка по имени Радуга жить дальше, дружить со старым дубом и соседями. Девочка по имени Злюка ни с кем не дружила. Сидела дома, плела черные кружева. Черный цвет сделался ее любимым – не маркий, должно быть. Шло время, девочки росли-росли да и выросли. Радуга превратилась в красавицу с чистым сердцем, да еще и в умного доктора. Девушка лечила и людей, и зверей – в основном травами да добрым словом. Этим на жизнь и зарабатывала. Все ее любили и хвалили. Слава о бывшей подруге дошла до ушей Злюки. И позавидовала она лютой завистью, сердце ее наполнилось черной ненавистью – такой же черной, как те узоры, что она плела на продажу. Друзей у нее не было, никто ее не любил, и она никого не любила. От постоянного нахождения в четырех стенах цвет лица кружевницы походил на серый, хмурый осенний день, брови всегда насупленные, глазки недовольные, спина от долгого сидения за пяльцами – колесом. Кто на такую позарится, кто с такой водиться станет? Сгорая от злобы, задумала Злюка извести Радугу-красавицу. Знала, что иногда в их лес Серый Волк наведывается. Пошла в лес, нашла волка и говорит ему:

– Отправляйся, Серый, к Радуге и съешь ее. А не сделаешь, что велю, я тебя в серую мышь превращу. Вот у меня волшебная палочка имеется.

И показала волку вязальную спицу. Волк никогда волшебных палочек не видел, ну и поверил. Испугался, конечно. Дело было вечером, Злюка целый день волка по лесу искала и только к закату солнца нашла.

– Я, честно, съем ее, только завтра утром. Я только что поужинал, стащил у селянки головку сыра. Не превращай меня, пожалуйста, ни в кого до завтра! – громко икнув, взмолился волк.

– Ладно! Но не позднее завтрашнего утра! Иначе станешь серой мышью, – на прощание пригрозила Злюка вязальной спицей.

Утром волк, как и обещал, побежал завтракать Радугой, целительницей и умницей. Подбегает к ее домику, а там очередь. Два глухих зайца, тетерев с подбитым крылом да мужик хромой с тросточкой. Увидели они Серого Волка, его клыки, желтые злые глазища, когтищи, кинулись врассыпную. Серый и очередь занять не успел, прямиком ввалился в светелку, где доктор лечила пациентов. Сам еле дышит, так задохся, торопился. А кому охота мышью становиться?

Радуга, писавшая рецепт за столом, с тревогой посмотрела на вбежавшего и поспешила к нему навстречу со словами:

– И что вы так дышите тяжело, присядьте с дорожки, в вашем возрасте вредно быстро бегать. Чайку с ароматными травками попейте, а я вам давление померяю, пульс посчитаю.

Волк не ожидал такого теплого приема. Плюхнулся он на лавку, злой оскал улыбкой расплылся, глаза из желтых в нежно-зеленые переменились. А как чая попил, совсем поплыл бывалый служака. Забыл, зачем и прибежал.

– А не тот ли вы Серый Волк, что царевичу служит? – спросила хозяйка.

– Так точно, он самый.

– Так вот оно как. Понимаю, что вас беспокоит. У вас проблемы с памятью. Нате-ка, вот этого отвара попейте, – продолжала хлопотать Радуга.

Волк послушно выпил еще одну чашку с лекарственным снадобьем, заботливо протянутую ему. Выпил, обхватил лапами голову и сидел, раскачиваясь в разные стороны какое-то время. А потом и завыл:

– Я все вспомнил! Больше я к царевичу ни ногой. Меня за лесами, за долами, за высокими горами волчица с волчатами ждет! Мне к ним надо! А я по заданиям царевича рыскаю, его приказания исполняю. Зачем я это делал? Сам себя не понимаю, будто потерянный. Спасибо тебе большое, ты мне жизнь мою вернула. Скажи, красавица, что я могу для тебя сделать?

– Дом твой далеко – вот ты побежишь к своим волчатам и всем, кого по дороге встретишь, про меня рассказывай. Пусть нуждающиеся знают, куда им идти за помощью.

Так волк духом воспрянул, что не надо ему больше царевичу служить и что семья у него есть и Злюка его за лесами, за долами, за высокими горами нипочем не найдет! Да еще чай целебный волка силой наполнил – соскочил он с лавки, шерсть взъерошил, запрыгал на месте от радости, потом лизнул Радугу в щеку – и бегом в сторону родного логова. Да и был таков.

Ничего у Злюки с волком не вышло. Тогда она отправилась к Бабе-яге в самую чащу леса. И попросила старую ведьму превратить Радугу в камень, а за это обещала подарить чепец из черных кружев. У Бабы-яги глазки разгорелись, прыгнула старая в ступу и уж через пятнадцать минут приземлилась у дома Радуги.

А Радуга прием больных закончила и в своем садке под окнами цветы поливает да песни напевает. Увидела она прилетевшую бабусю, лейку поставила, к бабушке направилась, стала помогать из ступы вылезать.

– Здравствуйте, бабушка! – Девушка протянула к старушке руки. Баба-яга, недовольно кряхтя и опираясь на протянутые Радугой руки и на свою метлу, кое-как вылезла из своего «вертолета».

– Что же это вы, бабушка, так себя не бережете, вон запыхались как, присядьте с дорожки, отдохните, чайку с травками выпейте. А потом и расскажете, зачем пожаловали.

С этими словами девушка взяла гостью под локоток и повела в дом. Увидав заботливое обращение, Баба-яга забыла, зачем прилетела, и про чепец из кружев позабыла. Раньше-то она только и видела, как люди плевали в ее сторону. Напилась бабушка чая, да с такими душистыми травами, какие в ее чащобе не растут, да с мятными пряниками, как раз по ее беззубому рту – мягкота! Разлилось по старческому телу тепло!

И тут Радуга спрашивает:

– Что это у вас, бабушка, на голове колтун-то такой? Дайте-ка, я вам волосы расчешу.

И, не дожидаясь ответа, принялась Бабе-яге на голове гребнем колтуны разбирать да вычесывать. А бабушка и слова вымолвить не может, только мурлычет как кошка, будто по широкой реке плывет, сверху солнышко припекает, в ушах соловушки поют.

Расчесала девушка волосы Бабе-яге и гребешком украсила.

– А это вам, чтоб всегда под рукой был, – сказала, – и вот еще полушалок, ваш-то совсем прохудился.

– Ой, милая, как благодарить тебя, не знаю, совсем моя голова прошла, а то ведь болела, сил нет. Я почему обижена на весь белый свет была! Теперь другое дело! А ты, я знаю, врачеваньем занимаешься – так вот тебе от меня подарок. – И Баба-яга протянула хозяйке малюсенький пузыречек: – Это живая и мертвая вода. Одну каплю капнешь – смерть, две капли – жизнь.

Радуга не хотела брать такое сильнодействующее средство, но, чтобы не обижать гостью, взяла и поблагодарила.

– Ну ладно, мне домой пора, у меня тоже цветы еще не политы, – заторопилась старушка.

Девушка честь честью проводила Ягу, помогла ей в ступу залезть, помахала вслед платочком, а летчица в ответ – метлой.

«Зачем она прилетала? Так и не сказала, странно», – размышляла Радуга, возвращаясь домой и разглядывая подаренный Бабой-ягой пузырек. Решила: надо будет подальше эти капли убрать, опасные они.

Опять неудача у Злюки. Не превратила старая ведьма Радугу в камень. Пошла Злюка на болото к Кикиморе. Долго ту искать не пришлось: сидит на болотной кочке посреди кувшинок, подперши голову кулачками, чего-то себе под нос напевает.

– Кикиморочка, красавица! Что горюешь, милая! У меня для тебя веселенькое дельце есть, – обратилась к болотной жительнице Злюка. – Ты ведь любишь народ пугать, помоги мне одну противную девчонку извести. Так напугать ее надо, чтоб она и как себя звать позабыла.

Кикимора встрепенулась, глазки ее красными торфяными головешками загорелись, встала она с кочки, расправила зеленые одежды – обрадовалась, по всему видать!

– Ну, говори, кого пугать будем?

– Да тут недалеко, у подножия Большой горы, девчонка противная живет, Радугой обзывается. А я тебе за это – что хочешь!

– Ладно, сделаем, не сегодня завтра. – И Кикимора, напевая песенку, бодренько попрыгала в сторону Большой горы: – По кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку бух! Раздавили сорок мух!

Зачем веселенькое дельце в долгий ящик откладывать! Всю ночь Кикимора проскакала вокруг Большой горы – то ли следы путала, то ли от радости, то ли скакать понравилось. К утру к домику Радуги допрыгала. Сейчас, думает, как завою, как напугаю девчонку! А Радуга уже на крылечке, с утра пораньше зарядку делает. Увидела Кикимору, озадачилась: «Что так рано больные пожаловали, должно быть, дело срочное».

– О, мадемуазель Ки-Ки! Доброе утро! Как запыхались-то вы, устали с дороги, да вы же издалека! Какая честь! Заходите в дом скорее. Я как раз зарядку закончила, сейчас завтракать будем. Что у вас случилось? Ой, вы такая модная, такая стильная и, говорят, поете прекрасно! А как вам ваша шляпа идет!

Пока Кикимора дух переводила, хозяйка около нее суетилась, кушанья на стол ставила. Медок, вареньице, печеньице. Ох и пересохло в горле у Кикиморы после ночной пробежки. Напилась болотная дива чая и разомлела. И так ей хорошо стало, даже петь захотелось! Вместо того чтоб завыть жутко-страшно, затянула она нежно про девичьи страдания, про то, как ее Леший обманул и потекли по щекам слезы.

Радуге все понятно стало – вот и причина визита. А она тоже петь любила, ну и поддержала гостью. Так они и пели часа три на два голоса. Хорошо, воскресенье было, и пациентов много не предвиделось.

– Да брось ты его, забудь, что, в лесу один Леший, что ли? Да ты – Афродита, Клеопатра, Царевна! И репертуар расширь, повеселей песни выучи. Глядишь, и познакомишься с кем! Они, лешие, веселых любят! А у тебя что ни песня – тоска зеленая, – утешала гостью Радуга.

– Ох, спасибо тебе, подруженька, прямо камень с сердца сняла, никто меня не понимает и песни со мной не поет! Можно я к тебе хоть иногда приходить буду песни попеть? – У растрогавшейся Кикиморы глаза теперь излучали теплый синий свет.

– Да, приходи, конечно, только лучше как сегодня, в выходной, – отвечала Радуга новой подруге.

И тут мадемуазель Ки-Ки сняла с себя шляпу, украшенную водяными лилиями, и протянула Радуге.

– Это тебе, милая, от меня. Сама делала. Тебе тоже пойдет! Пока ты в моем сердце, лилии не увянут! А я себе еще смастерю! У меня лилий на болоте – пруд пруди! – попрощалась Кикимора с Радугой и счастливая домой на болото поскакала.

Радуга со стола убрала, давай домашними делами заниматься. Делу время – потехе час. А они с гостьей и так три часа пропели.

Снова невезенье у Злюки. Живет себе Радуга да радуется, по мере сил больных лечит, за садом ухаживает. А Злюка желчью исходит. И опять она в лес бежит – Лешего кличет.

А Леший рядом обретался. Забрался в прошлогодний шалаш, туристами оставленный, да и спит. Любителей погулять в эти дни немного: ягоды отошли, до грибов далеко. Скучно хороводнику, некого по лесу кружить, с дороги сбивать, не с кем в плутовские игры играть. Вылез Леший на зов Злючки, от травы отряхнулся, шишки с шевелюры смахнул и молвит недовольно:

– Чего глотку дерешь? Спать не даешь?

– Лешенька, милый, дело есть, ночью выспишься!

– Ну что там у тебя?

– Вот тебе грибочки-мухоморчики, притворись старичком-лесовичком да угости Радугу-дугу несгибаемую-неразгибаемую этим гостинцем. Как она от грибов узлом завяжется, от меня тебе большое спасибо будет. Так и быть, в лютые морозы к себе на печь квартировать пущу.

– Ну, раз надо, значит, надо! Мне не трудно, отнесу, так и быть. Да и от печки зимой даже Иван-дурак не откажется! – согласился Леший. Он не вредный был – глуповат немного, а так парень хоть куда, еще и сорока пяти нет!

– Ты говоришь, мухоморы, а тут другие, – засомневался Леший, взяв лукошко у Злюки.

– Так и есть, я их немного глиной подмазала, чтоб на съедобные походили, пусть не сомневается. Приятного ей аппетита! – зло рассмеялась девица.

– Ладно, понял.

– Вот и хорошо. Твое дело грибы отнести, а не вопросы задавать.

И пошли они в разные стороны. Злюка – к себе домой, а Леший – к Радуге домой. На краю леса Леший обернулся старичком и в таком виде дошагал до места назначения. Постучал посохом в двери.

– Проходите, не заперто, – услышал он приветливый звонкий голос.

Выходит к нему навстречу девица-красавица, улыбается:

– Ох, дедушка, что же вы, такой старенький, такие большие корзины таскаете. Тяжело, наверное, вам. Сядьте, отдохните, чайку попейте, а я пока перевязку закончу. Тут у нас енотик от лисы убегал да лапку повредил.

А Леший, надо сказать, людей не очень любил, от людей в лесу одно безобразие. А к зверушкам всегда расположен был. Он их как малых детушек нянчил. Увидел он эту картину с енотом – прямо сердцем расположился. Чая попил, с дороги отдохнул и говорит:

– А ты, я вижу, зверушек врачуешь, так возьми эту корзину, в ней мухоморы обыкновенные, глиной обмазанные, чтоб дольше не испортились, – про последнее Леший, понятно, соврал.

– Как здорово! – захлопала хозяйка в ладоши. – Я за ними в лес собиралась, а они сами ко мне пришли. Это лекарство незаменимое, правда, готовить долго, рецепт мудреный. Спасибо вам!

«Да и ладно, – подумал лесной гость, – в каком-нибудь стогу перезимую, мне не привыкать! Без печи обойдусь!» Подумал да и засобирался в обратный путь, но тут его взгляд на необычные часики упал. Часики те висели на гвозде, вбитом в дверной косяк, отличались странным циферблатом и имели шикарный кожаный ремешок.

– А что это у вас часики странные такие, не тикают, сломались, что ли?

– Это, дедушка, не часы, это компас. Он показывает стороны света: юг – север, запад – восток. С таким проводником всегда в лесу дорогу найдешь, никогда не заблудишься.

– Эх, мне бы такой компас-припас! Я частенько блужу, – помечтал вслух старичок.

– Так забирайте, вам по всему нужнее, а у меня другой будет. – И радушная хозяйка сняла с косяка старый компас.

Леший чуть не запрыгал от радости, да вовремя спохватился: надо стариком притворяться. Взял подарок, надел на руку, ознакомился, как им пользоваться. Радуга подробно объяснила. Напоследок Леший еще полюбовался обновкой, распрощался и, опираясь на посох да прихрамывая для достоверности, поплелся в сторону леса. Идет и сам с собой рассуждает: «А люди-то все разные! Кого в лесу запутать не грех, а кого, наоборот, вывести на дорогу нужно! Ну, теперь-то я их сортировать буду, с таким-то прибором хороший человек у меня не потеряется!» И он в который раз с восхищением посмотрел на подарок Радуги и быстрой молодецкой походкой зашагал в лес.

Ох и рассвирепела Злюка, узнав, как ее усилия опять прахом пошли! Так бесновалась, чуть последние волосешки с головы не выдрала. Успокоилась кое-как, сидит кумекает, что дальше делать. А у нее один знакомый лиходей остался – Кощей Бессмертный. Да идти к нему далеко. За лесами, за долами, за высокими горами живет Кощей – и вот так семь раз!

Вспомнила Злючка про Ворона. А Ворон что-то вместо почтальона был, но не просто так весточки разносил, а нужно было его похвалить сначала, умаслить. Пришла девица – темных дел мастерица к вороньему гнезду и такую песню запела (сама руками водит, а на одном пальце у нее перстень отсвечивает):

– Вороночек-воронок, почему ты одинок?

Ты красивенький какой, ты мой рыцарь, мой герой!

Письмецо вручи Кощею, я кольца не пожалею!

Этот перстень золотой непременно будет твой!

Ворон до Кощея слетал, перстень за работу получил. Кощей в своем неприступном замке скучал и на зов Злюки тут же откликнулся. Приключений захотелось старому! Ударил он костяным жезлом оземь три раза и очутился как раз перед домом Радуги. Да как завопит страшнючим голосом! (Это ему казалось, что голос у него страшный, на самом деле противный, скрипучий голосок.)

– Кто в доме есть, выходи! Или камень на камне не оставлю! Испепелю, уничтожу! – дрожа худеньким тельцем и брызгая слюной, сипел Кощей.

Выбежала хозяйка из дома – кому это нездоровится, понять интересно. Видит, стоит перед дверью человечек тщедушный, бледный, насквозь светится, костлявым посохом машет, чего-то сипит, аж пена изо рта падает. «До осени еще далеко, а у людей уже обострение, – подумала Радуга, как врач-психиатр, хорошо разбирающийся в помутнениях рассудка. – Надо его немного успокоить, а потом уж лечением заняться. Придется гражданина у себя до выздоровления оставить. Трудный случай. Возможно, это от истощения, налицо последняя стадия анорексии. Бедный старичок». Одна мысль за другой пролетала у нее в голове. Вслух Радуга приветливо-ласково сказала:

– Здравствуйте, сударь! Вам не стоит так волноваться! Вы у меня всех больных и здоровых распугаете. Это счастье, что вы ко мне пришли, и пока дом мой цел, пойдемте в него, я вас таким чаем угощу! Да вы, должно быть, голодны, а у меня каша в печи горячая! Заходите, проходите, зачем на пороге стоять.

Кощей так и обомлел, думал, она испугается, задрожит, он ее заколдует-усыпит и в свой замок унесет! А она и глазом не моргнула, за руку взяла и в дом повела. Не узнала, что ли?

А Радуга и впрямь не узнала, она его вживую не видела – только на картинках в детстве, так и забыла уже. Тем более у нее были приемные часы, вот она его и приняла за обычного буйнопомешанного больного. В доме Радуги всё своим чередом. Обогрели, накормили, напоили Кощея. В чай успокоительного отвара добавили и спать на коечку в сени определили, чтобы ему не жарко было. Так и стал Кощей жить у Радуги до полной поправки. Началось у него санаторно-курортное житье-бытье. Еда по расписанию, лечебная физкультура на свежем воздухе, прием лекарств. Как раз мухоморная настойка пригодилась для аппетита. Кощей и про свой коварный план забыл, и про костяной жезл тоже. Стоит тот в уголочке, никому не мешает. Через двадцать один день Кощей окреп, помолодел, и стала его совесть мучить за то, что хотел он свою благодетельницу извести, в куклу безмолвную превратить. Не выдержал Бессмертный, рассказал Радуге правду, облегчил душу.

– Жаль мне Злюку, – горестно проговорила хозяюшка, выслушав исповедь Кощея, – и помочь нельзя. Ничего не поделаешь. А вам помочь можно, только если вы сами не против.

– Да разве ты мне не помогла? Я себя так хорошо ощущаю, как молодым не ощущал!

– Я думаю познакомить вас, сударь, со своей знакомой Кикиморой, мадемуазель Ки-Ки. Полагаю, она вам понравится, и вам в вашем замке скучать не придется и не придется приключений искать, к тому же кто-то должен следить за вашим правильным питанием.

– О, познакомиться! Это я с превеликим удовольствием! А мне для тебя, доктор дорогой, что хорошего, полезного сделать? Хочешь, Злюку заколдую?

– Нет-нет, и не вздумайте! Или я у вас волшебный жезл заберу. Мне хорошо, что вам хорошо, а большего мне и не надо.

Так и порешили. Кощея с Ки-Ки познакомили, свадьбу сыграли. Стали молодожены туда-сюда разъезжать: зиму в Кощеевом замке живут, а лето среди лесов и болот на загородной даче Кикиморы проводят. Порой к Радуге заезжают повидаться, новости обсудить. Расцвели оба – загляденье! Можно сказать, спасибо Злюке: не ее бы старания – и такой счастливой парочки бы свет не увидел. Надо добавить, что на свадьбе Кощея и Ки-Ки Радуга поймала букет невесты и вскоре вышла замуж за прекрасного принца. Принц привел к ней коня осмотреть, вялый какой-то конь стал. И опять мухоморовая настойка пригодилась. Выздоровел конь. Принц, как положено, в Радугу влюбился и женился. На свадьбе гостей было! Мама дорогая! Леший вызвался свидетелем, Бабу-ягу подружкой взял. Ох и весело погуляли! Злюку на свадьбу не позвали, побоялись праздник испортить. Она все время от злости пухла да пухла, а как узнала, что Радуга замуж выходит, так и лопнула от злости. Никто про нее и не вспомнил больше. Дом ее деревьями зарос, потерялся в лесной чаще, как и не было никогда.