Текст книги "Любовные хроники: Флинт Маккензи"

– Наденьте вот эти.

– Что вы сказали? – возмутилась та. – Надеть обувь с ноги мертвеца!

– Пока не выберемся из гор, миссис Скотт, лучше ходить в мокасинах, а не в ботинках. В них можно двигаться быстрее, они не скользят на камнях и не оставляют следов.

– Тогда наденьте их коню, – предложила Гарнет, – он ведь тоже идет с нами. – И она отпихнула от себя мокасины.

Флинт спрятал добычу в седельную сумку и пробормотал под нос:

– Да, Сэм, капризная нам досталась бабенка.

– Собираетесь и здесь оставить мертвецов без подобающего погребения? – Гарнет подбоченилась и сердито топнула ногой.

– А вы желаете заняться их похоронами? Милости прошу, миледи. Только я сматываюсь – не хочу дожидаться, пока появятся остальные. Но учтите, если так печетесь о достойном погребении двух дикарей, которые чуть не лишили вас рыжих волос, – команчей хоронят лишь на западных склонах: считают, что духам умерших с заходящим солнцем легче добраться к Великому Духу. Вот еще, чуть не забыл, их надо закапывать сидящими. А когда зароете, поищите в округе, где они спрятали лошадей. Я бы сам занялся, да недосуг.

Кипящая от злости Гарнет схватила ботинки и поспешила за Флинтом. И была готова вцепиться ему в лицо, заметив самодовольный взгляд, когда он наклонился, чтобы помочь ей подняться на круп коня. Она оказалась сзади и, чтобы не соскользнуть, обхватила спутника за пояс и прижалась к нему всем телом.

Глава 4

Начавшийся так бурно день завершился вполне мирно. К вечеру беглецы разбили лагерь. Флинт обнаружил еще одну пещеру для ночлега и решил, что в ней достаточно безопасно, чтобы развести костер.

К счастью, его рана оказалась неопасной, и как только кровотечение унялось, Флинт вновь обрел свою прежнюю силу. Конь нес на себе двойной груз, и чтобы дать передышку Сэму, приходилось часто останавливаться. Флинт, казалось, беспокоился больше о животном, чем о Гарнет и о себе самом.

Во время нескольких кратких стоянок удалось набрать немного орехов и ягод, но Гарнет не давало покоя видение шипящей на сковороде великолепной отбивной.

Она снова проверила лодыжку. Нога не болела, и Гарнет решилась снять бинт. Можно перевернуть на другую сторону и завязывать Флинту рану.

Пока он разводил огонь, женщина вышла из пещеры и из собранного для костра хвороста и ветвей соорудила западню и наживила ее орехами и листьями сассафраса.

– Кого же вы рассчитываете поймать? – Флинт встал позади и рассматривал плоды ее трудов.

– Кролика, белку, а то и горного льва. – Она скосила на него глаза. – Дождитесь утра, увидите.

Не оставалось никаких других развлечений, как лечь на одеяло и рассматривать спутника. Флинт погрузился в собственные мысли, и его профиль четко выделялся в свете костра. В такие минуты Гарнет испытывала покой и чувство безопасности просто оттого, что он был рядом, и взнуздывала услужливое воображение, чтобы они снова не направились по вчерашней распутной стезе.

– Как, по-вашему, скоро мы доберемся до города? – спросила она.

Флинт повернул голову и посмотрел на женщину. И снова она встретила все тот же отсутствующий взгляд, словно он только что вернулся с небес на землю.

– Думаю, через пару дней. Перевалим на другую сторону хребта и выйдем к Команч-Уэллсу.

– Вы из этих краев, мистер Маккензи?

– Нет.

– Но я вижу, вы техасец. Во время войны много здешних ковбоев побывало в Джорджии. Так что стоит мне услышать ваш гнусавый выговор, и я сразу узнаю техасца.

– Я родился и вырос в Техасе. Родители владели ранчо у Ред-Ривер.

– Вы сказали «владели». Значит, они лишились его, как большинство из нас лишилось наших домов?

По тому, как Флинт колебался, Гарнет поняла, что ему не хочется рассказывать о себе. Но вдруг, к ее удивлению, он стал продолжать:

– Нет, папа умер в Аламо. Мать привезла нас обратно на ранчо и там воспитала.

– Нас? – переспросила молодая женщина.

– Брата Люка, на два года старше меня, и Клива, который был на подходе.

– Мать снова вышла замуж?

– Нет. Вырастила нас одна.

– Должно быть, удивительная женщина.

– Больше такой не встречал.

Гарнет собралась было напомнить, что пришлось вынести южанкам во время войны, но побоялась, что Маккензи снова уйдет в себя, и вместо этого проговорила:

– Надо иметь большое мужество, чтобы хозяйничать на ранчо и воспитывать троих сыновей.

– Мужеством Бог ее не обделил. Мать погибла во время набега на ранчо команчерос, когда мы с братьями сражались за Конфедерацию. Убили и жену Люка, а его сын остался жив.

Флинт замолчал, и Гарнет спросила:

– А где теперь ваши братья?

– После войны Люк решил для разнообразия послужить шерифом в Калифорнии. Потом снова женился и теперь опять пасет скот на ранчо. Туда я и направлялся, но завернул в Дос-Риос.

– Мистер Маккензи, какая разница между команчами и команчерос? Они из разных племен?

– Команчерос не индейцы, а белые, но нападают вместе с краснокожими. – В голосе Флинта послышалась такая горечь, что Гарнет стало не по себе. – Жертвами негодяев становятся приграничные ранчо. Они воруют скот, насилуют женщин, убивают детей.

Его стали захлестывать мрачные воспоминания, и Гарнет поспешила спросить:

– А что с братом Кливом?

– Я слышал, он собирался в Даллас. Но думаю, тоже объявится на ранчо. Надо помочь Люку оклеймить скот.

Флинт встал и насыпал в котелок кофейных зерен. Он явно давал понять, что разговор о его родных окончен.

– Как было бы здорово, если бы и мой брат остался жив, – печально заметила Гарнет.

– А вы давно овдовели? – вежливо поинтересовался ее спутник, не переставая ворошить угли длинной палкой в костре.

– По правде сказать, я овдовела дважды. В шестьдесят первом году вышла замуж за Бобби Джо. Тогда нам с ним было по восемнадцать лет. Но вскоре после свадьбы он ушел на войну, и больше я его не видела.

– Где его убили?

– Его не убили… Он умер… э… в результате последствий болезни.

– Какой? – Флинт с интересом ждал продолжения.

– Подхватил… м-м-м… заразную болезнь.

Его удивило колебание женщины.

– Что-нибудь кишечное? – предположил проводник.

– Гонорея, – едва слышно прошептала Гарнет.

– Не понял. Что вы сказали?

– Бобби заразился гонореей в доме с дурной репутацией. – Она быстро поднялась, отошла в угол и, повернувшись спиной к спутнику, принялась возиться с волосами.

– Ваш супруг умер от венерического заболевания! – не сдержавшись, громко воскликнул Флинт.

– Именно так, сэр. – Гарнет круто обернулась и посмотрела ему в лицо. – Почему бы вам не выйти из пещеры и не объявить об этом с вершины самой высокой горы?

– Все равно, кроме Сэма, меня никто не услышит. А он в отличие от других не разносит слухов.

– К тому же я утверждала, что мой муж умер от последствий болезни, а не от самой болезни.

– Каких последствий?

– Когда он лежал на излечении, из-за того, что его болезнь считалась заразной, ему отказывали в удобствах, – и, заметив недоумение на лице Флинта, добавила: – Не подавали к постели «утку».

– Понимаю, понимаю, миссис Скотт. Продолжайте. – Флинт явно силился сдержать смех, чем еще больше раздражал Гарнет.

– Однажды ночью во время грозы ему пришлось выходить на улицу. Вот так поступали с заразными больными! В дворовый туалет, сэр! – Она сложила на груди руки и быстро закончила: – И когда он находился в нем, туда ударила молния.

Глаза Гарнет так сверкнули, что Флинт не осмелился расхохотаться.

– Из чего же вы заключили, что ваш супруг умер от последствий гонореи?

– Разве это не очевидно? – На лице женщины появилось презрительное выражение. – Если бы не болезнь, он никогда бы не оказался в дворовом туалете и его бы не убило молнией.

Качая головой, Флинт уселся на одеяло.

– Только женщины способны обладать подобной логикой.

Воцарилось долгое молчание, казалось, длившееся целую вечность. Наконец он мрачно спросил:

– И что же, этот самый Бобби Джо заразил и вас?

Гарнет задохнулась от гнева:

– Как вы посмели это спрашивать – даже не спрашивать, только подумать? Чудовищный вопрос! В нашу брачную ночь, сэр, Бобби Джо Ренфрю был так же невинен, как и я. Он был девственником! А на следующее утро отправился исполнять свой долг, и больше я его не видела.

– Видимо, он очень спешил исполнить то, что понимал своим долгом, – согласился Флинт, поглаживая густую бороду. – А что случилось с вашим вторым мужем?

– За мистера Скотта я вышла замуж в шестьдесят пятом голу. Он умер трагически. Оказывается, несколько лет испытывал мучительные боли. Как-то раз, когда меня не было дома, мистер Скотт написал, что больше не в силах мучиться, и застрелился в своем кабинете.

– Не он первый, – посочувствовал Флинт. – Во время войны я видел много мужчин с развороченными животами, которые приставляли пистолет к собственному виску. Куда он был ранен?

– Источник его боли находился в пальце ноги.

– Его ранили в палец? – Глаза Флинта от изумления полезли на лоб.

– Это была не рана. Мистер Скотт страдал подагрой.

– Подагрой! Сколько же ему стукнуло?

– Мистер Скотт был моим школьным учителем. Ему исполнилось пятьдесят пять, когда…

– Пятьдесят пять! Не так уж много, чтобы стреляться из-за боли в пальце.

– Я не договорила. Ему исполнилось пятьдесят пять, когда он стал моим наставником. Мне тогда было восемь.

– Вам восемь, а ему пятьдесят пять… – С устным счетом Флинт был явно не в ладах. – Значит, во время свадьбы жениху подходило к семидесяти. – Он встал и швырнул палку в огонь.

– Шестьдесят девять, – сухо поправила Гарнет и уставилась в костер, где, подобно ее гневу, ярким пламенем вспыхнула палка. – Но что это за допрос, мистер Маккензи? Мне вовсе не нравится чувствовать себя подследственной.

– Извините. Но, пожалуйста, продолжайте. Сколько лет вы были за ним замужем?

– Два года… Он умер в шестьдесят седьмом… Только не пытайтесь говорить о нем неуважительно. Мистер Скотт был достойным джентльменом и дал мне образование.

– А у него было имя?

– Фредерик. Фредерик Скотт. Но я привыкла звать его мистером Скоттом, потому что…

– Потому что он учил вас в школе, когда вам было всего восемь лет.

– Будьте добры, сэр, извольте не ухмыляться!

– А вы не отыгрывайтесь на моей шкуре. Не я тому виной, что вам попадались мужья не бог весть какие.

Гарнет устало опустилась на одеяло.

– Я всегда знала, что они не из тех мужчин, о которых слагают романтические баллады, но разве вы слышали хоть одно слово жалобы?

– Нет, и восхищаюсь вашей преданностью, вдовушка Скотт.

Он плюхнулся рядом с ней, и в его глазах Гарнет заметила опасный блеск.

– Скажите-ка, рыжая, не мистер ли Скотт преподал вам урок о том, в какую растерянность приходят мужчины при виде обнаженной женщины.

– Урок?

– Ну да, тот самый, что вы вознамерились проверить на команчах?

– Я же вам говорила, что этому научила меня мама. – Черт побери, этот бородач совершенно сбивал ее с толку. Она примирительно махнула рукой: – Мистер Маккензи, я готова принять ваши объяснения, почему вы лишили жизни двух заблудших дикарей, если вы, в свою очередь, примете мои – с какой целью я прибегла к тем средствам, которыми была вынуждена воспользоваться там, на поляне.

В глазах мужчины вспыхнула насмешка:

– Рад бы, да не могу. Вы очень привлекательная женщина, миссис Скотт.

Его неподдельная искренность заставила Гарнет поднять глаза, и на секунду их взгляды встретились.

– Принимаю ваш комплимент, сэр. – Слова прозвучали не громче шепота.

– А что, рыжая, настоящего мужчину вам приходилось знать?

У Гарнет бешено заколотилось сердце.

– Не понимаю, о чем вы, сэр.

– А мне кажется, понимаете.

– Ваша дерзость оскорбительна.

– Будьте со мной откровенны, эта мысль приходила вам в голову? – Его голос чуть охрип, приведя в смятение ее чувства.

– Ну так что из того? – попыталась защититься Гарнет. – Каждый способен вообразить что угодно.

– И вы, быть может, вообразили, что я вас обнимаю и целую?

Боже праведный! Ко всем его неприятным качествам он еще способен читать чужие мысли! Или ее чувства написаны у нее на лице? Нужно держать себя в руках и не поддаваться исходящей от Флинта соблазнительной притягательности.

– Вы что же, мистер Маккензи, считаете, что я отождествляю вас с мужчиной из мечты?

– А почему бы, рыжая, и нет? Полагаю, вы думаете обо мне с нашей первой встречи.

Явно настало время переходить в атаку. Иначе – ей это было ясно как Божий день – она неминуемо окажется в объятиях этого бородача.

– Быть может, и так, мистер Маккензи.

– Вот видите, – ухмыльнулся он. – Кстати, не пора ли перестать называть меня мистером Маккензи? А то я чувствую себя каким-то чопорным банкиром или по крайней мере школьным учителем. Зовите меня Флинтом.

Гарнет мило улыбнулась и застенчиво поблагодарила:

– Спасибо, Флинт. И раз уж мы теперь накоротке, позвольте вам признаться, что я действительно представляла, как вы меня целуете. Дело в том, что Бобби Джо еще не начинал бриться, когда мы с ним расстались, а у мистера Скотта, кроме как под носом, вообще не росли на лице волосы. Поэтому я часто задавала себе вопрос, какие ощущения вызывает поцелуй с бородатым мужчиной. Раньше я представляла бороду шелковистой или бархатистой, – и словно раздумывая над собственными словами, Гарнет потерла подбородок. – Так вот, возвращаясь к вашей бороде, Флинт, теперь она кажется мне обдирающе жесткой. Не потому ли, что она не ухожена и не расчесана?

– Вы хотите, чтобы я поверил в вашу чушь? – фыркнул проводник. – С бородой я или без бороды, вам не терпится со мной целоваться. Ведь так?

– Вы меня не поняли, – возразила женщина. – Я сказала, что мысль о поцелуе действительно промелькнула в моей голове, но с тех пор я передумала о многом другом. Скажите, другие женщины тоже были недовольны вашей бородой? Например, жена?

– У меня нет жены. А наслушавшись рассказов о вашем юном Бобби и незадачливом старикане Фредди, я прихожу к выводу, что дольше протяну, если останусь навсегда холостяком.

– Мне это совсем неинтересно. На меня уже есть виды.

– Это забота вашего будущего мужа, но отнюдь не моя.

– Милтон Бриттлз – мой троюродный брат. Ему пятьдесят семь лет, он аптекарь. Говорят, что в отличие от вас он человек обеспеченный. По сравнению с ним вы, мистер Маккензи, просто нищий. – Гарнет произнесла это нарочито грубо.

Но Флинт пропустил колкость мимо ушей.

– Значит, вы направляетесь на запад, чтобы выйти замуж за богатого.

– Совершенно верно. Но хочу вас предупредить: каждый раз, когда мужчина остается в моем обществе хоть ненадолго, он неизбежно в меня влюбляется. – Вряд ли Гарнет верила сама в столь невероятное заявление, но удержаться была не в силах – слишком велико оказалось желание сбить с него петушиную спесь.

– Говоря о мужчинах, вы имеете в виду сопливого мальчишку, который в конце концов обнаружил, что его инструмент годен не только для того, чтобы ходить в сортир, и престарелого учителя, стоявшего одной, подагрической, ногой в могиле?

– Мистер Маккензи, я однажды вам уже сказала, что недостойно отзываться о мертвых непочтительно, и повторяю сейчас: из-за своей вульгарности и грубости вы роняете себя в моих глазах.

Флинт откинулся на спину и подложил под голову руки:

– Прошу прощения, вдовушка Скотт. Но я привык разговаривать с одним только Сэмом. А он на мои слова не обижается.

– Поймите, я не добиваюсь вашего внимания и никоим образом его не поощряю. И тем не менее вы в меня непременно влюбитесь, – с неподражаемой самоуверенностью предрекла она. – Я уже вижу, как зарождается ваше чувство, и это меня чрезвычайно расстраивает, потому что в конце концов придется его отвергнуть, а это будет черной неблагодарностью с моей стороны за все, что вы для меня сделали. – Гарнет тяжело вздохнула и потупилась. – Не поверите, насколько угнетает меня эта мысль.

Флинт слушал сначала озадаченно, потом с неприкрытым изумлением.

– Леди, а вы, часом, белены не объелись? Вам ведь есть о чем побеспокоиться: где раздобыть съестное, как выбраться живой из этих гор и – если осталась хоть капелька здравого смысла – сколько еще топать до ближайшего города. Но, милая вдовушка, меньше всего остального вам следует тревожиться о том, влюблюсь я в вас или нет.

– Поглядим. – Уголки ее губ поднялись, изображая нечто вроде улыбки, отчего Флинт еще больше вышел из себя.

Бросив сердитый взгляд на спутницу, он отвернулся и закрыл глаза.

Глава 5

В полудреме между бодрствованием и сном Гарнет, свернувшись калачиком, наслаждалась приятным теплом. Постепенно сквозь дымку забытья она ощутила чье-то прикосновение, несколько раз помигала, окончательно проснулась и, подняв голову, обнаружила, что ночью вплотную придвинулась к Флинту Маккензи. Она тихонько отстранилась и, вспомнив, что ее спутник собирался пуститься в дорогу чуть свет, решила его разбудить.

Но тут ей в голову пришла другая мысль: а что, если рана дала себя знать? Вчера, когда Гарнет накладывала повязку, царапина казалась неглубокой, но инфекция могла вызвать жар. Она внимательно пригляделась к Флинту. Грудь мужчины мерно поднималась и опускалась, и это развеяло ее страхи: у больного человека сон не мог быть таким безмятежным. Просто он не спал две ночи и совершенно вымотался. И она решила его не будить.

Накануне вечером Гарнет долго обдумывала их разговор. Флинт и не подозревал, насколько близок оказался к истине, угадав ее страстное желание очутиться в его объятиях. Женщина запретила себе возвращаться к этой опасной теме, пока не составила план, как удержать подле себя Флинта. Именно этим следовало заниматься вечером, а не плести невесть что об их близости.

Но как же быть с ее намерением выйти замуж? До сих пор Гарнет гордилась тем, что неизменно держала слово. Но в недавних событиях разглядела перст судьбы. Мистеру Бриттлзу придется искать другую невесту.

А она выйдет замуж за Флинта Маккензи.

Гарнет было ясно как день: о чем о чем, но о свадьбе Флинт не помышлял. Уложить ее в постель – почему бы и нет, но только не жениться. Стоило ему догадаться о ее матримониальных мечтах, Гарнет и глазом не успела бы моргнуть, как он оказался бы за соседней горой. И хотя ей претила роль женщины, которой можно помыкать, она понимала, что Флинта Маккензи следовало для начала приручить. Любым способом поддерживать в нем интерес, пока он сам не почувствует, что влюблен. Но это будет непросто.

Гарнет подошла к выходу из пещеры. Близился восход солнца, и черноту ночи сменили серые сумерки. Воздух наполнился ароматом сосны, птицы начали свой жизнерадостный утренний концерт. Женщина вздохнула полной грудью и возблагодарила Бога за то, что до сих пор жива.

Но тут ее благочестивые размышления прервало громкое урчание в желудке. Гарнет вспомнила об устроенной накануне ловушке и поспешила посмотреть, не улыбнулось ли ей счастье, а подойдя, даже вскрикнула от радости – среди тростника и ветвей запутался кролик. Наконец у них появится настоящая еда. Дома, в Джорджии, кролики и белки давно стали единственным мясным блюдом, потому что янки угнали не только скот, но забрали даже цыплят. Гарнет невольно проглотила слюну.

Она докажет Флинту, что тоже кое на что способна – к тому времени, как он проснется, зажарит кролика и сварит кофе. Быстро набрав хвороста, Гарнет разожгла костер и поставила на огонь кофейник. И уже собиралась свежевать и разделывать зверька, но тут сообразила, что для этого не хватает самого главного орудия – ножа. Их единственный нож хранился в чехле на поясе Флинта Маккензи.

Она снова взглянула на спящего мужчину и решила, что, пожалуй, удастся тихонько завладеть его ножом. Подкравшись, она опустилась на колени, потом большим и указательным пальцами освободила нож из чехла.

Но в этот самый миг Флинт внезапно встрепенулся, подмял ее под себя и прижал к земле, так что Гарнет была не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Что это вы делаете?

– Я?.. – Она судорожно сглотнула. – Мне нужен ваш… ваш нож.

– Мой нож? – На губах у Флинта появилась ухмылка. – Значит, вдовушка Скотт, вы успели передумать со вчерашнего вечера? – Намек не ускользнул от Гарнет, и она заметила, как изогнулась его черная бровь и в глазах засверкали искорки сатанинского веселья.

– Ваш нож, мистер Маккензи. То, чем режут. – Она вдруг сообразила, что до сих пор сжимает его в прижатой к земле руке. Ощутила навалившуюся мускулистую грудь, стальные бедра, почувствовала каждый дюйм его тела.

И, словно усиливая это ощущение, Флинт шевельнулся. Ее желудок будто прирос к спине, сердце упало, рот сам собой раскрылся.

И в тот же миг его губы сомкнулись с ее, лицо опалило жаркое дыхание, властный язык наполнил все существо неизведанным наслаждением. Годами подавляемая страсть властно выплеснулась наружу, огненное чувство затуманило голову и воспламенило каждый нерв в се теле.

Она задохнулась, и это положило предел поцелую, но тут же ощутила желание нового. Однако, осознав опасность уступки соблазну, поспешно отстранилась – слишком рано. «Слишком рано!» – предупреждал ее разум, стараясь противиться его возбуждению.

Некоторое время Гарнет не двигалась, пытаясь отдышаться и притворяясь равнодушной, хотя от прикосновения его губ и языка все ее лицо пылало. Потом она подняла голову и встретилась с его темными глазами.

– Пожалуйста, отпустите, мистер Маккензи, или я ударю вас вот этим ножом, – тихо проговорила она.

Словно поддразнивая женщину, Флинт освободил только руки.

– Куда вам! Хотя если подумать, дури у вас на это хватит.

Он встал и протянул Гарнет руку. Но та легко вскочила без его помощи.

– Моя дурь принесла нам кролика.

Флинт отправился за ней к ловушке. С преувеличенной важностью женщина указала на пойманное животное:

– Только посмотрите на это прекрасное зрелище! Что теперь скажете, мистер Маккензи?

– Вы собираетесь его есть или воспитывать?

– А как по-вашему, зачем мне потребовался ваш нож?

Флинт развел руками:

– А мне чем заняться?

– Поскольку ваш поцелуй, сэр, как я и предполагала, показался мне отвратительным, думаю, вам лучше побриться.

– Ничего отвратительного в моем поцелуе не было. И вы это прекрасно знаете, леди. – Он вынул из руки Гарнет нож. – Я сам займусь кроликом.

Часом позже, еще ощущая во рту вкус первой за несколько дней горячей пищи, они снова двинулись в путь.

– Если повезет, завтра к вечеру дойдем до Ко-манч-Уэллса, – объявил Флинт после целого дня утомительного пути, во время которого они не проронили почти ни единого слова.

– А не могут индейцы напасть на город? – встревожилась Гарнет.

– Вряд ли. – Ее спутник покачал головой. – Город достаточно велик и способен отбить любое нападение. К тому же он расположен на открытой местности и ни с одной стороны к нему нельзя подкрасться незамеченным. Я проверил тропу и не обнаружил следов индейцев. Двое убитых команчей оказались теми же самыми дикарями, которых мы встретили раньше. Если бы краснокожие готовились к нападению, это чувствовалось бы здесь, в горах, но я ничего не вижу. Видимо, остальные отправились хоронить мертвецов. Они основательно разорили караван, чтобы покрасоваться в своей деревне.

– Надеюсь, вы правы, – вздохнула Гарнет. – Стоит мне подумать о тех несчастных…

– А вы не думайте, – резко оборвал ее Флинт. – Такие вещи могут истерзать всю душу, – и поспешно отошел в сторону.

Женщина поняла, что их разговор напомнил ему о трагической гибели матери, и подумала о собственной семье. Пока на ее шее висел медальон, она не верила, что потеряла родных навсегда. Сколько времени пройдет, прежде чем их лица начнут меркнуть в ее памяти?

Быть может, она сделала ошибку, отправляясь в поисках новой жизни в эту дикую сторону? Не лучше ли было поселиться на Севере в одном из городов янки, например, Нью-Йорке, Чикаго или Бостоне? В городе, не тронутом ужасами войны. Но тогда бы ей не встретился Флинт Маккензи.

Женское «я» заставило ее улыбнуться. Решение приняла не она. Это судьба привела ее на запад.

Вернулся Флинт и высыпал пригоршню ягод и орехов.

– Все, что сумел отыскать. А стрелять не решился.

– Поставлю на ночь капкан, – сообщила Гарнет и церемонно, на манер официанта, спросила: – Чего желает месье? Жирного кролика? Сочную куропатку? – И, отойдя в сторону, принялась сооружать из палочек западню.

Флинт, скрестив на груди руки, прислонился спиной к дереву. Эта женщина обладала стойким характером и хорошим чувством юмора, разумеется, когда не катилась с обрыва и на нее не нападали индейцы.

– Так чего же все-таки желаете? – улыбнулась она.

– Все, что угодно, но если выбирать, предпочел бы жаркое из говядины – так, как готовила мама. Нашлась бы другая женщина, которая сумела бы в этом с ней сравниться, я бы, пожалуй, на ней женился.

Гарнет про себя отметила, насколько высоко Флинт ценил жаркое из говядины, и принялась внимательно слушать, как он предавался воспоминаниям.

– Мама бросала кусок говядины на чугунную сковороду и ставила на очаг, который отец соорудил в печи. Жарила несколько часов… Потом добавляла картошки, моркови, щепотку трав, кольца лука… и все это тушилось в соусе. К тому времени когда на закате мы приходили домой, весь дом пропитывался пряным ароматом. – Флинт умолк с мечтательным видом.

Не решаясь тревожить его собственными рассуждениями, Гарнет ждала, что ее спутник продолжит рассказ.

Внезапно он запрокинул голову и беззаботно рассмеялся. Схватил орех, расколол рукояткой «кольта» и подал ей.

Женщина мгновение смотрела на него.

– Хорошо, если бы это был персик. Сочный, сладкий, золотистый персик. Дома у окна моей спальни росло персиковое дерево. Весной оно покрывалось маленькими, нежными, сладко пахнущими розовыми цветами. Ночью, лежа в кровати, я вдыхала их аромат. Я очень переживала, когда дерева не стало.

– Как же вы его лишились? Не могли же янки реквизировать дерево.

– Нет. Но они устроили кое-что похуже. Неподалеку шло сражение. Один из снарядов северян пролетел мимо цели, не попав в дом, однако снес всю верхушку дерева. С тех пор оно больше ни разу не цвело.

– Я вас предупреждал, что можно свихнуться, если все время убиваться над своими потерями.

– Нет, приятные воспоминания не причиняют боли. Они вроде вкуса персикового сока, сбегающего на подбородок с губ, или аромата жарящегося в очаге мяса. Ранят горестные воспоминания. Вот об этом лучше не задумываться.

– Что ж, вдовушка Скотт, можете наслаждаться своими приятными воспоминаниями, а я буду переживать свои, горестные. – Флинт откинулся на спину, надвинул на лицо шляпу и закрыл глаза.

– Только не подавись горечью, Флинт, – шепнула Гарнет, но так тихо, чтобы он не услышал. Потом свернулась калачиком и крепко заснула.

Утром Гарнет первым делом поспешила к капкану. На этот раз в ее силки попалась белка.

– На двоих не густо, – пробормотала она. – Но все же лучше, чем ничего.

Она принялась собирать валежник для костра, но тут краем глаза увидела какое-то движение в соседних скалах. Плоская голова, глаза без ресниц – из трещины в камнях выползла гремучая змея. Изжелта-коричневое тело беззвучно упало на землю, в воздухе мелькнул хвост с погремушкой, и рептилия поползла к пойманной белке. Зверек заверещал от страха и забился в силке.

– Не смей! – закричала Гарнет. – Зто наш завтрак, а не твой! – И стала швырять камнями в змею. Испуганная рептилия убралась восвояси.

Женщина развела костер и только поставила на огонь кофейник, как опять уловила движение – на этот раз рядом с Флинтом. Змея устроилась греться на солнце на камне рядом с его головой. Стоило Флинту проснуться и сделать неосторожное движение, и она могла молниеносно напасть. Гарнет побоялась, как в прошлый раз, прогнать ее камнями. Промахнешься, угодишь во Флинта – он резко вскочит и разозлит змею. Хорошо хоть оружие, как обычно, при нем.

Гарнет взяла палку и стала осторожно приближаться.

– Флинт, Флинт, – шептала она, – проснитесь, но только не двигайтесь. У вашей головы на камне змея.

– Слышу. – Он открыл глаза. – Оставайтесь на месте. Что-нибудь придумаю.

Но было поздно. Змея отпрянула и, угрожающе треща, свернулась для рокового броска. Гарнет метнулась вперед, пытаясь отбросить палкой, и в тот же миг вскрикнула – ядовитое жало впилось ей в руку. Флинт вскочил и, не давая рептилии улизнуть, пригвоздил извивающееся тело ножом к земле, размозжил камнем череп и обезглавил змею. И тут же повернулся к Гарнет:

– Укусила?

– Да.

Проводник мгновенно сорвал с себя шейный платок, соорудил из него жгут и перетянул ей руку. Потом осторожно уложил на землю.

– Не двигайтесь. Я мигом.

– Как-нибудь соображу, что после укуса змеи шевелиться не стоит. Забыли, что я южанка? Меня кусали и не такие змеи.

– Неудивительно, – буркнул Флинт и принялся нагревать над огнем лезвие ножа. – Черт возьми, я же вам велел не высовываться. А вы что задумали?

Его слова разозлили Гарнет. В конце концов, это ее укусила змея. И именно в тот миг, когда она спасала его шкуру.

– По-моему, совершенно ясно, что я задумала, – холодно ответила она. – Старалась прогнать змею, чтобы она не умыкнула белку, попавшую в мой капкан.

Подошел с ножом Флинт, взял ее руку и присмотрелся к двум отметинам на мякоти ладони как раз под большим пальцем.

– А теперь, миссис Скотт, поглубже вдохните. Как говорится, мне сейчас несладко, а вам будет и того хлеще.

Гарнет стиснула зубы, чтобы не закричать, когда он делал крестообразный надрез между двумя ранками. Потом наклонился, прижался губами к ее ладони, высосал яд, сплюнул и повторил это несколько раз.

Женщина ойкнула лишь однажды, когда на ранку потекло виски из бутылки. Флинт снял жгут и этим же платком перевязал ей ладонь и запястье.

– Похоже, ехать нам сегодня не придется. Слава Богу, вы избавились от большей части яда и он не будет разгуливать по вашему телу. Но потрясти потрясет. Так что давайте-ка укладываться в постель.

– Я вполне могу держаться в седле, – начала возражать Гарнет, но увидев, как Флинт закружился у нее перед глазами, жалобно попросила: – Мистер Маккензи, будьте любезны, оставайтесь на месте.

И рухнула к нему на руки.

Флинт подхватил ее, внес в пещеру и, опустившись на колени, осторожно положил на одеяло. Глупый маленький неслух, нежно думал он, разглядывая ее лицо. Пару следующих дней Гарнет придется нелегко. Что ж, воли к жизни в ней хоть отбавляй – не меньше, чем у загнанного в угол быка.

Он нежно погладил ее по щеке, откинул прилипшие к лицу волосы, провел пальцем по овалу подбородка.

Подумать только, сначала ему казалось, что она не особенно красива. Как он мог так заблуждаться! Гарнет была на редкость красивой женщиной.

Перед глазами Флинта так и стояла картина: обнаженная Гарнет на поляне – закат пламенит ее рыжие волосы, стройное тело цвета слоновой кости поражает своим изяществом, длинные ноги, крепкие груди достаточно велики, чтобы как раз уместиться в мужской руке.