Текст книги "Тайна дома Гленнон-Хайтс"

Эйриэнн Корриган
Тайна дома Гленнон-Хайтс

Посвящается Энн Глендон.

Ты знаешь почему – ведь ты знаешь все.

Eireann Corrigan

CREEP

CREEP Copyright © 2019 Eireann Corrigan. All rights reserved.

© В. Ингсоц, перевод на русский язык, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Глава 1

Те, кто никогда не был в нашем городе, обычно слышали о нем по двум причинам. В восьмидесятые один мужчина убил жену и детей, засунул тела в спальные мешки и вырезал свое лицо со всех фотографий. Он отменил доставку почты, сообщил в школу, что они всей семьей уезжают в отпуск, а потом исчез. По всему дому он оставил включенными лампочки, чтобы окна по вечерам светились – это дало ему фору. Но через месяц лампочки одна за одной перегорели, и соседи наконец вызвали полицию.

Впрочем, я не так уж хорошо знаю эту историю. В конце концов, это было задолго до моего рождения. Но дом так и стоит – такой же жуткий, как на черно-белых фотографиях в «Википедии». В какой-то момент его купили, но новые жильцы никогда не вешают во дворе гирлянды на Рождество и не ставят цветы на окна. Словно это какой-то компромисс – они купили дом вместе со всеми его призраками и обязались не выказывать радости оттого, что там живут.

Многие в Гленнон-Хайтс считают, что здание надо было снести. Можно оттереть кровь с пола, но это не отменит того, что здесь умерли люди. Когда стоишь напротив крыльца и хочешь подойти поближе, чувствуешь, как волоски на загривке приподнимаются и тебя охватывает зябкая дрожь, похожая на статическое электричество.

Я не верю в призраков в том виде, как люди обычно их себе представляют. Когда я прохожу мимо этого дома, то не думаю о полупрозрачных фигурах, снующих туда-сюда за окнами чердака. Холодная призрачная рука не опускается на мое плечо. Я скорее думаю, что когда люди испытывают действительно сильные переживания – самые худшие из возможных – эти чувства словно оставляют след в воздухе и на земле и не исчезают, даже когда исчезают сами люди. Так что снос дома не возымел бы никакого эффекта – смерть той семьи все равно навсегда оставила свой страшный отпечаток в этом месте, на самом городе.

Кроме того, если уж говорить о сносе, то одним этим домом не обойтись. Есть еще один, из-за которого Гленнон-Хайтс приобрел известность – тоже порождающий кошмары. Даже сейчас, проходя мимо, я чувствую, как внутри все леденеет. Это дом Донахью. Дом Часового. То, что в нем случилось, навеки оставило в воздухе след страха и уничтожило целую семью – как если бы они спокойно ужинали у себя дома, и здание вдруг пропахали бульдозеры.

Глава 2

Можно сказать, что о Часовом я знаю все. Как лучшая подруга Джейни Донахью, могу за это поручиться. С того самого утра, когда грузовик с вещами остановился перед их домом, и до начала учебы полтора месяца спустя мы с Джейни были практически неразлучны. Знаете, как это бывает, когда встречаешь человека, устроенного точно так же, как ты? И понимаешь его так, как никого и никогда раньше? Именно это случилось у нас с Джейни Донахью.

У меня, конечно, были подруги и до встречи с Джейни. Гленнон-Хайтс – небольшой городок, так что всем приходится друг с другом ладить. Наши мамы заставляют приглашать на день рождения всех своих одноклассников. Но из года в год в любом классе находится пара ребят, которые просто не способны выносить остальных. Помню, в детском саду таким человеком был Раф Круз – он настолько ненавидел громкие звуки, что весь год ходил в специальных наушниках. Сейчас, конечно, никто из нас не осмелится напомнить ему б этом. Раф уже не тот – со своими вечно взъерошенными волосами и мотоциклом-внедорожником. Теперь аутсайдер у нас, пожалуй, Джулия Хабер – она никогда не стирает свои спортивные леггинсы и вечно грызет верхнюю губу, пока из нее не начинает сочиться кровь.

Я никогда не была на их месте и обычно передвигалась по школе в компании одинаково одетых и вечно болтающих подруг. Периодически состав менялся: «Кайя, Элли, Брук и я» превратились в «Брук, Элли и я», а потом – в «Элли, Кайя, Мирабель и я». С появлением в нашей жизни театрального кружка и беговых тренировок пришлось потесниться и дать место Тайлеру и Николасу. Потом были Лиам и Мика, Эдди Робак.

Я всегда могла прийти в кафетерий и подсесть к кому-то за столик и не впадала в ужас, когда учитель объявлял групповой проект. Мне никогда не приходилось в отчаянии искать, с кем бы поговорить.

Но с Джейни было совсем иначе. Я не боялась, что мысли в ее голове отличаются от тех, что отражаются на лице. Когда Донахью только приехали, мама сказала: «Оливия, тебе стоит зайти поздороваться». Я сделала это из вежливости – подошла к задней двери и крикнула: «Ю-ху!». Мне казалось, что как-то так и должны общаться соседи. Но как только эти звуки вылетели изо рта, я осознала свою ошибку. Так могла сделать разве что пожилая толстушка в фартуке – идеал приветливой соседки.

Джейни в бандане на голове распаковывала коробки в кухне, разрезая упаковочную пленку огромным столовым ножом. Серебристое лезвие поблескивало на свету.

– Кто там? – крикнула она.

– Привет. Я Оливия Данверс. Из соседнего дома.

Джейни встала и толчком открыла дверь с сеткой от насекомых. Она была примерно моего возраста – ну, может, на год младше. Джейни сдула прядь волос с лица, на котором отразилась озадаченность.

– Здесь что, всегда так разговаривают?

– Нет. Просто решила попробовать, – ответила я. Джейни кивнула, полностью удовлетворенная ответом, и открыла дверь шире, приглашая войти.

– Оливия Данверс, ты была мне обещана! – мрачным голосом произнесла Джейни, угрожающе взмахнув ножом. Мой взгляд, должно быть, метнулся к двери, поскольку Джейни издала короткий и даже слегка горький смешок. – Не волнуйся, ты не первая и не последняя, кого мои родители безо всякого стыда использовали, чтобы добиться желаемого. По сути, они просто наемники, карабкающиеся по трупам тех, кто не успел убраться с их пути.

– Джейни, прекрати.

В дверях кухни появилась миниатюрная коротко стриженная женщина.

– Не обращай внимания на очаровательный юмор моей дочери, Оливия. Риелтор просто сказал нам, что по соседству живет девочка одного с ней возраста. Риелтора зовут Эдвард Макговерн, и, кажется, он знаком с твоей тетей. Так мило, что ты нас навестила.

На мгновение на лице Джейни промелькнуло сердитое выражение, и я подумала: «Это была очень плохая идея. Спасибо, мама. Спасибо, мама Джейни. Спасибо вам, все мамы мира, пытающиеся устраивать социальную жизнь своих детей».

Но затем ее лицо растянулось в улыбке, превратившейся в прерывистый смех.

– Извини. Мне иногда нравится пугать мать, делая вид, что я больше похожа на Бена, чем на Люси. Они близнецы, только она – лучшая ученица в истории, а он – социопат.

– Джейни, хватит! – Ее мать покачала головой. – Перестань называть сестру лучшей ученицей в истории.

– А она бы ею и стала. – Джейни наклонилась ко мне и поделилась первой из сотен тайн, которые нас ждали. – В нашем родном городе. А здесь придется все начинать сначала, и Люси просто рвет и мечет.

– А ты?

Джейни слегка улыбнулась сама себе, словно идя на какой-то компромисс, и сказала:

– Я только перешла в старшую школу – идеальное время для переезда. Меня не пришлось вырывать с мясом, как близнецов. – Когда она говорила таким нарочито веселым голосом, то была очень похожа на свою мать. – Ну и вдобавок теперь мы живем в этих хоромах. – Она обвела рукой обстановку вокруг себя. – В Нортхемптоне мы не могли позволить себе особняк.

Я впервые огляделась вокруг и по-настоящему рассмотрела обстановку. Всю жизнь я провела через четыре дома отсюда, но никогда не ступала дальше крыльца. Дом номер шестнадцать по улице Олкотт-Плейс одним своим видом говорил, что здесь должен жить кто-то знаменитый. Или обладающий сверхъестественными способностями. Это был особняк в викторианском стиле, с выступающими окнами и круглой башенкой, с тремя этажами, громоздившимися друг на друге, словно слои свадебного торта. Белый особняк с серой черепичной крышей и темно-зелеными ставнями – окрестные дома даже близко не соответствовали его величию. Отец говорил, что это делает его безвкусным – словно гость явился чересчур разодетым на домашнюю вечеринку. Но что он вообще понимает? Он оценивает дома по времени, которое требуется, чтобы подстричь лужайку.

Здесь не было мраморных колонн или статуй львов по обе стороны от крыльца, а если бы и были – никто бы не удивился, не подумал: «Что это здесь делают огромные пафосные львы?» Они были бы к месту.

Конечно, оглядывалась я поначалу исподтишка. Не хотелось, чтобы новые соседи думали, будто меня легко впечатлить. Но, назвав этот дом особняком, Джейни словно дала разрешение разглядывать дом в открытую. Вся кухня отделана мрамором или сияет металлическим блеском, а остальные помещения словно в церкви – сводчатые потолки и запах лака для мебели. Повсюду дерево – им обшиты стены, а более темные панели обрамляют потолок. Тяжелая раздвижная дверь между кухней и столовой заставила меня задуматься о том, как, оказывается, красиво может смотреться кусок цельного дерева – глубокий ореховый цвет, завораживающая текстура. Окна у меня за спиной выше человеческого роста, сквозь затемненное стекло центрального окна падает солнечный свет.

Наверх вела винтовая лестница с толстыми деревянными перилами древесно-желтого цвета. В гостиной – раскрытый зев камина, а по бокам от него – еще два высоких окна. В углу стояли деревянные книжные шкафы до потолка, и мне вдруг страстно захотелось, чтобы за одним из них скрывалась тайная комната, которая откроется, если облокотиться на какой-нибудь стеллаж. Любая мебель в таком помещении покажется слишком маленькой, но я обрадовалась, что все было завешено белыми покрывалами – словно это замок с привидениями из комиксов про Скуби-Ду. Повсюду расставлены распакованные коробки и ящики, но вокруг пока еще царит пустота.

Джейни понравилась мне с первой секунды. Мне нравилась ее прямолинейность и то, как непредсказуемы были ее слова. Некоторые люди и понятия не имели, как мне тяжело рядом с ними, хотя мы знакомы много лет. А с Джейни мне было легко.

Но, по правде говоря, даже будь это не так, я бы все равно притворилась – хотя бы на первый день или, может, неделю. Я столько раз ходила мимо этого дома, выдумывая разные истории о нем, что считала дом на Олкотт, 16 в каком-то смысле и своим тоже.

И вот я вошла внутрь.

Глава 3

До того как в Гленнон-Хайтс приехали Донахью – до того, собственно, как они решили купить этот дом – на Олкотт, 16 жили Лэнсомы. Но я узнала о том, что они переезжают, еще до того, как дом выставили на продажу.

Моя мама и тетя Джиллиан засели на крытой веранде, устроив свои традиционные посиделки под названием «сангрия по субботам». Сангрия – это просто сок, смешанный с алкоголем, так что каждый раз, когда они это затевают, кончается тем, что тетя Джиллиан ночует в гостевой комнате. А в тот день она была в особенно расстроенных чувствах, потому что рассчитывала, что Лэнсомы обратятся к ней. Они с мамой учились в одном классе с доктором Лэнсомом и миссис Лэнсом, которую тогда звали Хелена Дейвенпорт. Девчонкой она круглые сутки торчала в доме у моих бабушки и дедушки.

Тетя Джиллиан работает в агентстве «Хаус Макс Риэлторс», но Лэнсомы обратились в другое место.

– В «Харрингтонс»! – фыркнула тетя Джиллиан.

– Ну, это весьма хороший участок. – Мама откинулась в кресле-качалке.

– Как будто наше агентство не занимается хорошими участками.

Мама приподнялась:

– Я не имела в виду, что…

– Мы же в Гленнон-Хайтс. Тут тонна хороших участков.

– И многие из них продаются через «Харрингтонс». Я бы не стала воспринимать это на свой счет, Джилл.

Тетя Джиллиан все на свете принимает на свой счет. Может, она даже саму свадьбу Лэнсомов так восприняла. Доктор Лэнсом довольно красив – широкоплечий и выглядит как герой мыльной оперы. Он хирург. А миссис Лэнсом – загорелая модница, вечно хохочущая над тем, как ее трое сыновей много едят и быстро снашивают одежду.

Их младший сын, Тэтчер, учится в старшей школе. Он такой красавчик, что даже немного слишком, у него словно на лице написано: «родители возят меня на сборы по водному поло». Я была потрясена, узнав, что они собираются переехать ровно в тот момент, когда он идет в выпускной класс.

Я постаралась произнести нарочито скучным голосом, словно участие в разговоре было для меня тяжкой обязанностью:

– С чего они вообще собрались переезжать?

Но мама с тетей Джиллиан продолжали болтать, словно не слышали меня. Тетя Джиллиан жаловалась, а мама ее утешала и одновременно старалась напомнить, что ее существование – не единственная причина, по которой вращается земля или принимаются имущественные решения Лэнсомов.

Терпеть не могу «сангрию по субботам». Во-первых, я не могу позвать никого в гости, потому что тетя Джиллиан, спотыкаясь, слоняется по веранде. Но моя мама об этом не упоминает – она говорит, что ей, как и мне, хочется проводить время с подругами, а когда в доме слишком много гостей, становится шумно. Мне хочется ответить, что, конечно, будет шумно, особенно если один из гостей пьян в стельку, – но я не произношу этого вслух. Как и того, что у моей мамы на самом деле нет подруг – у нее есть только сестра.

Как-то раз мама сама слегка расклеилась и принялась серьезно и с чувством извиняться передо мной за то, что у меня нет сестры:

– Твой отец всегда твердо заявлял, что хочет только одного ребенка, но мне стоило быть настойчивее…

Я довольно быстро свернула тему, но вечером, лежа на своей высокой кровати с лестницей, представила на нижнем ярусе еще одну кровать. Я была бы более спокойной, более практичной, как моя мама. А сестра была бы смешливой, яркой, всегда готовой рассказать забавную историю. С другой стороны, если бы у меня и правда была такая сестра, это бы выматывало. Я бы полностью терялась на ее фоне.

А у Джейни были и брат, и сестра. Но, поскольку Люси и Бен были двойняшками, это совсем другая история.

– Даже когда они ссорятся, они все равно остаются в замкнутой системе, – рассказывала Джейни. – И их взаимная ненависть не выходит за ее пределы.

Это тоже было в те первые дни, когда она только поселилась по соседству.

В тот момент я не стала спрашивать, почему они ссорятся – не хотела перебивать Джейни. Она продолжала:

– Когда люди говорят о нашей семье, то обычно мы – это «близнецы и их младшая сестра». Как будто без них меня вообще не существует.

– Но ведь вы с Люси – сестры! – я произнесла это слово с придыханием, как всегда говорила моя мама.

– Люси так не работает. По сути, она жесткий диск в человеческом обличье. – Но тут голос Джейни стал мягче. – Впрочем, не всегда. Просто детство в одной упряжке с Беном разрушило ее жизнь. И, честно говоря, сложно винить ее за нежелание подстраиваться.

В каком смысле разрушило ее жизнь?

Джейни поерзала и принялась ковырять отошедшую краску на ступеньках заднего крыльца, где мы сидели. Затем наконец произнесла:

– Просто они полные противоположности. Люси не понимает, зачем вообще жить, если ты не идеальная. Ты еще увидишь. Ей всегда нужны самые лучшие оценки и первые места. Но помимо этого, она хочет, чтобы все по-настоящему ее любили. Это она еще не обратила на тебя свои смертельные чары. Скоро Люси выучит названия всех твоих любимых групп и будет помогать с домашней работой. Все, что угодно – лишь бы больше тебе нравиться.

– Больше чем что?

– Чем я.

– Бред какой-то.

Но разве у меня не было схожего желания спрятать Джейни от остальных? Будто она исчезнет, если познакомится с кем-то еще. Как только мама узнала, что мы подружились, то сразу предложила устроить вечеринку с ночевкой у нас дома. «Пригласи всю банду, заодно и познакомишь с ними Джейни», – сказала она. Но я не стала. Да, это было бы правильно и вполне ожидаемо, но казалось, от этого что-то разрушится. Рассеются чары, которые мы с Джейни друг на друга наложили.

Через четыре дня после приезда Донахью мы все-таки выбрались в кофейню, и я позвала Кайю и Брук к нам присоединиться. Было, в общем, нормально. Не считая того, что на Брук напала жажда соперничества, когда она узнала, что Джейни занимается плаванием, а Кайя устроила свое обычное представление – когда она хочет всем показать, что самая крутая, то начинает отпускать грубые комментарии об окружающих. Мы просидели час за столиком в углу, и большую часть времени я раздумывала, как вышло, что эти люди – мои друзья. Как я вообще выживала все эти годы?

Джейни им понравилась, тут других вариантов и не было. Но гораздо больше их интересовал ее дом.

– Просто невероятно, что ты живешь в бывшем доме Лэнсомов! – вздохнула Кайя, поедая свой бейгл, сдобренный неприкрытой завистью.

– Ты уже узнала какие-нибудь грязные тайны Тэтчера Лэнсома? – захихикала Брук, спрятавшись за своей чашкой большого латте, и ее брови театрально задвигались.

Словно по сигналу суфлера, Кайя вздохнула:

– Брук!

– Кто такой Тэтчер Лэнсом? – поинтересовалась Джейни.

– Он красавчик. Старшеклассник. И красавчик. И играет в лакросс, но это неважно, потому что он красавчик.

– А что не так с лакроссом? – спросила Джейни.

Я попыталась ей объяснить:

– В него играют одни мажоры.

– Бен тоже играет в лакросс, – сообщила Джейни. – Это мой брат. И тоже старшеклассник.

Вдруг Кайя посмотрела мимо нас в сторону кассы, и ее глаза округлились. Она начала непонимающе мотать головой.

– Что такое? – Брук повернула голову.

– Не надо! – попыталась та ее остановить. – Не поворачивайся!

– Что вообще происхо… – она вдруг умолкла, потому что одновременно со мной увидела, в чем дело. – Ничего себе.

– Ничего не понимаю.

Джейни растерялась – бедняжка оглядывала кофейню, пытаясь понять причину внезапного возбуждения.

– Тэтчер Лэнсом – вон он, – объяснила я. – За кассой.

Брук издала смешок, и я пнула ее под столом. Джейни вытянула шею, чтобы его разглядеть.

– Не пялься, – рыкнула Кайя.

– Да что с вами такое?

– Видимо, теперь он тут работает.

– Не думаю, что он нас слышал.

– Да не в этом дело.

– А в чем тогда? Почему вам так смешно? – Казалось, Джейни сейчас расплачется. Я глубже вжалась в красные бархатные кресла, словно пытаясь укрыться от надвигающейся катастрофы. Наверное, Джейни теперь попросит родителей отсюда уехать.

Но только я открыла рот, чтобы как-то сгладить ситуацию, как Брук сказала:

– Такие, как Лэнсомы, не работают в кофейнях.

Тем не менее, Тэтчер стоял прямо перед нами и принимал смену. Было ясно как день, что он теперь тут работает – его фартук напоминал белый флаг, вывешенный перед объединенными силами сплетников нашего городка.

– Что за чушь, вы о чем вообще? – сказала Джейни.

– Просто это многое подтверждает, – с важностью сказала Брук. Она уже не могла остановиться. – Все думали, что они переезжают. Ну то есть, тогда в этом был бы хоть какой-то смысл. Потому что особняк Лэнсомов останется особняком Лэнсомов, кто бы в нем ни жил. Их предки построили его много поколений назад. Так что, когда Лэнсомы выставили его на продажу, было крайне странно. Особенно в год, когда Тэтчер должен пойти в выпускной класс. Кто вообще переезжает в такое важное время?

– Мы, например, – сказала Джейни с резкой ноткой в голосе. – Это сложно, конечно, но мы справляемся.

– Ну, по крайней мере, с домом вам повезло. А почему, кстати, вы переехали из…

– Нортхэмптона. Было много причин, – ее голос стал еще резче.

– Отца Джейни перевели… – сказала я, но она перебила меня:

– Было много причин.

Мне невыносимо захотелось сменить тему.

– Всякое бывает, – сказала я. – Мы же не знаем, может, доктора Лэнсома тоже перевели.

Разговор сошел с рельсов и несся куда-то под откос. Но Брук, казалось, стремилась довести все до катастрофы:

– Ничего подобного. Тэтчер же здесь. Просто теперь он моет наши чашки и протирает полы, что, как ни крути, не очень-то в стиле Лэнсомов. Интересно, а живет он где?

– Может, он решил остаться и закончить школу здесь, – предположила Брук. – Родители уехали, а он нет.

– И что? Устроился на работу, чтобы снимать жилье? – Брук покачала головой. – Нет, тут явно что-то не так. И, к счастью для Джейни, благодаря этому их семье удалось обрести новый дом.

– О да, мне так повезло, – холодно сказала та.

Брук ощетинилась:

– В смысле?

– В том смысле, что какая вам вообще разница? Может, им просто захотелось сменить обстановку. А этому парню просто захотелось поработать в кофейне. Вам-то до этого какое дело?

– Просто ты не знаешь, что они за люди, – попробовала я объяснить.

– Довольно высокомерные, – вставила Кайя.

Джейни посмотрела на меня в упор:

– Раньше ты по-другому говорила. Ты сказала, что они довольно приятные.

– Ну да, но знаешь, такие, отстраненные. Как будто они снисходят до нас, маленьких людишек.

– Оказывается, здесь так пекутся о деньгах.

– Неправда! – выкрикнули мы с Кайей одновременно, чуть не вскочив с места.

– Ну, не так уж, – добавила я. Я обернулась и увидела, как Тэтчер улыбается из-за кассы женщине средних лет, отдавая сдачу. Та важно опускает ее в стаканчик для чаевых и монетки весело звенят, приземляясь на дно. – Просто Лэнсомы – это что-то вроде символа Гленнон-Хайтс.

– Ну, он живой человек, а не символ, – заметила Джейни.

– Может, подойдешь поздороваться? – сказала Брук. – Расскажи ему, где ты живешь. Вдруг он захочет зайти в гости, навестить свою старую комнату.

К моему огромному облегчению, Джейни рассмеялась.

– Ну уж нет. Лучше я подожду – пусть он сам гадает, кто я и откуда взялась. И кроме того, если он увидит, с кем я сижу, знакомства не выйдет.

Мы все рассмеялись, притворяясь, что Джейни просто пошутила. Я сделала вид, что не замечаю, как Брук и Кайя обменялись взглядами и закатили глаза. Джейни, возможно, сказала себе, что рано или поздно к нам привыкнет – мы наверняка лучше, чем сейчас кажемся.

А о чем думал Тэтчер Лэнсом?

Нам его лице не было ни единой хмурой морщинки, как на тщательно выглаженном фартуке. И я понятия не имела, что кроется за этой гладкостью.

* * *

Когда особняк Лэнсомов выставили на торги в «Харрингтонс», тетя Джиллиан решила, что теперь ее миссия – узнать все, что только можно, об их переезде. Через несколько дней она снова сидела у нас на кухне и рассказывала о результатах расследования.

Ей даже не пришлось особенно напрягаться, чтобы выяснить, что доктора Лэнсома никуда не переводили. Ему попросту запретили заниматься медициной, и никто толком не знал почему.

Тетя Джиллиан изобретала различные теории. Сперва она предположила, что его арестовали за вождение в нетрезвом виде, но потом выдумала целую историю, в которой, в частности, фигурировали исчезнувшие рецептурные бланки. Но, в любом случае, проступок был серьезный – ведь ему не просто вынесли предупреждение, а аннулировали врачебную лицензию.

– Бедняжка, – говорила тетя Джиллиан таким тоном, что моментально становилось ясно, что Хелену Лэнсом ей ни капельки не жалко. – Наверное, ей было так стыдно, что она просто не решилась обратиться ко мне по поводу дома. Как будто я стала бы ее осуждать!

Мама только кивала – обычно это заставляло ее сестру со временем утихомириться.

Согласно источникам тети Джиллиан, Лэнсомы планировали отправить Тэтчера в закрытую школу – на случай, если история попадет в прессу. Но тот не захотел уезжать – в этом году он должен был стать капитаном команды по лакроссу, да и от университетских агентов не было отбоя. Так что они переехали в двухкомнатную квартиру на другом конце городка.

– Это временно, – уверяла тетя Джиллиан мою маму, как будто кому-то из них было какое-то дело до того, куда переехала их бывшая подруга с опозоренным мужем и отчаявшимся сыном.

– Он по-прежнему надеется, что совет пересмотрит решение, но на самом деле просто не желает признавать очевидное в плену своих заблуждений – типичный хирург, все они считают себя непогрешимыми. А Хелена продолжает поддерживать его, несмотря на все.

– Ну, Джилл, люди не бросаются прочь из дома, чуть только трудности показались на горизонте, – тихо сказала моя мама. Я изо всех сих пялилась в книгу, притворяясь, что ни на что не обращаю внимания.

Та ночь была одной из самых жарких этим летом. В доме было влажно и душно, так что я вышла наружу и уселась на крыльце. Я думала о своей маме. Когда в ее жизнь пришли трудности и покинули ли они ее когда-нибудь? На лужайке сверкали огоньки светлячков. На некоторых домах горели фонари, собирая вокруг облака мошкары. На Олкотт, 16 было темно. Я попробовала вообразить, как доктор и миссис Лэнсом кричат друг на друга. Или Тэтчер лежит у себя в комнате, закрывая голову подушкой, чтобы ничего не слышать.

Я смотрела на особняк, и мне казалось, что тот смотрит на меня в ответ.

Он-то знает, что произошло.

А мне остается лишь догадываться.