Текст книги "Песня рун. Эхо древнего мира – II"

Глава 5. «Темное прошлое»

Йэстен, конечно, никогда не бывал в королевских чертогах – никаких. Он вообще мало чего успел повидать за свою жизнь, кроме берега и гор близ Эклиса.

Но он мог бы поклясться, что и ни в одной книге ни разу не встречал описаний подобного тому, что видел сейчас перед собой – большой пиршественный зал, после яркости летнего дня кажущийся темным, столы и длинные скамьи, факелы на стенах, где-то вверху, средь слегка чадного, сизоватого воздуха, в косых солнечных лучах под крышей танцуют пылинки – они кажутся живыми искрами, подобными крошечным звездам.

Внизу – длинный очаг и столы с лавками по обе стороны от него.

Пахнет хвойным дымом, впитавшим запахи пищи и питья деревом, выделанной кожей, людским духом, хмелем и недавно готовленным жарким – в этом чертоге наверняка собираются помногу, дружина конунга, советники, знающие тонкую колдовскую науку… кто там еще должен у северян быть подле правителя? Сейчас, впрочем, почти никого нет – кроме пары стариков и пятерика воинов, да самих пришедших, ну и, разумеется, конунга.

Он восседает на дубовом троне, массивном, с фигурными подлокотниками и грубоватой, но по-своему роскошной резной спинкой – звериные тела, прихотливо изогнутые в то ли танце, то ли схватке, Йэстен разглядит, когда конунг поднимается с места и пройдет к столу. Трон застлан меховой полостью; мехом же оторочен, не смотря на летнее время, плащ сидящего. Конунг и в самом деле сед, прожитым годами, как патиной, покрыт, но крепок статью, и даже сидит так же непринужденно, как это делал бы молодой – не старше Вильманга – воин. У конунга красивое лицо с крупными чертами – огрубевшими от возраста, и прочерченными тенями-морщинами; и светятся на этом лице пытливые глаза человека, знающего цену, наверное, вообще всему в мире – в том числе себе и трону, на котором он сидит.

Едва взглянув на правителя, Йэстен понял, о чем вели речь те, кто говорил о варварской роскоши – колец на пальцах, браслетов и гривен на вожде было немало. Они заменяли ему корону – северные вожди не носили венцов, как узнает позже всадник.

– О, Вильманг, ты с новостями! И даже Айенга снова с тобой, – конунг усмехнулся. – Занятный разговор нам предстоит, чувствую.

– Светлого дня, конунг Грамбольд, – Вильманг и Айенга произнесли это почти одновременно, и правитель чуть усмехнулся, кивая. Потом обращает взгляд на остальных:

– Кто это припожаловал к людям снеррг и ко мне, конунгу всего Севера, в гости? – речь государя звучала довольно приветливо, и Йэстену послышался живейший, совсем не старческий интерес в голосе конунга.

Вильманг чуть подтолкнул всадника в плечо – говори, мол.

Йэстен всю дорогу к городу думал, что же скажет вождю – речь-то у него была продумана и готова; Он представился и коротко пояснил, кто таков и откуда взялся, хотел ввернуть еще что-то вежливое и церемонно-красивое, да вот беда – голос от волнения дрогнул, парень запутался в произношении особенно протяжного звука, что и раньше давался ему с трудом, и, окончательно смутившись, скомкал речь и просто поклонился, в тайне надеясь: в не самом ярком свете не будет видно, как под загаром вспыхнули румянцем у него скулы.

Впрочем, скорее всего надеялся напрасно. Поди спрячь что-то от такого внимательного, как у Грамбольда, взгляда! Скай, подражая всаднику, поклонился тоже – чуть разведя крылья и низко опустив голову. Конунг улыбнулся.

– Очень приятно видеть гостя с юга, обученного нашему языку и традиции, садись, – он призывно указал всаднику на стол и лавку чуть в стороне и сам двинулся туда. – И, когда выслушаю я своего разведчика, ты тоже расскажи, что привело вас к нам. Будь гостем, всадник с юга – ешь, пей, чти наш закон. В ответ получишь дружбу и помощь, пока будешь нашу правду соблюдать. Ты, я гляжу, с юга сам, но где-то нашел дружбу с северным драконом… это интересно. Чуть позже я бы хотел услышать и эту историю.

Всадник еще раз поклонился и последовал приглашению – присел за стол, взял предложенную кем-то – вроде бы Хаконом? – кружку. В той было пиво – хвойно-горькое, крепкое, темное. Отхлебнул осторожно – еще не хватало захмелеть сразу же!

Позже ему под руку сунули пирог с сыром и миску жареной рыбы – уж в чем-чем, а в негостеприимности северян обвинить было нельзя. Потом Йэстен убедится – обязанность накормить гостя, пришедшего с миром, горскунцы вообще и именно снеррги чтят истово.

Есть всаднику от волнения не хотелось, но он все равно мимодумно сжевал три рыбины и пол-пирога, а кружку из осторожности едва ополовинил.

Сначала Грамбольд, как и обещал, расспрашивал Вильманга.

Йэстен внимательно слушал – внезапное появление этого снеррга ему с самого начала казалось совершенно необычайным совпадением, а теперь он понимал: не совпадение, нет. Все намного интереснее.

Хорошо приложившись к кружке, Вильманг говорил так:

– Я совсем уж было думал, что на этот раз поверну обратно к городу – и без того два световых дня оттоптал по лесам вокруг, все тихо и чисто. И то – эти, фъорбергово семя, давненько носу не кажут, с прошлой-то луны, ну и думал я, что довольно уж троллям на хвосты по кустам наступать. Повернул домой уже было. Напоследок огляделся, как на холм взлез – и тут-то я увидел дракона.

Да. Он летел не слишком высоко – иначе где б даже мне рассмотреть серебро в летнем небе!

Но дракон летел низко, точно высматривал что-то, и я не я был бы, если б не сообразил, что летит он над старой дорогой.

– Так сразу и сообразил?

– Не сразу, конунг. Но сообразил. Я же наблюдал сколько, поперву даже глазам своим не веря: дракон! Так близко от жилья нашего, да что жилья – самого бурга1313
  Здесь: город с крепостью, городище – одним словом, укрепленное поселение.


[Закрыть]! Я же, сколько живу, драконов ни разу не видел. Знамо дело, решил – проследить надо. А как он на город летит? Ну почти так и вышло – серебряный часто кружил, и иногда приземлялся. Полный день я шел – нет, скорее крался, как белка! – по деревьям да меж трав, подбирался ближе. Думал – нужно проследить, нужно узнать, грозит ли чем этакий гость. Кто знает, что на уме у дракона? Кто знает, в самом деле этот дракон просто себе летает, а не умыслил лихое? Кто вообще скажет, откуда он взялся?

– Это был я, – как мог тихо, произнес Скай. – У меня нет на уме лихого.

Вскинул голову задремавший было Айсвар, еще старик, рядом с ним сидевший, вздрогнул и выронил из рук плошку. Хакон звучно поскреб в затылке.

Конунг внимательно посмотрел на дракона, едва ли переменившись в лице. Кивнул – мол, дальше.

Вильманг ухмыльнулся:

– Я тогда не знал не только того, что дракон окажется не враг, но и того, что они вообще владеют нашей речью. Встретил я компанию только уже когда они чуть ли не у меня под носом на холм выскочили. Я сперва не понял, как они умудрились это провернуть – но потом-то понятно стало, что Айенга «колодцем» провела, малым. Смотрел я на паренька, на дракона, Айенгу сразу – прости, Хранительница! – не признал даже. Гадал все – что за диво мерещится? Точно мухоморной настойкой опоили, а! Пока не услышал, что разговаривают. Вот тогда-то и сообразил, отчего все так – и прошмыгнули мало что не под локтем, и в пяток шагов лигу отмахали, и почему дракон… нет, вру. Почему – я так и не уразумел. Зато узнал, что Айенга считает их гостями и друзьями. А значит…

– А значит и людям здесь мы друзья, – завершила Айенга. – Грамбольд-конунг, ты позволишь мне вернуться и снова учить людей?

– Я и не запрещал, – пожал плечами конунг. – Лучше скажи, где ты взяла такого гостя?

– Он же ответил, – усмехнулась волчица. – Почему я ему помогаю – да потому, что такой была воля Онгшальда. И сюда же именно Онгшальд и отправил молодого всадника.

– Вот оно что! Это так, парень? Ты не просто бывал в Долине Рун, но и беседовал с Онгшальдом?

– Да. Просто рассказать не успел, – кивнул Йэстен.

Конунг задумчиво огладил длинную бороду:

– Что же… новости причудливые, но, думается мне, добрые. Я рад, что ты вернулась, Айенга. Рад и тому, что Отец про нас думает и помнит… может, на какое благое дело и отправил этого юношу к нам. И слово мое такое – нужен тинг. Такие новости должен знать весь народ снерргов. Айсвар, твое слово?

– Тинг, – скрипуче отозвался старик. – Доброе решение.

А что это такое – тинг? – шепотом спросил Йэстен, склонившись к Айенге.

– Собрание, – отозвалась она. – Всего народа, что есть поблизости, что сможет добраться за день. Готовься говорить речь перед толпой… они будут, разумеется, внимательно слушать, но и вопросы зададут не самые приятные наверняка.

– И тебе, и мне, – помолчав, добавила Айенга.

И был тинг – не через один день даже, а через три: видимо, спешить в важных делах тут было не принято совсем. Йэстен только дивился – спорый, проворный на дела и решения кортуанский люд вряд ли стал бы дожидаться, пока из окрестных усадеб понаедет народу, чтоб выслушать басни заезжего путешественника!

Даже, он был вынужден признать это, окажись путешественник всадником. Что, ждать? Да полноте, потом добрый народ перескажет, соседи да знакомые… а что переврут – так велика ли беда? Иногда велика – Йэстен это крепко усвоил из книг и речей учителя. Вот и разберись – что дороже, время или точность слов? Снеррги выбрали последнее, и это был не худший выбор – даже со своим скудным опытом Йэстен не находил, что возразить такому решению… хотя, конечно, говорить перед толпой было боязно.

За три дня он успел, конечно, перезнакомиться с толпой народу – имена, чуждые и непривычные, плохо укладывались в голове, лица запоминались чуть лучше, но все равно голова шла кругом. Запомнил точно лишь троих еще, кроме Вильманга: Хакона, Олло да Брана. Первого – потому, что тот был великан каких поискать, второго – оттого, что вечно рядом с Хаконом обнаруживался, а Брана – из-за его неожиданной мягкости и рассудительности.

На него смотрели все по-разному: и с любопытством, и с недоверием, с симпатией, с настороженной холодностью… иные и вовсе, казалось, интересовались не всадником, а драконом. Скай удивлял и будоражил умы куда как больше, чем путник-южанин, даже умудрившийся подружиться с белой волчицей… Что Айенга – не женщина в облике волка, а волк как есть, но «облечена силой от тех, кто мир создавал на заре времен» – узнал уже на самом тинге, но скорее случайно – первый вопрос подняли о ней. Упомянули вскользь какую-то драку с «рыжим волком», говорили о проклятиях и оскорблениях, Айенга извинилась за вспыльчивость и обещала никогда не «возводить нид» на того, кто не поднял первым руку на слабого или не был на тинге же признан виновным в каком лихом деле.

Когда с Грамбольдом вел обещанную тому беседу, впрочем, мог бы тоже догадаться про Айенгу, а то и расспросить получше, но было тогда всаднику не до расспросов.

Конунг оказался проницателен, пытлив и жаден до новостей и рассказов – любая крупинка знания мигом оказывалась в его волчьей хватке, и Йэстен честно не понимал после разговора – что же именно он такое рассказал старому вождю? Вроде бы говорил только о самом себе да Скае – детство свое упомнил, учителя, мать… про Эклис на диво мало расспрашивал Стойкий, а вот про драконов и грозу… в пору было заподозрить, что конунг сам балуется колдовством и смыслит в магических силах больше, чем собирается показать.

Подумав так, Йэстен внутренне вздрогнул – как въяве пред внутренним взором выплыл тот сон, с идущим через снега коренастым светлобородым мужем в темном плаще… Этот сон снова начал приходить к Йэстену, когда всадник со своими товарищами покинул Долину Рун – правда, всего дважды. Но… Всадник очень хотел ответно начать расспрашивать каменнолицего волчьего вождя, но понимал: права он пока на это не имеет, а умения хитро повести разговор не хватит.

Да и было ли о чем спрашивать! Он же сам не знал, что такое хочет узнать…. Вот и остается – отвечать на чужие вопросы, да в сотый раз рассказывать – теперь уже пред сотнями людей:

– Я – Йэстен сын Анира, я всадник дракона Къет-Ская. Я…

Его и правда не прерывали, пока всадник говорил.

Шептались, да – но тихо, чтоб не мешать слушать. Кто наглел более прочих, получал тут же окрик от Айсвара, сидящего в плетеном из ивы кресле: у старика оказался голос что медная труба, когда требовалось гаркнуть погромче. А так, поди ты, все шелестит себе под нос, и не заподозришь… пока не окрикнет.

Зато когда выслушали… Тинг – весь, разом – всколыхнулся людским морем. Заволновался, волны поднялись, запенился на гребнях шум и гам, и брань, и удивление, и возмущение были…

Ему верили. Ему не верили. Одни готовы были дать приют и кров, другие желали, чтоб чужак убирался, не накликивая на северян беду… какую беду, Йэстен не сумел разобрать, но что люди чем-то напуганы, хотя и далеко не все, понял. Решил – разберусь, когда сумею понять, какую такую беду от него ждут… от него, «защитника людей», аргшетрона!

Почти в отчаянии позвал своего крылатого друга мысленной речью:

– Эх, Скай… объяснить бы им, что мы не желаем недоброго, и готовы помогать!

– Не торопись, может, еще получится… дай им прошуметься сперва.

Шум, впрочем, стал спадать скоро. Вот уже и отдельные голоса, как рифы в том море, поднимаются – гляди-ка, не напорись!

– Ха! – громко выступил один из мужчин – крепкий, широкий, что медведь, воин, пепельная светлая голова и борода с прорыжиной, недлинная, но густая, круглым темляком схвачена. – А я уж думал, к нам посол какой диковинный отправился от этих…

Он осекся, завершив свою речь невнятным ругательством.

Всадник не успел увидеть, что это Грамбольд на задиру бросил тяжкий, неодобрительный взгляд.

– Мы не в ладах с кортуанцами, причем очень давно, со времен разделения земель, – спокойно прояснил Грамбольд Стойкий. – Мы не ждали никого с юга, тут Хельги сын Рорега прав. Но раз ты прибыл как вольный путешественник, к нам, то мы обучим тебя тому, что тебе сможет пригодиться в наших землях.

– А почему, конунг, ты говоришь сразу, никого не послушав? – заносчиво выкрикнул кто-то из гущи собравшихся… сам, впрочем, не показался.

– А вы хорошо слушали парня? – вдруг выступил Вильманг. – Где и у кого он учил наш язык, чтоб вам, остолопам, уши сейчас похлебкой обвешивать покрасивее да попонятнее?

– Я выучил язык людей горскун в Долине Рун. у Айенги.

– А мне разрешение учить языку и другим знаниям этого мальчика выдал Онгшальд, – добавила Айенга.

– Хранительница, ты же сказала, что возвращаешься к нам – или променяла снерргов на южного малька? – спросили у нее незамедлительно.

– Ти-хо! Мы уже решили, что Айенга снова с нами, – возвысил голос Айсвар. – Теперь же решим новый вопрос тинга: у нас диковинный гость. Драконий всадник. Мы его примем?

– В Долине Рун бывал? А не врет?

– Лгуном меня никто не называл. Трусом тоже. – Йэстен запальчиво вскинулся, выйдя вперед. Даже руку к поясу потянул, забыв, что оружие у Ская при седле оставить решил. И благо, что решил! А то как бы нехорошо оно вышло. Вот он – не вытерпел: начал злиться, устав изображать учтивость и доказывать что-то. – А кто хочет испытать моей честности, пусть выйдет и спросит открыто, а не прячется за чужие спины…

Вспышка эта, наверное, должна была стать факелом, брошенным в лужу смолы – по всему выходило так. Да только вот стала – маслом, вылитым на бушующие волны: те мигом опали, схлынули, и гомон утих… послышались смешки – даже одобрительные.

– А малой-то не промах! Не смотри, что алуф, и что южанин!

В толпе посмеялись, наградили весельчака парой несильных толчков да утащили в глубь толпы – Йэстен его не разглядел даже. Зато сам остыл, выдохнул, руки на груди сложил.

– Воля Онгшальда нам закон, разве нет? – спросил Хакон.

– Ты говорил с Онгшальдом, а, всадник дракона? – снова спросил тот рыжебородый, Хельги.

– Говорил. И за столом сидел. А он очень важный человек? – удивился Йэстен.

Тут, казалось, народ подавился и смешками, и бранью. Изумленный шепот пронесся по рядам, и кто-то прыснул. Грамбольд, Айсвар и даже Айенга казались же невозмутимыми.

– Важный. Только человек ли? – молвил конунг. – Он – Отец Севера. Он – Хозяин Фабгарда и Ведущий В Бой.

– Так это, значит… – теперь опешил сам Йэстен. Айенга тихо засмеялась в стороне.

– Да, тебя принял на земле Ак-Карана гостем сам Хранитель Онгшальд, – промолвил незнакомый пожилой воин, выйдя вперед, – Ты цени это, южанин.

– Франдан верно сказал!

– И Хакон говорил правильно!

– Конунг, а ты говорил, что не против принять гостя?

Народ еще сколько-то шумел. Потом как-то сам собой шум иссяк, и Айсвар спросил – согласны ли все с первым словом конунга, обещавшего гостеприимство и помощь драконьему всаднику?

И возразивших не нашлось

Йэстен явственно чувствовал себя немного неловко, и Олло, заметив это, протолкался поближе, решил приободрить его:

– Ну вот, и угомонились, пошумели и будет. Никто тебя не прогонит, приятель, – подмигнул он и спросил: – А расскажешь, как там, в Долине Рун?

– Вы там ни разу не были? – удивился Йэстен, и за Олло ответила Айенга.

– Очень немногие из снерргов там были, долина скрыта от глаз любопытных, найти ее могут разве что только по дозволению Хранителей.

– Ох, – пробормотал Йэстен, смутившись еще сильнее. – Я расскажу… только, может, вечером? Я постараюсь рассказать получше, только вот мне понадобится помощь Айенги: уточнить, как будет по-горскунски то или иное выражение… я не сказитель все-таки, я… как же это не по-кортуански то сказать… воин!

Смех подошедшего ближе Хакона мог бы показаться оскорбительным, но Йэстен так измучился душой и устал говорить на все-таки не очень хорошо знакомом языке, что только рукой махнул и хотел было развернуться и пойти, куда глаза глядят, не слушая уже церемонные слова Айсвара и Грамбольда, завершающих тинг. Но его неожиданно сгреб в неуклюжие объятья Вильманг:

– Ты, парень, погоди удирать. Я тебе пива должен не меньше бочонка, за то, что ты мне такую возможность помириться с Айенгой подарил!

Следом Йэстена точно так же принялись обнимать и Олло, и Хакон – казалось, после этого тинга у всех какая-то темная беда с души упала, но только вот – какая?

– Из-за рыжего волка?

– Да, – грустно кивнул Вильманг. – Только давай о том позже, позже, парень. Мой дом – твой дом, и сегодня я вас – он потыкал пальцем в грудь Олло, Хакона и Йэстена – жду в гости. Стол накрою! Пива поставлю, тушеного зайца, пяток лососей на углях! Э?

– Да, а я, кажется, буду должна-таки дать всаднику знание рун, – притворно вздохнула Айенга. – Эк меня тоже дорожка закружила, знала бы – промолчала тогда…

– Не береди, подруга. Тебе на стол подать лосося или куропатку?

– И того, и другого! – клацнула она зубами.

Вильманг рассмеялся.

Пользуясь наставшей неразберихой и дружеским гомоном, Йэстен все-таки улизнул прочь, а за ним – и Скай. Удрали на реку, где и приводили мысли в порядок. Больше вопросов, чем ответов – и Йэстен не знал, с какой стороны начать крутить эту головоломку, и стоит ли ее вообще трогать… Да и что, айулан разрази, за «рыжий волк» такой?

…И еще ни одна гулянка с друзьями не дарила такой спутанности мыслей и дикого нежелания разлеплять глаза, – думал Йэстен, ежась в росных объятиях раннего утра. Голова была тяжела, и гудела, точно осами набитая.

Его все равно выудили с реки, – Айенга и Вильманг точно сговорились! – и утащили за собой. Подливали эль, кормили поросятиной, пирогами с дичью, северной форелью, медом… и эль, эль этот бесконечный! Крепкий, душистый, темный, как ночь – не зря, ох и не зря побоялся в первый же вечер Йэстен пить кружку до дна. Ох и не зря…

Северяне пили от души – крупными глотками, не чинясь, не считая кружки – и ровно хмель их не брал. Йэстену долго казалось, что и его тоже не берет: голова была ясной, говорилось легко и свободно. Но в какой-то момент он попробовал подняться с лавки и не преуспел. Во всяком случае, тело явно не желало куда-то подниматься и идти, и налилось сонной мягкой тяжестью, кажущейся неодолимой. Кажется, так на той лавке он потом, свернувшись, и уснул даже.

Правда, умаявшись от духоты, среди ночи отправился на двор – да только вот ночевка под боком у Ская все равно не сделала по утру голову легче, а мысли – яснее.

Еще и приснилась драка, огонь, крики – может и оттого, что насиделся в душном и шумном доме сперва. А может, во хмелю – бывает, и не такое видится после крепкой попойки!

– Снова тот идущий в снегах? – спросил Скай, заметив, что всадник задумался над чем-то.

Лучше бы он, – покачал головой Йэстен, п, потянувшись, поднялся и побрел на кадушку с водой. Напился, умылся – в голове прояснилось. Чуть-чуть.

Что же, он, оказывается, преотлично помнит вчерашний вечер – а это уже дело. Из хмельных бесед снова выплыл «рыжий волк» – и, кажется, Йэстен снова ошибся в предположении. Если он считал, что Айенга – человек, просто перекинувшийся колдовским способом в звериный лик, то упомянутого «волка» счел именно что волком. А оказалось с точностью до наоборот – Айенга не имела человеческого облика, а тот ее недруг, рыжий – оказался одним из снерргов.

Большего выудить из Вильманга не удалось – белая волчица не любила эти разговоры и при ней их старались не вести открыто.

– Тяжело спалось? – хмыкнул кто-то за спиной… как раз Айенга, ага.

Юноша хмыкнул. Подумал над чем-то, катая в голове вопрос, так и просящийся на язык, но покуда промолчал.

– Хмельно по сию пору? Сходи искупайся, – волчица села рядом, склонила голову. – Утром северные речки, особенно что поменьше, ух студеные!

В тоне ее была легкая насмешка, необидная, но все-таки была.

Тогда Йэстен решился:

– Скажи-ка, что за темное прошлое ты носишь с собой? Я вчера – да и парой дней раньше, дней до тинга – только и делал, что ломал голову: что ж у тебя такое произошло с твоими друзьями? За что такое тебя тоже вывели на тинг, объясняться перед всеми? Отчего ты уходила?

Айенга раздраженно переступила лапами, промолчала.

Йэстен испытующе уставился в светлые, совсем не звериные глаза.

Опустился на корточки рядом – понимал, что рискует, если волчица решит в сердцах укусить его или ударить лапой, но все равно сделал так.

Айенга молчала. Казалось, вовсе говорит разучилась – или не умела никогда.

Наконец клокочуще вздохнула-взрыкнула и, чуть двинув четными тонкими губами, произнесла:

– Мое темное прошлое… – Йэстен готов уж был услышать резкое «вовсе тебя не касается», и он готов был поклясться, что она даже успела это мысленно сказать, но завершила волчица фразу совершенно неожиданно и вовсе не так, как ждал всадник: – Мое прошлое – моя невыдержанность и злость. Прочем, в свое оправдание скажу – меня пытались убить, а я защищалась… излишне рьяно, признаю. Я уходила побороть эту невыдержанность. Я волк, но я не зверь. Я – уумаи, дух. Мне должно вести себя так, как ведут себя разумные живущие. И, судя по тому, что говаривал мне Онгшальд-отец, я справилась с этой слабостью. Вот и проверим теперь, когда я вернулась и снова здесь. У тебя есть еще вопросы?

– Нет, – Йэстен вдруг устыдился своей пытливости. – Я… я рад, что темное осталось далеко.

– Я тоже, – эхом отозвалась она. – Идем на реку. Скай вроде бы не против искупаться, я смотрю… К тому же, я слышала – драконы вообще любят плавать и нырять.

– Да, идем, – радостно поддержал всадник, и Скай, разумеется, согласился, подтвердив слова Айенги.

Йэстен так и не получил внятного ответа на свой вопрос, но отчего-то невидимый камень, так и давящий на грудь, куда-то делся – разом, точно испарился, а с ним и остатки хмельной дурноты пропали, смытые волнами ветра, несущего речную влагу, росную свежесть и запах утренних луговых цветов.