Текст книги "Школа безумия"

Не обращая на нее внимания, Грейс прошла на кухню. Солнечный свет падал в окно, сползая на дешевый линолеум. Она открыла ящик рядом с микроволновкой.

У них было мало посуды. Их было только двое. Несколько вилок. Несколько ложек. Несколько ножей для масла. Только один нож для стейка.

Грейс вытащила его, попробовала пальцем острое лезвие.

– Грейс, дорогая, – снова окликнула ее мать, – ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она замешкалась, не зная, что сказать. В конце концов, она решила не отвечать, вернулась в ванную и закрыла за собой дверь. Повернула ручку, чтобы запереться изнутри.

Положив нож на край ванны, она начала раздеваться. Сначала кроссовки. Затем носки, футболка, шорты. В последнюю очередь она сняла бюстгальтер и трусы и встала перед зеркалом.

Призрак. Так ее называли девочки. Думали, что она не знает, но она знала. Она знала больше, чем они думали.

Ванна была почти полной, крохотный бурный океан в фаянсовых берегах. Грейс опустила руку в воду, чтобы проверить температуру, покрутила один из кранов и, подождав еще минуту, перекрыла оба.

Она слышала далекий голос матери. Слышала, как в ушах стучит кровь. Слышала насмешки и хохот девочек прошлым вечером, гулким эхом звучавшие в ее голове. Грейс заставила себя не слышать и шагнула в воду.

Часть II. Веспер

14

– И никаких кошмаров?

– Никаких.

– Это хороший признак, правда?

– Пожалуй.

– Эмили, на прошлой неделе вы сказали мне, что вам дважды снился один и тот же кошмар. Прошла целая неделя, а кошмаров больше не было. Я бы сказала, что это хороший признак.

Была вторая половина дня пятницы. Это означало, что мы являли собой ту же картину, что и каждую неделю: облаченная в очередное яркое богемное платье, Лиза, скрестив ноги и выпрямив спину, сидела перед столом на сетчатом эргономичном кресле с блокнотом на коленях. Я же сидела с правой стороны кожаного дивана, поставив рядом с собой мою сумочку. При этом я старалась не чувствовать себя такой маленькой и ничтожной, как то обычно бывало во время сеансов терапии.

– Ваша пациентка когда-нибудь убивала себя? – спросила я, глядя на часы ручной работы на стене.

Лиза молчала.

Я снова переключила внимание с часов на Лизу. Она все еще смотрела на меня, но ее лицо было другим. Оно как будто окаменело, чего я за ней раньше не замечала.

– Извините. Это не мое дело. Просто… Сестра Оливии сказала, что у той была депрессия. И она принимала лекарства. Она не упомянула психотерапию, но меня всю неделю мучил вопрос, помогло бы ей это или нет. Возможно, она обращалась к психотерапевту, и та пыталась помочь ей справиться с депрессией. Возможно… возможно, они приложили мало усилий. Или же наоборот, терапевт сделала все, что могла. Возможно, она подталкивала Оливию изо всех сил, но это уже не имело никакого значения.

Я умолкла, покачала головой и снова взглянула на настенные часы.

– Мне интересно, как бы я поступила, будь Оливия моей пациенткой. Нет, я понимаю, что она не могла быть ею, потому что у нас общая история, но допустим, мог быть кто-то в психическом состоянии Оливии. Зная то, что я знаю сейчас… Интересно, как сильно я бы подталкивала ее, чтобы добраться до первоисточников депрессии? Я задаюсь вопросом… обо многих вещах, потому что это мой самый большой страх: пациент кончает жизнь самоубийством, а я знаю, что я могла бы это предотвратить.

Лиза поерзала на кресле и мягко откашлялась.

– Все терапевты, кого я знаю, боятся одного и того же, Эмили. Увы, они не боги и потому не всесильны. У вашей подруги мог бы быть лучший терапевт в мире, она могла бы посещать лучшего психиатра, который прописал бы ей самое лучшее лекарство, но все это могло бы не сыграть никакой роли. Наша работа – помогать людям, но в конечном итоге люди сами должны хотеть помочь себе в первую очередь.

– Вы думаете, что Оливия не хотела помочь себе?

– Я не знала ее. Знаю лишь то, что мне рассказали вы.

Я снова уставилась на часы, не зная, что еще сказать. Обычно мне нравились эти сеансы – само присутствие Лизы часто успокаивало меня, – но сегодня быть здесь мне не хотелось.

Всю неделю я думала о том, как Карен наверняка неправильно расслышала Оливию, когда та назвала женщину, которая спала с ее женихом, призраком. Скорее всего, я поделилась бы этим с Лизой – она бы выслушала и дала мне совет, – но я уже успела многое испортить.

Потому что я солгала ей. Мне все еще снился кошмар. Я видела себя в коридоре школы. Мне навстречу шла девушка, с запястий которой стекала кровь. Каждый раз, когда я закрывала глаза, она была там.

Лиза продолжала наблюдать за мной, ожидая, что я заговорю. Когда же я не заговорила, она тихонько откашлялась.

– У ваших пациентов все хорошо? В прошлый раз вы упомянули новую пациентку. Ту, что режет себя.

– Хлоя. Видела ее буквально вчера. Половина сеанса была потрачена на ее мать. Все пыталась завершить официальную часть, чтобы поговорить с девушкой наедине.

– И каковы ваши первоначальные мысли?

– Во время нашего вчерашнего сеанса у меня появилось ощущение, что, возможно, она лесби. Или, по крайней мере, колеблется. И дома из-за этого напряженная обстановка. Мать обмолвилась, что они каждую неделю ходят в церковь. Возможно, Хлоя боится открыться своим родителям и режет себя, чтобы уйти от этого разговора.

Я не стала говорить, как все время думала о Грейс. Как в Хлое мне мерещилась тень Грейс. Как она, ссутулив плечи, сидела на кушетке. Как всякий раз, когда Хлоя говорила, я слышала эхо голоса Грейс.

– Как ваш сон в последнее время?

– Отлично.

– А ваши отношения с Дэниелом?

– Не хочу говорить о Дэниеле.

Лиза продолжала сверлить меня глазами. Добрая минута прошла в молчании, мы обе смотрели друг на друга. Затем Лиза, которая никогда не отступала, улыбнулась.

– Напомните мне, как долго вы с ним помолвлены?

– Я сказала, что не хочу говорить о Дэниеле.

– Лет пять, если не ошибаюсь?

Она знала, что преувеличивает временные рамки. Она делала это нарочно. Чтобы спровоцировать меня.

– Если бы вы сегодня пришли домой и сказали бы Дэниелу, что хотите, чтобы свадьба состоялась в следующем месяце – или, черт возьми, на следующей неделе, – как вы думаете, что он ответил бы? В конце концов, вы сообщили мне, что он всегда торопил вас назначить дату свадьбы, всегда говорил, как сильно хочет детей. Но недавно я заметила, что вы его почти не упоминаете. Прошел как минимум год. Вы все еще вместе?

Я не хотела играть в ее интеллектуальные игры. Не сегодня. Не в этой ситуации. Поэтому я сидела на своем месте на кушетке и, держа рот на замке, просто смотрела на нее. Всем своим видом давая понять, что не позволю одержать надо мной победу.

Лиза поерзала на стуле и заново скрестила ноги.

– Вам знакома история про лягушку в медленно закипающей воде? Если лягушку опустить туда…

– Знакома, и это глупый пример. Он даже не имеет отношения к реальности. Я где-то читала, что один ученый решил проверить это на практике, и лягушка выпрыгнула, а не сварилась заживо.

Я сказала это с ноткой язвительности в голосе, в надежде задеть Лизу, но она, даже глазом не моргнув, продолжила:

– Я это к тому, Эмили, что вы с Дэниелом вместе уже несколько лет. Вы собирались пожениться, но потом скончался ваш отец. Поверьте, я знаю, какой сильной это может быть душевной травмой. Я потеряла мать, будучи подростком, и до сих пор думаю о ней.

– Вы к чему клоните?

– Раньше вы все время говорили о Даниэле. Даже после того как отложили свадьбу, все равно говорили о нем, и когда это делали, были счастливы. Теперь я упоминаю Дэниела и смотрю, как там у вас.

– Так вы считаете, что я лягушка? Или вода? Или кастрюля?

Я намеренно упрямилась, пытался спровоцировать Лизу, но та продолжала гнуть свою линию.

– Возможно, у вас с Дэниелом самые лучшие отношения в мире. Я очень надеюсь, что это так. Но с того места, где я сижу, кажется, что вы оба уже некоторое время сидите в этой фигуральной кастрюле. Вода становится все горячее и горячее, а вы оба как будто ждете, что другой выскочит первым.

Я молча посмотрела на Лизу. Она в ответ посмотрела на меня. Я подумала, она снова попытается дождаться, когда я заговорю первой, но она откашлялась и сказала:

– Очевидно, я вас сейчас раздражаю, так что не буду ходить вокруг да около. Я давно кое о чем думаю.

Я облизнула губы, но выдержала ее взгляд.

– И о чем же?

– Что на самом деле сдерживает вас с Дэниелом. У меня сложилось впечатление, что вы больше не хотите выходить за него замуж, но все еще любите. Иначе вы бы давно с ним расстались. А Дэниел, насколько я помню, из тех парней, которые никогда не бросят девушку первыми. Он хороший парень, но эмоционально недостаточно силен, чтобы постоять за себя. И вы застряли. И, может быть, вы этого хотите. Я всегда думала, что вам кажется, что после того, что вы сделали с Грейс, не заслуживаете быть счастливой. Это как будто некое вечное покаяние. Вот почему до Дэниела у вас никогда не было серьезных отношений.

– Неправда. В старшей школе у меня был серьезный парень.

– Ах да. Бен, если не ошибаюсь? Если я правильно помню, он заговорил о браке, детях, и вы внезапно расстались. Вы бы сказали, что это совпадение?

Я не ответила.

– Возможно, вы решили, что быть счастливой – это нормально, и были готовы выйти за Дэниела, заново начать жизнь вместе с ним. Но когда ваш отец скончался, увидели, как сильно утрата повлияла на вашу мать. Какая-то часть вашего «я» испугалась одиночества. Вам нравится, что у вас есть постоянные отношения. Нравится, что рядом с вами всегда кто-то есть, но в то же время другая часть вашего «я» решила, что вам все еще не позволено быть счастливой, поэтому части продолжают тянуть вас в разные стороны. Этакое нескончаемое перетягивание каната.

Сумочка рядом со мной на диване завибрировала: пришло сообщение. Я восприняла это как долгожданную возможность переключиться на что-то другое. Чтобы Лиза перестала ковырять рану, которая покрылась корками, но так и не зажила.

Я вытащила телефон и взглянула на экран.

– Что-то случилось? – спросила Лиза.

Мое лицо, должно быть, выдало меня, но я покачала головой и поднялась на ноги.

– Мне пора.

Лиза подалась вперед на своем стуле.

– Все в порядке?

Телефон завибрировал снова. Я бросила его обратно в сумочку, перекинула ремешок через плечо и направилась к двери.

– Все в порядке. Увидимся на следующей неделе.

Выйдя на автостоянку – под теплое и яркое полуденное солнце, – я вытащила из сумочки телефон.

Это была моя мать. На этот раз она прислала мне только два сообщения.

Помнишь Дестини Маршалл?

Я только что узнала, что она умерла. (

15

Положите лягушку в кипяток, и она тут же выпрыгнет. Поместите лягушку в прохладную воду, медленно увеличивайте огонь, и лягушка сварится заживо.

Я заставила Лизу помучиться со мной, но я точно знала, что она имела в виду. Я сама много раз думала о том же. Не о моих отношениях с Дэниелом, а о дружбе с девочками в начальной и средней школе. Особенно в средней, когда ситуация начала накаляться. Когда милые, симпатичные девочки стали более манипулятивными. Начали думать о том, что им сойдет с рук, какой властью они могут обладать.

Будь Эмили Беннет в средней школе новенькой, почувствовала бы она исходящую от этой клики токсичность, держалась бы от них подальше?

Мне хочется так думать. Потому что если бы она не росла рядом с Элизой Мартин и Маккензи Харпер в качестве подруг, у нее развилось бы здоровое чувство собственного достоинства. Она была бы довольна своей жизнью, довольна тем, кем была, и была бы приветлива со всеми, с кем сталкивалась.

В то же время она бы знала, что от популярных девушек следует держаться подальше. Она бы почувствовала, что с ними что-то не так. Нет, они не были плохими, так сказать, но и хорошими тоже не были.

К сожалению, этой версии Эмили Беннет никогда не существовало. Вместо этого она в первый же день подготовительного класса встретила Элизу Мартин, и они стали лучшими подружками. Именно тогда, когда маленькой Эмили было всего шесть лет, ее поместили в прохладную воду. И с того дня начали постепенно увеличивать температуру.

* * *

Средняя школа имени Бена Франклина располагалась в зажиточном пригороде Лэнтона, поэтому большинство ее учеников были белыми. Это означало, что когда осенью восьмого класса в нашу школу пришла Дестини Маршалл, все обратили на нее больше внимания, чем обычно.

Одна из наших учителей математики – миссис Гэллоуэй, хрупкая темноволосая женщина, которая одевалась так, будто на дворе все еще были 1970-е годы, имела неприятную привычку заставлять новичков в их первый день вставать перед классом, чтобы рассказать о себе. Расписание было составлено так, что наша компания часто делилась пополам, поэтому именно Маккензи и Оливия сидели на уроке математики в то утро, когда миссис Гэллоуэй заметила в классном журнале новое имя.

Опустив голову так, чтобы можно было смотреть поверх роговых очков, пожилая учительница оглядела класс. И тут ее взгляд упал на новенькую. Она улыбнулась – «Была похожа на акулу», скажет позже Оливия – и попросила Дестини выйти к доске.

Дестини, похоже, совсем не нервничала, когда вышла к доске. Более того, по словам Маккензи, новенькая была даже рада тому, что ей дали слово. У нее были длинные черные волосы и темная кожа, и на ней был такой же стильный прикид, как и на Маккензи и Элизе – джинсы «Келвин Клайн» и толстовка «Ральф Лорен». Позже Маккензи призналась, что в первые мгновения она ощутила укол ревности, что Дестини автоматически стала для нее – и, следовательно, для всех нас – врагом, но эта ревность тотчас улетучилась, как только Дестини улыбнулась классу.

– Привет, меня зовут Дестини, и, по-моему, со стороны миссис Гэллоуэй довольно жестоко заставить меня вот так сразу выйти сюда, ну да ладно.

Несколько человек громко ахнули. Суровое выражение лица миссис Гэллоуэй стало еще суровее, но Дестини как ни в чем не бывало затараторила дальше.

– Мой отец работает районным менеджером в «Мейсиз»[8]8
  «Мейсиз» – одна из крупнейших розничных сетей США.


[Закрыть], и его недавно перевели сюда, вот поэтому мы и переехали. Моя мать была актрисой в бродвейских мюзиклах, но никогда не играла крупных ролей, а вечно была в массовке. Однажды она встретила моего отца, они поженились, у них родился старший брат, и она решила уйти из театра. Через год родилась я. Благодаря маме я люблю играть на сцене. Я с начальной школы участвовала в школьных играх, и я надеюсь попробовать свои силы и здесь. Еще я люблю животных, особенно лошадей. Брала уроки верховой езды, и когда мои родители найдут где-нибудь недалеко приличную конную школу, надеюсь продолжить обучение.

Не добавив ни слова, Дестини направилась на свое место. Во внезапно наступившей тишине подошвы ее белых кроссовок «Майкл Корс» гулко шлепали по полу.

Миссис Гэллоуэй все это время наблюдала за ней. Позже Маккензи скажет нам, что у нее имелись сомнения по поводу истории Дестини.

– Районный менеджер «Мейсиз»? – произнесет она со смесью восторга и скептицизма. Но было что-то в том, с какой легкостью говорила Дестини, с какой прямотой, что заставляло предположить: новенькая говорит правду.

Маккензи подождала, когда Оливия, сидевшая на два ряда впереди от нее, оглянулась и еле заметно кивнула.

Решение было принято без учета мнения остальных. Дестини станет гарпией.

* * *

Дестини моментально стала частью нашей компании. Она была тем недостающим фрагментом, который окончательно завершил пазл. К тому моменту я уже начала чувствовать, что мое время как гарпии подходит к концу. Я начала чрезмерно анализировать разговоры, даже быстрые фразы в коридоре, пытаясь разгадать некий скрытый смысл чьей-то шутки или тона. Стоило мне увидеть, как девочки во время урока передают друг другу свернутую записку, как я тотчас думала, что это касается меня, что они высмеивают мои поношенные кеды, выцветшие джинсы «Джордаш» или прыщик, который мне не удалось должным образом замазать тональным кремом.

Возможно, поэтому поначалу я старалась избегать Дестини. Я была приветлива с ней, когда она была рядом, но это была фальшивая приветливость, подобная той, какой в совершенстве овладела Маккензи. Может, Дестини это чувствовала, а может, и нет. Мне было все равно. Не скажу, что до ее появления все было идеально, но я чувствовала, что ее присутствие неким образом сделало меня слабее в глазах группы. И из-за этого я точила на нее зуб.

Мое мнение изменилось за неделю до Рождества. Мы все были в фудкорте торгового центра. Из динамиков под высоким потолком доносилась праздничная музыка, стоящий у красного ведра Армии спасения[9]9
  Армия спасения – международная протестантская благотворительная организация с чертами церковной организации.


[Закрыть] парень безостановочно звонил в колокольчик.

Соперничающая клика – на сей раз во главе с Дениз Браун, которую мы знали уже много лет, в некотором роде двойником Маккензи – сидела на другой стороне фудкорта. Они все время косились на нас, одаривая колючими взглядами, потому что парень, с которым встречалась Дениз – Билли Мэддокс, – расстался с ней и в настоящее время встречался с Маккензи. (Отчасти потому, что мы пустили слух, будто прыщик в уголке рта Дениз был вызван венерическим заболеванием.) Если верить Маккензи, этот парень ей совсем не нравился, но она согласилась встречаться с ним лишь затем, чтобы насолить ДБ.

Мы все время называли Дениз так – ДБ. Для учителей или кого-то еще, кто был не в курсе, это были просто ее инициалы. Мы же имели в виду совсем другое: доску в бассейне для прыжков в воду. Нам нравилось говорить, что у Дениз такая плоская грудь, как будто она засунула себе под тренировочный бюстгальтер доску из бассейна. Дениз, конечно же, знала об этом, но ни она, ни остальные участницы ее клики ничего не могли с этим поделать.

Когда мы учились в шестом классе, одна компания восьмиклассниц перессорилась между собой, и одна из девочек, чтобы отомстить остальным, украла их общий альбом – дневник, в который они записывали все гадости о других учениках в школе, – сделала копии и раздала их всем в столовой во время ланча. Вот это был скандал так скандал! Несколько учеников не приходили в школу в течение недели. В конце концов, директор Акерман созвал общешкольное собрание, где говорил о недопустимости издевательств.

После этого Маккензи и Элиза поняли: если мы не хотим на свою голову неприятностей, мы должны проявлять осторожность. Дважды подумать, кого высмеиваем, чтобы не оставлять никаких улик, которые впоследствии могли быть использованы против нас. Это особенно сработало в нашу пользу, когда мы, просто прикола ради, распустили ужасный слух про Элизу – идеальную цель, по нашему мнению, потому что Элиза была любимицей школы. Причем сделали это так, чтобы все улики указывали на ДБ и ее команду, которые, разумеется, категорически отрицали распространение таких грязных слухов. Но чем больше они это отрицали, тем более виноватыми выглядели, и их взяли на крючок: они были вынуждены написать Элизе письма с извинениями.

В общем, ДБ и остальная часть ее клики сидели на другой стороне фудкорта и бросали на нас колючие взгляды. Мы в ответ смотрели на них точно так же, хотя наши взгляды были еще колючее.

Время от времени мелькал средний палец, и я начала опасаться, что дело кончится дракой, особенно когда Маккензи жестами изобразила минет, адресуя свою пантомиму ДБ.

Я представила себе потасовку, которая за этим последует: визг ножек отодвигаемых стульев, когда все вскочат на ноги, летящие по воздуху пластиковые подносы с едой, накрашенные ногти, впивающиеся в лица. Но затем ДБ театрально фыркнула, встала и, громко топая, направилась прочь. Подруги-приспешницы поспешили за ней, а все остальные засмеялись.

Внезапно Маккензи посмотрела на меня, и улыбка соскользнула с ее лица.

– Знаете, до меня тут только что кое-что дошло, – сказала она. – По-моему, Беннет еще ни разу ничего не заимствовала.

Заимствовать. Элиза однажды сказала мне, что они использовали это слово потому, что не воровали. Воруют плохие люди, а гарпии – хорошие. Если бы мы хотели заплатить за все, что мы взяли, мы бы это легко сделали – то есть все, кроме меня. Мы заимствовали ради прикола. Расширяли границы. Однажды Элиза «позаимствовала» тюбик с помадой и, выходя из торгового центра, выбросила его в мусорное ведро, как будто в этом не было ничего особенного. Для нее и других девчонок так и было. Это была просто игра. Способ убить время. Пощекотать нервы. Чтобы увидеть, как далеко они могут зайти и избежать наказания.

Что касается меня… до сих пор я продержалась, ничего не воруя. До сегодняшнего дня. Шесть дней до Рождества. Торговый центр набит битком. Повсюду родители и дети, молодые и пожилые пары. А также охранники – в серой форме, с рациями и бейджиками. Из-за праздничного сезона их больше, чем обычно.

– Конечно, Эмили заимствовала, – сказала Элиза, делая глоток своей диетической «колы». – Помните, я рассказывала вам, как мы с ней были в «Сирсе»? Она там взяла кулон и цепочку из розового золота.

Хотя мы с Элизой в прошлом вместе бывали в «Сирсе», я никогда ничего не брала, и Маккензи это знала.

– Ну-ну, – сказала она, сверля меня глазами, – но меня-то там не было. Хомячиха, ты была?

– Нет, – тихо сказала Оливия.

– А ты, Кортни?

Прежде чем Кортни успела ответить, я посмотрела Маккензи прямо в глаза и сказала:

– Что, если я не хочу ничего заимствовать?

– С чего ты взяла, что это решать тебе? – спросила она.

Все тотчас стало ясно: у меня нет выбора. Элиза пыталась за меня заступиться, но бесполезно. Даже если бы я что-то и взяла, Маккензи ни за что не поверит, пока не увидит собственными глазами.

Я представила себе, как Маккензи принуждает других девочек поклясться, что те никогда не будут со мной разговаривать. Она обладала такой властью. Единственный, кто проигнорирует ее, это Элиза, и хотя я все еще считала Элизу своей лучшей подругой, я не хотела, чтобы меня выгнали из компании. Что угодно, только не это.

– Ладно. Что вы хотите, чтобы я позаимствовала?

Маккензи пожала плечами и принялась рассматривать свои ярко-красные ногти, как будто я зря тратила ее время.

– Что угодно. Мне все равно.

– Как насчет «Хот топик»[10]10
  «Хот топик» – сеть магазинов рок-, рэп– и прочей атрибутики.


[Закрыть]? – спросила Кортни.

Оливия расплылась в улыбке.

– Или магазина «Дисней».

– Только не «Дисней», – возразила Элиза. – Что она может там взять? Плюшевого Микки-Мауса?

Маккензи посмотрела на меня с гадкой улыбочкой в глазах.

– Нет, мне нравится идея с «Хот топик». Возьми что-нибудь крутое. Что-то в духе панк-рока.

Я знала: с ней лучше не спорить. На ватных ногах встала со стула. Такой мандраж меня не колотил еще ни разу в жизни.

К моему удивлению, Дестини тоже встала.

– Я пойду с ней, – сказала она.

Маккензи поморщилась.

– Зачем?

– Я черная. – Она хитро улыбнулась. – Все сотрудники будут наблюдать за мной.

И мы пошли, Дестини и я, пробираясь сквозь толпу, мимо семей, пар и охранников. Кровь шумела у меня в ушах. Я задыхалась.

Дестини наклонилась и прошептала мне на ухо:

– Расслабься. Все будет хорошо.

Ничего хорошего не было. Я бродила по залам «Хот топик», как будто понятия не имела, куда иду. Мне казалось, что все сотрудники смотрят на меня, хотя это было не так. Я продолжала искать глазами скрытые камеры, записи с которых докажут моим родителям, какой преступницей выросла их дочь.

Я обвела взглядом магазин в поисках вещей, которые можно легко положить в карман – брелок, бижутерию, – но каждый раз стоило мне что-то взять в руки, как я оглядывалась через плечо, чтобы убедиться, что за мной никто не следит, чем еще больше привлекала к себе внимание.

Наконец, Дестини подошла ко мне. Из-за оглушительной рок-музыки, гремевшей из динамиков, ей пришлось едва ли не крикнуть мне в ухо, чтобы быть услышанной.

– Пойдем.

Поняв, что мое время истекло, я запаниковала еще больше. Девочки будут ждать нас у магазина. Маккензи была уверена, что я ничего не возьму, и ее ожидания ее не подведут.

– Еще нет.

Дестини схватила меня за руку и потащила к выходу из магазина.

– Пойдем.

Кого я хотела обмануть? Я не собиралась ничего «заимствовать». Я знала: воровство – это дурно и не могла этого сделать. Позволила Дестини утащить меня. Она же наклонилась, чтобы меня обнять, и заверила, что все будет хорошо.

Эти объятия удивили меня. Зачем они? Все стало понятно лишь когда мы вышли из магазина и заметили остальных девочек, стоявших возле стойки «Викториас сикрет». Именно тогда Дестини прошептала мне:

– Левый карман.

Нахмурившись, я потрогала карман. Там действительно что-то лежало.

Маккензи стояла, вызывающе скрестив на груди руки.

– Ну и?

Я кивнула. Меня переполняла гордость, какой я раньше никогда не испытывала.

Маккензи прищурила голубые глаза.

– Покажи.

– Не здесь, – сказала Элиза. – Давайте вернемся в фудкорт.

– Хорошо.

Шагая позади Маккензи, я незаметно вытащила предмет из кармана. И сама поразилась, увидев, что это: браслет из черного шнура с четырьмя белыми бусинами. На каждой бусине была буква, и эти буквы вместе составили слово, от которого я чуть не расхохоталась. Но я с невозмутимым лицом вручила браслет Маккензи.

Бусины складывались в слово «сука».

Элиза и Оливия захихикали. Кортни поднесла ладонь ко рту, чтобы скрыть улыбку.

А вот Маккензи, похоже, не увидела ничего смешного.

– Забавно, – сказала она. Затем взяла браслет, провела большим пальцем по бусинам и бросила его в ближайшую урну.

* * *

Я так и не поблагодарила Дестини. На следующей неделе нам ни разу не удалось остаться наедине, а по прошествии времени было бы странно поднимать эту тему. Но она, похоже, не возражала. Это был наш маленький секрет.

Тем не менее я чувствовала, что должна проявить себя, особенно после того, как появилась Грейс Фармер. Как и у Дестини, у Грейс не было комплексов по поводу воровства. Когда в торговом центре она передала украденную вещь Маккензи, та одарила меня многозначительной улыбкой. Как будто знала, что я ее обманула, и просто ждала подходящий минуты, чтобы использовать это знание против меня. Не думаю, что Дестини ей сказала. Тем не менее я подумала, что Маккензи не в последний раз пыталась выставить меня перед остальными полной идиоткой. И я решила попрактиковаться. Присмотреть вещь и прикарманить ее. Чтобы выяснить, как далеко я смогу зайти, не будучи при этом пойманной за руку.

Это была первая неделя марта, и я была с матерью в «Уолмарте».

Мы пришли купить кое-что из одежды. Мать толкала тележку. Когда она не смотрела – когда никто не смотрел, – я схватила со стойки пару жемчужных сережек и сунула в карман жакета. Стоили они меньше десяти долларов. Не настоящий жемчуг. Просто подделка. Имитация. Насколько я могла судить, это был дешевый хлам и никто не станет переживать, если его украдут.

Но кто-то все равно заметил. Охранник без формы по имени Грегг. Он дождался, пока мы с мамой дошли до стеклянных дверей, и внезапно шагнул вперед, перегораживая нам дорогу.

– Юная леди, – его басок преследовал меня в течение многих лет, – будьте добры, следуйте за мной.