Текст книги "Морской разбойник. Плик и Плок (сборник)"

Глава II
Английский военный корабль, преследующий торговцев неграми

– Боже мой, это ужасно! – воскликнул старший лейтенант английского военного корабля, так сильно встревожившего Брюлара и Кривого.

– Мне, право, делается дурно, а тетенька запретила мне подвергать себя сильным ощущениям, – сказал тонким голосом корабельный комиссар, малорослый молодой человек, завитый, напомаженный, набрызганный духами и носивший перчатки даже за столом.

– Такое происшествие может повредить даже самому крепкому желудку в пищеварении, – заметил штаб-лекарь, толстый здоровый мужчина и большой обжора.

– Но если мы поймаем этого разбойника, его непременно следует четвертовать или колесовать, – подхватил лейтенант. – Но не бойся, братец, расскажи нам все подробно, не хочешь ли ты еще пить, любезный.

– Я не могу слышать этих ужасов! – воскликнул комиссар, убегая из большой каюты…

– А я остаюсь, – сказал доктор, – делать нечего, хоть не с таким аппетитом пообедаю, а любопытно послушать его.

– Ну говори же, братец, не бойся! – продолжал лейтенант, по-французски обращаясь к бледному и дрожащему от страха и холода человеку.

Этим человеком был Сухой, один из матросов Брюлара, брошенный им в море, которого английский королевский сорокачетырехпушечный корабль «Британия» встретил плавающим по океану на бочке вместе с двумя мертвыми негритянками и которого англичане спасли от ужасной смерти, вытащив из воды.

Вся сцена эта происходила в большой корабельной каюте.

Сухой продолжал, боязливо озираясь кругом как собака, нечаянно попавшая на чужой двор:

– Точно так, господин лейтенант. Вот как было дело, злодей ограбил того шкипера, взял себе его негров, корабль, а самого шкипера и матросов обменял на черных людей и высадил их на берег в таком месте, где они были съедены людоедами все до одного…

– Ах, какой ужас! – воскликнул штаб-лекарь.

– Не прерывайте его доктор, – продолжал лейтенант, – дело казусное, продолжай, братец!

– Ну, после того, господин лейтенант, когда злодей взял этот корабль и перешел на него, то вздумал проветривать и осматривать негров и негритянок. В это время я увидел одну черную женщину, которая мне понравилась. Я схватил ее за волосы и поцеловал… Кажется, невелика беда, но злодей взбесился, велел привязать меня к бочке с двумя мертвыми негритянками и выбросил за борт.

Тут несчастный не смог продолжать, и упал без памяти.

– Ну, доктор, скорее тащите вашу аптеку сюда!

– Это пустяки! Просто испуг, велите положить его в койку и дайте ему отдохнуть…

– Ну, лечите его как знаете, – сказал лейтенант, – а я пойду к капитану донести ему об этом приключении.

Капитанская каюта, в которую вошел лейтенант, была похожа на библиотеку или музей. Везде лежали книги, по стенам висели картины, планы, карты; одним словом, она представляла жилище ученого и художника.

Молодой человек лет тридцати, красивой наружности и в щегольском флотском мундире, лежал на мягком диване и читал сочинения Шекспира. Подле него лежали на столе другие книги: лорд Байрон, Уолни, Стерн.

Когда лейтенант вошел, капитан Бурнет поднял голову, встал и, протянув ему руку, учтиво сказал:

– А, здравствуйте, мой милый Плейстон! Ну что новенького? Прошу садиться, не угодно ли вам рюмку мадеры?

– Капитан, тот несчастный матрос, которого мы вытащили из воды, подтверждает свои показания.

– Право, это неимоверно, какая ужасная жестокость, какое бесчеловечье! Но по какому пути следует этот разбойник?

– Он идет к Ямайке, капитан.

– Ну так мы скоро встретим его. Велите-ка прибавить парусов! Мы догоним его еще засветло и тогда возьмем его судно, а самого злодея повесим на мачте – и дело кончено. А больше ничего нет нового, Плейстон?

– Нет, капитан.

– О боже мой, какое скучное занятие преследовать этих проклятых торгашей неграми, право, это несносно!

– Правда, капитан, что в Лондоне на балах вам бы было повеселее, чем теперь, ха-ха!

В это время вошел с шумом в каюту другой офицер лет сорока, высокий и толстый, с грубым лицом.

– Капитан, те два судна, за которыми мы гонимся с самого утра, очень хорошо теперь видны. Но не мешало бы побольше парусов прибавить, а то мы не настигнем их до ночи.

– Я уже приказал это, господин Джаки, – отвечал капитан.

Приказание было исполнено, корабль «Британия» устремился вперед и быстро полетел по волнам, так что до захода солнца находился уже на расстоянии нескольких миль от разбойников.

Весь экипаж, возбужденный любопытством, выбежал на палубу, ибо рассказ Сухого, вытащенного из воды, был всем известен, и все с нетерпением ожидали той минуты, когда возьмут эти два проклятых судна и в особенности злодея Брюлара.

При заходе солнца караульные продолжали наблюдать за ходом «Катерины» и «Гиены» через подзорные трубы.

– Пойдемте-ка ужинать, Плейстон, – сказал доктор. – Мне ужасно хочется есть, у нас будут сегодня отличные котлеты и превосходный бифштекс.

– Экий вы лакомка, доктор! Всегда едите за четверых! Комиссар, пойдемте, что вы тут копаетесь?

– Боже мой, я стараюсь рассмотреть эти два проклятых судна. Не правда ли, что теперь еще нет никакой опасности, лейтенант? Какой ужасный вид они должны иметь? Боже мой, если бы тетенька знала, какой опасности меня подвергают!

– Ах как смешон этот комиссар со своей тетенькой! Послушайте! Наденьте-ка уж лучше шляпку и салоп, и вы будете похожи на свою тетеньку!

– Экий трус! Но знаете ли, что когда мы возьмем эти два судна, то вы должны будете отправиться на них для составления описи неграм и разбойникам?

– О боже мой! Мне отправиться туда? Нет, я ни за что не поеду, я могу получить от этого ужасную болезнь! Там так нечисто, а тетенька велела мне быть как можно более осторожным!

– Плейстон, ступайте же, – сказал доктор, спускаясь по лестнице, – кушанье остынет.

– Иду, иду! Ну, мамзель, пожалуйте ручку! – сказал лейтенант с насмешливым видом комиссару. – Смотрите, – добавил он, обратившись к караульному офицеру, – правьте на северо-запад, а когда подойдем на пушечный выстрел к разбойникам, то уведомьте меня.

Глава III
Ужасная хитрость морского разбойника

В четвертом часу утра английский военный корабль «Британия» находился не более как в двух милях от «Катерины» и «Гиены».

Оба разбойничьих судна остановились, и Кривой явился к атаману. Разбойники начали совещаться между собой.

– Теперь остается нам только одно средство к спасению, – сказал Кривой, – бежать!

– Убежим же, – повторил другой разбойник.

– Ослы, дурачье! – воскликнул атаман. – Разве англичане допустят это? Смотрите, как они несутся за нами! Нет, это никуда не годится. Я придумал другое. Скажи мне, Кривой, сколько негров может поместиться на нашем судне «Гиена»?

– Ну, если их потеснить, то человек тридцать.

– Не более?

– Нет, потому что в противном случае им нельзя будет поворотиться.

– Ну, посадим их сорок штук, ведь они здесь не на балу, не для танцев.

– В таком случае можно посадить и пятьдесят, – сказал Кривой.

– Хорошо, пятьдесят! Ты выберешь их между большими и малыми намаками и посадишь их на корабль «Гиена», но врозь, чтобы они не передрались между собой, понимаешь?

– Понимаю, атаман!

– А ты между тем, Волк, – сказал он, обращаясь к другому разбойнику, – возьми весь остальной порох, который находится на «Гиене», за исключением одного бочонка, и перевези его сюда, на «Катерину». Слышишь ли?

– Слышу, атаман!

– Ну же, скорее! Чтобы через полчаса было все готово, зевать теперь некогда.

Кривой сошел тогда под палубу «Катерины», выбрал пятьдесят штук лучших негритянок и негров, включая Атар-Гюля, заковал их в двойные кандалы и перевез на «Гиену», где их поместили на первый случай на палубе.

Со своей стороны, Волк отворил пороховую камеру «Гиены», набитую порохом по самый потолок, и перевез на корабль «Катерина» около трехсот пудов пороха в бочках.

Между тем атаман пристально смотрел на английский военный корабль, на всех парусах летящий в погоню за ними во мраке ночи. Вдруг сверкнул огонь вдали, и грянул пушечный выстрел.

– Тысяча миллионов чертей! – воскликнул он. – Ну если мы опоздаем… Как они напирают, проклятые! Кривой! Кривой! Мошенник, собака, ступай сюда скорей!

Кривой прибежал.

– Перевези скорее на «Гиену» всех наших молодцов и негров.

– Негры уже перевезены!

– Хорошо, ты останешься здесь со мной и Волком.

Кривой вздрогнул.

– Вели приготовить все на «Гиене», мы сейчас возвратимся туда.

Приказания эти были исполнены с удивительной поспешностью, и через четверть часа атаман, Кривой и Волк остались только одни на палубе «Катерины», которая тихо качалась на поверхности океана.

«Гиена» также стояла неподвижно, ожидая возвращения Брюлара и его двух товарищей, чтобы поднять паруса и идти дальше.

Кривой и Волк выразительно поглядывали друг на друга, видя Брюлара, в задумчивости стоящего на палубе, опершись на свою толстую дубину.

Эта дьявольская компания, освещаемая дрожащим светом факела, который держал Картаут, представляла странное зрелище. Лицо атамана, озаряемое красноватым пламенем, застыло в выражении злобы. Заметно было, что он задумывает какую-то злодейскую штуку.

Наконец, сильно ударив Картаута дубиной по спине, он воскликнул с радостным видом:

– Нашел, нашел! Господа англичане, вы хотите попробовать моего супа? Ну так я вас попотчую! А вы, мошенники, – продолжал он, обращаясь к Кривому и Волку, – возьмите-ка топоры и ступайте за мной, но сперва спустите эти бочонки с порохом под палубу.

Это было исполнено. Потом разбойники осторожно сняли крышки каждого бочонка и опутали веревками и цепями, чтобы их разорвало с большей силой.

Брюлар положил на один из бочонков с порохом заряженный и взведенный пистолет, воткнул его дуло в порох, потом привязал длинный шнурок к спуску замка этого пистолета.

В продолжение этих опасных приготовлений двое его сообщников с содроганием поглядывали на него и друг на друга. Одного движения руки было достаточно, чтобы взлететь всем на воздух. Но Брюлар был так хладнокровен и проворен!

– Теперь пойдемте наверх, – продолжал он, таща за собой конец шнурка, привязанного к пистолету. – А ты, Картаут, останься здесь…

Несчастный урод заревел от страха.

– Ну, – сказал Брюлар, – так и быть, я не оставлю тебя здесь навсегда, только запри и заколоти хорошенько этот люк. Мы подождем тебя на палубе. – И он толкнул локтем своих сообщников, как будто для того, чтобы предупредить их о забавной шутке.

Я забыл сказать, что под палубой этого корабля оставалось еще десятка полтора или два негров, которых Кривой не удостоил перевозки на «Гиену».

Картаут запер и заколотил малый люк и вышел на палубу через большой.

Тогда Брюлар, прежде чем закрыть это отверстие доской, для этого предназначенной, привязал к ней веревку, прикрепленную к замку пистолета, а потом положил эту доску на отверстие, наполовину закрыв его.

– Теперь понимаете? – спросил он у разбойников, следивших с нетерпеливым любопытством за его движениями.

– Нет, атаман!

– Какие вы олухи! Я… Но мы поговорим об этом на «Гиене». Оставьте корабль этот стоять как он есть и следуйте за мной.

Через минуту все четверо (к счастью, Картаут не отстал от них) уже сидели в лодке, привязанной к кораблю. Волк и Кривой взялись за весла и мигом достигли «Гиены».

Едва атаман ступил на палубу своего судна, как закричал громовым голосом:

– Поворачивайте руль направо, пускайте корабль под ветер, поднимайте все паруса, все до одного, хотя бы нас опрокинуло! К черту, нам нужно бежать как можно скорее, ибо англичанин близок!

И он указал на военный корабль, подходивший уже почти на пушечный выстрел к ним.

Разбойничье судно тотчас почувствовало перемену хода и усиление парусов и бросилось по ветру с неимоверной быстротой, пеня и разбрызгивая волны.

– Итак, ты приносишь в жертву другой корабль! – воскликнули вместе Кривой и Волк.

– Разумеется, но вот в чем дело. Англичане, которые гонятся за нами, видят два корабля: один бежит, другой стоит. Нужно выбирать любой. Без сомнения, они пойдут сперва к неподвижному судну, тем более что оно настоящее купеческое. Вот они подходят к нему, смотрят в подзорную трубу – нет ответа. Посылают лодку с людьми. Они поднимаются на палубу – никого нет, подходят к малому люку – заперт, заколочен, к большому – он открыт наполовину. Они хотят открыть его совсем, шнурок натягивается, курок пистолета спускается, триста пудов пороха вспыхивает! И вот вам фейерверк!

«Что за черт! Ну и хитрец!» – подумали про себя Кривой и Волк, взглянув друг на друга.

– Ну вот видите – судно взрывается и зажигает английский военный корабль, убивая на нем множество людей. Мы пользуемся этим обстоятельством, чтобы уйти, и через два дня приходим к Ямайке. Там отдохнем и погуляем.

Палуба «Гиены» представляла тогда странное зрелище, покрытая неграми и матросами и нагруженная вдвое большим числом людей, чем сколько на ней могло поместиться. Жалко было смотреть на этих несчастных невольников, скованных, избитых и подпираемых ногами во время беготни матросов для управления парусами.

– Скоро вы увидите, – сказал Брюлар, – действие моей механики.

Едва он успел произнести эти слова, как яркий свет озарил внезапно небо и океан, огромный столб густого белого дыма поднялся вверх, и весь корабль задрожал и затрясся от ужасного грома, произведенного взрывом.

Бедная «Катерина» взлетела на воздух, покрывая горящими обломками английский военный корабль, и убила его капитана. Прощай, бедная «Катерина», прощай!

Нельзя представить себе неистового восторга, воцарившегося на палубе «Гиены». Разбойники кричали, хлопали руками, топали ногами. В особенности атаман радовался успеху своей адской хитрости.

Когда взошло солнце, военный корабль исчез из виду.

На другой день в четыре часа вечера разбойничье судно прибыло благополучно к острову Ямайка, и атаман, высадив своих негров на берег близ залива Карбе, продал их господину Виллю, богатому английскому колонисту.

Груз «Гиены» состоял из сорока семи душ негров мужского и женского пола, которых Брюлар продал гуртом, считая по одной тысяче пятьсот франков за душу.

Том Вилль заплатил ему наличными деньгами и посоветовал быть осторожным и не слишком долго прохлаждаться на острове.

Брюлар с большой охотой прислушался к совету, потому что помнил о шутке, которую он сыграл с военным кораблем. А потому он вскоре снялся с якоря и пошел к острову Святого Фомы опять ловить и грабить торговцев неграми, ибо Том Вилль объявил ему, что так как он выдает замуж свою дочь, то ему нужно для составления ей приданого еще несколько десятков негров, а так как Брюлар продает их за довольно сходную цену, то он и намерен поручить ему эту покупку.

Итак, Брюлар скрылся, и долго было о нем ничего не слышно.

Глава IV
Колонист

Господин Вилль, один из богатейших колонистов Ямайки, владел обширными плантациями сахарного тростника, кофе и хлопка. Кроме того, он имел доброе сердце, и соседи упрекали его даже в излишней слабости и снисхождении к своим невольникам. Должен сказать также, что господин Вилль получал газету «Таймс», а потому человеколюбивый дух этого журнала развил в нем филантропические чувства.

Однажды утром, через два месяца после визита Брюлара, господин Вилль осматривал свой сахарный завод, на котором работали негры, купленные им у разбойника. Большие и малые намаки жили там очень дружно между собой, ибо плеть старосты уничтожила междоусобную ненависть и уравняла все характеры.

Итак, господин Вилль отправился туда утром. Перед ним шли двое негров с топорами в руках для расчистки дороги и истребления змей, столь многочисленных на этом острове.

Наконец они прибыли на место. Заводской староста сек плетью негра, привязанного к столбу.

– Эй, Том! – сказал господин Вилль. – За что ты наказываешь этого невольника?

– Хозяин, – отвечал староста, – он был в бегах, и его только сейчас привели из тюрьмы. Ему следует получить пятьдесят ударов плетью, а так как вы по милосердию своему изволили уменьшить наказание вполовину, то он должен получить только двадцать пять ударов. Я остановился на двенадцати, прикажете продолжать?

– Продолжай! – отвечал милосердный хозяин и поехал дальше при единодушных восклицаниях негров, гордившихся столь добродетельным господином.

Он пошел к сахарной мельнице. Эта машина состояла из двух огромных каменных цилиндров, вертящихся на железных осях на небольшом расстоянии один от другого. Между ними клали пуки сахарного тростника и подвигали их, по мере того как вращательное движение цилиндров, или катков, мололо и ломало их вдребезги.

Так как колонист шел по пальмовым листьям, которыми покрыта была земля, то молодая негритянка, подкладывавшая тростник под катки, не слышала его приближения.

Но внимание молодой девушки было обращено вовсе не на мельницу. Она смотрела на молодого, красивого и рослого негра с блестящими глазами, с белыми зубами, с черной и лоснящейся кожей.

Атар-Гюль, потому что это был он, подходил иногда к ней, чтобы поцеловать розовые губки негритянки, но она тотчас наклоняла голову, и любовник ее вынужден был целовать ее длинные и мягкие волосы. Тогда бедная девушка громко смеялась.

Цилиндры продолжали тащить и молоть пуки сахарного тростника, а она, следуя за их движением, подвигала руку свою к каткам, занятая любовными разговорами своего друга.

Господин Вилль видел все это и очень желал наказать этих ленивцев, но, однако, удержался.

– Нарина! – говорил Атар-Гюль на своем кафрском языке, столь выразительном и столь нежном. – Нарина, ты отказываешь мне в поцелуе, однако же я делаю тебе всевозможные подарки и услуги. Недавно еще я подарил тебе отличнейший фуляровый платок. Сколько раз носил я для тебя тяжелые ноши сахарного тростника, а ты не позволяешь мне поцеловать себя разок…

Но Нарина не была неблагодарна и подвигала к нему, улыбаясь, свои розовые губки. Как вдруг она испустила ужасный крик, заставивший колониста обернуться, ибо он уже искал старосту, чтобы велеть ему высечь плетью ленивую и слишком веселую негритянку.

Занятая полностью своей любовью, несчастная придвигала свою руку машинально к цилиндрам и не заметила, что тростника более не оставалось нисколько. В ту самую минуту, как Атар-Гюль хотел поцеловать ее, она всунула кисть своей руки между двух цилиндров, которые, продолжая вращательное движение, скоро раздавили ее. И вся рука последовала бы за кистью, если бы негр не схватил топор и не отсек разом кисть, которая исчезла между двумя цилиндрами.

Староста прибежал на крик господина Вилля и его невольников.

Нарину тотчас же отнесли в больницу, где ее старательно лечили. У другого хозяина, не столь человеколюбивого, как этот колонист, она подверглась бы жестокому наказанию по выздоровлении за убыток, причиненный ее хозяину.

– Что прикажете сделать с этим шалуном? – спросил староста. – Он заслуживает наказание за то, что остановил фабрикацию и изувечил одну из ваших невольниц.

– Какого он поведения?

– Что касается этого, господин Вилль, то уверяю вас, что отличного. Он работает так же усердно, как ломовая лошадь. Немного задумчив, но смирен как ягненок и кроток как голубь.

– В самом деле? Ну так я возьму его к себе во двор. Этот каналья Юпитер, которому я поручил моих собак, день ото дня становится негоднее… Я отошлю его к тебе на завод для замены этого. Умеет ли он говорить по-английски?

– Коверкает кое-как несколько слов, но он очень хорошо понимает знаки.

– Ну, кончено! Я беру его! Но наперед, чтобы не делать потачки таким шалостям, влепи ему несколько ударов. Так, пустяки… для примера. Только поскорее, ибо жена моя и дочь ожидают меня к завтраку, и я хочу возвратиться домой, пока еще не так жарко.

– В таком случае, господин Вилль, я влеплю ему дюжину.

– Как дюжину?

– Да, сударь! – ответил староста, махнув плетью.

– А, я и забыл было совсем! Да-да, дюжину, а потом пришли его ко мне тотчас же.

Вследствие этого приказания Атар-Гюль был привязан к столбу и высечен.

Спокойствие и прежняя улыбка не оставили его ни на минуту.

Он не кричал и не плакал. Даже радость и удовольствие выражались на его лице в то время, как он получал удары.

И точно – все исполнялось по его желанию. После некоторого приключения он имел только одну-единственную цель: сблизиться с господином Виллем и быть принятым в его семействе. Ибо он питал теперь в своем сердце две весьма различные ненависти: к Брюлару и к колонисту.

Но ненависть, которую он имел к Брюлару, была ничтожна в сравнении с той, которую он чувствовал к господину Виллю.

Когда наказание кончилось, Атар-Гюль связал в узел свои пожитки и поспешил помочь господину Виллю сесть на лошадь, который, тронутый его усердием и незлопамятством, шутя слегка потрепал его по щеке.

Атар-Гюль отправился в дом колониста, не простившись даже с Нариной. Он забыл и любовь.

И что такое любовь в сравнении с глубокой, сильной африканской ненавистью?

Когда колонист возвратился домой, то солнце сильно пекло, а потому он очень сожалел, что не взял с собой большой зонтик, и понукал свою лошадь, как вдруг звук знакомого голоса заставил его вздрогнуть.

Он ехал по длинной аллее из густых деревьев, как вдруг из-за кустарников выбежала ему навстречу прелестная, как роза, веселая молодая девушка.

Это была Женни, его дочь.

За ней шел красивый молодой человек, неся большой зонтик и ведя под руку престарелую женщину.

Это были Теодорик, жених Женни, и госпожа Вилль.

– Берегись, берегись, Женни, – сказал колонист, – лошадь придавит тебе ножку.

И в самом деле молодая девушка бросилась на шею к своему отцу с такой горячностью, что большая соломенная шляпка ее упала, и прелестные кудри белокурых волос рассыпались по белоснежным плечам и закрыли все лицо…

– Бедный батюшка, – сказала она, с нежностью и беспокойством взглянув на колониста, – как вам жарко… А мы позабыли подать вам зонтик. Это Теодорик виноват!

– Ах, Женни! Ты напрасно обвиняешь Теодорика.

В это время подошла госпожа Вилль и сказала:

– Друг мой, ты, верно, устал?

– Не лучше ли вам сойти с лошади, господин Вилль? – спросил с участием Теодорик.

– Нет, дети мои, мне и так хорошо. Какую усталость не забудешь при таком ласковом приеме? Однако я охотнее дойду до дома вместе с вами!

И колонист слез с лошади, погладил ее рукой и отдал одному из негров, последовавших за ним.

– Что это за новый слуга у тебя? – спросила госпожа Вилль, указывая на Атар-Гюля.

– Сокровище! Настоящее сокровище! Как мне сказал староста наш Джейкоб, он заменит мне этого ленивого Юпитера.

– Но уверен ли ты в честности этого невольника, друг мой? Надежен ли он?

– Ты знаешь, что Джейкоб знает в этом толк. Ну пойдем, пойдем скорее, мне очень хочется есть…

– Вы будете иметь отличный обед, сударь, – сказала с улыбкой госпожа Вилль. – Наш повар Томми сегодня особенно постарался! У вас будут морские угри под соусом, черепаховый суп…

– Замолчи, замолчи, не говори мне… Но посмотри, пожалуйста, на Женни и Теодорика, не правда ли, это будет славная парочка? Моя Женни – одна из прелестнейших девиц Ямайки.

– Скажите лучше, наша Женни, сударь, – возразила госпожа Вилль.

Колонист вместо ответа крепко обнял свою жену.

Наконец они пришли домой и вошли в просторную и богато убранную столовую, где все это доброе и честное семейство весело уселось обедать вокруг большого стола.

– Позовите ко мне Юпитера, – сказал господин Вилль, отобедав и напившись кофе.

Через четверть часа Юпитер явился к нему, дрожа всем телом.

Колонист лежал на диване и держал в руке охотничье ружье, щелкая замком.

– Юпитер! – сказал он невольнику. – Я замечаю, что ты совсем забываешь свои обязанности! Во-первых, ты худеешь и изводишься, между тем как хороший невольник должен быть всегда толст и здоров для чести своего господина. Собаки мои, тебе порученные, также худеют день ото дня. А потому убирайся вон из моего дома и не осмеливайся показываться мне на глаза, бездельник! Ступай на завод работать! Атар-Гюль будет работать на твоем месте…

Бедный Юпитер печально склонил голову и сказал тихим голосом:

– Простите меня, хозяин, простите, только девять дней не так исправно исполнял я свои обязанности, а до сих пор…

– Правда, что до сей поры ты вел себя как усердный слуга, – возразил колонист, бросив кусок сахара Атар-Гюлю, который проворно поймал его ртом. – Но после того черт знает, что с тобой сделалось! Я, право, не знаю, что удержало меня не велеть засечь тебя до полусмерти. Отчего ты так изменился вдруг?

Тогда Юпитер, с выражением глубочайшей горести и внутреннего страдания, произнес следующие слова:

– Девять дней тому назад любимый сын мой, маленький мальчик, пропал неизвестно куда, и я не мог отыскать его нигде!

– Сын твой пропал? – воскликнул честный Вилль, вскочив с дивана и замахнувшись прикладом ружья на Юпитера. – Сын твой пропал! Бездельник! Негритенок отличнейшей породы, стоивший, по крайней мере, триста франков! Ты не только извел моих собак и сам изводишься, каналья, но еще осмелился и потерять своего сына! Да ты хочешь разорить меня, мошенник! Постой! Я дам тебе! Если завтра же ты не отыщешь своего сына, а через две недели не потолстеешь, то я велю отодрать тебя до полусмерти… Ступай! Скройся с глаз моих. А ты, мой верный Атар-Гюль, поди сюда. Вот тебе часы, которые я предназначал этому скоту! Да послужит этот подарок тебе наградой и ободрением… А ты, подлец Юпитер, пропадай скорее отсюда или попробуешь, из какого дерева сделан приклад моего ружья.

Юпитер вышел вон, бросив свирепый взгляд на своего соперника, который радовался как ребенок, приложив часы к уху и прислушиваясь к их стуку.

Вот каким образом Атар-Гюль попал в милость к колонисту.