Текст книги "Осада и оборона крепостей. Двадцать два столетия осадного вооружения"

Было ясно, что Томар не смог зажечь свой костер, или если он его зажег, то сквозь туман разглядеть огонь было невозможно.

Воины после такого тяжелого и утомительного дня, освежаемые осенним туманом, спали вокруг своих костров. Победные крики сменились мертвой тишиной, прерываемой лишь стонами некоторых раненых, о которых позабыли.

Бренн раздумывал, будет ли разумно следовать плану, о котором он рассказал вождям племен, – покинуть лагерь перед рассветом, переправившись через реку по наплавному мосту до того, как у врага будет время для осуществления нового приступа. Продовольствие наверняка скоро закончится. Но как сдвинуть эту толпу? Воины нуждаются в отдыхе. «Еще один день, – сказал он себе, – и, если не будет никаких новостей от Томара, я все-таки должен иметь в виду этот вариант». Затем Сигильд вышел и отправил в место, подвергшееся нападению, отряд в несколько сот воинов, которые, охраняя во время приступа неразрушенную часть укреплений и не принимая участия в сражении, сохранили свежесть и энергию. На башни поднялись даже некоторые из женщин. Он приказал всем им немедленно подать сигнал тревоги, если они вдруг увидят, что враг подходит к укреплениям, – чтобы разбудить спящих воинов. Нескольких своих доверенных друзей Бренн отправил на другие участки стены с поручением вести наблюдение за тем, что происходит за рвом, и выслать через ворота разведчиков, чтобы замечать любые передвижения снаружи, а также зажечь костры неподалеку от крепостной стены, чтобы осветить ближайшие окрестности. Он прошел к южной оконечности Оппидума и увидел, что маленький лагерь над уничтоженным ранее мостом охраняется; но также разглядел через туман и вражеские костры в долине напротив этого места.

Была полночь, и Сигильд, измученный усталостью, вернулся на северную сторону и удалился отдохнуть под одной из башен. Несколько его друзей оставались на страже снаружи у большого костра.

Бренн спал, когда чья-то рука опустилась на его плечо и разбудила его. В свете смоляного факела он увидел стоящего около него Томара. «Это в самом деле ты, Томар?» – воскликнул он, думая, что спит. «Это я». – «Один?» – «Здесь да, воины там, внизу; из-за тумана сигнал стал бесполезен, поэтому я пришел». – «Тебя видели?» – «Твои воины спят, и никто меня не узнал; какая-то женщина сказала мне, что ты находишься здесь». – «Почему ты опоздал на день?» – «Дитовикс собрал тысячу воинов». – «Как, и Дитовикс с ними?! – Глаза Бренна затуманились. – Он великодушен, – сказал Сигильд после паузы. – Ты знаешь, что на нас напали вчера?» – «Я знаю, я видел поле боя. Враг многочислен, и он не может повернуть назад и уйти, завтра они пойдут на новый приступ – с намерением победить». – «И что тогда?» – «Тогда Дитовикс должен атаковать их перед полуднем, когда увидит, что сражение началось». – «И что?» – «Если я не вернусь к Дитовиксу или если он ничего не услышит от тебя, он будет атаковать сам». – «Тогда оставайся с нами; ты уверен, что враги нападут на нас утром?» – «Я прошел вдоль вражеского лагеря – они готовятся к новому приступу; и воины плывут по течению реки, чтобы штурмовать стены и с запада».

Потеря времени была недопустима. Сигильд созвал своих друзей и сообщил им, что надо сделать последнее усилие – что враг, которому в его тылу не дают покоя соседние племена, именно сегодня должен либо овладеть Оппидумом, либо погибнуть. О Томаре он сказал, что тот провел предыдущий день в лагере осаждающей стороны и ознакомился с состоянием дел.

Никто не сомневался в правдивости Томара, который (что совсем не преувеличение) никогда не рассказывал и четверти того, что знал.

В распоряжении у Сигильда после этих различных приступов, что только что произошли, едва ли имелось три тысячи человек, способных сражаться, за вычетом войск, размещенных напротив сожженного моста. Он разделил свои силы на три отряда, в одном из них было тысяча двести воинов, которые были должны защищать северные укрепления, во втором – восемьсот, размещенных на западных укреплениях, и в третьем – одна тысяча, которых он держал в центре Оппидума под своим непосредственным командованием.

На других постах вокруг Оппидума Сигильд расставил мужчин, еще не сражавшихся и не вооруженных, но которые были в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление, если вдруг появятся враги. Женщин разместили в башнях в стороне от мест возможных нападений. Их единственной обязанностью было метать камни в атакующих воинов противника.

Из-за густого тумана, затянувшего небо, светало медленно; тем не менее воины, воодушевленные словами Бренна и его успехом вчерашнего дня, ожидали врага, полные энтузиазма. Друиды, проинформированные Сигильдом о приходе помощи, ходили по лагерю, объявляя, что час освобождения настал и что душам тех, кто погибнет, гарантировано самое славное будущее. Жрицы с всклокоченными волосами прикрепляли священные ветки к плетням на крепостных укреплениях.

Напротив западной стены Оппидума был четко различим вражеский отряд примерно в две тысячи человек, в тылу у которого находилась река. Ближе к концу первой четверти дня этот отряд взобрался на эскарп и остановился на расстоянии полета стрелы. Затем он разделился на восемь частей, каждая из которых, оснащенная вязанками хвороста, двинулась к одной из башен. Штурмующие были встречены дождем стрел и камней. Тем не менее они, не дрогнув, продвигались вперед и навалили вязанки хвороста у подножия башен – не без существенных потерь в своих рядах, потому что обороняющиеся швыряли на них через брустверы огромные булыжники и стволы деревьев.

Штурмующие несколько раз пытались поджечь принесенные ими вязанки, но дерево было сырым, а защитники швыряли корзины влажной земли на зарождающиеся огоньки.

Штурм западной стороны крепости продолжался, когда огромное число вражеских воинов бросилось на северный выступ, чьи башни были частично уничтожены.

Как и вчера, они ринулись на выступ стены такой плотной массой, что через короткое время пробили брешь.

Тогда Сигильд отправил через западные ворота пятьсот человек, чтобы ударить во фланг атакующей колонне, а сам с пятьюстами воинами резерва отправился прямо к выступу. К тому времени, когда он добрался до этого места, враг уже преодолел стену и пробивался к укреплению за вторым рвом.

При виде груд убитых, которыми было усеяно это место, ярость врагов, казалось, удвоилась, и они хлынули через широкую брешь, как поток. Считая, что наконец-то стали хозяевами Оппидума, они в беспорядке напали на отряд, возглавляемый Сигильдом. Его воины, построенные в форме креста, образовали вторую линию обороны, которую нападающие безуспешно стремились прорвать.

Пятьсот человек Сигильда, которые прошли через восточные ворота, уже достигли левого фланга толпы атакующих врагов, когда в неприятельском лагере раздался оглушительный крик.

На всем скаку к Оппидуму мчались всадники. Орда нападавших заколебалась. Получив удар во фланг, враги почти не оказывали сопротивления, и все более явно стало вырисовываться беспорядочное отступление.

Те, кто пробился внутрь Оппидума, видя, что лишились поддержки, или скорее под натиском вновь подошедших воинов, развернулись и побежали со всех ног в сторону леса.

Сигильд заметил, что Дитовикс атакует; тогда, собрав своих воинов и созвав всех мужчин из разных участков обороны, он создал плотную колонну и, отбросив штурмующих, оказавшихся между ним и бастионом, прошел сквозь них и воссоединился с воинами, которые уже находились снаружи. «Теперь, – воскликнул он, – вперед! Враг в наших руках, никому не давайте уйти!»

Несчастные осаждающие, зажатые между воинами Дитовикса и Сигильда, хотя их и было в два раза больше, чем их противников, вместе взятых, пришли в полное расстройство, уже не помышляя о том, чтобы защититься, и бросались из одной стороны в другую, повсюду встречая смерть.

Многие пытались сбежать в сторону большой реки или протоки, но по указанию Сигильда Томар, остававшийся в Оппидуме, послал воинов, находившихся в бастионах, в погоню за ними.

Нападавшие на западном фасе Оппидума, видя расстройство, в котором оказалась их сторона на плато, ринулись вниз, к берегу. А у реки воины Сигильда, вышедшие через западные ворота, разрушили наплавной мост и набросились на врага, прижатого к реке.

Те из осаждавших, кто не встретил свою смерть в тот день, погибли от холода и голода в попытке уйти от преследования. Однако в плен все же была взята тысяча человек – из тех, кто охранял палисад в долине. Их лишили жизни в Немеде в присутствии друидов и жриц. Большинство тел было брошено в реку, и в течение нескольких дней жители на ее берегах находили трупы, опутанные водной растительностью.

Глава 4
Расходы защитников

Дитовикс и его воины мужественно выполнили свои обязанности; племена Вал д'Авона считали их своими спасителями, и, когда несчастные осажденные вернулись к своим разоренным домам, они с радостью поделились с вновь прибывшими тем немногим, что оставалось у них.

Во вражеском лагере было найдено продовольствие и награбленное добро, а на трупах убитых – немного золота и оружие; и все это было поделено поровну. Но приближалась зима, сено, которое перед этим собрали, разошлось, скот пал, или его поели, амбары с зерном были уничтожены. Средства к существованию обычно добывали у купцов, а тут еще и союзников надо кормить. В долине, такой процветавшей лишь месяц назад, воцарилась нищета. Ее спасители настаивали на выполнении обещаний и спрашивали, где же те богатства и изобилие, которые были им обещаны.

Размещенные на постой в Оппидуме с воинами Сигильда, приверженцы Дитовикса приняли высокомерный и властный вид из-за значимости услуги, которую они оказали обитателям Вал д'Авона и важность которой они беспрерывно возвеличивали. Постоянно вспыхивали споры, и понадобилось все влияние, которое Сигильд приобрел среди своего народа, чтобы смягчить раздражение и недовольство людей.

Дитовикс воздерживался от вмешательства в эти споры. «Когда просили о помощи, – говорил он Сигильду, – моим людям были обещаны всевозможные богатства; как я могу их уговорить, если теперь их оставили умирать от нищеты?»

На помощь жителям Вал д'Авона Дитовикс привел тысячу воинов, и, несмотря на потери, понесенные в бою, через месяц после победы над вражеской армией оказалось, что число этих наемников неисчислимо выросло.

И тут вмешались друиды; они разъяснили Дитовиксу, что, хотя он и его воины спасли семьи долины от полного уничтожения, люди здесь обнищали и что, если местные жители умрут от голода, та же судьба постигнет и его людей, потому не осталось ничего, что было бы можно дать им в награду, и что в общих интересах необходимо прийти к некоторому взаимопониманию.

Тогда Дитовикс повел себя по-другому. «Я готов забрать своих воинов, – заявил он, – но не могу. Они откажутся пойти за мной и предадутся всякого рода излишествам. Я вряд ли смогу помешать им перейти от ропота к насилию. Мне пришлось много пообещать им, чтобы склонить к походу, и они должны быть удовлетворены. Война была их постоянным занятием – в основном в странах за горами. Они не приспособлены ни для земледелия, ни для скотоводства. Что вы предлагаете?» – «А что вы просите?» – спросили в ответ друиды. «Я созову тех, кто ими верховодит, и объясню состояние дел; и дам вам знать, что они хотят».

Дитовикс и Сигильд посоветовались, потому что оба видели необходимость обеспечения одинаковых привилегий для воинов долины и наемников, если хочется избежать столкновения. Два вождя призвали к себе нескольких крупных торговцев, которые часто заезжали в долину, чтобы уговорить их доставить сюда товары в обмен на определенные гарантии, причем очень выгодного свойства.

Тем самым вопрос решился между Сигильдом и Дитовиксом, они созвали своих сторонников и без труда довели до их сведения условия, на которые те согласились сами.

Эти условия были таковы. Оппидум отдавался под охрану воинов долины и сторонников Дитовикса, исключая всех остальных. Число их насчитывало почти три тысячи. Жители долины обязывались трудиться на них каждый четвертый день, чтобы помочь в выполнении работ, необходимых для обороны и строительства жилищ воинов. Четвертая часть урожая и скота должна будет отдаваться каждой семьей долины на содержание трех тысяч своих защитников. Поскольку Сигильд и Дитовикс взяли на себя обязательство удовлетворять потребности народа на период нищеты, все товары полагалось размещать под выступом у моста; и жителям полагалось получать и обменивать их на этом месте, и под страхом суровейших наказаний иметь дело напрямую с торговцами местным жителям запрещалось.

Как бы ни были суровы эти подати, повинности и правила, их пришлось принять. Дитовикс, нагруженный дорогими подарками, покинул Оппидум, оставив здесь своих сторонников, которые приняли Сигильда за своего Бренна. Мост быстро восстановили, и по обе его стороны выросли дома и склады для купцов и их товаров. Командиры воинов взимали за каждый обмен пошлину, они контролировали рынок и все сделки на нем.

Невзирая на гнет наложенных на них повинностей, скорее в результате всего этого жители Вал д'Авона обеспечивали себе большую прибыль со своей земли, чем прежде, да и поголовье скота у них выросло. Торговля их стала более обширной, а население увеличилось. Многие торговцы останавливались на постой в городе, построенном по обе стороны от моста.

Посему через тридцать лет после этой осады, которую мы только что описали, долина стала процветающим местом, хотя население и страдало от господства военной касты и считало четверть своего пропитания и труда слишком большой толикой, чтобы отдавать ее людям, жившим, как считали мирные люди, в безделье и чьи командиры демонстрировали нарочитую роскошь. Правда, частенько эти воины предпринимали какие-то походы, из которых в долину возвращались не все; но те, кто вернулся домой целым и невредимым, не забывали о том, чтобы потребовать старые долги, а потом проводили дни в чревоугодии и пьянстве и были еще более надоедливы, чем прежде.

Они нанимали новобранцев из числа молодежи долины и даже среди иностранцев, ибо для них было важно, чтобы ряды их не сокращались.

Постепенно воспоминания о событиях, которые привели к нынешнему состоянию вещей, улетучились из памяти населения. Дети сторонников Сигильда и Дитовикса рассматривали привилегии, дарованные их предкам, как права, данные от рождения; в то же время землепашцы, и пастухи, и ремесленники, жившие в долине, привыкли к повиновению и окончательно смирились с убеждением, что пришли в этот мир служить и материально содержать людей, населявших Оппидум.

Глава 5
Вторая осада

Прошло два с половиной столетия, и Вал д'Авон стал центром многочисленного и зажиточного района проживания лингонов (группа галльских племен, живших на востоке Галлии севернее секванов; в настоящее время это юго-запад Лотарингии. – Ред.). У подножия Оппидума, простираясь по обоим берегам реки, расположился город, превратившийся в важный торговый центр. Поскольку река ниже была судоходной, многие суда, прибывавшие из страны секванов, поднимались сюда с низовьев реки, груженные товарами, привезенными с юга, а возвращались с лошадьми, изделиями из железа, копченым и соленым мясом, лесом, зерном, сыром и т. д.

К тому времени Оппидум был частично занят жильем и садами, принадлежавшими потомкам воинов Сигильда и Дитовикса. Его стены, много раз восстанавливавшиеся, были в незаконченном состоянии; видны были следы земляных работ, несколько башен обрели стены из сухой каменной кладки – в основном на северной стороне. Часть города на правом берегу была не огорожена, но та, что стояла на южных склонах выступа, была окружена стенами из сухой каменной кладки, которые доходили до укреплений Оппидума. На правом берегу появилась сторожевая будка у моста, построенная из того же материала, почти соприкасаясь с домами той части города, что была построена на этой стороне (рис. 9).

Не надо думать, что этот город имел вид наших современных городов. Он состоял из ряда огороженных участков со стенами из дерева или сухой каменной кладки, которые окружали сады, в центре участков строились дома – деревянные здания, крытые соломой или камышом.

Рис. 9. Город и Сите д'Авон (Галльская война)

На южной оконечности Оппидума, однако располагаясь позади Немеды и господствуя над долиной, возвышалось сооружение из дерева и камня, выделяясь на фоне бастиона (в точке А). Это было жилище вождя воинов и его амбактов (преданных вождю воинов), которых было много.

Его звали Катоньятус; богатый по наследству, он также собирал арендную плату и налоги по обширному району проживания лингонов, тем самым многократно увеличив свое богатство. Своим либерализмом он завоевал себе много сторонников и всегда был окружен отрядом всадников, которых экипировали и кормили за его счет. Посредством семейных союзов Катоньятус приобрел значительное влияние даже среди эдуев (одно из наиболее значительных галльских племен. Жили в верховьях Луары, юго-западнее секванов. Главным центром был город Бибракта (совр. городище Мон-Бовре в департаменте Сона и Луара). – Ред.) и участвовал в войнах, которые его народ вел из-за арвернов (галльское племя, обитавшее на территории современной Оверни в верховьях Луары. – Ред.). Из числа своих приверженцев и из своих амбактов он мог собрать от пяти до шести тысяч воинов.

Когда Цезарь стал преследовать гельветов (также кельтское племя. – Ред.) из Гельвеции (совр. Швейцария. – Ред.), которые упорно продолжали идти с намерением расселиться в Галлии, эдуи пообещали обеспечивать его войска зерном.

Гельветы и шедшие за ними по пятам римляне уже прошли реку Авар (Сона), а обещанное зерно так и не поступило. Дело в том, что некоторые влиятельные лица среди эдуев были в оппозиции римлянам и, опасаясь, что, захватив плацдарм в Галлии, те вознамерятся покорить ее, использовали всякую возможность для выполнения обещаний, данных членами магистрата главного города эдуев.

Катоньятус был одним из тех вождей, что активно выступали против римлян, и имел друзей среди наемников Цезаря, которые информировали его обо всем, что происходило в римском лагере. Со своей стороны, он передавал гельветам всю информацию, которую получал относительно передвижений или местонахождения римской армии.

Цезарь, узнав об этих маневрах, принял соответствующие меры; и после того, как подавляющая часть переселенцев-гельветов была уничтожена, а уцелевшие стали искать убежища у лингонов, он вначале послал гонцов с приказом, запрещающим последним помогать или давать кров беглецам. Потом, дав своим войскам три дня для пополнения их рядов новобранцами, Цезарь вновь пустился в погоню за гельветами. Те быстро покорились, но Цезарь не забыл о той роли, какую Катоньятус сыграл в вопросе поставок продовольствия, обещанных эдуями, и, пока шла обработка римлянами последнего с целью освободить часть Галлии от тирании Ариовиста (предводитель отряда германцев, в 71 г. до н. э. был приглашен (за плату) секванами для борьбы с эдуями. Пытался укрепиться в Галлии и подчинить себе галлов. В 58 г. до н. э. был разбит Юлием Цезарем, раненным бежал за Рейн, где вскоре умер. – Ред.), Цезарь направил легион и часть наемных войск, чтобы обеспечить себе командные позиции в землях лингонов, схватить Катоньятуса и гельветов, которых тот укрывал у себя, и, если понадобится, покарать жителей Вал д'Авона – если они будут упорствовать в повиновении своему вождю.

Катоньятуса, имевшего своих информаторов в армии Цезаря, скоро предупредили о нависшей над ним опасности.

Он фактически предоставил убежище нескольким беглецам из Гельвеции, тем самым доведя число своих воинов примерно до шести тысяч, предположительно в основном уроженцев Вал д'Авона, готовых постоять за себя в войне с римскими войсками. Посему, собрав своих амбактов и их основных слуг, он настоял на том, чтобы те приняли во внимание небольшую численность римской армии, то, что она уже находится далеко от границ римских провинций (Нарбонская и Цизальпинская Галлия. – Ред.) и ослаблена предыдущими боями; что, хотя она и разбила гельветов в открытом бою, дело сложилось бы по-другому, если бы противник римлян расположился за стенами укреплений. Катоньятус сказал и о том, что они, лингоны, не должны страдать из-за римских усобиц, потому что они, галлы, не вмешивались в дела провинций; что римляне, возможно, и справедливо запретили гельветам проходить через римскую территорию, но сейчас они нарушают суверенитет своих соседей и союзников, когда осмеливаются навести порядок среди них, хотя никто их об этом официально не просит; кроме того, ему известно, что эдуи, хотя и кажутся преданными римлянам, только лишь дожидаются возможности наказать последних за излишнее самомнение; что Цезарь собирается разделить свои силы и что, если жители Вал д'Авона окажут сопротивление посланным против них римским войскам, это станет сигналом к общему восстанию, которое окажется фатальным для римлян в Галлии. Катоньятус сказал также собравшимся, что следует помнить о том, что их предки заставляли римлян дрожать даже в Риме и что позорно подчиняться диктату тех, кого они ранее завоевывали.

Катоньятус взял также на вооружение стратегию рассылки своих эмиссаров, переодетых в путешественников, по домам жителей города. Они притворялись, что видели войска Цезаря, и утверждали, что видели, как те идут полуголодные и совершенно беспомощные; они утверждали, что самые лучшие из них были вынуждены отступить перед гельветами; что они потеряли три четверти своего состава и что остатки их армии состоят из необученных рекрутов и наемников, которые только и ждут возможности вернуться домой.

Такие рассказы, распространявшиеся в долине, были даже еще более эффективны, нежели речь Катоньятуса, потому что галлы всегда были склонны прислушаться к тому, что льстит их самолюбию, не задаваясь вопросом, правда ли это или ложь. Если кто-нибудь из стариков и качал головой и говорил, что было бы неплохо узнать, что от них хотят, прежде чем занять враждебную позицию, то к таким относились с презрением. Катоньятус, видя, что практически все склонны к тому, чтобы оказать сопротивление, приказал перед слабыми участками стен Оппидума навалить стволы деревьев, смешанные с глиной и булыжниками.

Вновь выкопали ров перед стенами на левом берегу и окружили палисадами ту часть города, которая оставалась незащищенной на правом берегу. Кроме того, Катоньятус приказал выкопать ров в ста шагах от Оппидума между его северным выступом и плато. Эти поспешно предпринятые работы еще не были завершены, как пришла весть о подходе римских войск. Римская пехота в стройном порядке продвигалась в долину по левому берегу реки, в то время как кавалерия следовала холмами по той же стороне. Ни один человек не оставил рядов, чтобы приняться за грабежи домов, и не было слышно никаких песен и криков. Шлемы из полированной бронзы на легионерах сверкали под солнцем, и издали войско казалось похожим на длинную огненно-рыжую змею, распускающую свои кольца в низине.

С высокой башни, занятой Катоньятусом, было видно даже малейшее движение римлян. Скоро они расположились вдоль ручья, левый фланг был напротив реки, а правый защищала кавалерия на холмах. И тогда римский военачальник Титуриус отправил в город своего посланника. Ему было дано указание объявить членам городского магистрата, что римляне прибыли сюда как друзья, но поскольку Катоньятус предоставил убежище некоторым из гельветов и дурным образом использовал свою власть, чтобы помешать эдуям поставить товары, обещанные римской армии, которой командовал Цезарь (а римская армия пришла в Галлию с единственной целью – не дать гельветам опустошить ее – то есть сугубо в качестве друзей), то они должны незамедлительно выдать упомянутого Катоньятуса и беглецов из Гельвеции военачальнику Титуриусу. Если так будет сделано, римляне дополнительно потребуют только продовольствия на десять дней – что справедливо в отношениях между союзниками; после этого они возвратятся на земли эдуев.

Катоньятус, окруженный своими главными амбактами, присутствовал на собрании членов городского магистрата, когда посланник озвучил послание Титуриуса. Видя, что некоторые заколебались, Катоньятус сказал созванным сюда людям следующее: «Перед вами – предмет ваших поисков. Я – Катоньятус; я предоставил убежище некоторым гельветам, которые являются моими друзьями и чьим гостеприимством я пользовался; я в союзе с гельветами так же, как и в союзе с римлянами. Если бы не римляне разбили гельветов, а гельветы римлян и кто-нибудь из римлян, уцелев в резне, спрятался бы здесь, сочли бы они благородным с моей стороны выдавать их в руки их же врагов? Если такое поведение для римлян – обычное дело, тогда я стыжусь, что являюсь их союзником. Что касается этих расплывчатых обвинений о том влиянии, которое я якобы оказывал на политику эдуев, то тут мне нечего сказать. Эдуи действовали и действуют так, как им заблагорассудится, и я не собираюсь вмешиваться в их дела. Римляне должны потребовать удовлетворения у эдуев, если те не выполнили своих обязательств. Что касается меня самого, у меня римляне ничего не просили, и я им ничего не обещал: так какого черта они здесь делают? Если они хотят что-то сказать мне, так надо ли для этого, чтобы посланника сопровождал легион? Могут ли союзники так обращаться друг с другом? Иди и скажи легату, что мы у себя дома, что, если он приходит к нам как друг, мы будем обращаться с ним как с другом; но если он осмеливается диктовать нам и обращаться с нами как с детьми, мы ответим ему как мужчины, которые сами знают, как себя вести». – «Он прав! Он прав!» – раздались единодушные возгласы амбактов; и, осыпав посланника оскорблениями, его вышвырнули вон. Катоньятусу пришлось вмешаться, чтобы не дать толпе разорвать его на куски.

Титуриусу были даны инструкции проявить по возможности максимальную вежливость и уважение к жителям, чтобы не вызвать раздражение у соседних народов, и скрупулезно придерживаться условий требования, переданного посланником, – просто потребовать выдачи гельветов и Катоньятуса.

С другой стороны, ему было приказано завершить эту военную операцию с максимально возможной скоростью, поскольку у Цезаря было всего лишь несколько легионов. Поэтому легат воздержался от блокирования города и Оппидума и, так как у него были основания опасаться немедленного подхода помощи Катоньятусу, Титуриус решил, что лучше всего будет направить все усилия на плато, надеясь взять крепость решительным ударом. Однако существовали опасения, что, если Оппидум будет взят штурмом, Катоньятус и часть гельветов могут спастись бегством.

Ночью легат размышлял над планом, как он, имея восемь тысяч воинов (или около того) – столько насчитывало его войско, – сможет одновременно и помешать бегству Катоньятуса и гельветов, и совершить решительный штурм Оппидума, когда вошел центурион, чтобы сообщить, что несколько жителей просят приватной беседы с ним.

Жители, о которых шла речь, были чиновниками из нижнего города… Припав к ногам Титуриуса, они поведали ему со слезами на глазах о том, что не от хорошей жизни они покорились господству Катоньятуса и его воинов; что требования, которые днем предъявил посланник собранию, совершенно справедливы, поскольку гельветы вступили в Галлию всего лишь как мародеры, и что Катоньятус использовал свое влияние, чтобы помешать походу римлян, своих союзников, которые пришли уничтожить гельветов; что они, магистрат, не имеют власти над воинами и очень малую власть над населением, порабощенным, как и они, и обманутым агентами Катоньятуса; что этот вождь и его люди укрылись в Оппидуме и в той части города, что расположена на оконечности выступа, бросив ту часть, что была построена на правом берегу; что в действительности они умоляют легата занять эту часть города своими войсками, которые там примут с радушием и которые, как они надеются, не станут предаваться никаким излишествам, поскольку их считают друзьями.

Титуриус поднял их с колен и, дружески побеседовав с ними, пообещал сделать то, о чем они просили; но, опасаясь предательства, заявил, что должен удержать их в качестве заложников. Магистраты отдались в его власть, заявляя, что его войска увидят ворота открытыми, сторожевые посты пустыми, а жителей – в великом возбуждении, но никоим образом не враждебными, если с ними будут хорошо обращаться.

По своем приходе римляне построили паром на реке ниже города. Высланные немедленно группы разведчиков донесли, что выходы и в самом деле были свободны и что никто не появлялся за крепостными стенами.

Поэтому Титуриус занял все выходы, и к полуночи тысяча человек, отобранных из наемников, овладела нижним городом без малейшего шума или признака беспорядков. Утром галльские воины, поставленные у головной части моста, обнаружили перед собой римлян и в ярости набросились на жителей, угрожая сжечь город, как только они отгонят римские войска. Тем временем римляне разрушили несколько домов, прилегавших к голове моста, и из этих обломков построили полукруглое укрепление, выходящее своими двумя концами к реке. Вдоль речки Титуриус поставил несколько постов, а на более широкой ее части выше города он построил мост из лодок, охраняемый двумя постами с обеих сторон. Закончив это, римский военачальник с основной частью войск перебрался на северную часть плато.

На следующий день он осмотрел позиции, заняв часть рвов; но Катоньятус закончил строительство крепостного вала на севере крепости. Штурм был энергично отбит. Этот успех воодушевил осажденных, и они принялись осыпать легата издевательствами. Видя, что не может взять Оппидум штурмом, имея против себя решительно настроенного и многочисленного противника, Титуриус принял решение начать регулярную осаду.

Хотя ров, прорытый защитниками между Оппидумом и плато, был лишь на дальности полета стрелы от стен, через несколько часов он был почти целиком заполнен и выровнен. Потом по приказу Титуриуса в лесах, простирающихся вдоль северного плато, было вырублено множество деревьев и доставлено к лагерю.

Из этого леса, надлежаще подготовленного, стали строить агер (боевую террасу) в пятнадцати шагах от крепостного вала, не обращая внимания на дротики и камни, которые метали в римлян осажденные.

Этот агер представлял собой террасу длиной примерно сто шагов, высотой 10 футов и глубиной 20 футов с проходом посредине шириной двенадцать шагов. С обеих сторон этого интервала под прямыми углами отходили две галереи длиной примерно сто шагов каждая, прочно укрепленные стволами деревьев и укрытые сверху. Агер строился из стволов деревьев, наваленных друг на друга, смешанных с глиной, со спусками для подъема наверх. Эта работа заняла несколько дней; и поскольку в это время римляне не предпринимали атак и думали лишь о том, как защитить тех, кто занят строительством, от метательных снарядов, летящих с бастионов, осажденные не переставали высмеивать их (их хорошо было слышно), спрашивая римлян, не хотят ли те построить город и провести там зиму. Но однажды утром воины Оппидума увидели деревянную башню, возвышающуюся у оконечности двух галерей. Эта башня, деревянные конструкции которой были изготовлены заранее, была установлена в течение дня; верхушка ее была более чем на 10 футов выше верхушек башен бастиона (рис. 10).