Текст книги "Морская служба как форма мужской жизни"

Условия обитания на таких лодках были еще те. В холоде вод арктических морей – еще туда сюда, а вот в условиях противно-теплых вод юга – вообще ни к черту!

Аппаратура ракетного комплекса и связанных с ним приборов требовала энергии, энергии и энергии. И – холода! А где его взять? Тогдашние электрические кондиционеры вовсю жрали энергию, но на выходе охлаждали слабо, на Севере еще кое-как, а на юге…

Это все зависело от плотности электролита, требовало постоянных подзарядок, в аккумуляторных отсеках стояла невыносимая жара, естественно. Как всегда на дизельных лодках холод кондиционеров прежде всего получала техника, точные приборы станции, а люди – в самую последнюю очередь. И уж в крайнем случае! Вот такая интересная была жизнь!

Именно на этих подлодках были установлены первый навигационный комплекс «Сигма», ЦВМ «Ставрополь-1», «Изумруд-1». Вот им-то и требовался холод, ибо без холода они сами останавливались или начинали показывать «погоду в Австралии». Четвертый отсек был ракетный, там стояли огромные как башни, три ракетные шахты, выступавшие за прочный корпус как сверху, так и снизу, что не придавало лодки управляемости. Там жили и несли свои спецвахты представители новой подводной профессии ракетчики. Из-за большой плотности населения, отсек называли «китайским», а ракетчиков – китайцами.

Вода за бортом – градусов 30, в отсеках все сорок – сорок пять!

Когда шли под водой, механик расхаживал по отсекам и все высматривал, чтобы еще такое выключить.

Народ почти ничего не ел – жара и духота никогда не располагает к аппетиту. Когда жарко – кусок мяса в глотку не полезет!

Голубая «разуха» была синей от пота, вентиляторы почти не спасали!

И вот приказ выйти в заданную точку, встать на якорь и ждать танкера. Ночью высыпали звезды, стало чуть прохладней, вентиляторы с ревом закачивали пряный воздух ночи южного моря.

На следующий день выбросили сеть и брезент и разрешили купаться. Вся штука в том, что если просто прыгнуть в голубую прохладу – есть все шансы быть унесенным от лодки. Течение такое, что не всякий разрядник выгребет! Вот и плескались – то в брезентовом «бассейне», или держась за сеть, лениво отмокали от жары и зноя.

Но вахтенный офицер зорко следит за всей этой процедурой и ведет учет всем подводникам, кто на легком корпусе.

В кают-компании прохладно, переборки отдраены и вовсю трудится вентиляция, вытягивая застоявшиеся запахи и извечную сырость, оседавшую на подволоке и бортах, на вентилях клапанов арматуры увесистыми каплями конденсата. Офицеры все были в привычных кремовых рубашках, в синих шортах «тропички». Таковы порядки на лодках! Нельзя давать упрощаться даже в совершенно ограниченных спартанских условиях. Нужно держаться и держать людей на уровне – иначе в пещеры полезут или на деревья вернутся – говаривал как-то один старый командир-подводник. Правда говорил он проще, но так не напишешь… Опять же – не упрощаясь!

Меню было бедненькое, провизионки уже порастрясли, ждали с танкера, и из его рефкамер – свежестей и вкусностей. Подводники давно сидели на консервах. Рефкамера лодки, даже такой большой, не вмещает достаточно свежего мяса или рыбы. А у мясных консервов есть такое подлое свойство – они очень быстро надоедают! Поэтому, подводники брали с собой в море не менее пяти разновидностей мясных консервов. Именно! Не пять – а не менее пяти! И всё же, всё же, всё же…

На обед – те же консервированные фрукты, суп с консервами, плов из баранины – тоже «баночный».

– И сами мы – как консервы! – заключает оптимист доктор: – зато дольше сохранимся в молодом состоянии, выйдя на пенсию еще останемся конкурентно – способными любовниками!

Окунев прокомментировал его юмор, промычав что-то невнятное, он как раз пережевывал то, что помощник назвал в меню «пловом» – рис с какими-то разноцветными волокнами.

– Вы бы, уважаемый Андрей Никитович, – обратился командир к замполиту, – оказали бы помощнику методическую помощь в изобретении названий для блюд, а то…. И коков пора пинать во все ворота – вообще обленились! И «китайцы», которые стоят в наряде на камбузе, тоже могли бы заняться чем-то полезным, кроме объедания личного состава! А то перерабатывают продукты и только заполняют баллоны гальюнов!

– У них там – горячий цех, их понимать надо! – вступился доктор.

– Привыкли им потакать, – упрекнул его командир, – нет бы, собраться вам с замом и помощником да придумать какое-то простое меню, чтобы и в жару есть можно было – кисели там, мусы. Свекольник какой холодный, да мало ли.

… Мозгами надо пользоваться и в такой духоте, а не то… Вон ваш Хрякин, говорят, в ресторане даже работал в своем Липецке. Никто не будет делать по своей должности больше того, чем с него спрашивают! Все ведь продукты есть, да только вот лени больше выдали в этот раз, поэтому гонять их надо, товарищи офицеры, мать вашу!

– Владимир Тихонович! – замполит укоризненно покачал головой и кивнул на большую блестящую консервную банку из под яблочного сока, с пропилом в верхней части крышки. На ней было написано «Фонд Культуры». Офицеры, опустив глаза к своим тарелкам, захмыкали.

Это была затея самого Окунева: кто нечаянно матерился в кают-компании, тот бросал в этот «Фонд» по 10 копеек за каждое непечатное слово. Уровень монет в банке заметно подрастал, не в последнюю очередь и за счет командира. Но работало: материться все-таки стали меньше, а следить за своим языком – больше! И не только в кают-компании…

– Ладно! Запишите на меня в свой кондуитик – где я вам сейчас мелочи найду? А вот когда мне помощник доложит по отчету, так я быстро до рубля его докритикую, а то и на целых два! – пошутил командир.

Офицеры, между тем, обсуждали дела насущные. Согласно разведсводке, где-то рядом паслась АУТ с «Констелейшеном» во главе. Авианосец был такой старенький, «Созвездие» в переводе.

– Учения у них, жгут мазут, практическими пуляются. Готовятся, империалисты клятые! – ворчал замполит.

– Андрей Никитич! А как же постулат насчет того, что добро всегда побеждает?

– Конечно, побеждает! – ехидно ввернул командир свое мнение, – Вот посмотрите – как мордобой какой случится, так кто победил – тот и добрый! А, Андрей Никитович, разве не так?

И тут штурман, что-то прикинув в голове, задумчиво молвил: – А ведь, мужики, если нам сейчас поднять перископ, или там РДП, да влезть на него, то вполне можно будет увидеть этот авианосец! Во всяком случае, его надстройки Окунев тоже был штурманом в свое время, и, говорили, очень неплохим. Как и все штурмана, на веру он ничего не брал – уж это где-то в крови. Они с командиром БЧ-1 втиснулись в крошечную штурманскую рубку и прикинули на карте. Действительно, так и выходило. Сам Окунев рассчитал радиус видимости с точки наблюдения и сектор пеленгов. Получалось…

– Механик! – заорал он, – живо в центральный!

Появился уже переодевшийся в рабочее командир БЧ-5.

– Значит, так – сказал Окунев, – сейчас поднимите РДП минут на пять, а на нем – меня!

– Первый раз получаю такое… э-э… странное приказание! – проговорил ошеломленный механик, – это же за какой такой надобностью?

– А для разведывательных целей! Вдруг на будущее пригодится! И вообще, вы припоминаете, что командир на этом самом ракетном крейсере – все-таки я? – буркнул в ответ Владимир Тихонович. Он пытался быть демократом, но ровно до первой попытки несогласия с его генеральной линией или сомнений в его правоте. Как и все приличные командиры, он терпеть не мог если кто-то ему возражал, после того как он принял решение.

Командир БЧ-5 был опытным служакой, целым капитаном 2 ранга, и продолжать беспредметный спор и опасную критику он не стал. Себе дороже – тиран он и есть тиран, что с него взять? Кроме того, Окунев был умнейший мужик, командир – почти гений. К тому же – Герой Советского Союза. И механик искренне считал – такие люди имеют право совершать мальчишеские поступки вплоть до старости. А лиши их такой возможности – они сморщатся, заплесневеют и протухнут!

С командиром БЧ-5 они обсудили весь процесс, нашли страховочный пояс, еще какой-то ремень, которым Окунев должен был привязаться к шахте перед подъемом.

Сигнальщики помогли командиру закрепиться в этой «скворечне», дали ему самый мощный бинокль, который Окунев повесил на шее. А что, капитаны далекого темного прошлого часто сами поднимались на марсовые площадки мачт своего корабля и оттуда осматривались, приближаясь к противнику или к неведомой земле. Я так думаю, что в таких случаях капитану лишние впечатления не вредят. Если они бывают лишними эти впечатления.

Заурчал – заныл сервомотор гидравлики подъемника. Перед Окуневым расстилалось море, непривычно уходило куда-то вниз, и пенные барашки на его поверхности, а горизонт отодвигался вдаль. Заметно качало, его «воронье гнездо» описывало заметную амплитуду, и где-то в животе, внизу, начинал чувствоваться неприятнейший холодок.

Где-то к норд-осту у самого горизонта он увидел в бинокль смутные очертания авианосца, искаженные рефракцией воздуха. Рядом были еще корабли, эсминцы и фрегаты охранения. Громадную лодку в надводном положении они явно прозевали или, по ошибке, приняли за какую-то свою.

Авианосец поднимал палубные самолеты. Пара за парой самолеты уходили на восток.

«Наверное, отработка экипажей!» – подумал Окунев. Он услышал нарастающий грохот и прямо над ним пролетел «Корсар» А-7. Командиру даже показалось, что он почувствовал запах отработанного керосина.

– Ну, всё! Сейчас вертолет пришлют! А чего ему – лететь-то всего пару-другую минут, а раз полеты, то спасательный вертолет в горячем резерве, сейчас же и взлетит по первой команде!

Впрочем, дело сделано, он сделал, что хотел, и увидел, что хотел. Пора и честь знать!

И он стал кричать вниз: – Старпом! Давайте опускайте меня и готовьте лодку к срочному погружению!

Тут же раздались сигналы ревуна боевой тревоги. Странно, но шахта под ним даже не дернулась и вниз не пошла!

Кроме того, на ходовом мостике он наблюдал какую-то нервную суету. Размахивал руками и явно ругался старпом, отчаянно жестикулировал и тоже ругался механик. Вместо того, чтобы всем скрыться в ограждении рубки, на ходовом мостике плотность населения явно возросла.

Со стороны «Констелейшена» приближался вертолет. От палубы оторвался противолодочный «Викинг» и заложил крутой вираж, явно собираясь всерьез и надолго, заняться лодкой.

Свою РЛС запускать было нельзя. «Лопата» ее антенны не вращалась, иначе был бы хороший шанс поджарить собственного командира прямо живьем. Зато «свиноматка», станция радиоразведки, обнаружила нарастающий сигнал РЛС эсминца типа «Гиринг». Впрочем его можно было уже и в бинокль заметить, а точнее – не его, а черный дым не полностью прогоревшего мазута из трубы.

– Вниз! Давайте меня вниз! Срочно! Мать вашу в загробные рыдания, в крестовину и метацентр мироздания! Спущусь – всех поубиваю! Начну с механика! О, сын свиньи и монаха и отдаленный родственник крокодила!

А у механика, оказывается, сдох подъемник. Гидравлика к нему подходила, давление в норме… Но механизмы только ревматически скрипели и беспомощно визжали. Подъемник – ни с места!

Командир крутился и вертелся, как грешник на сковородке! Пока он был просто чертовски зол – стыдно будет потом!

А вертолет уже завис в метрах десяти на одной высоте с Окуневым. Его штурман-наблюдатель с удовольствием делал снимки, приветственно махал рукой. Если бы не страховочный пояс, крепко – накрепко привязанный к шахте РДП, то Окунева бы сбросило вниз закрученным потоком воздуха воздушного винта.

Дело начинало принимать скверный оборот с гнусным политическим запахом. Крепко зажмурившись, зам уже представлял фотографии в американских (и не только!) газетах, а также сюжеты теленовостей. И все те определения, которые ему выдаст родной начпо дивизии лично.

Вдруг выдвижное дернулась, подъемник завизжал и все сооружение пошло вниз. Еще полминуты – и Окунев уже стоял на мостике.

– Всем вниз! – заорал он во всю мощь своих легких. Все, кто был в ограждении рубки и на мостике, принимая кто деятельное, а кто – сочувственное участие в спасении командира, прыснули в разные стороны, прыгая в люк и соскальзывая по поручням трапа, почти не касаясь его балясин. Тренировка! – Проверить надводный гальюн! – заорал он сигнальщику. С давних, еще помошничьих времен, во время погружений его терзал страх: забыть кого-то запертым в надводном гальюне! Этот гальюн часто перевязывали всякими фалами, чтобы никто не лазал, но… печальные случаи бывали!

Окунев шел последним, задраив за собой верхнюю крышку рубочного люка.

– Стоп дизеля! Три мотора вперед полный!

– Проверить наличие личного состава! Есть первый! Есть восьмой!

– Принять балласт, кроме средней!

Воздух вырвался из цистерн, выдавливаемый быстрой водой.

– Срочное погружение! Вахтенный офицер! Погружаемся на глубину 15 метров! Боцман, ныряй!

Дифферент на нос нарастал, но опытный боцман быстро выровнял лодку.

– Глубина 15 метров!

– Погружаемся на глубину 100 метров!

Плотность аккумуляторов была в норме, и на высоких оборотах всех моторов лодка уходила от места погружения.

Гидроакустики слышали работу сонаров сразу двух эсминцев, где-то сериями плюхались сбрасываемы с воздуха гидроакустические радиобуи.

Чего уж теперь… Впрочем, особой скрытности сейчас и не требовалось… Кое-как смылись от навязчивых провожатых.

Лодка шла заданным курсом, в центральном посту привычно устроился старпом. Уже успокоившийся командир зашел в кают-компанию.

– Андрей Никитович! – позвал он замполита. – Давайте, я сразу рубля три в этот самый «Фонд Культуры» брошу, а потом уже буду разговаривать с механиком. Сейчас в каюту схожу, у меня в столе и мелочь, и мелкие бумажки – как раз на такой случай припасены! Пока, по Достоевскому, красота спасет мир, уроды его всё-таки угробят! – мрачно предрек Владимир Тихонович.

А тут и сам командир БЧ-5 пришел виниться. Ох, и досталось же ему! А виноват оказался человеческий фактор. Боец, как положено, поставил подъемник на стопор в верхнем положении, а потом – как совсем не положено, ушел куда-то по своим делам… и вдруг началось… Так вот и стал Окунев в один момент самым известным американцам офицером флота. Ни до, ни после никому не удавалось увидеть командира лодки ни на перископе, ни на шахте РДП.

Вот тут Окуневу крупно повезло, что он был Героем и лично известным самому Главкому и его первому заместителю командиром ракетной подводной лодки. Разбирая досадный случай, Главком решил, что – хватит, и что курсанты должны быть уверены, что можно быть ещё и живым героем, да и военная эрудиция Окунева, его теоретическая подготовка и умение работать с подчиненными ни у кого сомнений не вызывали. Да плюс ещё и почти законченная академия, пусть и заочною.

Долгое время эта история была не то, что бы секретной, но закрытой… А нашего старшину Сырцова до сих пор жаль – уже будучи помощником командира ПЛ, погиб в море, спасая своего матроса..

Вот так уж сложилось – постепенно все в этой жизни «протекает», обрастает переменными деталями, героическими подробностями – и превращается в легенды – и Бардин принялся за кофе, втихаря щедро разбавленный хорошим коньяком.

Старые привычки, они нас связывают с нашими лучшими временами, когда мы все были молоды, а наши родные, друзья, учителя и командиры – живы…

Добрые и злые вещи или кое-что о суевериях
Совсем-совсем немного военно-морской мистики

А начинались эти мистические истории просто. Понятное дело – Первоисточники с достоинством непререкаемо заявляли, что все так и было на самом деле. От себя скажу – нет у меня оснований не верить «Первоисточникам». Жизнь не раз убедительно показывала, что приукрасить, они, конечно, могут что угодно могут! И – ещё как! Но вот солгать в корыстных целях– да никогда! Отвечаю!

К тому же на флоте как-то не принято заявлять сомнения в правдивости байки вслух при рассказчике. Недаром есть такой термин – «морская травля». И час морской травли тоже существует! Чуть ли не установленный Корабельными правилами и уставом! Свято, почти как политзанятия в былое время, да! Согласны? Ну, так внимайте!

Итак – лето, палящее солнце, морской безобидный ветер над пляжем и ленивая расслабленность и однообразная определенность отпуска.

В одном из южных городов вдоль побережья теплого моря стояли разные уютные кафешки и ресторанчики. Отстроили их предприимчивые люди почти в линейку, общей длинной километра полтора, а, может быть, и все три. Кто эту линию-то мерил?

Они все, как на подбор, назывались с претензией на морскую романтику или местный колорит. Каждый хозяин старался, чтобы броское имя этого заведения для услады желудка и отдыха души привлекло гостей именно к нему, тянуло в обход приветливо распахнутых дверей его конкурентов. Вроде как «Якорь», или там «Парус». Скажите-ка, в каком таком морском городе нет «Якоря» или «Нептуна»? «Таверна «Адмирал Бенбоу», «Тартуга» – это еще из детско-юношеского чтения, ресторан «Алые паруса» – дань Александру Грину, смертельно влюбленному в Черное море. И так далее – это уже продукты новых веяний, оборудованные соответствующей вывеской, заманивающей легковерных туристов, жаждущих экзотики. А уж если кургузые подобия парусников… так и вообще – да нет таких морей и рек, где бы их теперь не было! А как здорово, сидя за столом на полубаке этого создания именно так и говорить, медленно пережевывая сладкие слова из детства: марс, салинг, гафель, фальшборт, орудийные порты, ванты, талрепы… ах, да – еще юферсы, ганшпуги, клотики, тали!

А еще говорят, что мы – не морская нация! Префразируя известное выражение и политике, скажу – кто в пятнадцать не болел морем… да у того просто нет души! Хотя, время теперь совсем другое, и душа может у этого поколения живет в хранилище банка или в синекуре паутин Госдумы. Грустное поколение!

«… Старый корабль, грозное чье-то судно, тешит толпу и украшает пляж…» – помните у Макаревича? Но нет, теперь это не корабли, так муляжи… «Тяп да ляп – вот тебе и корапь!» Кстати, в доверительном разговоре часто выясняется, что хозяин ресторана, создав такой «корабль» осуществлял свою детскую или юношескую мечту о бригантине, или даже – о фрегате.

Здесь никакие неприкаянные духи славного прошлого уже не бродят по палубам, шкафутам, не шатаются морской походкой вразвалочку между столиков, не рвут паруса и не скрипят натруженными шпангоутами… да и слава Богу! Духи приличных моряков должны от них просто с ужасом шарахаться!

И все они были рады гостеприимно принять отдыхающих.

Выбор был, на все вкусы! Аншлаг и очереди в дверях отсутствовали даже в самый сезон. Но никто из многочисленных хозяев этого общепита на бедность не жаловался.

Блюда были без особых изысков, по крайней мере, днем, но вкусные и добротные, выбор вин радовал глаз и урчащий желудок. Чтобы насладиться изысканными блюдами из серии гастрономических шедевров, надо было тащиться куда-то в город. По жаре? Вдаль от моря? Вверх, в гору? Щас! Аж два раза! И так хорошо!

Эти кафешки наполнялись чаще всего в дни штормов, когда море бесилось и бросалось на берег, как настоящее. Купающихся и загорающих было намного меньше, а деваться куда-то надо – отпуск, однако…

Да, море – оно всегда море! Его еще в глубокой древности звали «Русским морем» вездесущие и любознательные греки. А именно на этом море наши моряки со всех флотов чаще всего проводят свое «пятое время года». И дело было как раз в один из таких дней. Небо было в частых серых облаках, а море грохотало волнами, вспенивалось взбитой пеной прибоя, перекатывало крупную серую гальку по пляжу.

В одном таком ресторанчике, «У Джона Сильвера», за столиком на веранде, самым что ни на есть видом на море, расположилась троица мужчин. Ветер бросал на них мелкие брызги разбившихся волн, капризно разбрасывал по столу салфетки, игриво ронял вазочки с цветами. Было прохладно, уютно и располагало к неспешной беседе.

Компания крепких мужчин спокойно поедала шашлык. Вкусное, пахнущее березовым дымком, мясо они обильно запивали прохладным рубиновым вином. Гости кафе встретились здесь, на побережье совершенно случайно – так как отдыхали в одном военно-морском санатории. Когда-то они вместе учились, потом – рядом служили какое-то время. Как водится, военно-бродяжная судьба всех разбросала. Понятное дело, встречу надо было вспрыснуть – но не «пепси-колой» же! Моряки же! Офицеры же! Друзья же!

Пиво и дома не хуже! А вот вино! Хозяин ревниво заботился о марке своего ресторанчика. Да и местный коньяк, если брать в проверенных магазинах у доверенных людей – тоже очень даже ничего! Впечатляет и запоминается. Теперь у них совершенно случайно появилась такая возможность – вспомнить былое, помянуть тех, кого уже не придется увидеть в этом подлунном мире. Пятое время года и Случай свели их вместе и предоставили такую редкую возможность.

Общество было мужское – жены, как положено, были еще заняты на всяких основных и дополнительных медицинских и косметологических процедурах в лечебных корпусах санатория. Они всегда их набирают у ведущего врача – сколько можно выклянчить, а мужчины – в основном своем большинстве – сколько необходимо, или сколько дадут! Особенно, если нет видимых болезней, а санаторий – не госпиталь, никто к тебе с лечением приставать не будет! У мужиков свои собственные взгляды на технику лечения!

Мужья, пользуясь минутами сладкой свободы, не теряя этих самых сладких моментов – смылись на побережье и спрятались в ресторанчике «У Джона Сильвера». Этот персонаж был большой мастак готовить вкусные блюда даже в скромных условиях крошечного камбуза «Эспаньолы», даже в условиях скудного морского пайка тех времен! Это если, конечно, верить Стивенсону. И, если помните, Сильвер собирался после всех приключений как раз открыть такую прибыльную таверну… Мечта старого пирата исполнилась, жизнь удалась!

Разлив из большой темной бутылки до последней капли густое красное вино, один из гостей вертел пустой сосуд в руке, не зная, что с ней делать дальше. На стол ее ставить не полагалось по традициям флота, а под стол – по приличиям. Заметив проблему, подскочил официант, понимающе кивнул. Он взял бутылку и понес прочь. Вслед тут же получив команду пополнить боекомплект на столе. Сразу – от троих. За столом были явные единомышленники!

– Ага, Жора, точно – рефлекс замучил! – понимающе смеялся седой круглолицый крепыш, отчего в уголках его глаз собрались смешные морщинки. – Да уж, забудешь! – усмехался другой, тоже с проседью в густой, когда-то смоляной шевелюре, – Помнишь, Вадик, как тогда в Мысовой, в ДОФе, в «Лопарке», когда у Самсона день варенья справляли? Так я забылся и плюхнул пустую бутылку прямо под нос старпому!

Друзья разом понимающе хмыкнули.

– Что тогда было! – продолжал рассказчик, – Циклоп чуть не задохнулся от возмущения и мне чудом по ушам не надавал, ага! Как встал надо мной во все свои 194 сэмэ и семь пудов, и глаза ка-а-ак выкатил…

– А зам наш чего? Защитил? – спросил третий товарищ, посмеиваясь в густые усы.

– Чего-чего? Да сейчас! Конечно же, еще и добавить от себя обещал! От всей широкой комиссарской души! – фыркнул Георгий – я же по их мнению, проявил махровую серость, как пьяный пожарный на приличном корабле. А они-то оба думали, что уже достаточно воспитали меня к тому времени! Да и в автономку, под полюс тогда собирались… а перед боевой службой, сами понимаете, такая примета… Могли бы и нос напрочь отвернуть, или кое-что понужнее оторвать… Да, спасибо, все-таки добрые начальники попались!

– Бывают и среди нас гуманисты, местами…

– А ты-ы не знал, что ли? – откровенно заржал усатый Макс.

Названый Вадиком солидный мужчина утвердительно кивнул: – Еще бы! Бутылку-то пустую на русском флоте звали «покойник», это я знаю. А стол в кают-компании на паруснике – единственное место, где господа офицеры столовались, где и операции доктор делал, как мог, и упокоенных прибирали, перед тем как на доску положить и флагом прикрыть. Так что, даже на сто пушечных гигантах того времени было не разгуляться! Поэтому, пустая бутылка на столе ассоциировалась как дурная примета – к покойнику, мол. Не помнишь, что ли, еще преподаватели нам эту традицию ненавязчиво намекали?

– А чтобы наоборот удачу приманить – так тоже нехитрые ритуалы обязательные были! Например, в проливах с дурной славой надо серебряную или медную монетку кидать в море, а уж если совсем гиблое место, вроде как за сороковыми ревущими широтами в Тихом океане, так и вообще настоящее золото капитаны парусников кидали. А теперь даже меди мало становится – монетки сейчас делают из какой-то хреновины, не поймешь!

– Всё в этом мире портится! – согласно кивнул Жорж с грустным сожалением.

– Да знать-то я знал про эти традиции – а вот в привычку тогда еще не въелось.

– А попробуй-ка посвистеть на лодке, в прочном корпусе, особенно в подводном положении? Враз по крыше настучат, кто бы ты ни был! – смеялся Георгий, – При мне одному доктору наук наш кэп журналом врезал от души с разворота! Он что-то сдуру насвистывал себе под нос. Этот дядька еще с перепугу весь поход извинялся – так его командир впечатлил, что ты!!!

– А если закурить в аккумуляторном отсеке, да в подводном положении – так это, вообще, верная примета – к взрыву! – издевательски ввернул Вадим, – Правда, нашим орлам такие славные героические мысли просто в голову не приходят. Но разве только, если наших киношных подводником американские актеры тупо изображают – дурачился он.

– Погоди, еще научатся! – хмыкнул Макс.

– Типун тебе на язык! – пожелал старому другу Георгий от всей своей доброй души.

– Да-да! А я как-то, давным-давно, почти в щенячьи годы, зашел к командиру одного крупного корабля, надо было по штабной службе. Совершенно бездумно бросил фуражку ему на стол. Так этот капраз, ни на секунду даже не задумываясь, тут же выбросил ее в коридор! Прямо как метатель дискобола! С фанатичной ненавистью, даже не вставая из-за стола! Да еще обвешал меня всякими именами прилагательными к интимным существительным – всего-всего, с головы до самой…

В этот момент официант начал разливать вино по бокалам. Возникла короткая пауза и моряк продолжал:

– Да еще так обидно! Тогда я даже еще не знал, что такие убийственные характеристики вообще существуют, и что можно сделать при соответствующем опыте из простого русского языка!!! Там даже корабельная кошка покраснела и сбежала из его каюты! Тогда я искренне думал – «Вот Бурбон проклятый!».

А лет через пять, когда меня самого назначили командиром вполне приличного корабля, делал тоже самое, бездумно зверствуя над молодежью! Называли меня мои подчиненные за глаза суеверным психом, и даже «Дракулой», я точно знаю! Но – по той же причине – старались не нервировать. Приметы я соблюдал! Так ли, нет ли – может быть, и по этой причине я за всю службу ни одного бойца не потерял! – похвастался усатый.

– А помнишь, Вадим, как наш кэп в море ходил всегда и только в старой шапке? – Ага! Точно! Каракулевая такая, с кожаными завязками, седая, с плесенью цвета старой бронзы среди завитков. А краб на ней, когда-то свитый мастером из золоченного шнура, был зеленый-зеленый от окиси меди! Почти как бутылочное стекло! Капитуся с этим раритетом в море никогда не расставался. Как только видишь его в этой шапке – знай, сейчас команда «Отдать кормовой!» будет, с минуты на минуту. И после всплытия в любой шторм на мостик только в ней вылезал, собирая на нее все ручьи и капли холодной морской воды. Мы еще над ним потешались…

– Наш механик, которому вовсю доставалось от него за всякие инженерные чудеса, втихаря называл эти завитки вылезшими наружу и позеленевшими от злости извилинами! А это – талисман его был! И никаких чепух за столько лет! Пятнадцать автономок теперь даже многим командирам и не приснится! Еще на дизельном «плавзаборе» начинал!

Взгромоздится на ходовой, капюшон поднимет, врастет в обстановку – и все. Волны ему – по барабану, слетит вниз, перекусит – и обратно. Шапку свою только подсушить успеет.

Мистика – мистикой, но командир в ней чувствовал себя очень уверенно! А согласитесь – это уже много, особенно если что-то в море вдруг навалится! Да и обстановка, если что-то побежит как-то не так, страшной не покажется и из колеи не выбьет.

– А наш док? Помнишь Степаныча-то? Так вот, он как-то рассказывал про своего профессора, который перед любой операцией должен был выпить спирт из серебряной старинной стопочки. А эта самая вещица якобы когда-то принадлежала самому Пирогову во времена Кавказской войны и попала к нему, как подарок от горского вождя, вот! Этот ученый муж от медицины сам Великую войну еще как-то зацепил, а на ТОФе главным хирургом когда-то был! Помнишь?

– Да-да! Вспомнил! А растяпа-медсестра куда-то её, эту стопочку заветную, единственный раз затырила в неведомою «шхеру», и он выпил «шильца» из хрусталя. Так что ты думаешь – не то тампон, не то зажим забыл в тот раз в больном! После разрезать пришлось!

– Брехня, наверное! – сказал Макс, – Или пострадавшее медсветило хлопнуло с расстройства не рюмочку, а целый фужер! А нашли стопку-то?

– Куда бы она делась!? Еще бы – всем госпиталем носом рыли! Ежели бы нет – то вынул бы старичок всему персоналу все аппендиксы и грыжи прямо без скальпеля через некое естественное отверстие!

– Вот-вот, врачи тоже суеверные! И еще какие! Без крайней необходимости операцию в понедельник ни за что операцию кому-то делать не будут!

– Ну, за врачей! – сказал Вадим, – чтобы поменьше с ними встречаться на операционном столе!

– Уж лучше с санаторной врачихой – которая помоложе, и в неформальной обстановке! – поддакнул Вадим и включился в тему:

– Как-то я валялся в госпитале по молодости, было. Лодыжку тогда сломал, на лыжах по-дурному скатился, выпендрился, ага! Так разок пришлось наблюдать, как бойцы из команды выздоравливающих больного на операцию ногами вперед из палаты вывезли… Им-то что, нашим бойцам все по-фигу! Служат они, сердешные, не применяя мозгов, тщательно оберегая их от всяких нагрузок, сберегая для «гражданки», да!

А хирург там был интеллигентный человек, стихи на память читал, ко всем больным на «вы» обращался, Шекспира к месту и не к месту применял!

– Ух ты! Молодец! – дурашливо восхитился Георгий, поцокав языком.

– И тут… слушайте, он так бойцов в тот раз приветил! – продолжал рассказчик: – Наш начальник штаба, Артемыч, записной матершинник, у него даже был «фитиль» от комфлота за мат, редчайший случай на флоте!!! А на разборе происшествия – когда у него обострение бывает… Тогда подумал я, что он на фоне доктора в тот раз предстал в сравнении, просто как сама воспитанность и вежливость! Артёмыч бы от зависти горькую бы запил! У меня челюсть отвалилась, один мичман в изумлении съел сигарету, которую уж было приготовил к походу в курилку! Сестры в страхе разбежались, чтобы под горячую руку не угодить, больные офицеры утратили дар речи, неходячие матросы в ужасе расползлись кто куда… причем – почти бегом, даже не опираясь на костыли! И заставил доктор несчастных недотеп закатить каталку в палату, развернуть на 180 и вновь ее выкатить – уже как положено! Потом пошел, как ни в чем ни бывало, и сделал сложную операцию. А вы говорите – пустая бутылка!