Текст книги "Избранная луной"

8

Мари потянулась, размяла затекшие плечи, покрутила головой. В смотровом оконце забрезжил свет. В порыве радости, которая всегда охватывала ее при мысли о скором возвращении матери, Мари вдруг поняла, что совсем потеряла счет времени – всю ночь проработала над портретом отца, а маме его не покажешь. В спешке она отодвинула рисунок в сторону, сушиться, а взамен положила перед собой тот, что ожидала увидеть Леда. Вместо пера взяла в руки заточенный уголек. Несмотря на усталость, собралась с мыслями, вообразила мамины тонкие руки – и за работу.

Шорох в кустах за дверью отвлек ее от почти готового рисунка. Мари по привычке заглянула в смотровое оконце и радостно улыбнулась. Неверные лучи туманного рассвета наконец разогнали серые сумерки.

Снаружи вновь послышался шорох, а потом кто-то поскребся в дверь – раз, другой, третий.

Мари в тревоге выронила уголек – и к двери. Неужто маме опять плохо? Обычно она стучала, а не скреблась, но не всегда – если она делилась целительной лунной силой сверх меры, то слабела, изнемогала.

– Иду, мама! – крикнула Мари, отпирая засов. – Прости, я рисовала и совсем забыла о времени. Сейчас поставлю чай. – Мари распахнула дверь – и мир ее изменился бесповоротно.

На пороге была не Леда, а пес, запыхавшийся, в луже крови.

Мари вскрикнула и отпрянула, пытаясь захлопнуть дверь перед носом у собаки. Но та ее опередила. Хоть пес хромал и жалобно скулил, но все же умудрился проскользнуть в нору.

Следуя по пятам за Мари, он по-прежнему скулил, но ушки на макушке стояли, а хвост дружелюбно вилял. Мари застыла, вжавшись спиной в поросшую мхом стену пещеры, не в силах отвести от пса взгляда. Теперь, когда отступать ей было больше некуда, он сел чуть поодаль, не сводя с нее пытливых янтарных глаз, что смотрели прямо в душу.

Хоть и крупный, но еще щенок. – Мысль Мари работала четко и ясно, но будто помимо ее воли. – Лапищи огромные, будто на вырост. – Мари окинула щенка внимательным взглядом и ахнула. Густая черная, как у соболя, шерсть на его груди висела клочьями, перепачканная свежей кровью.

– Что с тобой стряслось? Как ты сюда попал?

Услышав ее голос, щенок радостно запрыгал, рванулся к ней, но тут же взвизгнул от боли, беспомощно задрал большую неуклюжую лапу и принялся зализывать.

Мари, не раздумывая, опустилась перед щенком на колени, протянула руки. Щенок захромал к ней, упал в ее объятия, прильнув мордой к груди. Он поднял взгляд, снова заглянул ей в глаза, и Мари переполнили чувства – облегчение, радость и безбрежная, беззаветная любовь.

Она вдруг поняла, что привело сюда щенка.

– Ты пришел за мной, – выговорила Мари, не в силах сдержать душившие ее рыдания.

Они сидели бы так часами – прильнув друг к другу, связанные чудесными, непостижимыми, очень важными узами – но мамин голос, тихий, будто она шептала молитву Матери-Земле, вывел Мари из забытья.

– Как его зовут, Мари?

Мари сквозь слезы увидела в дверях Леду и улыбнулась так, будто сердце у нее вот-вот разорвется от счастья.

– Ригель! Его зовут Ригель, и он выбрал меня!

– Конечно, он выбрал тебя. Ты же папина дочка, – сказала Леда сдержанно, но слезы на ее щеках противоречили невозмутимому тону. Мать небрежно смахнула их. – Как думаешь, не будет Ригель против, если я войду?

– Да что ты, мама, заходи! – Одной рукой Мари поманила маму в дом, а другой нежно погладила Ригеля. Услыхав голос Леды, щенок завозился в объятиях Мари, повернулся к двери и стал с опаской наблюдать за Ледой, но Мари чувствовала, что тело его расслаблено.

Леда вошла в тесную норку, возле самого порога нагнулась, осторожно поставив корзину с дарами, что принесли ей в ту ночь соплеменники, а потом захлопнула дверь и старательно заперла на засов. И повернулась к Мари и щенку.

– Мари, Орион будто читал мысли твоего отца. Гален объяснял мне, что у них с Орионом сверхъестественная связь, что собака и ее спутник чувствуют друг друга на расстоянии.

Мари взглянула на Ригеля.

– Он умеет читать мои мысли?

– В некотором роде. – Леда кивнула. – Орион обычно улавливал чувства Галена, иногда даже прежде, чем сам Гален успевал их осознать. – Улыбка Леды была нежна и печальна от нахлынувших воспоминаний. – Орион знал, что Гален меня любит, задолго до того, как твой отец признался мне – нет, пожалуй, даже самому себе. – Леда встряхнулась и продолжала: – Хотя ваши узы с Ригелем и совсем новые, придется нам испытать их силу.

– Испытать? То есть как, мама?

Леда не спеша приблизилась к Мари и щенку.

– Ах, вот оно что. Я шла до самой двери по кровавому следу – так это его кровь, а не твоя. – Леда замолчала, поправила прилипшую ко лбу прядь волос. Мари заметила, что мамина рука дрожит, и глаза ее расширились от ужаса: она все поняла.

– Мама, прости, что Ригель тебя напугал. Я цела и невредима, честное слово. Я не выходила наружу. Он сам ко мне пришел.

– Да, теперь поняла. Просто крови было много, и след вел прямо сюда. Я не видела, как ты ушла с поляны, Мари. Дженна сказала, что еще до темноты, но когда я увидела кровь… – Голос у Леды сорвался, она смахнула слезы.

– Ох, мама! Прости меня, прости!

– Не за что просить прощения, девочка моя. Ты ни в чем не виновата, но, боюсь, твой пес серьезно ранен.

Мари невольно прижала к себе Ригеля, и тот взвизгнул от боли. Мари тут же отпустила его.

– Ничего, ничего, – приговаривала она, лаская его, а щенок все тыкался в нее мордой. – Какая же я глупая, мама! Сижу тут, тискаю его, а он кровью истекает, сам не свой от боли.

– Ни к чему себя грызть. – Леда опустилась перед ними на корточки. – Ты не была к этому готова.

– Когда он зашел, он хромал. – Мари взяла щенка за переднюю лапу, повернула ее подушечкой вверх. – Смотри, мама, у него лапы поранены, кровь идет.

– Это наш ежевичник виноват, – предположила Леда. – Потом покажешь ему безопасную тропу сквозь кусты, но сперва проверим, не осталось ли заноз. – Она указала на окровавленную грудь Ригеля. – Меня больше волнует, откуда столько крови здесь.

Леда промокнула рукавом глаза, вытерла нос, а затем нежно, бережно раздвинула густую пушистую шерсть, пропитанную кровью, и вздрогнула при виде рваных ран на груди у Ригеля. Щенок задрожал, задышал часто-часто, но не издал почти ни звука, лишь крепче прижался к Мари.

– Мама! – Мари заглянула матери в глаза, силясь понять, откуда взялся внезапный страх, душивший ее, лишавший радости.

– Как видно, твой храбрый Ригель шел к тебе через преграды посерьезней нашего ежевичника.

– Но он выживет? – Мари сама поняла, до чего жалобно, по-детски звучит ее голос. Ригель тявкнул, лизнул ее в лицо.

– Выживет. Ни о чем ином я и думать не хочу, да и ты тоже не думай – тем более, страх твой, даже невысказанный, передастся Ригелю. Будь сильной ради него, Мари.

Мари кивнула, в очередной раз сдержав рыдания.

– Думай о том, как сильно ты успела его полюбить, а не о том, как боишься потерять, – сказала Леда, склонившись над Ригелем и осматривая его раны. – А еще думай о том, какой он храбрый малыш.

– Да, храбрый! Храбрый, красивый, необыкновенный! Я это знаю – чувствую.

– У него немало и других достоинств, – согласилась Леда и улыбнулась Ригелю, а тот в ответ застучал по полу хвостом. Она поднесла ему раскрытую ладонь. Щенок тут же лизнул ее и позволил погладить себя по голове. – И спутницу он выбрал себе под стать – тоже храбрую, красивую, необыкновенную! – Голос Леды дрогнул от нахлынувших чувств; она слегка потрепала щенка и встала, одернув юбку. – Но твой Ригель истекает кровью. Надо перевязать ему раны на груди, чтобы он поправился.

Ригеля била дрожь; Мари обняла его крепче.

– Он дрожит, будто замерз, а ведь у нас тепло.

– Это все последствия ранения. Ты и сама знаешь, Мари. Я тебя столько раз учила, как лечить раны! Действуй же!

– Но одно дело слушать твои рассказы и отвечать на вопросы… Вдобавок он же собака, а не Землеступ. Как быть, ума не приложу!

– Мари, соберись. Некогда бояться. Уже светает, солнце скоро завладеет небом, но полную луну вытеснить с небес не так-то просто, тем более когда с утра такая дымка. Я и сейчас могу собрать достаточно лунной силы, чтобы остановить кровь и унять его боль, но лишь с твоей помощью. Ему нужна твоя помощь.

– Сделаю все, что в моих силах. Ради Ригеля я на все готова.

– Вот этих слов я от тебя и ждала. Первое правило Целителя…

Леда остановилась на полуслове, и Мари, не задумываясь, закончила фразу за нее:

– Не бояться, а действовать.

– Отлично. Тогда за дело. Думаю, ходить ему сейчас нельзя. Сможешь его нести? Нам нужно подняться наверх в поисках силы, что поддержит нас.

– Он тяжелый, но я сильная. Я его понесу. – Мари взяла Ригеля на руки, устроила поудобнее. Бережно держа его, встала на ноги. Щенок не издал ни звука, лишь уткнулся мордочкой в плечо Мари, по-прежнему дрожа и задыхаясь.

– Мы готовы. – Мари тоже с трудом дышала, но глаза ее горели решимостью. Она спасет Ригеля, и он будет здоров.

Леда ободряюще кивнула, направилась прямиком к двери, отодвинула тяжелый засов и вышла наружу.

Мать взяла в руки дорожный посох. Как и Мари, она раздвигала им частокол ежевики, надежно защищавший их дом. Леда шла впереди; они спустились по склону, сделали петлю и наконец свернули на другую извилистую тропу, которая вывела их на расчищенную круглую площадку на скалистом гребне позади норы, чуть выше по склону. Здесь со всех сторон поднимался ежевичник – под их заботливыми руками он вымахал выше человеческого роста, открытой оставалась лишь небольшая живописная поляна да круг неба над ней.

– Садись сюда, в середину, в объятия Матери-Земли, – велела Леда. – Ригеля возьми на колени.

Мари без единого слова повиновалась, приблизившись к изваянию женской фигуры, которая словно вырастала из-под земли посреди поляны. Статуя походила на ту, что украшала Поляну собраний, только была еще выше и древнее. Мягчайший мох покрывал ее, густая шевелюра была из папоротника – Венерина волоса. Овальное лицо, безмятежное и всезнающее, было высечено из обсидиана. Мари привычно поклонилась образу Матери-Земли, богини, у которой с Ледой была сильная связь, и села, скрестив ноги, лицом к статуе, а щенка устроила у себя на коленях и крепко обняла. Пока Леда ходила по поляне и собирала пряные травы, что росли здесь в изобилии, Мари всматривалась в безупречное лицо Богини, в который раз жалея, что не чувствует с ней ту же связь, что и Леда.

Леда положила руки на плечи дочери, обдав ее ароматом розмарина, и, будто угадав ее мысли, произнесла:

– Даже если ты не слышишь ее голоса, не чувствуешь ее присутствия, знай, Великая Мать-Земля здесь, рядом. Она следит за тобой внимательно, девочка моя.

Мари вздохнула полной грудью; аромат розмарина успокоил ее, и она кивнула. Пусть она не ощущает близости Богини, не слышит ее голоса, но матери она доверяет безоговорочно. Мари откинулась назад и прислонилась к коленям Леды, черпая у нее силы.

Подняв глаза, девушка вгляделась в предрассветный туман, высматривая хотя бы маленький лучик полной луны, хотя бы слабый след былого сияния, но видела лишь утреннее небо в серой пелене облаков.

– Ни лучика луны. Слишком поздно. – Мари глотала слезы.

– Луна никуда не делась. Зримая или незримая, луна всегда здесь. И с помощью нашей Матери-Земли, а также и с твоей помощью я смогу вобрать в себя ее силу.

Леда не тратила времени на поиски луны – ведь она и так здесь, – а Мари, даже не оглядываясь на Леду, понимала, чем та занята. Она мысленно видела, как мать, широко раскинув руки, поднимает к небу серые глаза. Она знала, что даже малейший отблеск луны, не исчезнувший с рассветом, заставляет кожу Леды серебриться. Лунное сияние обрекает всех Землеступов – кроме Жриц Луны – на безумие от заката до восхода. Леда стала взывать к луне чистым, сильным, звучным голосом:

 
Я Жрица Лунная, о Мать-Земля!
Перед тобой стою, к тебе взываю я…
 

Мари спиной чувствовала, как дрожат у Леды колени.

– Готовься, – велела Леда, на миг прервав ритуал. – И дай руку. Другой рукой коснись Ригеля и сосредоточься, Мари. Мы это все отрабатывали столько раз – теперь соберись и сделай.

Мари расправила плечи и, отбросив страх и сомнения, вслепую потянулась вверх. Тонкая материнская рука коснулась ее руки, сжала ее властно и уверенно.

– Теперь повторяй за мной заключительные слова, и увидишь, как серебристая лунная сила польется от луны ко мне, от меня – к тебе, а от тебя – к Ригелю.

Мари стиснула руку матери, кивнула и вместе с Ледой произнесла знакомые слова, которые притягивали с небес невидимые нити силы, подвластные лишь Жрицам Луны.

 
Мне в дар от предков связь с тобой дана,
Моя судьба – нести твой свет, Луна!
 

Мари собрала всю волю, как делала уже столько раз; ладонь Леды стала жесткой, и сила потекла сквозь нее к Мари – мелкими иголочками обожгла ладонь, устремилась вверх по руке, вихрем закружилась внутри, нарастая с каждым мгновением. Сердце у Мари застучало как молот, и она вдруг задышала часто-часто, в едином ритме со щенком. Ригель испуганно скулил у нее на коленях.

– Соберись. – Шепот матери, хоть и почти неслышный, отозвался внутри у Мари. – У тебя получится. Сила эта тебе не принадлежит: твое тело – всего лишь проводник. Черпай спокойствие у образа Матери-Земли. Даже если кругом хаос, боль и кровь – ищи опору внутри себя. Отпусти все земное – и пусть серебряный поток струится сквозь тебя беспрепятственно. Он, как ночной водопад, а Ригель – сосуд, куда бежит струя, и не должно расплескаться ни капли.

Мари взглянула на дивную статую Матери-Земли, за которой Леда ухаживала с такой любовью. Но, как всегда, увидела лишь листву да искусно обработанный камень. Она не ощущала божественного присутствия, перед которым благоговела ее мать. Не могла нащупать истинную суть, найти опору.

– Мама, н-не м-могу. З-здесь т-так х-холодно, – выдавила она, клацая зубами.

– Это оттого, что целительная сила не тебе предназначена. Отбрось прочь страхи, Мари. Соберись! Сделай усилие и стань проводником лунной силы. Сегодня у тебя должно получиться, иначе твой Ригель обречен.

Слова матери потрясли Мари.

– Нет! Он не умрет. Я не дам ему погибнуть. – Мари стиснула зубы и попыталась собраться с силами. Несмотря на холод и боль, она пыталась избавиться от дикой мешанины чувств, что бушевали внутри – и стать руслом лунного водопада. И пока поступающая сила кружила в ней водоворотом, страхи сковывали Мари, грозили засосать, унести в ледяную бездну.

Здесь Мари обычно терпела крах – выпускала руку матери, позволяла дурноте овладеть собой. Ее тошнило, она извергала из себя тоску и лунный свет, а Леда гладила ее, утешала спокойными, ласковыми словами – мол, впереди новая попытка, в следующий раз непременно получится.

Но для Ригеля новой попытки не будет, а потерять его Мари не согласна. Думай! Соберись!

– Дыши ровнее, Мари. Успокойся. Учение позади. Или ты вылечишь Ригеля, или потерпишь неудачу, и он умрет от ран и потери крови. Такова жизнь, другой у тебя нет.

– Вот нужные слова, мама! Надо сделать мечту жизнью. – Мари крепко зажмурилась. Неужели это и есть ответ? Неужто все так просто? Мари представила себя дома, за рабочим столом, наедине с листом бумаги. Она задышала размеренно, сердце забилось ровнее. Она отыскала опору, вообразив чистый лист, и на этом листе стала мысленно рисовать себя, легко и уверенно – будто сидит скрестив ноги, а на ее коленях распластался Ригель. И сверху в ее раскрытую ладонь хлынул серебряный поток, заструился сквозь тело к другой руке, прижатой к израненной груди щенка. Не открывая глаз, Мари мысленно работала над наброском, рисовала Ригеля, счастливо омытого лунным светом, с зажившими ранами.

Прохладный поток внутри у Мари вдруг стал подвластен ее воле. Он уже не тянул ее на дно, а тек сквозь нее, как по руслу, свободно и мирно. Я могу! Могу! Но уже через миг все рухнуло. Созданный ее воображением рисунок исчез, а с ним иссяк и поток силы.

– Нет! Нет! Верни все назад! У меня получалось… получалось, – выдохнула Мари, цепляясь за руку матери, как за спасательный круг.

– Поздно. Солнце взошло. Даже с твоей помощью мне уже не призвать луну. – Леда опустилась на колени рядом с Мари, осторожно высвободила ладонь из руки дочери. – Но и этого хватило. Ты справилась, девочка моя. Я в тебе не сомневалась. Хвала Матери-Земле и благословенной луне! Ты спасла его.

Голова у Мари шла кругом, на душе было пусто; она взглянула на Ригеля. Щенок радостно замахал хвостом, привстал, лизнул ее в лицо. Превозмогая дурноту, Мари тихонько засмеялась и обвила его руками. Ригель свернулся клубочком и уснул в ее объятиях, лучась теплом и покоем. Дрогнувшей рукой Мари раздвинула спекшийся от крови мех на его груди. На месте зияющих кровоточащих ран розовели свежие рубцы.

– Так я и знала. Ты унаследовала мой дар, даже с избытком. – Голос Леды звенел от счастья. – Ригель все перевернул!

Мари любовалась щенком, не веря своей удаче, пытаясь разобраться в нахлынувших чувствах.

– Да, все перевернул, – повторила Мари, и в этот миг порыв теплого утреннего ветерка разогнал туман у них над головами, и солнечные лучи позолотили лужайку. Мари тут же кожей почувствовала свет солнца, и глаза ее невольно обратились к нему, распахнулись ему навстречу. Тепло наполнило ее, и, не в силах сдержаться, она вдохнула всей грудью, впитывая свет, жар, мощь, но тут же медленно, с грустью оглядела себя. Под кожей ярко вспыхнули солнечные узоры, лучились и множились, постепенно изукрашивая все тело.

Тут Ригель открыл глаза и взглянул на небо. Мари увидела, как глаза у него засветились, из янтарных превратились в золотые.

Мари и без драгоценного зеркала знала, что и ее глаза, смотревшие сейчас на мать, уже не серебристо-серые, а полыхают золотом – точь-в-точь как у Ригеля.

– Девочка моя, вы сейчас вылитые Гален с Орионом! – улыбнулась сквозь слезы Леда.

– Да, мама, Ригель все перевернул – но при этом ничего не изменилось. Все – и ничего.

9

– По-моему, что-то я здесь напутала, мама. Взгляни, пожалуйста. – Мари протянула Леде деревянную миску на пробу.

Леда взяла щепотку снадобья, что готовила Мари, понюхала.

– Окопника и цикория достаточно, но ты права – в бальзаме не хватает порошка из подорожника, именно порошка, а не просто сушеных листьев, как ты положила.

– Сушеный подорожник в средней корзине, вместе с пчелиным воском?

Леда кивнула.

– Да. – Она с улыбкой бросила взгляд на пушистый комочек, свернувшийся на тюфяке из зубровки под столом у Мари. – Думаю, не я, а Ригель твой лучший учитель. – Щенок, казалось, крепко спал, но при звуке своего имени приоткрыл глаза, и взгляд его сразу нашел Леду. Трижды лениво махнув хвостом, щенок снова закрыл глаза, умиротворенно вздохнул и тихонько засопел. – За те девять дней, что он живет у нас, ты узнала о целительстве больше, чем за все восемнадцать зим своей жизни.

– Что ж, к моему стыду, ученица из меня далеко не лучшая. – Мари с улыбкой оглянулась на мать, роясь в корзинах вдоль стены чулана-аптечки. Чего там только не было! – Вот, нашла! – Мари принесла корзину, поставила ее на стол и начала понемногу добавлять студенистую массу в смесь трав.

– Ученица, может, и не лучшая, зато лучшая на свете дочь, – сказала Леда.

– Мама, ты судишь предвзято, – засмеялась Мари. – Это как если бы я назвала Ригеля лучшей на свете собакой.

– А разве нет?

– Так и есть! Ну вот, ты опять права! – Обе прыснули со смеху, и Мари подумалось: какая же мама молодая, совсем как девочка! Смех разгладил предательские морщинки, что с недавних пор проступили на лице Леды, и Мари вдруг осознала, что мама, ее самый близкий друг, стареет. По спине девушки забегали мурашки, и она поспешно продолжила: – Вчера, когда я выводила Ригеля, то увидела, что дикую морковь на поляне возле западного ручья уже можно собирать – а собирать лучше ночью, так она слаще. Третья ночь только завтра, обойдется Клан без тебя денек. Побудь со мной и Ригелем, сходим вместе, наберем большую корзину.

Улыбка сбежала с лица Леды; она вернулась к работе – продолжала плести кузовок.

– Сегодня – нет, девочка моя. Я назначила сход перед закатом, а потом меня ждут дела Клана.

– Следить, чтобы они друг друга не съели – это не дела Клана, а благотворительность, – буркнула Мари.

– Ты же знаешь, Землеступы людей не едят.

– Только потому не едят, что ты смываешь с них ночную лихорадку, – сказала Мари громким шепотом.

– Вот свежеватели, те людоеды, и шутки тут не к месту, сама понимаешь. Напомни мне правило, Мари.

Мари, подавив зевоту, заученно оттарабанила:

– «Близ городов ты будь внимателен – остерегайся свежевателей».

– Всегда помни стихи твоего детства. Я тебе их твердила не забавы ради. – Леда умолкла, собралась с мыслями и снова заговорила, но уже с иным настроением. К ней вернулось спокойствие, но с ним вернулась и усталость, обвела ее глубокие серые глаза темными кругами: – Мари, быть Жрицей Луны – не благотворительность, это судьба. Ты на себе испытала, что такое сила, и знаешь, что дар твой нужно холить и лелеять, направлять на добрые дела, на благо Клана.

– Мама, умом я все понимаю, но не разделяю твоих чувств. Ты снова и снова помогаешь людям, которые расправились бы с тобой и со мной, знай они правду.

– Закон был установлен задолго до моей встречи с Галеном. В те времена, когда предки нашего Клана перебрались сюда с побережья и Псобратья обнаружили нашу связь с Матерью-Землей и всеми ее дарами. Мы готовы были им помогать, вместе с ними растить урожай на их благодатном острове, а они, вместо того, чтобы отблагодарить нас, схватили нескольких наших женщин и держали в неволе. Без Жрицы женщин разбила ночная лихорадка, а Племя не выпускало их на свободу, Тех же, кто пытался их освободить, убивали или брали в рабство. С тех пор женщины Клана наложили запрет на всякое общение с Древесным Племенем.

– Да, и если бы про меня узнали, то по Закону Клана нас с тобой прогнали бы на земли Псобратьев и бросили там. Это, мягко говоря, не внушает мне любви к сородичам.

– Так значит, ты хочешь, чтобы я лишила сородичей того, что их утешает, что помогает сохранять здравый рассудок? Хочешь, чтобы я перестала лечить больных и раненых, которым нужно мое искусство, мои руки? А как же Дженна и Ксандр? Готова ты обречь подругу и ее отца на тоску и безумие?

– Нет, никогда. – Мари нахмурилась.

– Мари, я часто мечтаю об иной жизни для тебя.

– Ну а я мечтаю об иной жизни для нас с тобой, – твердо сказала Мари.

Леда оторвалась от работы и заглянула дочери в глаза.

– Для меня нет на свете большего счастья, чем жить с тобой.

– Ах, мама, я так тебя люблю! Мне всего лишь хочется, чтобы в нашей жизни было больше радости, в противовес печали.

– Девочка моя, благодаря Ригелю мечта твоя сбывается. Вижу, с тех пор как он выбрал тебя, на тебя снизошла большая радость.

Мари с улыбкой протянула руку и погладила Ригеля по голове. Щенок-подросток умиротворенно зевнул, потянулся, ткнулся носом ей в руку и посмотрел на нее с обожанием.

– Да, он принес мне счастье. Но, мама, он жизнь мою перевернул – и при этом ничего не изменилось, – повторила она мысль, которая не шла у нее из головы.

– Мари, если со мной что-нибудь случится, обещай мне, что возьмешь Ригеля и вместе с ним уйдешь к Псобратьям.

Мари похолодела внутри.

– Мама, ничего с тобой не случится!

– Обещай не забыть о моей просьбе! Ты должна будешь пойти к родичам твоего отца.

– Нет, мама! Ничего обещать я не стану. Псобратья нас убивают, угоняют в рабство. С чего мне к ним идти?

– Выслушай меня, Мари. Ты – совсем иное дело, благодаря Ригелю ты одна из них. Ты связана узами с овчаркой – собакой-Вожаком. Для них это святое. Ты ценна для их Племени, а для Псобратьев ценности Племени превыше всего.

– Мой отец был связан узами с Орионом, собакой-Вожаком, был ценен для Племени. И его не пощадили.

– Потому что он преступил один из нерушимых заветов Племени – украл листья священного папоротника. А ты никакого завета не нарушала. Думаю, тебя примут.

– Мама, а много ли ты знаешь о том, как сейчас живут Псобратья? – Но Леда слова сказать не успела, как Мари остановила ее, сделав знак рукой. – Прежде чем ты ответишь, давай подумаем, так ли уж много мы знаем о них на самом деле, а не по давним рассказам. Ты уже целых восемнадцать зим не разговаривала ни с кем из Псобратьев. Всю мою жизнь ты мне твердила, что мой отец был хороший человек, добрый, любящий. А еще говорила, что он был не похож на других. Он не взял тебя в плен, не обратил в рабство, а полюбил, но вы оба знали, что, если хотите быть вместе, надо бежать.

– Верно, но Гален мне много рассказывал о своей семье и друзьях, и хотя он говорил, что отличается от них, но признавал, что Древесное Племя – хороший народ, мудрый и справедливый.

– А вдруг он тебе просто сказки рассказывал, как мы с тобой друг другу? – Сомнение, никогда не покидавшее Мари, наконец вырвалось наружу. – Вдруг Гален все выдумал, вдруг он рассказывал не о живых людях, а о мифических персонажах, чтобы тебя развлечь и хоть как-то успокоить?

– Нет, – чуть слышно ответила Леда. – Не хочу в это верить. Не могу.

Увидев мамино бледное, напряженное лицо, Мари испугалась:

– Ну хорошо, хорошо. Будем считать, что Гален говорил тебе правду. Но это было давно, мама, восемнадцать с лишним зим назад, и даже тогда этим людям – добрым, хорошим – не хватило мудрости пощадить его. Подумай, сколько всего могло приключиться за те восемнадцать зим, что я живу на свете. Наверняка многое изменилось в жизни Древесного Племени.

– Кое-что, вероятно, могло измениться к лучшему, – рассудила Леда.

– Но, как видно, это не так. Мама, ты говорила, что в последнее время Мать-Земля неспокойна. Что ж, верю. Что-то творится. Множатся охотничьи отряды Псобратьев. Теперь они ищут нас вдалеке от своих родных сосен. С каждой зимой число пленных растет, а не уменьшается. Как убивали нас, так и убивают. Но я с тобой отчасти согласна. Они и впрямь изменились, только не в лучшую сторону, и Ригель – тому пример.

– Ригель?

– Он собака-Вожак, Племя должно его чтить и оберегать, так?

– Да.

– Тогда что же он делает здесь?

– Выбирает тебя в спутницы, конечно.

– Да нет же, мама, я не об этом. Я вот о чем: что его заставило отбиться от людей, которые почитают собак и защищают их, даже ценою жизни?

Леда, округлив глаза, уставилась на щенка, будто видела его впервые.

– Я над этим не задумывалась, но, может статься, ты и права, Мари. Племя, о котором рассказывал твой отец, ни за что бы не отпустило драгоценного щенка овчарки одного в лес, тем более после захода солнца. – Леда тряхнула головой, будто отгоняя прочь недобрые мысли. – И все равно ты не только моя дочь, но и Псобрат. Понимаю, страшно идти в племя отца, но, девочка моя, когда меня не станет, ты должна найти место в мире себе и Ригелю, и место вам не в этой норе. Негоже тебе прятать половину своих корней.

– К чему ты клонишь? Я думала, что стану Жрицей после тебя. Что изменилось? – Ригель, уловив настроение Мари, тихонько заскулил, и девушка приласкала его, успокоила.

Леда со вздохом отложила работу, повернулась к дочери, скрестив руки на коленях.

– Прошлой ночью женщины Клана заявили, что я должна назвать имя своей преемницы и начать ее обучение.

Мари будто споткнулась и полетела кубарем в ледяную реку.

– Потому что все устали ждать, пока я перерасту мнимую хворь и покажу свою силу?

– Нет, девочка моя. Потому что Землеступы должны знать, что среди них есть юная Жрица и она возьмет на себя заботу о Клане, когда я состарюсь и уже не смогу призывать луну.

– Дай мне еще разок попробовать. Теперь я хоть немного умею управлять своей силой. Я же помогла тебе спасти Ригеля! Позволь мне быть твоей настоящей ученицей! Я же твоя дочь, имею право.

– Я была бы счастлива взять тебя в ученицы, но твоя безопасность для меня превыше всего, я не могу тобой рисковать.

– Но я и так в безопасности! Я никогда не буду выходить к Клану ни до заката, ни после восхода. Всегда буду вовремя красить волосы и замазывать лицо. Всегда.

– Если бы только я могла ответить «да»! Ты и сама все понимаешь, Мари. Это просто-напросто опасно, тем более сейчас. – Леда указала взглядом на Ригеля. – Закон предельно ясен. Даже если ты Жрица, ты будешь изгнана из Клана, когда твою тайну узнают.

Мари сказала, тоже глянув на Ригеля:

– Он будет сидеть внутри. Я ему велю. Знаешь ведь, он меня послушается – он послушный мальчик. – Ригель замахал хвостом и придвинулся ближе к Мари, будто бы в знак согласия.

– Я многого не знаю об узах между Псобратьями и их собаками, но одно знаю точно: хотя твой Ригель и подчиняется тебе беспрекословно, разлука с тобой, пусть даже на время, причинит ему боль, точно так же, как и тебе. С тех пор как он тебя выбрал, Мари, прошло всего девять ночей, а вы уже неразлучны. – Леда покачала головой. Взгляд ее стал грустным, но она продолжала с той же убежденностью: – Я выбрала Зору. Объявлю сегодня же, до заката.

Мари от обиды закусила губу.

– Зору? Не годится эта гордячка в Жрицы!

– Зора еще совсем молода и занята собой, но и силой она щедро одарена, и в ученицы так и рвется. Думаю, с моей помощью из нее выйдет Жрица, которой можно доверить Клан.

– Она же тебе не нравится, – возразила Мари.

– Ты права, я от нее не в восторге. Ей слишком много было дано с рождения, и это испортило ей характер. Однако девушка она неглупая, сумеет иметь дело с Кланом. Я чувствую в ней дар призывать луну и очищать людей от ночного безумия. Словом, она достойная преемница.

– Я… я должна была это предвидеть, но не ожидала, что будет так больно, – тихо произнесла Мари, не глядя на мать.

Леда подлетела к дочери, обняла ее, притянула ее голову к своему плечу.

– Незачем убиваться. Случись мне выбирать из всех детей на свете, я выбрала бы только тебя. И случись мне выбирать среди всех соплеменниц, кого Богиня наделила даром призывать луну, то кроме тебя я не искала бы другой ученицы. Но судьба у тебя иная. Может быть, когда-нибудь твой жребий позволит тебе и стоять нагой на солнце, и черпать лунную силу. А до тех пор я постараюсь оберегать тебя от тех, чье невежество может тебе навредить.

– А я лишь одного прошу у судьбы: всегда быть рядом с тобой и Ригелем.

– Значит, желание твое исполнимо – мы оба будем с тобой до последнего вздоха. И подумай о хорошем: как только Зора всему научится, я смогу больше времени уделять вам, тебе и Ригелю, – сказала Леда и поцеловала Мари в лоб. – А теперь давай полечим твоего юного друга бальзамом – потом меня ждут ночные дела.

Мари со вздохом кивнула. Устроившись бок о бок, они осмотрели Ригеля, сняли мох, прикрывавший раны на его груди, пока пес вилял хвостом и нежился в объятиях Мари, распластавшись лягушкой и свесив большие неуклюжие лапы.