Текст книги "Невинный Азраил и другие короткие рассказы"

Фаик Гуламов
Невинный Азраил и другие короткие рассказы

© Гуламов Ф., 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

От автора. В лабиринтах Рассудка и Безрассудства

Как стать писателем? Видимо для этого надо просто взяться за перо и писать. А чтобы писать, достаточно знать алфавит. Вот, собственно говоря, всех знающих алфавит можно считать писателями, так как хоть иногда все что-либо пишут. Так вот, если вы знаете алфавит, то можно вас уже поздравить как начинающего писателя. Но чтобы стать писателем, как Чехов, Оскар Уайлд и многие другие, нужно обладать обширными знаниями во всемозможных областях нашего бытия.

Еще в юном возрасте как-то осознал, что написать короткий рассказ порою сложнее, чем написать крупный роман. Поскольку в коротком рассказе писатель не может себе позволить писать все, долго описать бытовые детали или сложившиеся взаимоотношения между людьми. В коротком рассказе важно суметь совмещать порою большую историю, смысл и содержание в малом – в нескольких страницах. Решил написать свои рассказы, но при этом не прослыть графоманом, пишущим всегда и о чем угодно. Всему свой предел.

За только 19-й и 20-й века были изданы миллионы книг, и среди них – тысячи шедевров мировой литературы. Так что перед собой задачу стать хорошим или плохим писателем не ставил, и читать мои рассказы никого не призывал.

Эти все рассказы были написаны мною осенью 2000 года. Прежде чем их написать, я долго изучал жанр короткого рассказа разных эпох. Ясное дело, как бывший советский гражданин я хорошо знаком и с русской, и с советской литературой. Разбирал разные литературные направления и стили. Провел немало времени в национальных библиотеках Франции, Британии, Италии, стран Латинской Америки, Индии и Японии. Понятное дело, не хотелось повторять кого бы то не было. Пусть будет скудно, грубо, скучно и некрасочно, но – свое. По крайней мере я к этому стремился. У меня было о чем рассказать языком своих героев. Все рассказы являются продуктом вымысла и творческой фантазии. Я описывал не свою жизнь или жизнь знакомых мне людей.

В то время, когда я был занят сочинением своих рассказов, бывало, ко мне, как и к любому другому, заходили разные люди по разного рода вопросам. Обычно по бытовым вопросам. Эти не знавшие обо мне ничего нередко интересовались, «что за диссертацию я тут пишу?». Некоторые проявляли любознательность и хотели почитать что-нибудь. Я думал, будет интересно узнать мнение людей, далеких от творчества. Как показал опыт, эти люди после чтения моих рассказов с недоумением, а иногда с насмешкой спрашивали, зачем же я все это пишу? Некоторые смотрели на меня так, словно я совершал нечто постыдное. К сожалению, никто ничего стоящего сказать не мог, из чего я бы смог извлечь пользу для усовершенствования. Людям казалось, что, во-первых, писатель – это человек, которого они могут видеть лишь с экранов ТВ. Писатель – это человек, не досягаемый для обычных людей, чьи профессии не связаны с творчеством. А если некто пишет рассказы, и он в зоне досягаемости людей, далеких от творчества, то, несомненно, это вовсе не писатель, а мошенник какой-то, который из себя хочет изображать писателя.

Людям присуще считать, что писатели писать могут лишь то, что сами некогда видели, наблюдали или же они пишут те истории, которые им рассказали некие очевидцы событий.

Творческое мышление есть не у всех – это ясно давно. Поэтому даже у многих профессиональных писателей, журналистов, режиссеров и художников все творчество состоит из скопированных историй, композиций и антуражей, заимствованных у других авторов или очевидцев. Помню, как один знакомый художник попросил меня немного посидеть, пока он нарисует мою руку. Потом он открыл каталог живописи эпохи Ренессанса. Оттуда он скопировал какую-то лошадь какого-то древнего рыцаря. Затем он скопировал еще что-то и наконец-то у него появилась картина, своя – за своей подписью, но при этом – скопированная из разных источников.

После чтения рукописи рассказа «Барачные вопросы» некто сказал следующее: «Я сам отсидел и знаю, что человек, не отсидевший тюремный срок, не может так точно описать тюрьму. Вы пишите о себе». Я ему возразил, что никогда к уголовной ответственности не привлекался, и все это есть продукт фантазии. Но он не мог представить себе, что есть такое вообще «фантазия». К сожалению, конечно.

В 2003-м году незавершенный текст этих самых рассказов я на некоторое время поместил на своем веб-сайте. Моя племянница, дочь старшего брата, сообщила, что она… издала мои рассказы. К сожалению, это было издание без ISBN-номера. Она сообщила, что тираж в 500 экземпляров разошелся очень быстро.

Я как-то быстро об этом забыл. Однако из-за отзывов читателей мне пришлось вновь вспомнить про свои рассказы. Мой младший брат с возмущением меня предупредил следующим образом: «Тут люди не читают книг даже нобелевских лауреатов, не то что твоих рассказов! Так что написать книгу – это дело бесперспективное!». Я, разумеется, извинился за то, что занялся «таким кощунством», как сочинение рассказов, и тем самым своим личным хобби обеспокоил достопочтенных людей.

При разговоре с сестрой она также дала понять, что мои рассказы ее совсем не интересуют. В жизни ее интересуют только вопросы, связанные с благоустройством ее детей.

Я получил электронное письмо от одного из знакомых из-за заграницы. С этим человеком мы некогда провели немало времени в бакинских чайханах и в разного рода культурных мероприятиях. Он учитель игры на пианино. Бесспорно, как пианист, он талантлив. Он писал: «Я прочел твою книгу. Зачем тебе это? Может ты себя возомнил писателем? Все, что ты пишешь, это просто какая-то белиберда. Ну и что, что ты написал книгу, хочешь сказать, что ты теперь важная персона? А я тут стал известным человеком, известным пианистом. Часто журналисты у меня берут интервью». Я, конечно, спросил у этого пианиста-примата, сколько мне надо ему заплатить за моральный ущерб и нанесенное ему личное оскорбление прочтением моих рассказов и прочей белиберды?

Еще один бывший знакомый, архитектор по профессии, по телефону своим сквернословием высказался по поводу литературы вообще.

Другой знакомый, вроде начитанный интеллектуал, человек творческой профессии, ревностный верующий мусульманин-шиит по телефону, чуть не задыхаясь от гнева и ярости, выплеснул следующее: «А что ты тут пишешь про Иисуса Христа? А что ты пишешь про Пана и Прометея?… Это что, ты в детстве все это видел своими глазами?». Я ему разъяснил, что Иисус наравне с Моисеем почитается в Исламе, и о нем говорится в Коране. А вообще-то Иисус – это образ воплощения добра в лице земного существа, который прожил немного среди нас и ушел. Кое-кого он успел превратить в настоящего человека своим учением, а кое-кого не успел, и те остались внешне людьми, но животными по духу своему.

Хотя были и положительные отзывы от истинных интеллектуалов. Некоторых до слез растрогал рассказ об умерших детях. Тем не менее, мне очень ценны именно отрицательные отзывы. Они дали мне возможность вновь и более основательно взглянуть на человеческую натуру. Я много времениё проводил в синагогах, церквях и мечетях, в различных храмах Добра и Зла, обошел лабиринты Рассудка и Безрассудства. При этом оставаясь атеистом и противником любых форм национализма и сегрегации вобще.

Конечно, чтобы удостоиться всеобщей любви и уважения, можно целыми днями сидеть на корточках у подьезда и грызть семечки, с завистью обсуждать у кого какой марки автомобиль, кто с кем спит, сколько зарабатывает…

Мне остается сразу застраховаться, сказав, что я никого читать мои рассказы не заставляю. Я понимаю то, что некоторым людям не нравится читать истории, где их призывают к добру и гуманизму. У каждого из нас своя суть, свое нутро. Успокойтесь, дорогие мои некоторые родные и знакомые, я себя ни писателем, ни космонавтом, ни прочей «важной персоной» не считаю. Лишь бы вы не переживали. Берегите себя, отполируйте ваши души благими мыслями и благими поступками. La vida es corta[1]1
  Жизнь коротка (исп.). – Примеч. ред.


[Закрыть].

Невинный Азраил

Старик Карно был из тех старообразных представителей Минангкабау[2]2
  Минангкабау на малайском языке означает «побеждающий буйвола». – Примеч. ред.


[Закрыть], которые всю жизнь провели в трудах и посвятили себя заботам о своей семье. Со своей покойной женой Сарвендах они вырастили трех дочерей. Дочери были настолько красивыми, что приезжающие в Индонезию иностранные туристы сразу же влюблялись в них. И девушки, как будто наперекор друг другу, вышли замуж и уехали жить заграницу. Создав семьи, одна из них жила в Америке, а две другие – в Европе. С одной стороны, несомненно, Карно и его жена были рады этому. Как бы то ни было, будущее девушек в Суматре не обещало ничего лучше, чем работа на близлежащих каучуковых плантациях и, соответственно, тяжелый быт. Вполне возможно, что вдобавок к сбору каучукового сока небольшой доход они бы получали от вязания шалей.

Вот и все. Может, девочки и правильно сделали, что уехали. Сейчас они уже жительницы развитых стран мира. У них есть дети. Хотя бы раз в два-три года они приезжают в свой дом в Суматре, чтобы проведать своих родителей. Жаль, что несвоевременно скончалась мать. И теперь Карно остался один. Девочки не поняли одного: жители Минанга были мусульманами, они не были рады тому, что дочери Карно вышли замуж за безбожников и относились к их отцу довольно прохладно. Временами, когда Карно прятался от лучей солнца и сидел в раздумьях на крыльце своего дома – румах багонджонг[3]3
  «Румах багонджонг» – дом с крышей как рога буйвола. – Примеч. ред.


[Закрыть] – он в душе то упрекал своих дочерей, то оправдывал их.

Карно строил этот дом с молодости, но, несмотря на это, строительство дома все еще не было завершено. И теперь, когда он остался один, не было ни сил, ни необходимости достраивать дом. Он почувствовал слабость еще в сезон дождей. Даже переступая с ноги на ногу, он тяжело дышал и чувствовал головокружение. Что и говорить, теперь Карно был стар. И куда подевалась былая молодость? Когда он был молод, он в мгновение ока взбирался на самые высокие пальмы, обвязав веревочными петлями свои ноги и, обхватив левой рукой ствол дерева, правой рукой срывал кокосы. Вдобавок его подстегивало то, как девушки с гордостью смотрели снизу на натянутые мышцы на его загорелом полуголом теле. Сарвендах – его будущая жена – и была одной из девушек, подбирающих с земли кокосы, брошенные Карно с дерева.

А теперь старик Карно чувствовал себя совершенно одиноким. Он очень хотел, чтобы у его смертного одра присутствовали его дети. Он говорил своим дочерям об этом. Но они не нашли в то время ответа на этот вопрос. Ведь дочери, выйдя замуж, жили в своих далеких странах. У них были свои дела, дети, работа. И у них было не так много свободных дней, и не было времени, чтобы приехать и оставаться в ожидании дня смерти отца. Может Карно будет жить еще несколько лет, откуда им знать, когда он покинет этот мир? Не могли же они месяцами, а может быть и годами сторожить его кончину. И внуки, приезжая на короткое время, погуляв вокруг дома, в саду, возвращались к себе домой. И хотя матери их были мусульманками, их отцы были безбожниками, а самое главное – они были безбожниками, не знающими традиций Суматры. Если бы они были христианами, это было бы полбеды. Со слов дочерей, он знал, что эти европейцы и американцы не ходили ни в мечети, ни в церкви. Только по воскресеньям они посещали заведения, где подавались недозволенные пьянящие напитки. И разве внуки, родившиеся от них, будучи полуиндонезийцами, полуамериканцами, полуевропейцами, полумусульманами и полубезбожниками не были такими же холодными и безразличными, как их отцы? Большинство детей в Европе и Америке бросают своих старых родителей в домах престарелых. И о смерти родителей им сообщают государственные чиновники. После чего те занимаются похоронами своих родителей или, выбирая более простой и дешевый путь, прибегают к услугам крематория, считая на этом свой долг перед родителями выполненным…

Поглощенный в эти раздумья, старик Карно, сидя там же, на крыльце дома, то впадал в дремоту, то вдруг вздрагивал и широко раскрыв глаза, оглядывался вокруг.

Он боялся не смерти, он боялся прихода Азраила[4]4
  Азраил – ангел смерти.


[Закрыть]. На деле это означало одно и то же. Старик Карно знал, что его судьба в том, что, родившись мусульманином, он и умрет как мусульманин. Но он знал также и то, что каждая религия обладает своим учением о загробной жизни. Мусульманин должен помнить об одном: он должен быть готов к тому, что Азраил придет и заберет его душу. Карно продолжал сидеть в раздумьях, когда последние лучи солнца все еще мерцали сквозь зеленые кроны деревьев в находившемся поодаль лесу. Старуха Мерпати, возвращаясь с рынка, где она продавала циновки из рогожи, приостановилась у дома Карно. Она несла пару непроданных циновок обратно домой. Положив их на землю и переведя дух, она спросила:

– О чем мечтаешь, старик? О том, когда твои дочери и внуки приедут тебя проведать? Или нет пока каких-либо вестей?

Старик отвлекся от своих тяжелых мыслей, ладонями потер вокруг прищуренных глаз и сказал:

– Приезжать-то они приезжают, но и уезжают. Они не могут постоянно здесь находиться и ждать моей смерти. Чего я боюсь, так это того, что я умру, а они об этом не узнают. Я же не могу знать, когда придет Азраил.

Мерпати подняла с земли свои циновки, положила их на плечо, сделала шаг вперед и опять остановилась.

– Не бойся Карно, говорят, что не умрешь, если не увидишь Азраила своими глазами. Просто не надо смотреть в его сторону, не позволять ему смотреть тебе в глаза. Если только он заглянет в глаза, то человек испускает дух. И тогда Азраил берет эту душу и уходит к себе. Да, именно так Азраил и забирает души людей. Говорят, он очень безобразен. Но что поделаешь, все мы когда-то были рождены и когда-то должны умереть. И этим занимается Азраил, нельзя его за это винить.

После того как ушла старуха Мерпати, Карно начал представлять себе как выглядит Азраил. То, о чем говорила Мерпати, он и сам слышал в детстве от пожилых людей Минангкабау. В ту пору Карно знал, что он ребенок и впереди еще долгая жизнь. И потому он совсем забыл об этих разговорах. Сейчас же старуха Мерпати вновь напомнила ему об этом. Но в этот раз, даже если впереди была жизнь, она уже не могла быть долгой.

Удивительно! Живешь, и вдруг начинаешь осознавать, что жизнь уже прошла и уже настало время уходить из этой жизни. Ты уйдешь, а эти вот младенцы только-только начинают свою жизнь. Кто знает, какая у них будет судьба, счастливая или нет? Но ты должен уйти, Карно!

Сердце старика сжалось. А кто бы улыбался от таких мыслей? Как же сердцу не болеть? Карно приподнялся, прошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Население Минангкабау были мусульманами и считали воровство запрещенным. И поэтому, когда они выходили из своих домов, они никогда не запирали двери на щеколду. Зачем нужны щеколды там, где нет воровства?

Он ничего не ел сегодня. Чуть-чуть перекусил наси горенгом[5]5
  Наси горенг (наси – «рис», горенг – «жареный») – широко распространённое в Индонезии и Малайзии блюдо из риса. – Примеч. ред.


[Закрыть], оставшимся со вчерашнего дня, выпил жасминовый чай, после чего его потянуло ко сну. Уже темнело и Карно пошел спать.

И хотя его тянуло ко сну, он вскоре опять проснулся. Из окна ничего не было видно, кроме как темное небо. И звезд не было видно, было очень темно. Со двора послышались звуки шагов. Карно не мог понять, что это за звуки. Это не было похоже на звуки копыт домашнего скота, и это не было похоже на звуки шагов человека. Он постарался выкинуть мысли из головы и заснуть. Но когда беспокойство взяло верх, он все-таки поднялся с постели и хорошенько запер дверь, выходившую на улицу. Вернувшись в постель, он снова погрузился в свои мысли. Он вспомнил Мерпати, циновки из рогожи и Азраила. «Ты не умрешь, пока не увидишь Азраила».

Как будто кто-то стоял у дверей дома. Так показалось Карно. Временами опять слышались шаги. Ходило ли вокруг дома это «что-то»? Это не были шаги животного, это не были шаги человека. Старик потер уши и еще раз прислушался. Ему показалось, что это «что-то» опять остановилось у двери. Может это «что-то» пыталось проникнуть в дом и искало какую-то щель? Внезапно ужас вселился в душу Карно. Он отчетливо вспомнил слова старухи Мерпати. Может это Азраил пришел забрать его к себе? Он захотел выглянуть в окно, но сразу передумал. А вдруг Азраил смотрит оттуда на него? Что тогда? Из-за страха Карно решил не смотреть в сторону окна. Дверь была плотно заперта. Но если бы это был Азраил, то что стоило бы ему войти внутрь? Он может пройти и сквозь стену. Наверно не пробил еще его час. И поэтому он стоит у двери и тогда, когда наступит его время, он войдет внутрь и явится.

Руки и ноги Карно тряслись. Он хотел успокоиться, рассеять свои тревожные мысли и переключиться на что-то другое. Но ничего не получалось. Смерть неминуема, все умрут. Но он не хотел умирать сейчас, именно в эти дни. Хоть бы его дочери находились здесь, и стояли у его изголовья. Тогда наверное он был бы готов уйти из этого мира без тени сожаления. Дрожь в его теле все более усиливалась. Затем замедлилось сердцебиение и его бросило в холодный пот. Он укутался в одеяло, натянув его и на голову. Немного погодя как будто опять послышались легкие шаги. Где-то очень близко. Карно показалось, что он не один в комнате, а есть еще кто-то, кроме него. Или Азраил проник внутрь и стоит прямо у него над головой? Хотя старику было трудно дышать под одеялом, он побоялся вытащить голову из-под одеяла, чтобы подышать свободно. Если бы он выглянул из-под одеяла, Азраил мог бы его увидеть. Теперь он не сомневался, что Азраил стоит рядом с ним и ждет, чтобы заглянуть ему в глаза.

Интересно, души приверженцев других религий тоже Азраил забирает? Если бы в эту минуту оказалось, что Карно буддист, Азраил оставил бы его в покое? Что было бы, если Карно в эту минуту, сейчас, находясь под этим одеялом, отрекся бы от мусульманства и от души бы принял буддизм? А случилось бы вот что: по традиции мусульманин, отрекшийся от своей религии, должен понести наказание и это наказание – смерть. Выходит так, что от Азраила невозможно избавиться.

Карно не хотел умирать. Чтобы не видеть Азраила, не слышать его дыхание, он еще плотнее закутался в одеяло, прижав его под себя со всех сторон. Иногда Карно казалось, что Азраил пытается стянуть с него одеяло. Тогда старик кончиками пальцев стягивал пустоты в одеяле ближе к своему телу. Дышать становилось все труднее, воздуха под одеялом явно не хватало. Он терпел и с трудом беззвучно читал молитвы, считающиеся важными для каждого мусульманина.

…Когда рано утром старуха Мерпати, взвалив на плечи свои циновки, проходила мимо дома Карно, дверь дома была еще закрыта. При взгляде с улицы казалось, что дверь просто прикрыта. Когда старуха Мерпати увидела, что дверь закрыта и на следующий день, и еще через день, она подумала, что Карно, наверное, отправился в Паданг получить деньги за каучуковый сок. Но когда днем позже сам агент кооператива, собирающего с населения каучуковый сок, пришел за Карно, все стало ясно. Старик Карно умер… Крепко-накрепко завернувшийся в одеяло, старик умер ночью от гипоксии[6]6
  Гипоксия – нехватка кислорода в головном мозгу. Приводит к отмиранию нейронов и мозговой ткани.


[Закрыть].

Терезин кошелек

Раскрывшиеся ржавые железные двери представили следующую картину: громоздкий стол – платформа на колесиках, на котором перевозят выстиранное и высушенное белье, и возница этого сооружения чернокожий Эрик. Но в данный момент Эрик пытался побыстрее собрать и закинуть обратно на свою тележку свалившиеся стопки простынь, наволочек и успеть обложить отборной бранью таких же, как он сам, чернокожих работников.

Картину дополняли десять-двенадцать африканских женщин, проворно упаковывающих в полиэтиленовые пакеты поступившие к ним выстиранные вещи. Через открытые двери в помещение хлынул горячий тропический воздух улицы. Женщины подняли крик, чтобы побыстрее закрыли двери.

Наконец Эрику удалось въехать в цех и прикрыть двери изнутри. Шум женских голосов прекратился. Наступила тишина, которая продержится до перерыва.

Если распахнутая на несколько секунд дверь прачечной дала возможность обозреть внутренность ее, то внешний вид этого старого, собранного из почерневших металлоконструкций сооружения, уже издавна стала приметой Лома, столицы теперь независимого государства Того. Кроме того, эта прачечная считается самой крупной в городе и имеет более чем вековую историю.

Да, да, она существует с колониальных времен и, надо сказать, мало в чем изменилась с тех пор. Разве что работающие в ней чернокожие рабочие раньше получали плату за работу во франках, а сейчас – в тоголезких франках[7]7
  Тоголезский франк (фр. franc togolaise) – денежные знаки во франках (сначала французских, затем франках КФА), выпускавшиеся для Французского Того. Официально не назывались «тоголезским франком», однако обращались, как правило, только на указанной территории. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Пожалуй и все. И еще: раньше в этой прачечной стирались белье и амуниции французских колониальных солдат, размещенных неподалеку в казармах, а сейчас – белье, поступающее от любых заказчиков.

Надо отметить, что убожество наружного облика этого предприятия скрашивается его удачным расположением на лазурном берегу залива.

Число работающих мужчин в прачечной меньше, чем женщин, но и те большую часть рабочего времени проводят около сушильных печей или в комнате приема и сдачи белья. Только Эрика из-за специфики работы чаще можно видеть там, где трудятся женщины. Технология работы в целом такова: сперва женщины в больших пластиковых тазах стирают полученное от заказчика белье. Белье к ним подвозит Эрик. Потом белье сушат, затем женщины высушенные вещи подсчитывают и приступают к упаковке. Иногда, когда заказов бывает много, темп работы становится таким высоким, что приходиться все проделывать буквально бегом.

От постоянного контакта с мыльным раствором и горячим бельем кожа рук женщин становится пересушенной, покрывается коркой, а между пальцами возникают болезненные трещины. Поэтому женщины в течение рабочего дня по нескольку раз смазывают руки дешевыми кремами. А когда крем заканчивается, используют пальмовое масло, которое приносят с собой для еды в перерыв.

Излишне говорить, что у работниц причин отпроситься и пораньше уйти домой, бывает предостаточно. Например, вчера менеджер был вынужден из-за болезни ребенка отпустить Жанну домой в одиннадцать часов. По таким серьезным причинам здесь не сложно получить разрешение на уход. Поэтому женщины ценят такое доброжелательное отношение своих боссов и дорожат рабочим местом. На этой изнурительной работе они ведут себя свободно и раскованно, но всегда помнят, что потеря работы равносильна потере свободы, поэтому они ценят и даже любят свой труд. На работу они приходят разряженными, ведь африканские женщины обожают яркие цвета и часто в одежде сочетают, казалось бы, несочетаемые краски. Они даже парики надевают разных цветов – то черные, то красные, то желтые. Сооружают живописные тюрбаны на голове из невообразимо ярких и красочных тканей, а что касается платьев, то стремятся каждый день надевать наряд другого цвета.

Не пренебрегают женщины и косметикой, хотя их макияж оставляет желать лучшего. Согласитесь, что темной коже лица не подходит ярко-красная помада или черным рукам – красный лак на ногтях. Но африканские женщины для осуществления своих буйных цветовых фантазий идут на все… Они уверены, что фиалкового цвета губы, белые или черные ногти, огромные наклеенные ресницы и ряд других косметических ухищрений делает их более привлекательными.

Что касается мужчин, то если на работе выдается свободная минута, они предпочитают завести жаркие дискуссии о политике. Но и женщины и мужчины одинаково жутко кричат. Никто друг друга не слышит, каждый предпочитает говорить сам.

А старые африканки при любой возможности предпочитают излить воспоминания о славных колониальных временах. Тяжко вздыхая и почесывая седые космы, вспоминают свою молодость и любовные романы с французскими солдатами – главными причинами их ностальгических вздохов.

Сегодня, получив разрешение, ушла пораньше домой Лаура. Их семья собирается отметить радостное событие: у ее сестры родился сын и ей предстоит поездка в другой город. Проработав всего два часа, она ушла около девяти утра. Сейчас ее рабочее место пустует.

Что касается самого менеджера, то точного времени его появления в прачечной никто не знает. Когда женщины не находят его на территории предприятия, то очень быстро и просто объясняют причину опоздания: «Опять этой ночью Мбанги пил, и жена выгнала его на улицу. Смотрите, он даже выспаться как следует не смог».

Однажды его жена нагрянула вслед за ним в прачечную выяснить, чем он здесь занимается, настолько ли надрывается на работе, как утверждает дома. Эта толстуха ушла только после того, как внимательно понаблюдала за работницами прачечной, что очень обеспокоило последних. Всем было ясно, что визит жены Мбанги имел вполне конкретную цель: выяснить, с кем из бедных работниц у ее мужа возможен любовный роман. Во всяком случае это событие – визит жены босса – стало на долгое время темой шушуканья между женщинами. В то же время такие случаи, возникающие на почве ревности и подозрений, никого не удивляли и не оскорбляли. Так поступали многие. Во всяком случае сам Мбанги после ухода жены сделал для всех заявление в духе: «Не берите в голову, моя жена сумасшедшая», а потом, немного подумав, добавил: «…как и все мы». На этом инцидент был исчерпан.

…В помещение начало поступать из сушилки сухое белье. Женщины, приготовив пластиковые пакеты, ждали, когда к ним подъедет тележка Эрика со стопками простыней, наволочек, полотенец и прочего, и уже через пару минут работа пошла в своем обычном темпе. Но это продолжалось недолго. Где-то налаженный конвейер работы дал сбой. Кто-то прервал рабочий ритм. А постепенно – один за другим – отключились все.

Оказывается тихо, но очень горько плакала работница Тереза, женщина всеми уважаемая, даже можно утверждать, любимица коллектива. Все работницы бросились выяснять причину ее слез. Они окружили ее. Тереза всем показывая свою раскрытую сумку, со слезами сказала: «Нет моего кошелька. Взяли…»

Она была очень доброй и деликатной женщиной и не могла себе позволить произнести слово «украли». Но в любом случае факт оставался таким: у бедняжки пропали деньги! Кто же мог их взять? Женщины смотрели друг на друга, а затем на единственного мужчину. Напуганный Эрик спрятался за стопкой белья, в миг глаза бедняги расширились от страха и стали как два красных угля на фоне темной кожи лица. Когда смуглые и чернокожие люди бывают смущены или растеряны, цвет их лица приобретает фиолетовый оттенок. А сейчас и губы Эрика стали фиолетовыми. Он с беспокойством спросил:

– Что вы на меня так смотрите? Я ничего не крал. Я же только что сюда вошел. Сами видите…

Тереза, утирая слезы рукавом одежды, воскликнула:

– Нет, нет, Эрик здесь не причем!

Эрик ушел забрать из сушилки оставшееся белье. Тереза села на свое место, а гвалт женщин продолжился. Некоторых интересовало: а сколько было денег в кошельке?

Тереза молчала. Немного погодя она встала и тихо сказала: «Я знаю, это дело рук Лауры. Она сегодня сидела около меня, а моя сумка была на стуле между нами. Да еще она ушла домой раньше. Это она взяла кошелек и под выдуманным предлогом сбежала». Женщины ничего на это не сказали. Ведь Лаура тоже была одной из их команды. И до сих пор ничего подобного за ней не замечали. Ни у кого на умещалась в голове мысль, что Лаура – воровка. И зачем вообще она может совершить такое?

– Я пойду и попрошу Мбанги, чтобы послал за ней и допросил ее! – сказав, Тереза поднялась с рабочего места. Женщины уже дорассуждались до того, что деньги Лауре срочно понадобились для покупки подарка новорожденному.

Начался последний десятиминутный перерыв в работе. Одна из работниц, встав перед вентилятором, принялась есть бутерброд из авокадо с хлебом, причем очищенную кожицу бросила там же, где стояла. В свою очередь Эрик, увидев, что мусорная корзина далека, бросил шкурку банана себе под ноги и пошел по своим делам, на ходу доедая плод. На полу, обдуваемым прохладным воздухом, остался живописный натюрморт, только не из фруктов, а из кожуры. Одна работница, проходя мимо женщины с бутербродом, остановилась посмотреть, что она ест. Та отломила кусок хлеба с авокадо и протянула ей, при этом кусок авокадо упал на пол. Женщина наклонилась, подняла этот кусок, положила на хлеб и стала с аппетитом есть.

Расстроенная Тереза вернулась от менеджера. Босс ей сказал, что Лаура уехала в Ахепею, поэтому пока она вернется, рабочий день уже закончится. Лучше будет, если Тереза потерпит до утра, когда Лаура придет на работу. Тереза до конца рабочего дня металась в состоянии большой потери и безвыходности…

На следующий день она пришла на работу, и стоя за рабочим столом и здороваясь с каждой вошедшей, громко и радостно заявляла: «Слава Богу! Кошелек никто не крал! Когда вчера я вернулась с работы, то увидела, что оставила его на постели!»

Работницы, поздравив ее с хорошей вестью, разошлись по своим местам. Последней в комнату вбежала Лаура. Она, улыбаясь, протянула всем по конфетке и поделилась радостью:

– Ах, какой у сестры моей мальчик! Он такой красивый! Ну совсем как детеныш гориллы.

Все, улыбаясь, снимали обертку с конфет и угощались. Тереза с виноватой улыбкой подошла к Лауре и прошептала: «Прости, Лаура. У меня были нехорошие мысли о тебе. Я была несправедлива. Кошелек мой оказался дома. Прости меня, ладно?»

Ничего не понимающая Лаура продолжала улыбаться и делать что-то вроде утренней зарядки – разминать суставы, подпрыгивать на месте, приседать.

Мбанги, Эрик и еще несколько мужчин потянулись к Лауре за конфетами. Угостив их, Лаура продолжала пританцовывать на месте, а женщины хором изображали аккомпанемент. Вскоре все успокоились. Эрик приволок очередную тележку белья и женщины мигом вспомнили о работе.

Наступил полдень, то есть, обеденный перерыв. Эрик от безделья крошил ножиком откуда-то взявшиеся пальмовые листья и сыпал их на пол, когда к нему подошла Тереза и села рядом на пол. Эрик спросил ее:

– Послушай, женщина, значит вчера ты приехала, забыв дома кошелек?

– Да, так. Да простит Бог мои грехи. Я стала подозревать бедную Лауру.

– Интересно, на чем ты едешь на работу, с работы?

– Автобусом.

– А если вчера у тебя с собой не было кошелька, как же ты расплачивалась за проезд и как ты автобусом проехала с работы домой?

Тереза как-то странно улыбнулась и сказала:

– Ты только посмотри на стечение обстоятельств, я забыла оплатить проезд на пути сюда и обратно, а водители не напомнили мне об этом.

Тереза, поднявшись с пола, подошла к Лауре.

– Лаура, я куплю тебе подарок стоимостью пять тысяч франков, только прости меня, ради всего святого. Пусть это послужит мне уроком, никогда больше никого я не стану подозревать.

Лаура опять ничего не понимая, порылась в своей сумке и протянула Терезе еще одну конфету. Та конфету приняла и, обняв, поцеловала Лауру.