Текст книги "Дивизия особого назначения. Освободительный поход"

– Ну, а Хельмут на что? Он был с нами и играл роль обер-лейтенанта фельдъегерской службы Вермахта, а мы его охрана.

– Молодцы! Лечи, какие у тебя новости?

– Наша группа также провела рекогносцировку пути на Польшу. Действительно, некоторые гарнизоны сняты и перекинуты к станции, то есть пока немцы держатся Пушкевичей, путь на Польшу нам практически открыт. Кроме того, противник свозит военнопленных, а также вспомогательные службы для разбора завалов на станцию D, и привлечены полицаи, даже некоторые гарнизоны гитлеровцев. Затем мы побывали у Ильиных. Арсений Никанорович передал вам привет и точные сведения о потерях германцев на станции D. Согласно информации от Арсения Никаноровича, у противника следующие потери: огнем уничтожено двадцать четыре вагона с горючим, при взрыве горючего огонь перекинулся на стоящий рядом эшелон N-ской танковой дивизии Вермахта, и пострадали восемь танков (пять Т-IV новой модификации, не подлежат восстановлению). Кроме того, взорвались или сгорели девять вагонов с боеприпасами (авиабомбы и снаряды для артиллерии). Уничтожено два танка Шкода-38[93]93
  Чехословацкие танки, после присоединения Судет и агрессии против Чехословакии стали трофеями Вермахта. Активно использовались танковыми войсками Германии.


[Закрыть], три батареи зенитных автоматов с прислугой и одна батарея 88-мм зенитных орудий. Потери в живой силе составили 125 человек убитыми и 89 ранеными, минометчики умудрились накрыть пассажирский состав с маршевым батальоном: зенитчиков, танкистов и до взвода сотрудников организации Тодта (что они делали на станции, я не знаю). Также огнем «сорокапятки» с поезда уничтожена одна «трешка», а от небельверфера вторая «трешка» пострадала, но несмертельно, немцы ее ремонтируют.

– Ну, молодцы, все, идите отдыхать, чувствую (по запаху, и пузо рычит), ужин готов, а ты, Лечи, сгоняй к Зворыкину и передай информацию о потерях противника, пусть доложит по инстанции. Москва, по-моему, будет рада! Все, идите! А вас, Онищук, я попрошу остаться!

Все в традициях Лиозновой[94]94
  Режиссер фильма «Семнадцать мгновений весны».


[Закрыть], но я все-таки не папаша Мюллер-гестапо[95]95
  Генрих Мюллер – начальник гестапо.


[Закрыть], хотя из Петра офигенный Штирлиц[96]96
  Герой фильма «Семнадцать мгновений весны» – советский разведчик в сердце Третьего Рейха, в РСХА.


[Закрыть] получился бы (еще бы он по-германски кумекал).

– Слышь, Петро, ты не в обиде на меня?

– Нет, Игоревич, ты прав, идет война, а мы себя как мелкопоместная польская шляхта в сейме вели.

– Ну, если ты не в обиде на меня, то, будь другом, позови мне Елисеева с Абдиевым, а сам иди ужинать и этому старшине передай, чтобы организовал нам сюда три порции ужина.

– Понял, командир, сейчас все организую. – И Петруха ускакал восвояси (раз ускакал, значит, реально не обижается).

Сперва подоспел ужин, один из помощников Крамскова, балкарец Шогемоков, принес и, поприветствовав комдива (это меня), положил поднос с тремя котелками пшенки, чаем и сахаром на кургузый столик, сразу за его уходом в землянку ворвался бронеказах:

– Жолдос[97]97
  Жолдас – товарищ (казах.).


[Закрыть] комдив, вызывали?

– Да, Ержан, присаживайся, ща дождемся еще одного гостя и поужинаем-поболтаем.

Там, где я вырос, при приеме пищи ждут старшего (по возрасту, конечно) и есть начинают только после того, как старший пригубит блюдо, ну да пригубить (прикоснуться губами) можно не только спиртное. А Еслисеев и по званию, и по возрасту меня старше, а Ержанчика тем более. Да и в России (Украине и т. д.) тоже было также (это об отношении к старшим), но потом в последние сто лет все поменялось.

Наконец вырисовывается представитель «кровавой гебни», здоровается с порога и входит:

– Приятного аппетита, аники-воины!

– И тебе не болеть, недоразоблаченный подручный Ягоды и Ежова и скрытый троцкист, – отплачиваю ему той же монетой.

– О, смотрю, комдив-то наш оживает, – говорит Елисеев и садится за стол.

– Елисеич, начинай, давай поужинаем по-семейному, – предлагаю я, и, подшучивая друг над другом, наша троица весело поглощает ужин. После ужина, попивая чаек, начинаем разговор, блин, совсем как на Востоке, в чайхане, сюда бы еще пластинку «Яллы»[98]98
  «Ялла» («песня») – знаменитая некогда группа (ВИА) из Узбекистана.


[Закрыть] с ее песней «Чайхана»[99]99
  Один из хитов группы «Ялла».


[Закрыть], но на нет и прокуратуры нет (и других правоохранительных органов).

– Слышь, Любимов, че вызывал-то, чисто поесть в кругу друзей? Не верю, ты бы, наверно, со своими махновцами поел бы, ну, с разведчиками (блин, еще один экстрасенс, да что за день-то такой, а?).

– Так, думаю, Ержану сперва выговориться надо, он же командир бронетанкового полка.

Абдиев тут опомнился и, отстранив кружку, говорит:

– Товарищ комдив, нельзя ли из пленных сперва отфильтровать танкистов? Просто у нас танков теперь больше двух десятков, а экипажей наберется только на половину из них. И что мне делать, где танкистов искать, из Казахстана выписать?

– Ну как, товарищ Елисеев, вам понятно, зачем вы тут?

– Понял. Сегодня до ночи пропустим, сколько можно, причем упор сделаем только на танкистов, тем более точно знаю, двое уже все готовы к труду и обороне.

Поворачиваюсь к Абдиеву:

– Вопрос исчерпан?

– Да, товарищ командир дивизии.

– А как там идет усиление бронирования?

– Хорошо, только Прибылов хотел поначалу применить схему экранирования БТ-СВ[100]100
  Схема бронирования БТ, почему-то не принятая ГАБТУ РККА.


[Закрыть], но мы отговорили.

– Почему?

– Так много металла уйдет, на другие не хватит, да и не нужно нам полное бронирование, нам бы только лоб укрепить, лобовые удары страшны нашим Бэтэхами и «двадцать шестым», а бока и корму подставлять мы не собираемся. Нерегулярная армия, нам с танковыми дивизиями не воевать, наше дело засада и бег потом сломя уши. Вот и навариваем спереди куски неремонтабельных танков.

– Ладно, товарищи командиры, свободны, занимайтесь своими делами, меня что-то в сон тянет, переутомился чуток. Хотя нет, товарищ Елисеев, нам надо поговорить, а ты иди, Ержан, и еще: будь другом, позови мне Онищука. Хотя нет, послушай меня, Ержан, у нас многие ребята еще боятся танков. Можно на завтра запланировать обкатку бойцов танками? Думаю, двух танков хватит, желательно немецких.

– Запросто, товарищ командир, я распоряжусь.

– Ну, вот теперь, товарищи, можете идти.

И товарищи командиры комбронеполка и начальник Особого отдела удалились. Меня сморило, но ворвавшийся Онищук не дал заснуть:

– Товарищ комдив, вызывали?

– Да, Петруха, мне что-то плоховато-херовато и тянет в сон, а ты остаешься за главного, ночью летчики должны сделать каверзу противнику, проконтролируй, чтобы все было тики-ток. И это, сдвиньте операцию на часок: не в два ночи, а в час.

И договорив (а может, и не договорив), чувствую, как проваливаюсь в царство Морфея… спаааааать…

Глава IV
«Вечер с генералами»

[101]101
  Бродник Плоскиня (Бродник – это или род деятельности, или прозвище) – по преданию, помог Чингисхановым войскам в битве при Калке, то есть предатель.


[Закрыть]

21 июля 1941 года, где-то в Белоруссии

(в 100–150 км от Брестской крепости)

Утро начинааается, начинается!

Блин, приснился детский мультик из брежневских времен, но мульт офигенно добрый, офигенно солнечный и офигенно позитивный, а песенка просто офигенно душевная (тавтология на офигительность?!?)! Блин, Брежнев сейчас, наверно, по званию или равен со мной (в 1941 году), или даже младше меня (таки по званию), но хорошее было время, застой, не сравнить, конечно, со сталинской эпохой, но было тихо, мирно и сытно.

Уф, пора вставать, всю ночь снилось нападение кравцовских соколов Сталина на Пушкевичи, хорошо, под утро этот мультик приснился, развеял психоз. Интересно, как все прошло, а то из-за потери крови я вчера позорно уснул и теперь понятия не имею, как все было.

Одеваюсь и встаю, в углу стоит палочка (трость), беру ее и, опираясь, ну, чтобы не натрудить раненую ногу, выхожу на волю, преодолевая сперва ступеньки.

Ого, да все уже давно поднялись и заняты своими делами. Иду к умывальнику, под большим деревом саперы сделали умывальник на двадцать-тридцать персон. На металлической конструкции развешаны какие-то бачки и баки (из танков, по-моему, изъято) и простенькая система поливания воды. Небольшая дырочка заткнута привязанной пробкой. Вытаскиваешь пробку, льется тонкая струйка воды, умываешься и деревянную затычку снова вставляешь в дырку. Дешево и сердито!

Быстренько умываюсь, вытираюсь захваченным из землянки полотенцем и замечаю стоящего рядом Онищука.

– Здравия желаю, товарищ комдив!

– И тебе не хворать, Онищук. Какие новости?

– Да пока после ночного налета тихо, ничего особенного не происходит.

– А как прошел ночной налет?

– Да все в норме, мы фашистам дали прикурить. Считай, станции у них теперь нет, но, правда, есть потери.

– Кто?

– Северьян Лановой, на «чайке»…

– Едрить твою мадрить, и как все произошло?

– Да случайно попали в его «чайку», и, по-моему, маслопровод перебило (чай, не Юнкерс, брони нет), самолет загорелся, мотор заглох, тем более, ориентируясь по огню горящего самолета, немцы открыли ураганный огонь из зениток и стрелкового оружия. Уйти возможности не было у Северьяна, и…

– Ну не томи, что, ну?

– Он направил свой штурмовик на один из эшелонов, а там боеприпасы, оказывается, да у Северьяна под крыльями пара стокилограммовых бомб… Салют по-геройски погибшему Лановому, проведенному самим Северьяном, слышала вся Белоруссия.

Обидно, я этого Северьяна всего два раза видел и особого внимания не обратил, а среди нас жил, оказывается, Герой, ведь мог он спланировать в сторону или выброситься с парашютом в лес, но нет, ГЕРОЙ предпочел свою жизнь положить на алтарь Победы. В первый раз видел Северьяна, когда он только был освобожден из плена, после елисеевского рейда на лагерь военнопленных. Второй раз видел, когда он с нами участвовал в нападении на аэродром, и все, вчера из-за потери крови даже напутствовать не смог. Буду ходатайствовать перед Центром о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Жаль, очень жаль, что посмертно.

А парнишке ведь жить да жить…

Это был его третий боевой вылет. До плена в первом же вылете он сбил «Мессер», а другой «Мессер» сбил его. Затем плен, освобождение елисеевской группой, второй вылет, когда он перегонял самолет, и вот третий, он же последний вылет.

– Петруха, а где Кравцов?

– Как где? Там, у самолетов, техники дырки латают, а Кравцов то ли техникам помогает, то ли мешает. Но так как пока техники его не прогнали, значит, все-таки помогает, ну, или не очень сильно мешает.

– Понятно, пойду, схожу к нему, а вы позавтракали. Ну не только ты, но и твои бойцы?

– Да уже с час как, сейчас наблюдают, как товарищ майор госбезопасности учит бойцов Ахундова.

– А ты о Семенове, что ли?

– Ну да.

– Бери своих бойцов, и на двух трех мотоциклах наведайтесь к Арсению, уточните у него потери противника, надо сообщить в Центр.

– Будет исполнено, товарищ комдив. Разрешите идти?

– Иди, Петр, иди!

А сам я поковылял к партизанскому аэродрому. Надо переговорить с Кравцовым, получить информацию из первых рук. По дороге встретил Абдиева, он ведет к себе пополнение.

– Здравия желаю, товарищ комдив!

– Доброго утра, Ержан, как дела?

– Хорошо, вот Елисеев сдержал слово, профильтровал танкистов, и теперь у меня пополнение, целых двадцать четыре танкиста. Отведу их к себе, и поедем учить пехоту, то есть отучивать ее от танкобоязни.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравия желаем, товарищ комдив! – хором отвечают бойцы.

– Ну как, есть желание повоевать в составе дивизии особого назначения НКВД?

– Так точно, товарищ комдив!

– Ну-ка, товарищи, отойдем под дерево, сядем.

И Абдиев командует, переходим под дерево и рассаживаемся в тени (ну и от лишних глаз с неба подальше). Немцы-то нас ищут, поди, как пьяница заначку в момент обострения трубогорения.

– Я – командир дивизии Любимов. Наша дивизия почти на 90 процентов состоит из таких же, как вы, попавших в плен или в окружение бойцов РККА, НКВД и т. д. С июля наша дивизия состоит в НКВД и получила статус дивизии особого назначения. Миссия нашей дивизии – освобождение попавших в плен наших товарищей с последующим вооружением и обучением тактике партизанской войны. Как вы заметили, мы нападаем на противника из засад, а также с применением других хитростей. Ну и наносим ощутимый урон тыловым коммуникациям противника, технике и личному составу.

Вот и все, что я хотел сказать, теперь бы я хотел задать несколько вопросов.

– Вы, боец, как вы попали в плен, представьтесь? Пожалуйста, – обращаюсь к невысокому худощавому красноармейцу-танкисту со впалыми щеками и с характерным носом.

– Сержант Кеосаян, командир двухбашенного Т-26.

– Пулеметного?

– Не совсем, у нас в одной башне был пулемет, в другой 37-мм пушка «Гочкис», она же пушка «Пито». Согласно приказу командования в составе полка наш танк был брошен в контрнаступление под Минском, налетела авиация противника, часть боевых машин была повреждена, наш танк перевернуло близким попаданием авиабомбы. Остальная техника расстреляна ПТО противника, немецкие трофейщики вытащили меня из танка, был контужен, остальные члены экипажа погибли. Все, больше рассказывать нечего, мы даже ни одного выстрела по противнику сделать не успели.

– Ну вот, Кеосаян, партия и правительство решило дать тебе еще один шанс, цени.

– До последней капли крови буду бить немцев.

– Тут ты дважды не прав, Кеосаян: сперва в том, что хочешь пролить свою кровь до последней капли. Нет, ты должен свою кровь беречь, а вот кровь противника беречь не надо! Фашистов ты обязан бить и в хвост и в гриву, но себя и своих товарищей беречь. Так же ты не прав, когда хочешь убивать немцев, вспомни, при твоем освобождении на нашей стороне воевали немцы. Понимаешь, не все немцы фашисты, не все немцы враги, зато на стороне противника есть и немцы, и румыны, и итальянцы, и венгры, и представители многих других наций. Но нация за ублюдка не отвечает, Кеосаян, понял?

– Так точно, товарищ комдив, виноват.

Теперь обращаюсь к скуластому парню с раскосыми глазами и в замызганном танковом шлеме:

– Ты, боец, кто и как в плен попал?

– Милядший сиржант Вайдуллоев, миханик вадитиль Т-34, ва время атака на немис пазиция наш танка первий вашель на батарея ПТО, первий два пушка убили осколочна-пугасными вистрелам, третий немиса камандир удариль танком, патом наш танка пашель на читвертий пушка. На этот пушка наш танка застрял, пад живот танка немицкий пушка папаль, гусиница зимля ни даставал. Немисы пашель в атака, и ми попаль в акружени. Камандир танка литенан Петренко приказаль застопорить люки, и падашель немисы, ми стриляль из пулимьот и наган из дирка, но танка легкий добыч для пихота. Люки ани аткрыль ломом и сказали, што в люк гранату кинут, камандир Петренко застрелился, а ми сдались. Патрон ни асталса.

Парень говорил с заметным акцентом, но при этом резво и скоро, и понять его можно было запросто.

– Ну, понятно, Вайдуллаев, значит, будешь водить Т-34.

Теперь обращаюсь к крепышу среднего роста, с ярко выраженной славянской внешностью:

– Ты, боец, кто и как в плен попал?

– Я старший сержант Никишин, командир артиллерийской башни Т-28, при отступлении в танке отказала КП, во время ремонта захвачены немецкими мотоциклистами. Все. В бою побывать так и не довелось.

– Ну, значит, будешь теперь служить на Т-28Э, тем более его коробке техники не дадут отказать, это тебе шанс повоевать, и даже не повоевать, а начать воевать. Ладно, товарищи бойцы, не буду вас отвлекать. Товарищ Абдиев, ведите ребят знакомиться с танками.

И Абдиев, построив, увел парней к танкам, притаившимся в лесу за поляной, где Семенов гонял очередной взвод бойцов. Ковыляя к летунам, пришлось заглянуть к Игорю, тем более по пути.

– Здравия желаю, товарищ майор!

– И тебе не хворать, капитан. Как ноженька твоя богатырская, заживает?

– Да, Игорь, спасибо, заживает не по дням, а по часам. Как тебе наши бойцы?

– Да отличные бойцы, может, умения немного маловато, зато желания победить хоть отбавляй.

– Вот, Игорь, и поделись с ними умением.

– А я чем, по-твоему, занимаюсь, иди отсюда, стойкий оловянный солдатик, не мешай народу постигать умение воевать. А то «ходют тут всякие, потом трусы пропадают»[102]102
  Цитата из анекдота.


[Закрыть]…

Ну и пришлось мне ковылять дальше, к летунам, прошел полянку (еле-еле, как говорится, на морально-волевых, скорей уж на аморально-болевых), дошел до нашего лесного аэропорта. Самолеты, небольшие, чай, то не «Эйрбас» и не «Боинг», тем более ни разу не «Руслан»[103]103
  Советский самолет-гигант 80–90-х гг.


[Закрыть], вот частично и засунуты под деревья, а часть прикрыта сетями маскировочными. Причем родными люфтваффными (подарок с аэродрома), и под сетями копошатся бойцы (техники и летчики).

Кравцов меня углядел и произнес, как полагается по уставу:

– Смирно!

– Вольно, товарищи красноармейцы. Старший лейтенант Кравцов, можно вас на минутку? – И Кравцов подходит.

– Ну, рассказывай, Серый, как все вчера было.

– Как и планировалось, сперва вылетели У-2, на малых оборотах прошли незамеченными к станции и разгромили все зенитные батареи, первым делом атаковали бомбовым ударом две крайние батареи зенитных автоматов. Причем подлетали с разных сторон и атаковали: первый «малыш» ближнюю левую, другой – дальнюю правую батареи. После этого первый У-2 все так же бесшумно, хоть немцы и шарили прожекторами небо и шмаляли наобум будь здоров, накрыл дальнюю левую таким же бомбовым ударом.

Второй согласно плану атаковал ближнюю правую. В это время зенитки больших калибров тоже стреляли, но стреляли, как и остальные, наобум, потому что вторые номера экипажей накрыли все четыре прожектора пулеметными очередями. Правда, оба У-2 прямо изрешетили осколками, но, как говорится, «кукурузник» состоит из дырок и палок[104]104
  Так говорили авиамеханики во времена ВОВ об У-2 (По-2).


[Закрыть], так что одной дыркой больше, другой меньше, это не фатально. Оба самолета пошли на аэродром, и их сменили мы, два Юнкерса, две «чайки» и два «ишака».

Начали обрабатывать станцию, разделившись по квадратам, у немцев зенитной артиллерии уже нет, вот и начала немчура беспорядочно стрелять из стрелкового оружия. А тут какой-то фашист и попал в самолет Ланового, а может, и не один, я не знаю, ведь каждый из нас работал по своим квадратам. Чайка сразу загорелась, и мотор отказал, Северьян мог допланировать до леса и там выброситься на парашюте, но не захотел скорей всего. На крайнем пути стоял эшелон, немцы подцепили паровоз и попытались его вывезти, Лановой направил свою «чайку» на эшелон, спланировал, и все. В эшелоне том, оказывается, были боеприпасы. Он так рванул, что даже товарищу Сталину было слышно в Кремле. Паровоз откинуло на соседние пути, от разлетающихся осколков загорелся пакгауз, ад, короче, полный. Все амбец, станцию придется строить заново, ведь и мы набомбили, да и Северьян тоже немцам дал на орехи.

– Понятно, ну за службу, конечно, благодарю, но вот Ланового не сберегли, и в этом твоя вина, так как ты командир.

– Виноват, товарищ комдив.

– Ладно, что с самолетами?

– Да остальные в порядке, вот на У-2 перкаль заклеим, и они снова как новые будут. Командир, пора обедать, может, пообедаете с нами?

– Ну, давай, а то мне, колченогому, до столовой три часа добираться.

И потом с ребятками из ВВС (то есть бывшие вэвээсники, а настоящие энкавэдэшники) мы плотно отобедали, и согласно моему плану теперь время осмотреть сперва то, что намудрили прибыловцы, затем к Елисееву и потом можно ковылять обратно.

Дохромал-таки я до танкограда нашего, где так же, как на аэродроме, под деревьями и натянув рядом с ними маскировочные сети, ребята мудрили над танками.

В данный момент, напрягая смекалку и какую-то мать, они пытались установить двигатель от неэкранированного танка Т-28 в моторный отсек Т-28Э. У экранированного проблемы с двигателем, а у неэкранированного проблемы с коробкой, вот ребятки из двух плохих танков делают один классный.

Прибылов, используя парламентские и не очень парламентские выражения, руководит процессом, а я стою, опираясь на палочку, и смотрю. Наконец ребята водрузили махину на место, и техники начали более точный тюнинг, Прибылов подошел ко мне:

– Здравия желаю, товарищ комдив.

– И тебе не хворать, Прибылов. Ну как у тебя дела?

– Неплохо, вот скоро закончим с этим великаном (с Т-28), а ребята заканчивают экранирование последнего БТ, затем перейдем к Т-26.

– Ну, пойдем, посмотрим, товарищ инженер.

Я подошел и офигел: тот, первый, БТ по сравнению с остальными монстрами, прям «меркава». Потому что на эти БТ налепили металла, по принципу с миру по ниточке, БТ – дополнительное бронирование. Или, выражаясь словами Лапиной (Или Апиной?): «Я экранирование слепила из того, что было»[105]105
  Цитата из песни Алены Апиной.


[Закрыть].

Как говорит Прибылов, танк стал тяжелее на тонну (может, чуть больше) и вся дополнительная броня пришлась на передок танка. Сперва на башню и корпус наварили (автогеном) металлические штыри, улучшив геометрию наклонов брони. Потом на штыри наварили куски брони не подлежащих ремонту танков (Т-26, Т-28 и Т-34), в результате бронирование возросло на 15–30 мм, плюс рациональный наклон а-ля Прибылов. Кроме того, внутрь танков добавили тюнинг, нет, конечно, не сиденья-ковши с аудиосистемой (это вам не «тачка на прокачку»), а просто обили изнутри войлоком и на войлок набили брезент. Как показали бои, при попадании вражеского снаряда, даже если он не пробивает броню, внутри происходят сколы металла, и таким куском неаэродинамического железа может убить кого-нибудь из экипажа. Или просто ранить танкиста, а раненый танкист во время боя в танке – обуза.

– Прибылов, ты эту свою броню на штыри посадил, тем более штыри на автогене, при нормальном попадании сварка же отвалится.

– Да, отвалится, но снаряд уже не пробьет броню, пробьет экранирование, намного ослабеет и не сможет пробить основную броню, а верх потом еще наварим.

– Ну, тебе видней, ты специалист, а красить танки будете? Ну, типа маскировку, что ли?

– Нет, маскировочную сетку накидывать будем при необходимости, а в бою чего его маскировать? Мы ж не планируем в открытом поле с ними воевать, а из засад, да и веточки можно прилепить по мере надобности.

Эх, еще бы пушку от Т-34 на Бэтэху пришпандорить, и дрожи, Гитлер, но на нет и гарнизонного суда нет. Теоретически, конечно, можно, но это такая морока будет, пусть так бегает, тем более не с «тиграми» бэтэхе бороться, а вполне себе с чешскими танками да панцерами, от единички до четверки.

– Молодец, Прибылов, благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу!

– Счастливо оставаться, а я посмотрю, как Абдиев приучает пехоту бить танки.

Хромая, в лучших традициях великого полководца (Тамерлана помните?), иду к месту, которое мне указал Прибылов. Там, на открытой местности, Абдиев приучает пехотинцев к танкам.

При выходе из леса меня встречает секрет:

– Стой, кто идет?

– Капитан Любимов, и не идет, а нереально ковыляет.

Секретчики снова растворились, а впереди сидят рядами бойцы, в ста-двухстах метрах, пыль стоит столбом, и грохочут танки. Продолжаю героически хромать, бойцы пытаются встать, чтобы поприветствовать меня, я отклоняю их позыв, тьфу, извините – порыв, пусть отдыхают. Ну, или готовятся к танковой атаке психологически. Продолжаю идти, меня встречают Абдиев и Топорков, значит, сегодня гоняют полк Владислава.

– Здравия желаем, товарищ капитан, – приветствуют меня командиры.

– И как у вас дела? Двигаются?

– Да, отлично все, можете посмотреть. Сизых, командуй!

Комвзвода, сержант Сизых, командует, и в отрытые окопы идет весь взвод. Напротив линии окопов, в поле, стоят два немецких танка, и от танков до окопов метров двести.

– Товарищ капитан, готово, – докладывает Абдиеву Сизых, и тот машет рукой своим танкистам. Оба бронечудовища заревели моторами и поперли вперед, прямо на окопы.

Танкисты ведут танки медленно, специально воздействуя на нервы испытуемых, психология-с.

Обе бронемашины достигают линии окопов и, перевалив их, идут вперед, из окопов в танки летит груда камней и комков глины, имитируя гранаты. Пройдя метров восемьдесят-сто, танки синхронно разворачиваются и идут обратно. Когда до окопов остается метров тридцать, в танки снова летят камешки или комки глины. Причем все пытаюся кинуть свою «гранату» под гусеницу или на мотор, так верней.

Ну, все, понятно, можно идти. Встаю с земли и говорю подбежавшим Ержану с Топорковым:

– Ладно, работайте, товарищи, а я в особый отдел, к Елисееву.

И поковылял дальше, правда, с каждым шагом чувствую, что боли все меньше и меньше, видимо, кровь, ускорив свой бег, ускорила и заживление. Тем более рана была легкая, и если бы не потеря крови, то фиг мне был бы бюллетень.

Наконец дохромал до особого отдела, и часовые при входе в особую землянку меня пропустили беспрепятственно, еще и здоровьем поинтересовались, приятно!

– Добрый вечер, товарищ госбезопасность, – приветствую Елисеева.

– И тебе того же, капитан Любимов. Ох и фамилия у тебя! Ну как ноженька, не болит?

– Да уж перестала. Ну какие новости у тебя, что с фильтрацией?

– Идет фильтрация танкистов, уже проверили по-быстрому, но это не значит, что они все чистенькие. Собираем перекрестную информацию о каждом человеке и, если что не так, быстро возвратим куда следует, то есть наблюдение не снимаю.

– А что там с предателями, которых в пассажирских вагонах везли?

– На каждого заведено дело, и, когда закончим, я думаю демонстративно расстрелять: представь, от полковника до лейтенанта, и все активно сотрудничали с противником, а немцы документы на каждого везли, причем не только на предателей, но и на честных парней. Потому и управились с танкистами так быстро.

Но это еще ягодки. Знаешь, среди них были и генералы. Представляешь, генерал РККА, согласившийся сотрудничать с врагом. Вот список этих иуд:

1. Генерал-майор РККА Трухин Федор Иванович, 1896 года, из Костромы. 27 июня 1941-го добровольно сдался в плен со штабными документами.

2. Генерал-майор РККА Рихтер Борис Стефанович, 1898 года, из Жмеринки. 28 июня попал в плен, но сам добровольно согласился работать на Германию.

3. Генерал-майор береговой службы Благовещенский Иван Алексеевич, 1893 года, из Юрьевца. 7 июля попал в плен и тоже добровольно согласился работать на Германию.

4. Генерал-майор РККА Закутный Дмитрий Ефимович, 1987 года, донской казак. 16 июля 1941-го попал в плен, в плену предложил немцам создать антисоветское правительство из граждан СССР (из таких же, как сам, предателей.)

А самая хохма в том, что бывший генерал Трухин попытался права качать, матом крыл ребят, ну бойцы и не утерпели, да Трухину этому вколотили по первое число, и у меня чесались руки, ноги и даже сапоги, но нельзя.

– Слышь, а можно с этими существами пообщаться?

– Тебе? Конечно, иди, или к тебе в штаб привести?

– А давай в штаб, можем даже вместе пообщаться, мне интересно, чем же они мотивируют свое предательство?

– Игоревич, а по существу что скажешь? Мы, два капитана, рискуя жизнью, воюем в тылу врага за нашу социалистическую Родину и за нашего дорогого вождя товарища Сталина. А эти ублюдки предали Родину. И все наши неудачи этого года из-за таких сук. Предлагаю их сегодня же расстрелять при всем честном народе.

– Я против, Каллистрат Аристархович (так в миру зовут Елисеева).

– Это еще почему?

– Предлагаю эту сволоту, товарищ Елисеев, передать в Москву, и пусть там, при стечении народа, их повесят. А вот тех, кто пониже генералов, стреляй, гебист, на здоровье.

– Ах, за что я только тебя люблю, Любимов, да за то, что комиссарская ты душа и прав, конечно!

– А что насчет остальных, Каллистрат Аристархович?

– Среди остальных тоже есть генералы, но это настоящие граждане СССР, они отказали гитлеровским сволочам в содействии. Видимо, немцы везли их к себе, на неметчину, чтобы попробовать переманить на свою сторону. Это такие честные люди, как:

1. Толкачев Николай Иванович, бригадный комиссар, попал в плен, будучи тяжело раненным. Отказал немцам в сотрудничестве.

2. Огурцов Сергей Яковлевич, генерал майор РККА, попал в плен. Отказал немцам в сотрудничестве.

3. Аллавердов Христофор Николаевич, генерал-майор РККА. 1 июля 1941-го при попытке прорыва окружения попал в плен, также отказал врагу в сотрудничестве.

4. Баранов Сергей Васильевич, генерал-майор РККА, попал в плен раненым, отказал в сотрудничестве гитлеровским оккупантам.

5. Макаров Петр Григорьевич, генерал-майор РККА, попал в плен 8 июля этого страшного года. Также отказал гитлеровским тварям в сотрудничестве.

– Товарищ Елисеев, этих тоже надо в Центр, боевые генералы, не трусы и не предатели, там, в тылу, формируются новые дивизии, вот им и генералы, чтобы новыми войсками командовать. И давай с ними вечером посидим, просто поговорим с ними, они теперь легенды живые.

– Конечно, можно, Виталик. А предателей давай расстреляем, конечно, кроме генералов-иуд, их пусть в Москве, на Красной площади, да при народе повесят, ну или четвертуют. А почему бы нам не попросить одного генерала из этих, чтобы нами покомандовал, а? Вроде боевые генералы, присяге не изменили, опыт да знания имеют?

– Согласен, а вот из предателей, может, что-нибудь типа живого щита сделаем? Или типа штрафной части, искупят вину кровью, пусть воюют в наших рядах?

– Какая вина, товарищ Любимов, вы что? Это не вина, это смертный грех, вина – это трусость, глупость, ну воровство или мародерство, наконец. Если старшина роты продаст тушенку налево – это вина, если красноармеец сменяет бельишко на водку – это вина, но тут не вина, тут нечто большее. Предательство – это и не трусость и не глупость, и даже не жадность или кража, ладно, Затейник, он струсил, но эти-то ПРЕДАЛИ. Чувствуешь разницу? Не либеральничай, предателей надо карать! А не то мы и Москву фашистам сдадим, и до Свердловска додрапаем, и последний бой примем или на Памире, или во Владивостоке, на берегу Тихого океана.

– Все, Каллистрат (блин, хоть Калей обзывай), ты прав, я-то как командир части постоянно должен думать об усилении своей части, понимаешь?

– Да понимаю, но, единожды предав, невозможно не предать и во второй. Предатель – это навсегда. Вон Чингисхан предателей убивал, и не тех, кто предал его, а тех, кто предал ему. Бродников всяких по проклятой кличке Плоскиня.

Вообще-то Елисеев прав: человек, который один раз предал Родину, уже переступил черту. Он уже вне и человеческих, и божеских законов, он хуже фашиста.

– Ладно, Каллистрат (ну и имя у тебя), уже поздно, да и ужин скоро, а мне еще до землянки своей ковылять, пойду, организую генеральский вечер, предлагаю посидеть и с честными генералами, и с иудами. Возьмешься написать доклад о начальном периоде войны?

– Я? Да ну тебя, я не смогу, может, Семенов напишет или Ильиных? Вот если бы Шлюпке был здесь, он бы написал, да так, что Гудерианы с фон Боками да Клейсты с Браухичами зашатаются. И вообще, иди с богом и береги ногу, не хватало еще гангрены.

Заковылял я с энтузиазмом и по дороге крикнул клич (нет, кликнул или даже бросил?) насчет доклада, но генералов испугались все, ни один из наших командиров не захотел, боятся. Старыгина не боялись, уважали, но не боялись, да и генералом он при нас стал, а эти… Ничего, подготовлюсь сам, и можно устроить наш доклад в своем стиле – в стиле «Каша из топора», ну или «Похлебка из камней». Пытаюсь думать о начальном периоде войны, а в мыслях Бусинка, ее милый грудной голос, страстный шепот. Фу, наваждение. С такими прибабахами можно от Мани такой трепанации получить, что патологоанатом не поможет. Но я все-таки сфокусировал свое внимание на войне.