Текст книги "Когда вернется старший брат…"

Шапокляк

Вот уже с месяц по утрам дом остается без воды. Большой стоквартирный дом. И каждое утро мужикам приходится спускаться в подвал, чтобы отвернуть перекрытую центральную задвижку. Они собираются возле первого подъезда, молча и нервно закуривают, и нехотя спускаются в подвал, заранее зная, что там, в подвальной полутьме, возле забранного пыльным стеклом окошечка будет стоять он, – деда Веня. Или – Шапокляк, как его прозвали совсем недавно. А именно – после того, как он начал проказничать.

Будет стоять он, жалкий и неприкаянный, будет посапывать, пристыжено глядя в земляной пол подвала… И даже нет-нет, да колупнет землю носком ботинка, как это делают дошколята, когда их поймают на какой-либо шалости.

Что будет дальше, мужикам тоже наперед известно. Петруха Семенов, мужичок небольшой, но опасный, непременно подойдет к старику, поднимет руку и замахнется, но бить, конечно же, не станет. Скажет только что-нибудь навроде:

– Эх, деда Веня, деда Веня… Вот дать бы тебе по шее! Да не трогаю я стариков…

Тут деда Веня, конечно же, встрепенется и бодренько так ответит:

– И правильно делаешь, Петруха!!! А то ведь я и милицию вызвать могу, если что!

– Ми-ли-ци-ю… – презрительно протянет один из мужиков, с натугой раскручивая штурвал задвижки. – Положим, что милицию мы и сами вызвать можем. Они тебя как раз на пятнадцать суток закроют за твои фокусы! Вот как тебе это понравится, деда Веня?

– И не стыдно тебе, деда Веня, на старости лет такими делами заниматься? – подхватит третий. – Даже пацаны наши дворовые, – уж на что башибузуки! – и то ведь до такого не додумались!

– Да ладно вам, робяты! – перебьет его деда Веня. – Ну, чего вы, в самом деле? Вот уж и пошутить нельзя…

– Ну, ничего себе у тебя шуточки! – всенепременно взорвется один из мужиков. – Да я на работу опаздываю по твоей милости!..

И в доказательство своих слов обнажит запястье и постучит указательным пальцем по циферблату наручных часов.

– Бутылка с меня, робяты! – ответит на это деда Веня и хитрым движением явит на свет бутылку, как правило, самого дешевого вина, а следом, – граненный, каких давно уже не выпускают, стакан.

Все, как водится, сплюнут в сердцах, матюкнутся для порядка, и гуськом потянутся из подвала. И только татарин Рашид Калимуллин из первого подъезда, если ему не на работу, – он сантехником дежурным в городском коммунальном хозяйстве работает, сутки трудится, трое отдыхает, – помедлит и, глянув вослед остальным, вздохнет:

– Эхе-хе… Сопьюсь я с тобой, бабай…

– Да ну тебя, Рашид, – отмахнется деда Веня. – Ты тоже иногда скажешь… Тут и пить-то нечего!

– Не скажи, бабай, – незаметно сглатывая, произнесет Калимуллин. – Пить тут, действительно, нечего… Но ты сам посуди! На работе – наливают! Дома сижу – тоже… В смысле – чуть у кого что с сантехникой, тоже ко мне бегут… А расплачиваются известно чем.

– Значит, уважают тебя люди…

– Ага, – откликнется Калимуллин, – уважают… Люди-то, может, и уважают. А вот Анька (это его жена) на меня волком глядит. И дети – туда же… – он помолчит и вдруг обречено махнет рукой. – Эх! Наливай! Да смотри – полную лей, бабай!!!

Деда Веня одним ловким движением сорвет зубами пробку с горлышка, и начнет колдовать над стаканом. Поочередно выпив, они помолчат, затем деда Веня обязательно пошутит:

– Хороший ты мужик, Рашид… Душевный… Хоть и татарин!

На что Калимуллин отреагирует неизменным своим:

– Ты, бабай, нас, татар, лучше не трогай!

– Это еще почему?

– Да потому что нас, татар, если хочешь знать, – два с половиной миллиарда на Земле!!!

– Ты гляди-ко! – уважительно качнет головой деда Веня и, не вдаваясь в подробности, тут же наклонит бутылку над стаканом. – Ну, что, Рашид, – еще по одной? Для разгону?

– А может, – погодим немного? – для порядка откажется Рашид.

– Эх, Рашид, Рашид… – покачает головой деда Веня. – Разве я не вижу?

– А что ты видишь?

– Что добавить тебе не терпится!!! – меленько засмеется деда Веня и, продолжая посмеиваться таким образом, вытянет указательный палец и покачает им перед самым носом Рашида. – Я, брат, многое вижу… Не первый день, все-таки, живу.

– Ну, что с тобой делать, бабай! – воскликнет Калимуллин. – Лей! Чего уж там!.. Все равно день пропал…

Они выпьют еще и присядут на отопительную трубу, обернутую стекловатой и рубероидом. Рашид, как полагается, закурит… И понемногу завяжется промеж них задушевная такая беседа. Вернее, – монолог деда Вени с редкими репликами Рашида.

Обычно сидят они очень долго. Деда Веня бессвязно, с пятого на десятое перескакивая, рассказывает о своей жизни, останавливаясь для того лишь, чтобы плеснуть Рашиду, – сам он больше уже не пьет. Рашид слушает старика, а слушая, изредка ехидно улыбается, хитрован, – благо улыбку эту на лице его разглядеть почти невозможно.

Это ведь он, Калимуллин Рашид, старика Шапокляком прозвал. Он, змей хитромудрый… Вышло это, впрочем, ненароком. Случайно совсем вышло. Без умысла он это сделал, во всяком случае.

Выйдя как-то из подвала вместе с мужиками, Калимуллин нервно закурил и сказал:

– Вот так старик… Прямо Шапокляк какой-то, а не старик!

– Кто?! – не поняли мужики.

– Шапокляк, говорю… Как в мультфильме про Чебурашку и крокодила Гену.

– Точно, точно!!! – захохотали мужики. – Натуральный Шапокляк! Как это там, в мультфильме, поется? Кто людям помогает, тот время тратит зря?!

– Погодите, погодите, мужики, – усомнился кто-то. – Так ведь там старуха была, а не старик!

– А какая разница? – за всех высказался Рашид. – Как ни крути, а суть-то одна!!!

Вот с тех-то пор и пошло-поехало: Шапокляк, да Шапокляк… За глаза, конечно.

На исходе месяца, ранним утром, деда Веня, по своему обыкновению, крадучись, спустился в подвал… И удивленно замер перед решетчатой перегородкой, сколоченной из деревянных брусков. Кто-то из мужиков не поленился и перегородил подвальный тупичок, перекрыв таким образом доступ к центральной задвижке. Она темнела в самом углу тупичка, недоступная. И ведь что самое обидное, – ладно бы перегородка сплошная была! Так ведь нет, – между брусками оставили зазоры. Разглядеть задвижку – можно. И даже руку между брусков просунуть… Но – не дотянуться.

Деда Веня потрогал брусья, качнул пальцем навесной замок на двери, помедлив чуть, повернулся и медленно побрел к выходу из подвала.

Мужики встретили его у самого выхода. Сдерживая злорадные улыбки, молча взглянули на старика и, как ни в чем не бывало, продолжили оживленную беседу. Деда Веня прошел мимо них, не здороваясь, потом остановился и обернулся. Мужики, как по команде, воззрились на него, уже не сдерживая улыбок.

– Что, деда Веня, – не выдержал Витька Шепель, – близок локоток, да не укусишь?

Деда Веня, ничего не ответив, потерянно оглядел мужиков и побрел к своему подъезду. Маленький такой и неприметный старичок.

На самом-то деле совсем он небойкий старик, этот самый деда Веня. Неприметный и тихий. Это после смерти старухи его, тетки Глаши, с ним странности начались. А так… Пройдет, бывало, мимо и даже не вспомнишь вот так, сразу, – поздоровался ты с ним или нет?

Через неделю на дом обрушилась новая напасть. По вечерам, в аккурат перед началом очередной серии телесериала, когда женская половина дома усаживалась перед экранами телевизоров, в доме стало отключаться электричество. Да не только в этом доме, но и во всем квартале!

Поскольку подобное в последнее время случалось довольно часто, поначалу никто из жильцов деда Веню ни в чем не заподозрил. Вызвали по телефону электриков, – те, к удивлению жильцов дома, приехали скоро и, что еще удивительней, работу свою выполнили быстро. Свет в квартале, к вящей радости женщин, появился через полчаса. Так что они даже телесериал досмотреть успели.

Но на следующий день история повторилась. И на третий день, и на четвертый…

Только на шестой день мужики заподозрили неладное. Вечером, после того, как электричество отключилось и включилось в очередной раз, собрались они на общую сходку возле первого подъезда, – обычное место для всякого рода своих мужских посиделок. Долго спорили, решая, что же могло быть причиной неполадок с электричеством. Как это у нас водится, большей частью ругали власти всех уровней. Каковые, по общему мнению, довели страну до ручки. Но ни один из мужиков, даже в качестве версии, не упомянул деда Веню. Оно, конечно, понятно, – одно дело воду перекрывать. И совсем другое, – с электричеством баловаться. Тут уже вредительством попахивает, как говорили раньше. Или – терроризмом, как говорят ныне.

Когда все выдохлись, слово взял Калимуллин Рашид. До этого он большей частью молчал, ехидно ухмыляясь в свои басурманские, полумесяцем, усы. Он-то и сообщил мужикам, что дело вовсе не в каких-то там неполадках. И уж совсем не во вражеском поведении властей. А в том, что некий злоумышленник ежевечерне выключает рубильник в трансформаторной будке, от которой запитывается весь квартал. Вот так вот запросто берет, отпирает дверцу, – что, имея некоторые технические навыки, сделать совсем нетрудно, – и выключает. Это, оказывается, Рашиду электрики городские, с которыми ему частенько приходилось сталкиваться по работе, сообщили.

– Не иначе как Шапокляк чертов чудит, – такими словами закончил свой рассказ Рашид.

– С чего ты взял? – удивились мужики.

– А что, – есть какие-то другие варианты?

– Но зачем, зачем ему это нужно?.. Это все-таки не шутки – электричество!.. Зачем?!

– А делать ему нечего… – лениво объяснил Рашид. – Вот и чудит старикан от безделья.

– Но если это он, – сказал Колька Портнов, – тогда я не знаю… Вроде бы старый уже человек… А похлеще моего Васьки пятилетнего куролесит!

– Это ты точно подметил! – подхватил Калимуллин. – Что старики, – как дети малые! Вот моего тестя, козла старого, взять, к примеру… Шекспир, – уж на что гигант был! – и тот отдыхает!!!

По некотором раздумье мужики постановили устроить на старика засаду. Как на зверя лесного. На следующий же день.

– Я даже видеокамеру с собой возьму! – пообещал мужикам Витька Шепель.

– Видеокамера-то тебе зачем?

– А чтобы зафиксировать момент преступления.

– Вот ведь тоже, – сам себе режиссер нашелся! – проворчал кто-то. – Купил себе игрушку… На нашу голову!

Витька Шепель, он, вообще, на импортной бытовой технике помешан был. А недавно он себе видеокамеру «Сони» приобрел, предмет давних своих мечтаний. И теперь носился с нею везде, как дурак с писаной торбой. Часами сидел в засаде, мечтая снять что-нибудь эдакое, от чего все бы ахнули. И все разговоры, так или иначе, сводил к последнему своему приобретению. Чем и надоел всем хуже пареной репки.

– Ну, – выразил общее мнение Петруха Семенов, – если это действительно Шапокляк, тогда я ему такое устрою!!! Ввек он заречется у меня, куда не надо лазить!

– Ты уверен?

– А вот увидишь! – заносчиво пообещал Петруха и выставил на общее обозрение свой небольшой, но веский кулак.

Трансформаторная будка находилась на обнесенном забором пустыре посреди квартала, в укромном ее уголочке. На следующий вечер, когда начало смеркаться, – а был уже конец сентября, – мужики, вспомнив уроки детства, поодиночке пробрались на пустырь и рассредоточились – кто где. Кто-то засел в кустах. Кто-то – притаился за гаражами. А Витька Шепель, – так тот даже на дерево влез, где долго возился на одной из нижних веток, устраиваясь поудобнее, с таким расчетом, чтобы ему удобнее было момент преступления, как он выразился, запечатлеть.

Но всех, как ни крути, превзошел Калимуллин, – он к этому времени уже изрядно набрался и потому все ему – трын-трава было. Так вот – заполз он, всем телом по-змеиному вихляя, внутрь большой и ржавой трубы, которая уже добрый десяток лет лежала неподалеку от трансформаторной будки, никому, кроме детворы, ненужная.

Деда Веня появился на пустыре минут за десять до начала телесериала. Он внимательно оглядел пустырь и просеменил к трансформаторной будке. Но сразу туда не полез, – беспрестанно поглядывая на свои наручные часы, стал прохаживаться подле трансформаторной будки. А ровно за минуту до начала телесериала еще раз внимательно и воровато оглядел пустырь, и с необыкновенной ловкостью отпер дверцу. Обнажилось опасное нутро трансформаторной будки, наполненное пластмассовыми и железными коробочками, переплетениями проводов, и еще каким-то непонятными для несведущего человека предметами. Но деда Веню это ничуть не смутило. Почти не глядя, он потянулся рукой и привычным движением опустил рубильник вниз. И огляделся.

Света в окнах домов не было. И стало тихо. Так тихо, что слышны стали звонкие детские голоса на детской площадке и шум проезжающих по улицам легковых и грузовых автомобилей.

Деда Веня оглядел пустырь, но, никого не обнаружив, разом сгорбился, сник. А мужики из засады вылезать почему-то совсем не спешили. Даже Петруха Семенов, весьма решительно настроенный.

Первым отреагировал Калимуллин. Вновь по-змеиному вихляя всем телом, он выбрался из трубы и, отряхиваясь от грязи и ржавчины, молвил:

– Ну, что, бабай, – попался?!

– Попался! – радостно закричал деда Веня. – Ох, и попался же, Рашид!!!

– Ну, и попадет же тебе, деда Веня… – протянул Рашид, продолжая отряхиваться. – Ну, и попадет!!!

К месту преступления тем временем стали стягиваться остальные мужики. Шли они медленно, опустив головы, как если бы не они, а их самих застали за непотребным занятием. И только один Витька Шепель как ни в чем не бывало спешил к трансформаторной будке, бережно, как ребенка, прижимая к груди драгоценную свою видеокамеру.

– Вот тута все, деда Веня! – радостно сообщил он старику, осторожно постучав пальцем по видеокамере. – Все, все я снял! Все доказательства, как говорится, налицо!

Старик, не понимая, о чем идет речь, посмотрел на видеокамеру, а Петруха Семенов сумрачно глянув на Витьку Шепеля, сжал кулаки и спросил:

– А ты не боишься, деда Веня?

– А чего мне бояться? – удивился деда Веня и оглянулся на трансформаторную будку. – Вот этого, что ли? Так ведь я, ребята, почитай что сорок лет электромонтером отработал. Как после войны отучился на это дело, так до самой, почитай что, пенсии…

– Я говорю, – перебил старика, поясняя прежние свои слова Петруха, – ты не боишься, что я тебе в лобешник сейчас закатаю? Вот прямо сейчас! А, деда Веня?!

– Не имеешь права, – быстро возразил дед Веня, но все-таки отодвинулся от Петрухи подальше. – У нас, как известно, самосуд запрещен.

– Не имеешь права… – проворчал Петруха Семенов и, покраснев, уставился в землю.

Все молчали. Даже Калимуллин Рашид, – и тот молчал, глядя куда-то в сторону. Один из мужиков вздохнул и полез в трансформаторную будку. Через несколько секунд вспыхнул свет в окнах домов. И заголосила, перекрывая все остальные звуки, магнитофонная певичка из открытой двери балкона какой-то квартиры дома напротив.

– Ты, вот что, деда Веня, – сказал один из мужиков, – ты иди-ка домой. Иди, пока электрики не приехали. А то, не ровен час, они ментов вызовут.

Старик молча оглядел всех, но приказу не повиновался. Он вытащил из внутреннего кармана кургузого пиджачка бутылку дешевого вина.

– Вот… Ребята… – сказал он. – Я ведь целую неделю ее с собою носил… А вчера у моей Настасьи сороковины были… Как раз… И не с кем даже…

Старик, не договорив, опустил голову. Плечи его дернулись.

Мужики, потрясенные, молчали.

– Да ты, деда Веня, – нашелся, наконец, Витька Шепель, – одной только бутылкой от нас не отделаешься! Тут, знаешь, сколько надо, чтобы нам ущерб возместить?.. Моральный.

– А я что, – против, что ли, ребята? – поднял голову и через силу улыбнулся деда Веня. – Я разве же не понимаю?! Магазин-то еще открыт! Может быть, сходим?

– У кого-нибудь жвачка есть? – Петруха Семенов быстро оглядел мужиков.

– Нету… – за всех ответил кто-то.

– Жалко! – с непонятной ненавистью выдохнул Петруха.

– Да зачем она тебе?

– Да не мне! А вот ему! – Петруха Семенов показал головой на Витьку Шепеля и презрительно сплюнул. – Чтобы рот ему заткнуть!

Шепель насупился, но промолчал, – с Петрухой Семеновым ему связываться не хотелось.

– Ты вот что, деда Веня… Ты иди, – сказал Петруха. – А если хочешь, то во дворе можешь нас подождать. Мы скоро подойдем. И… Там посмотрим.

Старик посмотрел на Петруху Семенова, потом, поочередно оглядев остальных мужиков, повернулся и побрел прочь. Уходил он с пустыря под развеселую песенку из открытой двери балкона, – маленький такой и сухонький старичок в старом пиджачке. Бутылку вина еще нес руке.

– Дела… – неопределенно вздохнул кто-то.

– Да уж… – разом вздохнули остальные.

– А мне вот что интересно, мужики, – произнес змей Калимуллин и смолк, выдерживая необходимую паузу.

– Что? – все с интересом посмотрели на Рашида.

– А вот что он в следующий раз отчебучит, наш Шапокляк?!

Рашид, пьяно улыбаясь, оглядел приятелей, ожидая, видимо, обычного после его слов восхищения, но лица у мужиков были хмурые. Рашид насупился и, чтобы скрыть свое смущение, достал сигареты и долго, ломая спички, прикуривал, – до тех пор, пока не увидел, что мужики потянулись с пустыря. Прикурив сигарету, он улыбнулся, показал приятелям язык в спину, но тут же скуксился снова и поплелся следом за ними.

1998 г.

Шаликов

Девочка стояла на газоне рядом с дорогой и плакала. Плакала как-то старательно, словно пыталась привлечь к себе внимание прохожих. Но никто ее не замечал. День был субботний, ближе к полудню, большинство, по обыкновению, сходило на рынок и теперь все спешили домой. По пустякам задерживаться не хотелось. Да и то: сможет ли такая кроха хоть что-то объяснить внятно? И мало ли отчего она плачет? На то есть родители, – подойдут, успокоят…

Шаликов, как и все, хотел пройти мимо. Он очень спешил. Быть может, больше чем остальные: после вчерашнего сильно болела голова. Болела, – мягко сказано. Разваливалась. Того и гляди, – будешь куски собирать. Иногда он ее даже руками сжимал, – боялся не донести до магазина.

И все-таки он остановился. Неуверенно посмотрел вперед, – до магазина оставалось всего-то ничего. Какая-то сотня метров. Ну, может, чуть больше… А там, – теплое пиво. А еще лучше, – холодное. Прямо из горлышка. Он зажмурился, и на мгновение ему почудилось, как скользкая, отдающая хозяйственным мылом жидкость вспенилась во рту… первый глоток… точно пробку глотаешь… Открыл глаза в надежде, – может, привиделось?

Девочка стояла и плакала.

На вид, – годика четыре. Может – чуть больше. Может – чуть меньше. Обыкновенная девочка, каких много. Платьице цветастое. Края панамки – волнами. Гольфик сполз на рыжий сандалик.

А главное, – плачет…

Шаликов беспомощно оглянулся, – может, поможет кто? Прохожие брезгливо косились на него и поспешно проходили мимо. Шаликов оглядел себя: струп грязи на левой штанине, рубашка мятая… Пуговицы вот, правда, на месте. И то хорошо… Дрожащей рукой тронул свежую ссадину на щеке. И когда я успел, подумал, хоть убей – не помню… Потер засохшую грязь с коленки, поднял голову.

Девочка уже не плакала. Слезы еще стекали по щекам, и она старательно ловила их и приминала пухлыми губенками, но – не плакала. Смотрела на него внимательно и серьезно, – как взрослая женщина. Ишь ты, подумал Шаликов, такая кнопка, а туда же… И пошел к ней.

Каждый шаг вбивал тупой гвоздь в затылок. Где-то за спиной призывно блестела витрина магазина. Шаликов подошел к девочке и присел на корточки.

– Ты… это… Ты чего плачешь? – слова давались с трудом, словно их тянули из него.

Девочка ответила не сразу. Она обстоятельно и неспешно оттерла непросохшие еще слезы и только потом негромко проговорила:

– Я потеялась…

– Потерялась? – переспросил Шаликов. – Как же это… А мама где… А, ну да… Потерялась…

Тяжелый язык ворочался во рту, как стертый рашпиль.

– И ты… это… – Шаликов сжал голову руками, пережидая боль, и продолжил. – И ты совсем не помнишь, где твой дом?

– Не-а… – всхлипнула девочка.

– Ты только не плакай… – испугался Шаликов. – То есть, не плачь. Мы, это, сейчас… Мы что-нибудь придумаем… Может, знает кто…

Шаликов оглянулся. Ничего не изменилось, – люди все так же торопливо шли мимо. Им не было дела до маленькой девочки и Шаликова. На них не обращали внимания. Даже не смотрели… А солнце пекло все сильнее и сильнее. И Шаликову все больше хотелось, – поймать любого прохожего, объяснить ситуацию и уйти. В магазин.

Шаликов снова взглянул на девочку. Она внимательно смотрела на него. Словно изучала.

– Сейчас… – сказал Шаликов. – Подумаю, что делать…

Он достал из кармана сплюснутую пачку «Астры», встряхнул, – на дне что-то слабо ворохнулось. Раскрыл, – так и есть: всего две сигареты. Вытащил одну, хотел переломить надвое. Все же следовало экономить. Магазин он вон где. Да и хватит ли денег после покупки пива, – это еще вопрос… Но передумал, – перед девочкой застыдился. Сжал кончик сигареты губами и с отвращением закурил.

– Что делать-то с тобой…

– Домой…

– Ага, домой… Шаликов глубоко затянулся и закашлялся. В такт кашлю в голове застучало, словно кто-то бил изнутри огромным молотом и он, неожиданно для себя самого, пожаловался:

– Голова болит…

– А ты табетку пей…

– Таблетку? Какую таблетку? – удивился Шаликов.

– Маенькую… Беенькую… – убежденно сказала девочка.

– Все-то ты знаешь… – засмеялся Шаликов. Кашлять он перестал. Легче становилось. То ли сигарета помогала. То ли – вот эта смешная девчушка…

– Все-то ты знаешь… – повторил он, с удовольствием отметив, что и говорить становится легче. – Вот только домой дорогу не знаешь. Он какой, твой дом?

– Бойшой!

– Как этот? – Шаликов показал на серую пятиэтажку через дорогу.

– Бойше!

– Больше… У нас и домов-то больше этого нету…

Шаликов заметил, что девочка недовольно морщит носик, когда дым с сигареты срывается на нее, бросил и старательно затоптал окурок… И спросил:

– Тебя как зовут?

– Маша…

– Маша… Красивое имя… А фамилию свою ты помнишь?

– Забыла…

Шаликов вздохнул. Подумал: навязалась ты на мою голову. Надо было не обращать внимания. Вечно тебе больше всех надо. Мир-то не без добрых людей… Но вслух ничего не сказал. Увидел, что по тротуару к ним приближается женщина и решил, – вот к этой подойти можно. Ее вид внушал доверие: вся она была какая-то… ухоженная, ладная. Модная сумочка на согнутом локте. Плавная походка. На носу, – стеклянная бабочка очков, готовая взлететь при первой же опасности.

– Извините… – шагнул к ней Шаликов.

Женщина остановилась. Черные точки зрачков опустились на Шаликова.

– Нету, нету денег! – воскликнула она и двинулась дальше. И бросила через плечо. – Алкаш чертов…

У Шаликова опустились плечи. А что, подумал он, права… Только вот зачем же так, при ребенке-то…

– Дядя! – позвала девочка. – Домой…

– Домой… – Шаликов потер переносицу. – Надо домой… Пойдем. Может, мент попадется. Это их работа.

Шаликов протянул руку девочке. Юркой рыбешкой скользнула в его ладонь ладошка девчушки и затихла там. Затем она осторожно переступила с газона на мягкий, оплавленный солнцем асфальт и радостно взглянула на Шаликова:

– А тебя как?

– Что – как? – не понял Шаликов.

– Твое имя как?

– А, имя… Шаликов меня зовут.

– Шаиков… Дядя Шаиков! – засмеялась девочка.

– Ага… Дядя Шаиков. Большой и ужасный!

– Не – а… – покачала головой девочка. – Ты хоеший!

– Конечно, хороший… – проворчал Шаликов. – Когда зубами к стенке… Пойдем, Маша. Маша – потеряша…

И Шаликов потянул девочку за руку.

К походке девочки пришлось приноравливаться. Шаликов всегда ходил быстро. С похмелья – почти бежал. Словно остатки алкоголя в крови гнали его вперед… Теперь – приходилось следить за собой. И за девочкой, – чтобы не споткнулась и не упала.

Так они дошли до магазина. И здесь Шаликов остановился. А что, подумал, зайду… А девочка постоит здесь минутку. Ничего с ней не случится…

– Моежено… – сказала девочка и дернула Шаликова за руку.

– Где? – спросил Шаликов, но и сам уже заметил лоток с мороженным на углу магазина. С ненавистью уставился на квелую от жары продавщицу. Она лениво принимала деньги и подавала взамен мятые брикетики. Накрылось мое пиво, подумал Шаликов.

– Хочу, – сказала девочка и требовательно дернула Шаликова за руку.

– Понятно… – уныло протянул Шаликов. – Постой здесь. Я сейчас…

Он купил мороженое, надорвал бумажную обертку и протянул девочке:

– Держи… Только не перепачкайся.

– Не-а… – девочка благодарно улыбнулась и лизнула белоснежный брикетик.

– А горло не заболит?

– Не-а… Не боит…

– Ну, тогда постой еще минутку. Я хоть сигарет себе куплю…

Он отошел к старушке, которая одиноко стояла возле дверей магазина с пачкой сигарет в руке, помялся немного, подсчитывая оставшиеся деньги… Засовывая пачку в нагрудный карман, подошел к девочке и спросил:

– Ну, как, вкусно?

– Вкусно…

Полуденное солнце припекало. Разморённые жарой голуби глухо ворковали под крышами старых двухэтажных домов. В тени клена лежала кудлатая дворняга и лениво разевала сиреневую пасть. Даже кошка, пробежавшая рядом, её не заинтересовала…

Шаликов много курил. Он устал. Они обошли уже три квартала, но дом девочки так и не нашёлся. Увидев пятиэтажку, Шаликов воодушевлено спрашивал у девочки: может, этот… Не-а, отвечала девочка. И они шли дальше. Шаликов – с одним-единственным желанием: найти дом девочки, сказать её родителям что-то обидное и уйти…

Хотя девочка ему нравилась. Нравилось, как она идёт, беспрерывно болтая. Как смотрит на него. Даже то нравилось, что она задаёт самые нелепые вопросы. И то, что не на все он может ответить…

– Отдохнем, давай… – остановился Шаликов. Девочка послушно встала рядом. Подумала и сказала:

– Ещё морожено…

– Ага. – Шаликов потёр переносицу. – Вот встретим тётю с мороженым и купим…

Он присел на корточки и закурил. Хотя во рту саднило от выкуренного. И слегка подташнивало. Но больше досаждало солнце. Шаликов то и дело оттирал пот с лица серым носовым платком. Он нашелся в правом кармане. Как он туда попал, Шаликову было неведомо. Платков он не имел сроду… Впрочем, эта находка была не самой загадочной, – в том же кармане обнаружились чужие ключи. Свои – лежали в левом. А эти он вытащил вместе с платком. И долго и недоуменно рассматривал их. Потом положил в карман, – решил, что хозяин найдётся. Если ключи ему нужны, обязательно найдется.

Шаликов посмотрел на девочку и тихо, будто раздумывая, произнёс:

– Что же делать… с тобой…

А решение пришло внезапно. Скорее, даже не решение, а – импульс. Шаликов вскочил и быстро пошёл – прочь. Решительно. Словно по какому-то важному делу. По сторонам он не смотрел. Оглянуться – боялся. А ещё больше боялся – услышать крик или плач девочки. Но Маша почему-то молчала. Заплачь или закричи она, – Шаликов просто побежал бы. Кляня себя, обзывая самыми последними словами, но побежал. А девочка не плакала.

Не останавливаясь, Шаликов оглянулся назад: девочка стояла на том же месте, где он её оставил. Точнее, – с которого он сбежал. И удивленно смотрела на него. Она, похоже, даже не поняла, – в чём дело.

– Да что же это… – остановился Шаликов. – Я что, нанимался?..

И пошёл обратно.

Девочка встретила его радостной улыбкой. И Шаликов невольно улыбнулся ей в ответ, – смущенно и несколько растерянно, как если бы не девочка, а он сам зависел от неё.

– Испугалась? – спросил он.

– Не-а… – девочка крепко зажмурилась и помотала головой.

– Тогда пойдём дальше. Хотя… Отдохнём и уж потом… – Шаликов взял девочку за руку и подвёл её к длинному бетонному бордюру. – Подожди…

Он нашёл обрывок газеты, настелил на прогретый солнцем бетон и лишь после этого усадил девочку. Присел было и сам, но его замутило; он встал и принялся расхаживать вперёд-назад. Изредка он скашивал глаза на девочку, но, встретив её цепкие глазёнки, отводил взгляд и смотрел вперёд, напряженно и строго.

…Он как-то сразу понял, что это мать девочки. Она вышла из-за углового дома и побежала к ним. Бежала она, по-женски неуклюже раскидывая ноги. Её тело рвалось из домашнего халата, как из клетки. Шаликов глядел на неё и недобро улыбался: он представлял, сколько обидных и жестоких слов скажет ей. А потом замер, – нелепым истуканом.

– Маша… – женщина подхватила девочку на руки. – Ты куда же это…

– Я гуяла! – девочка обнимала мать. – И дядя Шаиков.

– Какой ещё… – женщина взглянула на Шаликова. Аккуратно опустила девочку на асфальт и, будто у самой себя, спросила. – Это ты?…

– Ну, я… – сказал Шаликов. – Здравствуй, Таня…

– Здравствуй… А ты что здесь делаешь?

Шаликов помолчал, собираясь с мыслями, покашлял и сказал:

– Вообще-то, я за пивом шёл. А тут девочка плачет… Я подошёл… – и, непонятно зачем, спросил. – А это твоя дочка?

– Моя…

– Хорошая девчушка…

Девочка посмотрела на мать, на Шаликова, и спросила:

– Дядя Шаиков, а ты к нам пойдёшь?

– Нет, Маша… У меня ещё много дел…

– А то и вправду, зашёл бы, – сказала Таня. – Поговорили бы…

– Нет-нет. Пойду я, Таня. Пива себе куплю. – Шаликов помялся. – Перебрал вчера…

Таня ничего не сказала, – только посмотрела на него, словно вспоминала что-то. Шаликов опустил голову, быстро повернулся и пошел. Внезапно остановился. Жарко и колко стало. Сунул руку в карман, вытащил сигарету… Но закуривать не стал.

– Таня! – позвал он, глядя мимо неё.

– Да…

– Таня… Тут, понимаешь, такая история. Я ведь за пивом шёл. Денег в обрез взял. Вернее… А пришлось мороженое купить…

– Тебе деньги нужны?

– Ну… хорошо бы. Если есть, конечно…

– Погляжу. – Таня порылась в карманах халата, вынула сложенную пополам бумажку и протянула её Шаликову.

– Вот.

– Я отдам, не сегодня, но отдам… – торопливо говорил Шаликов, стараясь не глядеть на Таню. – Ты не думай…

– Не надо…

– Ну, как? Нет… Я… – Шаликов посмотрел на неё. – Пойду я.

– Хорошо… – Таня вдруг подалась вперёд. – Ты вообще, – как?

– Нормально…

– А выглядишь неважно…

– Это ничего. Это… бывает. Пива попью и пройдёт…

Шаликов ещё секунду смотрел на неё, заметил, что она собирается спросить ещё о чём-то, быстро повернулся и пошёл в магазин, – за пивом.

1996 г.