Текст книги "Третья сила"

Часть 3

Глава 16
Тюбетейка

Антонина Ивановна хлопотала по дому, продолжая причитать:

– Ну что за интернет стал, прости господи! Одни чертежи да расчёты. Хоть бы фильм какой показали, что ли! – Но в глубине души она радовалась происходящему.

Санкт-Петербург ей нравился. Ехать до него было недалеко, всего полтора часа, зато сколько музеев и дворцов! Они поселились в дачном посёлке, недалеко от Сосново, возле небольшого озерца, окружённого красноствольными соснами. Сказочный пейзаж – синее озеро, красная почва, плавно перетекающая в багровые стволы сосен с пышными зелёными кронами – встречал её каждое утро. Это было прекрасно, хотя иногда она скучала по дому, по родным Гаграм.

Антонина Ивановна вдруг вспомнила свою юность, когда Николай впервые привёз её на море. Сама она была родом из казахских степей – плод любви родителей-целинников; горы и море не видела ни разу. Это было невероятной сказкой! Только очень душно. Прямо дышать нечем. Но к вечеру разразилась мощная гроза, после которой сразу стало легко. Красота Гагр очаровала её навсегда! «Петербург, говорят, тоже каменная сказка», – уговаривала себя Антонина Ивановна, собирая на стол. Она уже привыкла, что за трапезой теперь собиралось не меньше десяти-двенадцати человек, ведь зять Володя стал главным исполнительным директором проекта «Освобождение» и у них в доме на Карельском перешейке постоянно присутствовало множество его соратников по работе. Этот лысый Дэвид так вообще к ним переселился! Странный он какой-то: целый день сидит на качалке или в гамаке читает… Какая от него польза? Но понять можно: ему, теперь одинокому, где ещё жить, как не в семье да не на работе? Ой, сколько их тут, таких, лучше не думать! Это зятя проблемы… Бедный наш, он так переживает! Весь высох, почернел… А ведь работы, как говорит дочь, невпроворот. Хоть бы не заболел ненароком.

– Володя, ты, может, блинчиков попробуешь?

– А?.. Спасибо, мама, я не голоден. Вон, Тане предложите, ей теперь много есть надо.

– Да уж о ней-то я не забуду. Хотя ей достаточно. Вон уже как округлилась!

По старой деревенской привычке Антонина Ивановна старалась спрятать Татьяну от любопытных глаз. Даже амулетики смастерила от порчи – над каждой дверью повесила и Тане на руку привязала, несмотря на отчаянное сопротивление последней.

– Ничего не знаю и знать не хочу! У нас в роду все женщины такие штуки носили, и все рожали нормально.

– Так, может, просто гены хорошие? – вяло пыталась сопротивляться Таня.

– Гены-шмены… а уберечься не мешает! От тебя не убудет, право. И не очень-то на глазах мельтеши! Своим делом занимайся, нечего животом хвастаться. Ишь, пузо выпятит и ходит как на базаре…

Мать продолжала что-то говорить, но дочь уже отрешённо уставилась в компьютер. С наступлением беременности она стала мягче и снисходительнее к странностям родительницы. Как ни старалась Татьяна сосредоточиться на экране и начать работать, но мысли её то и дело возвращались к невидимке, ставшему не так давно шевелиться в её животе. Это было так непривычно, так странно… будто она уже не она, а живой сосуд, прячущий в своих глубинах новую жизнь. Именно эта новая жизнь, маленькое существо, которое должно было появиться на свет через четыре месяца, сейчас управляло ею. Именно оно делало её неторопливой и осторожной. Порой Таня ощущала себя чашей, наполненной до краёв. Она стала часто отключаться от внешнего мира, иногда даже в середине разговора: вдруг чик! – и её нет здесь. Где она – Таня и сама не могла сказать. Не то чтобы её тревожило это состояние, нет; просто неудобно было перед гостями, такими активными и бодрыми. Она же как будто жила в другом измерении: всё менялось вокруг, двигалось, смещалось, но ей было всё равно. Девушка чувствовала себя зрителем необычайного спектакля, разыгрываемого только для неё. Вернее, для них. Однажды Володя сказал, что она носит в себе не просто их ребёнка, она вынашивает будущее Земли. Сказал он это, конечно же, красного словца ради, но слова запали ей в душу, и она молилась втуне, чтобы будущее Земли было здоровым и счастливым.

* * *

«Хватит об этом!» – сам себе приказал Дэвид и сел в гамаке, закачавшемся от резкого движения. Пока он занят, нет мыслей ни о дочери, ни о Мэри; но стоит ему остаться наедине, память немедленно возвращает любимые образы. Мэри умерла вскоре после отъезда Кэти на Весту. Умерла быстро, резко и неожиданно. Вдруг среди обычной беседы схватилась за грудь, побледнела и стала заваливаться на бок. Дэвид тогда еле успел подхватить её. Мэри обмякла, как-то странно посмотрела, губы её шевелились, но слов разобрать было невозможно.

– Что с тобой, милая?! Потерпи, сейчас, сейчас! Я вызову «скорую»! – закричал он. Неотложка примчалась через пятнадцать минут, но было уже поздно. Потом ему сказали, что ничего бы не помогло – оторвался тромб и заблокировал лёгочную артерию.

– Такое случается, особенно у женщин. Тромбофлебит нижних конечностей, – пояснил врач. Но Дэвид всё равно винил себя: и за свою нерасторопность, пока искал телефон и дозванивался, и за свой болтливый язык, ведь он так часто шутил о живучести женщин…

Но пора заняться делом. Он решительно отбросил в сторону все посторонние мысли и сосредоточился на проекте. Хотя его часть работы можно было считать выполненной. Он сделал своё дело. Все пятьсот шестьдесят башен уже строятся, всё идёт по плану. Дэвид подошёл к огромному столу в гостиной, на котором возвышалась большая полусфера: Северное полушарие Земли, на самом полюсе которого распласталась чёрная клякса. Клякса эта покрывала всю поверхность Арктики и уже соединяла собою Гренландию и острова России. Маленькие цилиндрики, напоминающие губную помаду, окружали пятно со всех сторон, как пограничные столбы. Они ещё только строятся, его башни, на макете они выглядят совсем маленькими и хрупкими. Оставалось только ждать и надеяться. «Всё у нас получится, всё должно быть хорошо, иначе не может быть, и точка, – уговаривал себя Дэвид. – Самое трудное – это ждать. Всё запущено, всё работает, но ожидание… Всего восемь стремительно летящих месяцев. Успеем ли?..»

Звонок. «Слава богу, кому-то я ещё нужен…»

– Да, это я, Дэвид. А, это вы, господин президент. Я знаю, Питер, но мне так удобнее. Да, всё идёт по плану. Вчера летал к башням. Жалобы? Нет, вот только задержка с тросами. Да, по технологии Себастьяна. Я категорически против, нельзя его отпускать туда! Мало ли что просится отпустить! Успеется… Чего ему на Весте делать? Вот закончим, и поедет. Он нам здесь нужен. Конечно, у него прекрасные ученики, не спорю, но важно, чтобы Руже оставался здесь до окончания операции. А подходящую кандидатуру для передачи сообщения найдём… Что?! Только через месяц?! Да как мы успеем? Да спокоен я, спокоен. Ещё бригады? Ну разве что в океан. Там люди нужны. Попробую пересчитать с учётом задержек. Как сделаю – перезвоню. До свиданья.

Каждый день приносил новые неожиданности, и тем не менее работа шла почти по графику. Дэвид мысленно похвалил себя за то, что настоял на учёте непредусмотренных обстоятельств и заложил в график работ солидный запас времени. Правда, с сегодняшним сообщением этого запаса может не хватить. А нужно успеть. Это их единственная возможность. Кто ещё может помочь с производством этих проклятых тросов? Звонок. Неужели снова Питер?

– Алло? А, это вы, Казимиро. Как дела? Как дела в Ванкувере? Что? Ученица? Врач? Как зовут? Пан Линг. Откуда-откуда? А родом? Вот уж действительно всемирное переселение! Я думаю, это можно устроить. Конечно нужны! Пусть прилетает. Да, всё в порядке. Слушайте, Казимиро, у меня к вам есть дело. Надо поговорить. Я к вам прилечу на днях.

«Везение! Спасибо тебе, родное моё! Ты никогда не бросало меня. Забывало порою на пару лет, но потом обязательно появлялось в самый отчаянный момент. Как сейчас. Уф-ф-ф! Гора с плеч. Как я мог забыть о Казимиро? На Казимиро можно положиться. Он человек старой закалки и, если обещал, сделает. Да… надо не забыть позвонить Питеру и предложить его кандидатуру. Для Онно это будет правильно, а то он, после того как стал вдовцом, исчез из поля зрения. По себе знаю, ему на пользу будет отвлечься делами…»

* * *

Володе сутолока последних месяцев нравилась. И не только тем, что он был занят по горло. Скорее, всеобщим воодушевлением, которое охватило землян после сообщения о проекте. У людей появилась надежда. И как все воспрянули, оживились! Будто и не было этих четырёх лет ожидания конца света, этих нудных, бесконечных дождей и столь же унылых вестей об очередном затоплении суши. Жизнь вернулась, и вселенский энтузиазм, казалось, сам по себе мог уничтожить проклятые «соты».

Работа координатора отнимала всё свободное время Владимира, и он с чувством вины поглядывал на Таню. Она не роптала, наоборот, казалось, была охвачена тем же ожиданием и прощала Волкову его почти полное отсутствие дома. «Я как японец: работа стала моим вторым домом, второй семьёй. Она постоянно требует моего присутствия, – оправдывался перед собой Володя. – Лишь бы всё сработало, лишь бы…» – эта мысль досадным, но в то же время желанным рефреном засела в мозгу. Каждый день приносил новые проблемы и решения, но главное, приближал к тому часу, когда их с Дэвидом детище оживёт и сделает своё дело. Нет, это несправедливо – проект принадлежит не им двоим, а всей Земле, всему оставшемуся человечеству. Без общих усилий ничего бы не произошло, и Володя был бесконечно благодарен людям за их доверие и самоотдачу, с которыми они работали над проектом.

– Извините, вы не знаете, где я могу найти Дэвида Келли? Ой! – услышал он из-за спины тонкий голос, обращающийся к нему на хорошем английском. В дверях стояла в поклоне молодая

китаянка. Волков ответил не сразу. Вначале он обернулся, пытаясь найти точку, которую рассматривала незнакомка над его головой, но, не найдя ничего примечательного, проговорил:

– Вторая дверь направо. Или… может быть, вы его ещё найдёте на веранде, в гамаке. По коридору до конца.

– Спасибо. Извините. Не буду беспокоить, – перешла на русский китаянка.

– О, вы знаете русский! Замечательно. А что вы так испугались?

– Я… нет. Вообще-то… вас. Вы ведь Волков?

– Так меня до сих пор звали. Что же во мне страшного?

– Нет, вы не так поняли. Я не испугалась. Просто… такая знаменитость… и вживую. Меня зовут Пан Линг.

– Что за глупости! Послушайте… Я вспомнил! Эдвард предупреждал. Пан-сан… по-моему, так принято обращаться в Японии. Вы не против?

– Как меня только не называли – Пан-апа, Пан-сан, Паня… Конечно не против!

– Вы ведь ученица Казимиро Онно? Слышали о вас. Вы, кажется, врач?

– Да.

– Как же вас угораздило оказаться в Японии у Казимиро? Он ведь молекулярный биолог?

– Я у него защищала диссертацию. Он работал в медицинском университете в Хамамацу. Моя тема была связана с лейкемиями. Кому теперь это надо… – вдруг с горечью добавила она.

– Ну что вы! Я не очень-то разбираюсь в медицине, простите, но врачи нам нужны. Ведь над проектом работают сотни тысяч человек, и их здоровье важно для нас всех.

– Ой, да что вы! Я рада помочь. Это прямо чудо какое-то! Я уже и мечтать не смела. А тут вы со своим проектом…

– Ну, по правде говоря, проект не совсем мой. Он был создан, так сказать, общими усилиями.

– Честно говоря, я упустила тот момент, когда пошли первые сообщения о проекте, и не совсем понимаю, как и кому пришла эта идея. Если не секрет, конечно.

– О чём вы говорите! У нас уже давно нет секретов. Ещё в самом начале я заметил, что кристаллы, отрастая от мест сочленения, поначалу очень хрупки и легко отламываются. Первое время даже и не думал о том, что это можно как-то использовать. Лишь недавно, когда жизнь более-менее наладилась, пришло в голову, что с данным явлением можно работать. Я высказал свою догадку Питеру, и он уже через пару дней позвонил мне, предложив возглавить операцию. Проект, по правде говоря, модифицировался на ходу. Вначале мы просто хотели останавливать рост «чёрных сот», обламывая по периферии все вновь образующиеся кристаллы. Это оказалось не так просто: пришлось привлечь все подводные лодки, что ещё остаются на плаву, и держать наготове бригады по всему периметру поля. Позже у Дэвида Келли родилась идея о том, чтобы вообще избавиться от чужеродных кристаллов!

– Это так здорово! Я не совсем поняла, как всё будет работать, для меня даже кипятильник высокая техника.

– На самом деле ничего сложного. Когда обнаружилось, что «соты» в процессе роста принимают форму близлежащих предметов, была сформулирована гипотеза, что можно обложить чёрное поле башнями. Этим мы сейчас и занимаемся. Вот, смотрите. – Он подвёл женщину к глобусу, расположенному северным полюсом вверх.

– Ой, это как туппэ!

– Туппэ? Не понял.

– Тюбетейка по-русски. Это такая шапочка. Все узбеки надевают. Я в Ташкенте видела разные.

– Хм-м… Тюбетейка, говорите? Ну, хоть так. Название неплохое. Забавно! Мы ведь ещё никак её не назвали. Видите, вы уже принесли пользу!

– Ну что вы говорите! Ерунда. Но при чём тут башни?

– «Соты» проникнут в башни, примут их внутреннюю форму и начнут обрастать снаружи. К этому моменту мы заложим в них ракетные двигатели. Для прочности конструкции будут связаны между собой под водой тросами, над устройством которых сейчас работает Себастьян Руже. Они, как паутина, будут поддерживать снизу гигантскую «тюбетейку». У нас есть надежда, что при одновременной работе всех двигателей мы сможем оторвать поле «чёрных сот» от поверхности и вынести его в космос.

– Ой, как здорово! Прямо как в фантастическом фильме. Неужели сможете?

– Согласно расчётам, всё должно получиться. До запуска осталось чуть больше полугода. Будем держать кулачки, о’кей?

– О’кей. Только я не знаю, как это… кулачки.

Глава 17
Адриан

Кэти нанесла последний мазок. Всё, картина закончена. Она придирчиво осмотрела её. Посреди вертикального холста расположилась фигура больного на койке, вокруг которой столпились родственники, знакомые, друзья. Эта толпа терялась вдали, плавно переходя в тени на фоне разноцветных реклам Вёрджин. В центре картины находился измождённый болезнью молодой человек, беспомощно и покорно протянувший руки вдоль желтовато-бледного тела. В одной руке ручка, из другой падает листок с неразборчивыми строчками. Примятые от долгого лежания волосы безвольно прилипли к черепу. Длинный нос, сильно заострившийся от худобы и болезни, торчит как диковинный парус. «Странно, я никогда раньше не замечала, какой длинный у него нос…» – подумала Кэти.

На картине был изображён её муж, её любимый и дорогой Адриан. Она решительно подошла к полотну и убрала его с мольберта. Хватит! Пошёл уже второй месяц, как Адриан лежит в коме. Он захандрил сразу же после смерти отца, перестал писать свой роман, стал пить и часами лежать, уставясь в потолок. Кэти винила себя. Она была так увлечена новым миром и всеми возможностями, открывшимися перед ней, что не заметила простой домашней трагедии. «Врачи рекомендовали разговаривать с ним», – сама себе напомнила Кэти и присела на кресло рядом с кроватью. К телу Адриана тянулись десятки разноцветных трубочек, словно тонкие щупальца спрятавшегося за кроватью спрута.

В голове её печальным рефреном вертелось последнее стихотворение мужа:

 
Растёт соломина, не зная,
Что всякий день любой чудак,
От равнодушья изнывая,
Её сломает просто так.
 
 
Он убиенья не заметит,
Быть может, ковырнёт в зубах.
И следующая на примете
Соломоломкая судьба.
 
 
Стремленье к солнцу, к поднебесью,
Мечту от корня ввысь уйти
Небрежно на ладони взвесит
И воплотит…
 

Врачи говорят, Адриан поправляется, физически он уже вполне здоров, но снять торможение коры головного мозга не получается.

Кэти вспомнила их первую встречу на Весте. Судьбе было угодно, чтобы они увиделись вживую только здесь, хотя их родители были знакомы задолго до переселения. Перед глазами сразу всплыло кафе «Эт хоум». Действительно, там было удивительно уютно, по-домашнему хорошо. Она заметила тогда симпатичного молодого человека, который безуспешно пытался разобраться с кнопочным меню на столике.

– Новенький? Недавно с Земли? – с приветливой улыбкой подошла Кэти.

– Что, заметно? Всего две недели, а здесь вообще в первый раз.

– Судя по говору, вы привестились в Америке?

– А как вы угадали? Ах да – мы же с вами по-английски говорим. Всё никак не привыкну к этой штуковине! – Молодой человек показал пальцем за ухо. Кэти понимающе улыбнулась и предложила:

– Давайте помогу. Что вы хотите? Попробую угадать! – Она подняла вверх указательный палец и решительно произнесла: – Кофе, чёрный двойной эспрессо, и кусок чизкейка с манго. Правильно?

– Вау, точно! Пожалуйста.

– Вы ещё просто не приспособились. Я тоже целый месяц осваивалась. Я здесь уже полгода, – поспешила уточнить девушка.

– Кофе замечательный! Как у нас дома. Мой отец любил и знал старинные рецепты заваривания. А вы себе ничего не закажете?

– То же самое.

– Извините, я не представился. Меня зовут Адриан. Адриан Виндзор.

– Кэтрин. Кэтрин Келли.

– Кэтрин, вы не ответили на мой вопрос…

– При перемещении кубы или те, кто ими управляет, учитывали наше местоположение на Земле. Непонятно? Ну, скажем, вы из Америки и в Америку на Весте попадаете. В смысле, на тот же континент. Понимаете, о чём я?

– Вы хотите сказать, что людей с определённого земного континента переселяли точно на такой же континент здесь? Что ж, в этом есть своя логика. Так легче будет осваиваться в новой обстановке, ведь окружающие говорят на одном языке…

– Именно! А далее дело за вами: селитесь где угодно, где понравится. Большинство так и кочует с континента на континент. Со временем языковые барьеры стираются…

– А, вы имеете в виду эти треугольнички?

– Да, и их тоже. Скажите, Адриан…

– Можно просто Адик. Так меня звали дома.

– Я тоже люблю, когда меня называют просто Кэти. Так вот… Адик, вы ещё не замечали за собой способности угадывать чьи-то мысли? Не ловили себя на том, что ваш внутренний монолог становится понятным другим без слов?

– Вы только что это мне продемонстрировали.

– Я не знаю, как это объяснить… Возможно, во время перемещения или сразу после него начинаешь замечать за собой многое, чего не было раньше. Новые качества, способности. Одна из них – видеть образы. Нет-нет! Это не чтение чужих мыслей, не подумайте! Но иногда в голове вдруг возникает ясная и чёткая, словно живая, картинка, о которой ты за секунду до этого и не помышлял.

– Бывало… Но я не обратил на это внимание. Мало ли что привидится!

– Я тоже так поначалу думала. И только со временем поняла, что вижу образ, о котором думал собеседник.

– Класс! Хотя… Не знаю, хорошо это или…

– Наверное, как и во всём на свете, здесь две стороны. Мне, между прочим, это помогает.

– Как?

– Например, если я при случайной встрече с незнакомцем вижу себя в обнажённом виде, стараюсь держаться от этого субъекта подальше.

Адриан вдруг поперхнулся тортом и закашлялся. Кэт усмехнулась и проговорила:

– К вам это не относится! Вы вызываете доверие. И потом, вы просто восхищаетесь, а мне это приятно. Ну хватит! Переведём разговор на другую тему. – Она слегка похлопала Виндзора по спине, помогая откашляться.

– Спасибо… Извините. У меня, видимо, не так эти способности развиты: я ничего не вижу, никаких образов.

– У всех по-разному. У кого-то усиливается образное мышление, другой становится сильнее физически, третий видит запахи и так далее…

– За собой ничего не замечаю, – с сожалением произнёс Адриан.

– Может, вы просто ещё не поняли? Или такие способности у вас уже были активированы.

– То есть вы хотите сказать, что это наши таланты?

– Ну да! Это всё было в нас заложено от рождения, только почему-то не проявлялось. Возможно, условий подходящих не было, не знаю.

– Так это же замечательно! Ради этого стоило переселяться. Кстати, а почему Америка называется Америкой?

– Понимаете, Адриан, – ответила Кэт, – вначале здесь не было названий у континентов. Их дали позже. Как я уже говорила, всех привестяли в аналогичное место. Так что американцы попали в Америку, китайцы на континент, который позже назвали Азией. И хотя природа здесь совсем иная, да и ничего не было построено – это не беда. Долго ли? Особенно здесь.

– Да, Кэти, всё так… удивительно. Я до сих пор в себя прийти не могу. Знаете, ехал сюда с таким страхом и отчаянием, а здесь просто чудеса. Я верил и не верил рекламным картинкам.

– Всё так. Хотя я… Скажите, Адриан, у вас бывает такое чувство, что с вами ничего плохого не случится? Просто ни за что не может быть.

– Да. Я вообще фаталист, верю в фортуну.

– Я тоже. Когда уезжала сюда, многие голосили, что это, мол, новое рабство. Но я верила в хорошее. Не знаю почему… Пока сбывается, не правда ли?

– Можно я прочту вам стихотворение, Кэти?

Не дождавшись ответа, Адриан закрыл глаза:

 
– Голубоглазая планета,
Прошу, прими в свои объятья
Чуть заплутавшего поэта —
Ему совсем немного хватит:
 
 
Чуть воздуха для мысли крыл,
Ломоть долин и гор кусочек,
Чтоб ковшик океана был,
И яркий день, и звёздной ночи,
 
 
Щепоть добра, и горсть терпенья,
И всепрощающей любви —
Всего лишь. Ну а вдохновенье
Всегда живо в его крови!
 

Это я написал ещё на Земле, перед переселением. И проговаривал как молитву всё время.

– Ну и как с вдохновением здесь, на Весте? Постойте-постой-те, я сейчас вспомнила! Так это ведь вы её так назвали! Мне отец говорил.

– Ну что вы! Я не думаю. Название как-то само собой явилось. Может, сразу несколько человек стали так её звать. Иногда мне кажется, что это Они нам подсказали.

– Слушайте, идёмте ко мне в галерею. Тут недалеко. У меня ведь есть собственная галерея! Слава богу, здесь никого спрашивать не надо: делай что хочешь, строй что хочешь, если другим не мешаешь. Вы что с Земли захватили? Не отвечайте, догадаюсь… Стихи, верно? А я взяла картины. Вот.

Они дошли до просторного купола с матовыми полупрозрачными стенами. Над входом огромными буквами было написано: «Земля. Автопортрет».

– Почему такое странное название?

– Потому что это правда. Все представленные здесь картины я начала писать перед отъездом. За год до него. Сейчас мне кажется, что это не я писала, честно. Будто сама Земля водила моей кистью…

…От воспоминаний Кэти отвлёк конус, подплывший к кровати Адриана для сбора очередной порции анализов. Когда через минуту процедуры были закончены, она подошла к мужу и, сжав его безвольную ладонь, стала читать ему дневник отца.

«20 ноября.

Сегодня ночью Они приходили ко мне. Я оказался в какой-то странной круглой комнате с матовыми стенами, как в душе. За стенами были видны чьи-то силуэты. Я нутром понял – это Они. Я чувствовал, что Они смотрят на меня. А я совсем нагой. Мне стало неловко, хотелось укрыться, но комната оказалась совершенно пуста… Вначале был страх. Потом я рассердился и бросился на стену с кулаками, пытаясь разбить её, достать эти неясные силуэты. Как ни странно, стена оказалась мягкой и вязкой. Я беспомощно барахтался, пытаясь прорваться к Ним, но стена спокойно и неторопливо вытеснила меня обратно в комнату. Хотел ли я Их убить? Нет, скорее, хотел просто ясно увидеть. Страх неведомого – наверное, самый страшный из всех страхов. Хотя это зависит от развитости воображения.

Тут я увидел в центре комнаты мою любимую Жаннет. Я прижался к ней, чтобы укрыться от чужих глаз, и вдруг мне стало очень спокойно и хорошо. Её кожа была гладкой и тёплой. Это было так неожиданно, что я проснулся.

Оказывается, я всего-навсего спал! А может… Я не знаю… может, Они и вправду приходили ко мне во сне? Во всяком случае, я сразу подозвал к себе Жаннет и потрогал её. Да, это то самое ощущение, как во сне. Вы когда-нибудь трогали свои конусы'? Их кожа напоминает замшу, мягкую, тёплую, упругую. А главное, стоит тебе прикоснуться, как на душе сразу становится спокойно и легко. Словно гладишь кошку. Долго размышлял я над этим эффектом и объясняю его снятием разряда. Я вообще-то не физик, но мне представляется, что мы здесь непрерывно накапливаем электричество, оно и приводит нас к возбуждению, своеобразной эйфории, помните? Думаю, каждый испытал её вскоре после прибытия. Здесь всё кажется таким ярким, звонким, будто радость живёт во всём – в горах, в озёрах, в лесах, даже в спринглзе (пружинистой траве, устилающей мягким ковром всю поверхность суши). Но со временем эйфорию сменяет грусть, вместо возбуждения наступает апатия. Так, во всяком случае, со мной. И я нашёл способ лечения депрессии. Это она, Жаннет. Отныне у меня нет торможения, нет плохого настроения, я радуюсь жизни, и она рада мне тоже».