Текст книги "Раненый разум. Пройти через боль, чтобы её преодолеть"

2. Боль как главное действующее лицо

Боль красной нитью сопровождает все травмирующие переживания, независимо от последствий, которые они имеют как во временном измерении, так и для нашего способа восприятия реальности. Даже там, где есть другие опустошающие эмоции, боль никогда не прекращается, и даже в тех случаях, когда преобладающей базовой эмоцией изначально является страх (как во многих случаях посттравматического стрессового расстройства, при котором случаются панические атаки), после его преодоления появляется боль, которую скрывал страх.

Слово «боль» идет рука об руку со словом «потеря». Мы можем чувствовать боль из-за потери чего-то важного (например, дома или веры), нашей роли (например, работы) или кого-то дорогого нам (будь то смерть или уход). Но мы также можем чувствовать боль, видя, как сильно страдают другие. Такую боль ощущает тот, кто находится рядом со своим любимым человеком, в течение его продолжительной болезни, приносящей сильные страдания и заканчивающейся смертью.

Боль представляет собой отвергаемый опыт, её отсутствие уже считается источником благополучия, потому её постоянно пытаются устранить, как если бы она была худшим из несчастий, являясь противоположностью желаемому удовольствию (Nardone, 2020b). Но это не так, и работа с пациентами ежедневно нам это доказывает. У тех, кто преодолел боль, есть ресурсы, которых нет у других, например, такие как чувствительность, способность адаптироваться и амортизировать другие жизненные потрясения. Тот, кто никогда не испытывал боли и всегда избегал сильных эмоциональных переживаний, кто сумел ускользнуть от них, он отнюдь не сильнее испытывавших боль, наоборот, потенциально он более хрупок и подвержен дестабилизизации.

Л. Толстой в романе «Война и мир» пишет: «Ежели бы не было страдания, человек не знал бы своих ограничений, не знал бы себя самого». Наша боль показывает нам, кто мы есть, заставляет нас размышлять и подвергать сомнению наши убеждения. Эта эмоция служит караульным, предупреждая нас о том, от чего мы должны защищаться, и её же мы должны использовать для нашего исцеления. Но все это становится понятным только после того, как вы её преодолеете. Размышлять о своем болезненном опыте мы можем только после того, как прошли через него.

Пока же мы страдаем, мы не можем видеть ясно. Точно так же, как когда мы испытываем страх. И так же, как иногда нас парализует от страха, так же нас может парализовать и боль. В отличие от того, что предлагает нам героический взгляд на боль (герой реагирует на боль силой и гневом), эта эмоция, подавляя испытывающего её человека, отнимает у него силы и деморализует его, сводя на нет все его способности к реакции. Чтобы не страдать, мы готовы сделать что угодно, даже отказаться от жизни. Чтобы не испытывать боль потери, мы можем оставаться с людьми, которые плохо с нами обращаются. Чтобы не зацикливаться на размышлениях о том, что нас угнетает, мы можем стать гиперактивными и постоянно находиться в поиске действий, которые отвлекали бы нас от мыслей, или погрузиться в сон, действующий подобно анестезии чувств и ума, отключаясь от реальности, чтобы больше ничего не чувствовать. Мы можем даже навсегда отказаться от удовольствия, лишь бы не страдать. Или начать принимать лекарства, которые притупят наши ощущения и сделают нас менее чувствительными к боли. Во всех этих случаях результат действий будет один: развитие психопатологии и, следовательно, новые страдания. Мы – поколение стремящихся обезболить душу, которое отняло у боли его великую чудотворную силу. Как превосходно выразился Эмиль Чоран: «Мужество, которого не хватает большинству людей, состоит в том, чтобы страдать ради того, чтобы перестать страдать».

Через боль необходимо пройти, её нужно прожить полностью, её необходимо прочувствовать, испытать, отстрадать; боль лечится болью, и именно благодаря боли рана становится шрамом. Подобно кислороду, она дезинфицирует и лечит, но иногда, чтобы не чувствовать ее, мы изобретаем уловки, которые на мгновение создают у нас иллюзию, что мы можем избежать ее, но на самом деле эти уловки никогда не работают. Мы можем пытаться «не думать», прилагать усилия, чтобы отвлечься от того, что вызывает боль, или подавить её лекарственным путем, превратив её в итоге в бесконечную агонию, на которую мы больше не сможем реагировать. Таким образом, одна из целей терапевтического вмешательства – заставить человека признать, что боль должна быть прожита, и это станет важнейшей отправной точкой на пути к исцелению.

Говоря о боли и переживаниях, оставляющий свой след, мы не можем не упомянуть чувство вины (Nardone, Cagnoni, Milanese, 2021). Каким бы некомфортным оно нам ни казалось, чувство вины служит сигналом и предупреждает нас, когда мы рискуем выйти за пределы наших моральных или этических границ, и отводит нас от принятия решений, которые могут привести к таким последствиям для нас самих или для других, о которых мы, возможно, будем сожалеть в будущем. Однако эта неудобная эмоция часто выходит за рамки её адаптивной функции, которая должна состоять в том, чтобы сохранять память о совершенных ошибках таким образом, чтобы мы не повторяли их в будущем, и постепенно превращается в навязчивое и всепроникающее чувство, ограничивающее нас и мешающее продолжать спокойно жить. Например, представим женщину, которая в молодости приняла решение сделать аборт, будучи уверенной, что у нее еще достаточно времени в будущем, чтобы завести ребенка, и которая в определенный момент с сожалением обнаруживает, что это больше невозможно. Отсутствие детей и необходимость смириться с этим могут пробудить у нее чувство вины за аборт, сопряженное с болью потери. В этом случае работа с раскаянием и угрызениями совести должна будет стать неотъемлемой частью терапевтической работы, поскольку вина в прошлом связана с болью и гневом в настоящем.

Довольно часто бывает так, что некая ситуация в настоящем внезапно напоминает о выборе, совершенном в прошлом, и взгляд на нее через призму последствий приводит к болезненным и разрушительным ощущениям. Это относится и к чувству сожаления. Часто это чувство переживается в ситуации недостатка чего-либо в настоящий момент, что заставляет всплыть на поверхность что-то «незавершенное», не достигнутую цель, отсутствие удовлетворения или опыт, прожитый не в полной мере в прошлом. Часто даже в случае горевания из-за смерти близкого присутствует сожаление о том, что человек слишком мало наслаждался обществом любимого человека, которого больше нет, и если эта утрата произошла в травмирующей ситуации, то сожаление становится топливом для огня боли.

Испытывая сожаление, люди живут, полагая, что настоящее хуже, чем могло бы быть, если бы только у них была смелость, воля или способность сделать что-то по-другому. «Если бы я закончил учебу», «если бы я принял то предложение работы» – вот пара типичных сожалений, которые люди носят на своих плечах как тяжелый груз. В этих случаях именно отсутствие того опыта, который мог бы быть, но которого не было, парадоксальным образом создает в жизни человека жгучее ощущение упущенного. Сожаления часто приходят в жизнь людей в моменты затруднений, неудовлетворенности или фрустрации. Это бумеранги, брошенные задолго до этого момента, которые теперь возвращаются, чтобы напомнить нам о том, что мы не сделали.

Несмотря на то, что на них нет ответственности за реально принесенный вред или нарушение моральных или этических правил, как, например, в случае с угрызениями совести, испытывающие сожаление часто становятся жертвами сильного чувства вины и ощущают всю тяжесть ответственности. На самом деле, не надо сожалеть по тому, что мы все равно не могли бы сделать по-другому, чем сделали. Это также подтверждается рядом исследований, проведенных с помощью методов нейровизуализации. Так, одно из недавних исследований показало, что эмоции, связанные с чувством вины у человека за то, что он сделал что-то, что причинило вред другому, локализуются в области мозга, отличной от той, которая активируется, когда мы видим страдания других людей, которым мы не были причиной (Mancini et al., 2011).

Чувство вины часто приводит к постоянному болезненному процессу руминации[6]6
  Руминация – непрерывное прокручивание в голове одних и тех же тревожных или депрессивных мыслей или воспоминаний (прим. пер.).


[Закрыть]. Этот механизм является общим для всех ситуаций в нашей жизни, сопровождаемых болью, и приводит к настоящему чувству бессилия, не позволяющему избавиться от определенных болезненных и мучительных мыслей. Похоже, разум обречен постоянно вспоминать то, что он хотел бы забыть. Эта тенденция к руминации в случае негативных событий, как бы она ни была связана по большей части с патологическими механизмами, по-видимому, имеет адаптивную функцию (Milanesi, 2019). Действительно негативный опыт, много раз подряд перерабатываемый высшими и контролирующими структурами сознания, должен понемногу усваиваться (доказывая тот факт, что простая многократная переработка опыта может привести к переработке боли). Но когда обращение к памяти снова вскрывает старые раны (и связанные с ними эмоции), то наблюдается экспоненциальный рост интенсивности самих этих эмоций, что приводит к необходимости все больше и больше «перерабатывать» событие. Из-за этого порочного круга адаптивная функция вины утрачивается, и верх берут дисфункциональные и болезненно патологические процессы.

Чувство вины имеет над нами власть и способно заблокировать нас в парадоксальной ловушке, оказавшись в которой мы ощущаем себя так, что одна только мысль о том, что мы можем освободиться от чувства вины, в конечном итоге подпитывает его все больше и больше. Подобно тому, как невозможно переработать боль, не прожив её полностью, невозможно переработать и раскаяние или ряд совершенных катастрофических действий, не созерцая их с болезненностью. Поэтому важно осознать свою ответственность, реальную или предполагаемую, приняв её как неизбежную часть своей жизненной истории, и иногда это даже даст возможность обнаружить, что мучающее нас чувство вины – это не только наша вина, или что, возможно, наши ошибки не так серьезны, как мы воспринимали их раньше.

Когда мы чувствуем вину не за то, что мы сделали или упустили, а потому, что в результате нашего действия мы изменяем в негативную сторону восприятие себя, мы проживаем еще одну эмоцию – стыд. Это универсальная эмоция, обозначающая крах нашего достоинства, образа себя в наших собственных глазах и глазах других людей. Нам может быть стыдно за то, что мы сделали, даже если другие не знают об этом, мы можем испытывать чувство неадекватности, с которым нам никак не удается справиться. Предательство чьего-то доверия может заставить нас испытать эту глубокую эмоцию как нечто непоправимое, создавая у нас самих образ нас как отвратительных людей, недостойных любви и уважения другого человека. Стыд отличается от вины именно этим: несмотря на то, что мы не причинили другим ничего конкретного, нам стыдно быть тем, кем мы никогда не хотели быть или каким мы себя не считали.

Когда стыд спровоцирован ситуацией, внешней по отношению к нам самим, например, унижением, которое мы испытываем, он стыкуется с гневом, запуская процесс руминации, в котором посредством гнева мы пытаемся делегировать ответственность вовне, но это не дает эффекта. Хотя мы можем и не иметь отношения к его проблемой того, кто его созданию, стыд остается испытывает.

С точки зрения адаптации, стыд должен защищать нас от того, чтобы мы не совершали таких действий, за которые мы могли бы себя осудить, но довольно часто он становится источником ограничений и патологий. В нашей клинической деятельности мы наблюдаем все больше и больше расстройств, основанных на страхе стыда или неспособности преодолеть эту эмоцию. Так, например, люди стыдятся того, что их бросили, так как не могут переработать боль потери здоровым образом, и испытываемое ими чувство стыда за ситуацию блокирует их поведение. Жертвы насилия могут проживать парадоксальный стыд, делающий их жертвами дважды. То же самое касается тех, кто заразился болезнями, влияющими на образ человека в социуме, например, такими как ВИЧ: этих больных часто помимо горя от имеющегося заболевания также тяготит бремя стыда.

Таким образом, боль может иметь много лиц, и поэтому очень важно уметь распознавать их, чтобы помогать людям с помощью терапии полностью пройти через боль. Вспомним слова Германа Гессе: «Я также начал понимать, что боль, разочарования и тоска посылаются нам не для того, чтобы сломить наш дух, лишить нас ценности и достоинства, а для того, чтобы преобразить нас и приблизить нашу зрелость».

3. Страх

Страх, безусловно, представляет собой главную базовую эмоцию, поскольку он напрямую связан с инстинктом выживания. Это чрезвычайно мощная древняя эмоция, которая активируется за тысячные доли секунды в ответ на восприятие опасности и способна вызвать множество других вторичных эмоциональных реакций. Именно страх позволяет нам моментально броситься в сторону от внезапно появившейся машины или быстро восстановить равновесие, если мы споткнулись. Именно эти важные характеристики страха при превышении им порога функциональной физиологической активации превращают его в ограничение и приводят к появлению инвалидизирующих реакций (Nardone, 2019).

Перед лицом травмирующего события страх выступает как эмоция, которая активируется первой; он может внезапно самым шокирующим образом ворваться в нашу жизнь или коварно подкрасться и остаться в нашей повседневной жизни, как это бывает с теми, кто чувствует угрозу со стороны другого человека, болезни или непредвиденных обстоятельств. В подобных случаях может возникнуть состояние постоянной повышенной бдительности, что со временем может привести к приступам паники, а также к другим типам расстройств.

Естественной физиологической реакцией на страх является тревога. Это здоровая и функциональная реакция, направленная на то, чтобы дать человеку возможность реагировать на опасность благодаря физиологическим изменениям, которые она вызывает (ускорение частоты сердечных сокращений, ритма дыхания и психогальванического рефлекса), это позволяет активировать организм за тысячные доли секунды для вероятного бегства или борьбы. Тревога становится патологической только тогда, когда она превышает порог функциональности, поскольку избыточный психофизический стресс делает нас неспособными адекватно реагировать и вызывает сильные страдания. Ряд исследований показывает, что в состоянии гиперактивации амигдалы (когда субъект испытывает постоянный страх) непрерывный выброс адреналина приносит вред на соматическом и психическом уровне и что со временем эти люди начинают испытывать трудности с управлением и регулированием своей тревоги в различных жизненных условиях, даже там, где тревогу можно определить как физиологическую.

Когда этот механизм неоднократно запускается, появляется извращенная взаимосвязь между страхом и тревогой, при которой страх вызывает тревогу, которая, в свою очередь, усиливает страх (так называемый «страх страха») – и так вплоть до потери контроля над реакциями и запуска реального психофизиологического короткого замыкания – паники. Однако даже в этих случаях важно помнить, что страх – это форма восприятия, а тревога (и паника) – это реакция. Это различие имеет решающее значение с точки зрения лечения, поскольку, если бы тревога и страх были одним и тем же явлением, то для погашения страха было бы достаточно снизить реакцию тревоги у пациентов (Nardone, 2000). Но уже есть множество доказательств, что снижение тревоги у субъекта может подавлять его реакции, но не изменять его восприятие; таким образом, страх остается, и расстройство не проходит (LeDoux, 2015). Поэтому для эффективного вмешательства в состояние тревоги, с терапевтической точки зрения, необходимо сначала произвести изменение восприятия страха, вызывающего тревогу; как только это будет достигнуто, в качестве эффекта мы также получим перестройку физиологических параметров активации организма (то есть тревоги) в пределах функциональных пороговых значений (Nardone, Watzlawick, 1990, 2000; Nardone, 1993, 2000, 2003a, 2016).

4. Терзания

Терзания – это чрезвычайно неприятное эмоциональное состояние, смесь страха и боли, характеризующееся сильно выраженным чувством опасения по поводу угрозы, которой человек, по его ощущениям, не может избежать и перед которой он чувствует себя беспомощным. В отличие от тревоги, которая, как мы видели, является здоровой и адаптивной реакцией организма при условии, что она остается в пределах функциональных параметров, терзание всегда представляет собой состояние дискомфорта, и никогда не может быть процессом позитивной активации. Это состояние негативного ожидания в отношении будущих событий, основанное на уверенности в том, что все идет к худшему, без возможности что-либо изменить. С тех пор, как разразилась пандемия Covid-19, эта эмоция, к сожалению, продолжает поражать все больше и больше людей. Столкнувшись с невидимым врагом, от которого до сих пор нет эффективных лекарств и который погружает нас в неестественные жизненные обстоятельства, многие люди переходят от страха – эмоции, преобладавшей в начале пандемии, – к терзаниям, характеризующимся отчаянием и безысходностью. В отличие от человека, испытывающего страх, который при столкновении с опасностью активируется, чтобы сражаться или защищаться каким-либо образом, человек в состоянии отчаяния чувствует, что он приговорен к чему-то, чего невозможно избежать. Это может быть ощущение, что вирус неизбежно рано или поздно поразит нас или наших близких, или ощущение, что прежняя жизнь ушла навсегда и мы отныне навечно обречены жить изолированно друг от друга, или что ничему из того, что мы планировали осуществить в будущем, никогда не суждено сбыться. В терзаниях нет надежды, она похожа на конусообразную тень, покрывающую наше настоящее и будущее и не пропускающую даже самый тонкий луч света.

Но чтобы мы испытали терзания, нет необходимости в пандемии; чтобы нас захватила эта эмоция, достаточно почувствовать в чем-то свою «обреченность» и отсутствие возможности спасения. Эта обреченность может быть связана с тем, что уже произошло в прошлом и чего уже нельзя исправить, или с тем, что мы проживаем в настоящем и не можем изменить, или же с тем, что произойдет в будущем, и что мы не в силах предотвратить. Так было с Бруно, который слишком поздно осознал, что ошибся с выбором факультета в университете, и теперь уверен, что эта ошибка помешает ему реализовать себя в жизни. Для него теперь «жребий брошен», ошибка оказалась фатальной и повергла его в состояние глубокой депрессии. Он проводит свои дни, размышляя о совершенной ошибке, погруженный в терзания из-за того, что у него теперь нет будущего, а потому ему иногда кажется, что единственным выходом могло бы быть самоубийство. В истории Эммы «приговором» стала рекомендация терапевта. Отец Эммы умер несколькими годами ранее от рака толстой кишки, и у мамы также только что обнаружили новообразование. «Я советую вам проверяться каждый год, поскольку у вашей семьи есть предрасположенность к таким болезням», – сказал ей её врач в конце обычного планового визита. С этого момента жизнь Эммы превратилась в медленную агонию в ожидании постановки зловещего диагноза. Подобно тому, кто получил предсказание оракула и теперь может лишь ждать, когда оно осуществится, женщина больше ничего не планирует и проживает свои дни в муках приговоренного к смерти, которому не оказано милости знать, когда она наступит. У нее не хватает смелости посещать врача из-за страха увидеть исполнение пророчества, но она живет так, как будто пророчество уже осуществилось. Ее жизнь проходит в состоянии глубокого отчаяния.

В отличие от тревоги, которая активирует организм, терзание угнетает его и толкает к отказу. Если битва уже проиграна на старте, то нет смысла сражаться, и единственный вариант – это полная или частичная капитуляция. По этой причине терзание никогда не бывает полезной или адаптивной эмоцией.

Исследования по нейровизуализации показали, что области мозга, которые активируются у людей, испытывающих терзания, связаны с физической болью. Это не должно вызывать удивления, поскольку ощущение, что человек каким-то образом обречен, аналогично тому, что происходит в других ситуациях, когда человек чувствует сильную боль, например, скорбь по умершему, это предполагает ощущение физической боли. Это может быть ситуация, связанная с утратой той жизни, которой мы жили или которой хотели бы жить, потерей нашей самооценки, уверенности в том, что мы живем в справедливом или безопасном мире, или утратой чего-либо еще из-за безжалостного и необратимого «приговора». При этом человек ощущает, что он физически раздавлен и испытывает огромные трудности с восстановлением активности; наиболее частым симптомом безысходности и терзаний является депрессивное состояние и постоянное стеснение в груди, как будто бы на ней лежит огромный камень, сдавливая её и мешая дышать. Изменения носят характер тотальных, проявляясь не только на уровне психики, но и затрагивая соматический и органический уровни. Часто возникают эмоциональные реакции раздражения, руминация, психосоматические эффекты и нарушения сна и аппетита. Продолжительные и чрезмерные терзания могут приводить к фобическо-обсессивным расстройствам, параноидальным или депрессивным расстройствам, злоупотреблению психоактивными веществами, а также вызывать приступы булимии, провоцировать поиск ярких удовольствий или возврату прежних психологических симптомов в попытке избежать постоянного ощущения напряжения от приговоренности. Чувство беспомощности является достаточно тревожным фактором, поскольку оно также коррелирует с угнетением иммунной системы и худшим прогнозом в случае заболевания. Этим фактом ни в коем случае нельзя пренебрегать, если говорить о терзаниях, которые часто вызывает неблагоприятный диагноз, как, например, в случае некоторых онкологических заболеваний, или о терзаниях, которые многие люди испытывают в серьезных чрезвычайных ситуациях, таких как пандемия, которую мы сейчас наблюдаем.

Как и в случае с тревогой, терапевтическое вмешательство должно быть сосредоточено на восприятии, которое вызывает реакцию, а не на реакции как таковой. Поэтому в случае терзаний необходимо осуществить вмешательство, чтобы изменить восприятие человеком сковывающего его «приговора» и снова открыть перед ним дверь к надежде и возможности перемен. Как гласит прекрасный афоризм Святого Франциска: «Достаточно одного луча света, чтобы рассеять тьму».