Текст книги "Раненый разум. Пройти через боль, чтобы её преодолеть"

5. Гнев

Как и все первичные эмоции, гнев также выполняет адаптивную функцию и активно способствует нашему выживанию и нашей способности управлять реальностью. Гнев является эмоциональной реакцией на состояние фрустрации, которое появляется каждый раз, когда мы ощущаем наличие препятствия между тем, чего мы хотим, и возможностью это получить. Его функция состоит в том, чтобы вызвать психофизиологическую реакцию, активирующую наши реакции, таким образом, чтобы преодолеть препятствие и достичь нашей цели. Но гнев также играет защитную роль в случае, когда человек пережил травмирующее событие: гнев активируется при столкновении с несправедливостью или в ситуации катастрофы, чтобы мы не сдавались перед последствиями и находили в себе силы идти дальше.

«Все говорят о бушующем потоке полноводной реки, но никто не говорит о силе дамбы, которая её сдерживает». Эти слова поэта и драматурга Бертольда Брехта создают яркий образ гнева, испытываемого в результате травмирующего опыта. Человек дважды подвергается насилию, когда бывает вынужден сдерживать злость, имеющую сильную физиологическую составляющую, если он оказался жертвой несправедливости или испытывает невыносимую боль. Отдалиться от человека, который плохо с нами обращается, воспрянуть духом после увольнения, «вернуться в игру» после того, как нас бросили, позаботиться о себе после перенесенного унижения – все это примеры того, как гнев может помочь нам идти дальше, к тому, что будет лучше для нас и для других. В среднем вспышка гнева проходит за пятнадцать минут, но гнев, испытываемый вследствие травмирующего опыта, может настолько захватить человека, что это помешает началу процесса эволюционных изменений и вместо них в сознании человека, пережившего травмирующее событие, займет место гнев подобно огненному шару, сжигающему сердце и разум.

Также гнев может превратиться в постоянную руминацию; повторяющиеся мысли создают порочный круг: в памяти постоянно всплывают воспоминания определенного содержания, снова и снова вскрывая раны, вызывая, таким образом, базовую эмоцию, то есть гнев. Руминация, вызванная гневом оказывает негативное влияние не только с психологической точки зрения, но и способствует возникновению некоторых физиологических заболеваний, например, таких как сердечно-сосудистые расстройства (Barcaccia, Mancini, 2013). Поэтому в случаях превышения порога гнева крайне важно использовать техники, дающие гневу выход, чтобы он не стал безумным полководцем наших действий, ведь как превосходно выразился Ганди, «потерять терпение – значит проиграть битву».

Часто на смену гневу и болезненному процессу руминации приходит удовольствие от мысли о мести. Мы знаем, какую силу успокоения имеет удовольствие, и именно эту функцию выполняет идея о возможности отомстить. Но в действительности месть не только не приносит облегчения, но и усиливает негативные чувства, в долгосрочной перспективе способствуя развитию тревожных и депрессивных расстройств (Carlsmith et al., 2008). Культивировать мысли о мести означает оставаться прикованным цепями к тем, кто причинил нам вред, оставаться пленниками токсичных, изнурительных и всепроникающих эмоций. Конечно, это уже не новость, ведь еще Конфуций говорил: «Прежде чем отправиться в путешествие мести, выкопайте две могилы». Напротив, прощение, понимаемое как «отпустить прошлое», позволяет освободиться от этой зависимости и приносит с собой целый ряд благоприятных последствий для здоровья: улучшает качество сна, снижает кровяное давление, укрепляет иммунную систему, уменьшает злоупотребление алкоголем и другими веществами (Barcaccia, Mancini, 2013).

Таким образом, управление гневом приобретает важнейшую роль в первую очередь как для того, чтобы обезвредить механизм руминации, влияние которого подобно действию кислоты на рану, препятствующей её рубцеванию, так и для того, чтобы избежать действий, которые могли бы привести к еще более разрушительным последствиям, или действий, о совершении которых человек мог бы впоследствии раскаиваться.

Иногда мы становимся свидетелями ситуаций, в которых гнев является штурвалом, управляющим жизнью людей, у которых отсутствует очевидная причина злиться. Они не пострадали от несправедливости, не совершили ошибок, за которых могли бы винить себя, и не стали жертвами такого прожитого опыта, который мог бы поджечь фитиль, способный разжечь огонь гнева. Это люди, которые страдают из-за того, чего у них нет, но больше всего гнева и страданий они испытывают, видя в ком-то другом то, чего у них нет. Это чувство называется завистью, и повезло тем из нас, кто с ним не знакомы. Испытывать зависть означает каждый день принимать яд, который образуется снова и снова, отравляя человека изо дня в день.

Эта опасная смесь гнева и боли должна бы выполнять адаптивную функцию усиления нашей активности как реакции на боль от недостатка собственного успеха, но обычно у нее мало адаптивных возможностей. У человека, испытывающего зависть, эта эмоция часто проявляется не в виде здоровой проактивной реакции, направленной на достижение определенной цели, а в форме гнева по отношению к тому, у кого есть то, чего он не смог получить, и это еще больше усиливает боль вместо того, чтобы облегчить ее. Иногда эта эмоция может быть вызвана травмирующим опытом, например, таким как разрыв любовных отношений, потеря работы или прерывание желанной беременности. Во всех случаях, вместо того чтобы полностью прожить боль и, возможно, стать более сильным, чем он был раньше, человек запирается в ловушке гнева и боли, что неизбежно приводит его к глубокому чувству своей неадекватности, неуспешности и неспособности справляться с жизненными ситуациями. К ситуации завидующего отлично подходит блестящий афоризм Эмиля Чорана: «Все наши обиды проистекают от того, что, оставаясь ниже того уровня, который мы могли бы достичь, мы не можем достигнуть своей цели. И этого мы никогда не прощаем другим».

6. Удовольствие

В травмированном уме среди основных эмоций важнейшей «отсутствующей» является, безусловно, удовольствие. Ошеломляющий эффект, вызываемый болью на эмоциональном уровне действительно обычно, в первую очередь, состоит в своего рода «эмоциональной анестезии» в отношении приятных ощущений. Это очевидно не только в случае сексуального насилия, подвергшись которому человек не может позднее получать удовольствие от физического контакта, но и в случае, когда человек пережил иные травмирующие ситуации или проживает ситуации сильного горя. Во всех этих случаях получение удовольствия полностью исключено, поэтому, как только будет произведено эффективное вмешательство в отношении других эмоций, будет важно направить человека на восстановление этого фундаментального перцептивно-эмоционального аспекта для реконструкции удовлетворительного и сбалансированного образа жизни.

Глава 3
Оставаться в западне у прошлого

Вы не можете вернуться назад и изменить начало, но вы можете начать с того места, где вы находитесь, и изменить конец.

К. С. Льюис

1. Травма – внезапный удар молнии

Паола и Симон только что отпраздновали первый месяц жизни своей первой дочери Елены. В период больших трудностей, связанных с пандемией коронавирусной инфекции, необходимость работать дома дает им прекрасную возможность проводить целые дни вместе, наслаждаясь общением с малышкой и планируя будущее. Однажды днем Паола решает выйти с Еленой на улицу, чтобы немного подышать воздухом. Они гуляют всего один час, а затем возвращаются домой и находят Симона лежащим на диване. «Какой же ты ленивый!» – улыбается Паола. Но, к сожалению, Симон не спит. Он умер, и это произошло так внезапно, что для выяснения причин смерти мужчины всего тридцати пяти лет, не имевшего никакой предшествующей патологии, потребуется вскрытие. Спустя восемь месяцев после этого дня Паола по-прежнему помнит каждый миг этого ужасного открытия, оставившего неизгладимый отпечаток в её памяти. Она как будто снова и снова проживает тот момент, когда она зашла домой и увидела Симона, лежащего на диване. Не воспоминания об их прежней жизни, только момент возвращения домой. Более того, чем больше она пытается вспомнить многие прекрасные моменты, прожитые вместе с мужем, тем страшнее и неумолимее её преследует образ его мертвого на диване. Но дело не только в этом. Паола живет в постоянном страхе, что что-то может случиться и с её любимой Еленой, и не может ни на мгновение оставить её одну. Мир больше не является для нее безопасным местом, и Паола испытывает терзания от предчуствия того, что в любой момент может произойти еще одна трагедия.

В соответствии со своим этимологическим значением – «рана» – травма часто приводит к глубокому разрыву в жизни человека, совершая настоящий перелом его биографии. Перенес ли человек землетрясение, цунами, физическое насилие или оказался свидетелем убийства или дорожно-транспортного происшествия, травма всегда подобна молнии, внезапно поражающей чувство реальности, приводя к «катастрофическим» изменениям в жизни тех, с кем это случилось. Начиная с этого ужасного «эмоционального корректирующего опыта» (Alexander, French, 1946), жизнь человека будет разделена на «до», когда мир был безопасным и предсказуемым, и «после», когда уже ничто не может быть под контролем и травма продолжает непрерывно проявлять себя в настоящем.

Мы сталкиваемся с тем, что в специализированной литературе называется посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР), при котором человека постоянно мучают воспоминания о пережитой травме. Страдающие этим расстройством переживают повторяющиеся и навязчивые воспоминания о событии, вплоть до настоящих флешбэков, ярко окрашенных кошмаров травмирующего опыта, а также их может мучить бессонница и раздражительность, генерализованная тревога и напряжение. Повышенная активация может проявляться через такие симптомы как состояние головокружения, заметное снижение интереса к занятиямё ранее воспринимавшимся как приятные, чувство отстраненности или отчужденности по отношению к другим людям. Часто при этом у человека возникает чувство вины за то, что произошло, или за то, как он себя вел (или за то, что не смог избежать произошедшего), чаще всего преувеличенное и несоответствующее фактическому положению дел и его объективной ответственности. Действительно, нередко бывает так, что те, кто подвергся акту насилия, агрессии, жестокому обращению, чувствуют глубокую вину за то, что не смогли этого избежать. «Я был слишком наивным», «Я не должна была идти так поздно одна…» – и так до сильнейшего чувства вины у тех, кто подвергся насилию, возможно, в юном возрасте, и чувствует себя виноватым за то, что не отреагировал должным образом или не попросил о помощи.

Во всех этих случаях мы можем сказать, что человек буквально остается «заключенным в ловушку» прошлого, которое продолжает вторгаться в его настоящее, заполоняя его страхом, болью и гневом. Сложные методы нейровизуализации, которыми мы теперь располагаем, отлично позволяют распознавать эту «ловушку» и на уровне нейрофизиологии. Ряд исследований, посвященных оценке воздействия, которое травма производит на мозг, показали, что она, главным образом, затрагивает «процедурную» или «имплицитную» память, то есть память, относящуюся к практическим навыкам, эмоциональным реакциям и привычкам, которые активируются непроизвольно, вне зависимости от наших намерений (Van Der Kolk et al., 1996; Manna, Daniele, 2014). Эта память опосредуется не корой головного мозга (неокортекс), а более древними и подкорковыми структурами мозга (древняя кора). Таким образом, воспоминания, связанные с травмой, по-видимому, не кодифицируются в «декларативной» или «эксплицитной» памяти биографического и когнитивного типа, где регистрируется опыт, который может быть вызван в памяти произвольно[7]7
  Эксплицитная память находится в зависимости от височной доли, особенно от гиппокампа и функционально связанных с ним корковых структур (прим. авторов).


[Закрыть], но которые расчленены и сохранены как эмоциональные состояния и как чувственные восприятия (соматические ощущения, образы, визуальные эффекты, звуки, запахи и так далее) отдельно от других перцептивных переживаний. По этой причине травмирующие воспоминания не подвергаются обработке и постоянной реорганизации подобно другим воспоминаниям, часто они носят фрагментарный характер, не всегда соответствуют хронологической последовательности и зачастую полны пробелов. Перенесший травму может помнить очень специфические детали травмировавшего его опыта и мало или никакой другой информации (Halligan et al., 2003; Manna, Daniele, 2014).

Любопытно, что подобный эффект может возникнуть не только вследствие опыта, связанного со смертью или серьезной угрозой для собственной безопасности или безопасности близкого человека, как, например, в случае с Паолой, но и вследствие событий иного характера, которые другим людям могут показаться не столь значительными. Так произошло с Анной, которая, вернувшись однажды домой с работы раньше обычного, обнаружила своего партнера в постели с другой женщиной. С того момента увиденные образы, услышанные голоса, ощущаемые в тот момент запахи продолжают мучить её по сей день, вторгаясь в её жизнь в любой момент дня и ночи. Анна больше не может спать в своей спальне и серьезно думает о переезде. Или, например, случай Антонио, перед которым постоянно возникает образ его начальника, внезапно сообщившего ему об увольнении. И теперь каждый раз, когда Антонио собирается посмотреть объявления о работе, этот образ снова возникает у него в голове вместе со словами, которые были ему сказаны в тех обстоятельствах, и глубоким чувством смятения и унижения, которое он испытал.

Хотя действительно, события, приводящие к травме, могут сильно различаться, важно отметить, что не все люди, которые испытали травматический стресс, в том числе «экстремального» типа, обречены на развитие симптомов и застревание в ловушке прошлого. Исследование, проведенное Всемирной организацией здравоохранения в двадцати четырех странах, проанализировало вероятность развития посттравматического стрессового расстройства в связи с травмирующими событиями различных типов (Kessler et al., 2014). Показатели вероятности варьируют от 33 % для тех, кто подвергся сексуальному насилию, до 30 % для переживших внезапную смерть близкого человека или серьезную угрозу для собственного здоровья, до 28 % для людей, подвергшихся массовому теракту и до 12 % для тех, кто пережил стихийные бедствия или несчастные случаи. Эти данные – признак того, что все мы, будучи людьми, от природы приспособлены для преодоления травмирующих переживаний, являющихся неотъемлемой частью жизни.

2. Встреча с травмой: реакции преодоления

Наше исследование-вмешательство, проведенное на людях, оказавшихся «в ловушке прошлого» в результате травмирующего события, показало, что обычно они прибегают к определенным защитным стратегиям, предпринимая попытки преодолеть пережитую травму. Этим стратегиям мы дали определение копинговые реакции (coping reactions[8]8
  Копинговые стратегии – стратегии преодоления стресса.


[Закрыть]) (Cagnoni, Milanese, 2009); эти реакции часто спонтанны и не обязательно сознательно выбраны человеком, который осуществляет их, питая иллюзорную надежду, что он сможет стереть травму из своей памяти, но, к сожалению, вместо этого они в конечном итоге поддерживают её сохранение в еще более ярком виде.

Основная реакция преодоления – это попытка контролировать свои мысли и забыть о травмирующем опыте. Человек постоянно вовлечен в битву по контролю над мыслями, пребывая в иллюзии, что сможет каким-то образом забыть пережитую травму и взять под контроль связанные с ней ужасные ощущения. Однако попытка «стараться не думать и забыть» парадоксальным образом приводит к еще более интенсивному размышлению о том, что человек хотел бы забыть. Как замечательно выразился Мишель де Монтень: «Ничто так сильно не врезается в память, как то, что мы желали бы забыть».

Вторая типичная реакция преодоления – это избегание всех ситуаций, которые ассоциируются с травмой: человек стремится избегать места, людей и ситуации, непосредственно связанных с событием, а также он может избегать всего, что способно вызвать в нем эмоции, подобные тем, которые он испытал во время травмирующего опыта (например, избегания любого физического контакта в случае изнасилования или физического насилия). Однако избегание непременно приводит к цепочке прогрессирующих избеганий, которые даже если в данный момент и могут создать иллюзию защиты, в конечном итоге подтверждают для самого избегающего субъекта опасность определенных ситуаций, количество которых становится все больше, и его неспособность справиться с ними возрастает. Конечный эффект будет заключаться в усилении страха и боли от травмы и нарушении жизни человека.

Третьим видом реакции является обращение за помощью и заверениями, то есть стремление всегда находиться в чьей-то компании и находить утешение у того, кто может вмешаться в кризисные моменты или готов поддержать словом. Эта стратегия сперва дает определенно успокаивающий эффект, но постепенно, как и избегание, её применение приводит к обострению страха. Действительно именно возможность иметь рядом кого-то, кто готов вмешаться и оказать помощь, подтверждает для субъекта его неспособность самостоятельно справляться с пугающими его ситуациями и управлять их последствиями. Этот процесс также имеет тенденцию к генерализации и часто приводит к тому, что у человека формируется зависимость от других людей.

Иногда вовлечение других осуществляется человеком за счет высказывания им «жалоб»: человек испытывает необходимость продолжать говорить о пережитой травме и связанных с ней ощущениях, пребывая в иллюзии, что это помогает ему «выпустить пар». На самом деле такие разговоры производят двойной эффект: во время разговора человек ощущает облегчение, связанное с тем, что он «избавился» от того, что было у него внутри, и поделился с другим своими неприятными ощущениями, однако позже он начинает ощущать все более настойчивую потребность излить душу и растущую неспособность самостоятельно управлять своими чувствами.

В самых тяжелых случаях человек чувствует, что он настолько поглощен неприятными ощущениями, что это медленно и неизбежно ведет его к полному «отказу» от жизни, который может привести к серьезным депрессивным расстройствам.

3. Превращение раны в шрам: техника «роман травмы»

Детальное рассмотрение описанных выше реакций преодоления показывает, что на самом деле они имеют в своей основе один и тот же механизм, а именно отчаянную попытку стереть травмирующее прошлое и усмирить эмоциональную бурю, которую оно вызвало в жизни пациента. Таким образом, терапевтическое вмешательство должно быть ориентировано в первую очередь на разблокирование этих дисфункциональных механизмов и приведения пациента к тому, чтобы он смог «оставить прошлое в прошлом».

Как мы уже видели, области мозга, задействованные в поддержании этого расстройства, – это наиболее древние подкорковые области, связанными с эмоциями. Воспоминания и эмоциональное воздействие идут рука об руку и неумолимо напоминают о себе вслед за любым волевым усилием или отчаянной попыткой обрести покой. Будь то страх, боль или гнев, человека постоянно захлестывают эти чрезвычайно интенсивные и часто неконтролируемые эмоциональные волны. Поэтому нет смысла фокусировать терапевтическое вмешательство на осознанности и познавательных процессах, за которые отвечают высшие отделы мозга, такие как кора головного мозга. Чисто когнитивные психотерапевтические вмешательства (ориентированные в первую очередь на семантическую и эпизодическую память) действительно имеют мало шансов получить значимые результаты при этом типе расстройства (Peres et al., 2005). С другой стороны, те, кто пережили травмирующий опыт, прекрасно осознают, какие именно события породили имеющуюся у них проблему, и знают, что для существования определенных ощущений больше нет причин, но это осознание ни в малейшей степени не помогает им преодолеть свое страдание.

Поэтому необходимо дать человеку испытать новые позитивные эмоциональные корректирующие переживания, которые позволят ему преодолеть негативные последствия травмировавшего его опыта (Nardone, Milanese,2018). Главная техника, используемая с этой целью, – это предписание, которому мы дали название роман травмы (Nardone, Cagnoni, Milanese, 2007; Cagnoni, Milanese, 2009).

В конце первой встречи мы просим человека изложить в письменной форме, подобно написанию рассказа, все его воспоминания о полученной травме, то есть записать как можно более подробно все образы, ощущения, воспоминания, мысли. Каждый день он будет должен снова описывать эти ужасные моменты, пока не почувствует, что записал все, что ему было необходимо сказать. Важно, чтобы запись воспоминаний велась ежедневно и была максимально подробной. Каждый раз по завершении записи он должен поставить свою подпись и положить листы с повествованием в конверт. На следующем сеансе он будет должен передать все свои записи психотерапевту.

Логика этого маневра превосходно выражена в афоризме Роберта Фроста: «Если вы хотите выбраться наружу, вы должны пройти через это»: он вызывает сильные ощущения и заставляет человека почувствовать, что необходимо принять тот факт, что чтобы избавиться от своей боли, он должен сперва погрузиться в нее.

Роман травмы направляет человека к переносу травмирующего события в прошлое – можно сказать, позволяет заархивировать его, чтобы оно больше не заполоняло собой настоящее, благодаря четырем важным эффектам.

Первый эффект состоит в экстернализации всех воспоминаний, образов, флешбэков пациента, то есть вытаскиванию наружу того, что до этого находилось внутри. Ежедневно перенося свои воспоминания на бумагу, постепенно пациент обнаруживает, что он может найти выход для своего мощного эмоционального потока, заключив его в форму повествования, и, таким образом, избавиться от него. Письменное изложение позволяет выявить детали, о которых иногда сам человек даже не подозревал, а благодаря перу он может описать такие моменты и эмоции, которые он не смог бы выразить вслух.

Ежедневное повторение записи вызывает второй важный эффект: процесс физиологического «привыкания» к травматическим воспоминаниям. Речь идет о явлении, при котором стимул, повторяющийся с одинаковой силой, подавляет восприятие и снижает активацию специфической эмоциональной реакции[9]9
  По мнению нейробиолога Мани Равасмани (2014), каждый раз, когда стимул вызывает повторную активацию любой группы нейронов, также происходит параллельная активация негативного типа, которая постепенно тормозит реакцию той же группы нейронов. В данном случае имеет место важнейший механизм «умственной экономии», без которого мы были бы постоянно захвачены миллионами стимулов, и не могли бы заметить новые и значимые стимулы, требующие большего внимания по сравнению с теми, которые менее значимы, посколько являются повторяющимися и знакомыми (прим. авторов).


[Закрыть]. Если человек ежедневно активно ищет свои наихудшие воспоминания и самые пугающие и болезненные ощущения, чтобы записать их, он в конечном итоге перестает воспринимать их как нечто навязчивое и неконтролируемое и, наоборот, начинает воспринимать их как что-то, чем можно управлять, так как теперь он обращается к ним произвольно и не вынужден больше от них страдать.

Благодаря этому процессу привыкания, письменное изложение трагического события в течение многих дней подряд позволяет человеку постепенно отстраниться от страха, боли и гнева, которые были им вызваны. Конечной точкой, к которой человек в какой-то момент придет, станет перемещение «прошлого в прошлое».

С помощью романа травмы открытая рана постепенно затянется и превратится в шрам, который, хотя и не исчезнет полностью, позволит человеку снова стать хозяином своего настоящего (Nardone, Cagnoni, Milanese, 2007; Cagnoni, Milanese, 2009).

Передача написанного романа терапевту представляет собой своего рода «обряд перехода», преодоления травмирующего события, что еще больше усиливает эффект, который дает выполнение предписания. На последующих сеансах терапевт повторяет предписание, но теперь его не нужно выполнять ежедневно, а прибегать к нему как к полезному инструменту «при необходимости» в том случае, если на пациента нахлынут болезненные воспоминания или образы, которые потребуется записать, заархивировать и отправить в прошлое.

Влияние записи на переработку травматических переживаний (и не только их) отмечается многими специалистами. Слоан и его коллеги (2015, 2018) подчеркивают чрезвычайную эффективность техники записи для терапии травм и предполагают, что это может быть связано с эффектом экстернализации и переработки травмирующих событий. Пеннебейкер и Смит (2016) также подчеркивают, что терапевтический эффект написния связан не просто с эмоциональным катарсисом, а с процессом глубокой переработки эмоциональных переживаний, связанных с травмой. Кроме того, техника письма также дает важные эффекты в плане физиологии на уровне иммунной системы, вегетативной нервной системы и сердечно-сосудистой системы. Результаты, полученные с помощью техники письма, являются не только быстрыми, но и устойчивыми во времени (Thompson-Hollands et al., 2018, 2019; Pavlacic et al., 2019) и способны повысить устойчивость тех, кто пережил травму (Glass et al., 2019).

Эффективность техники роман травмы также подтверждают исследования нейробиологии, так как эта техника создает эмоциональный корректирующий опыт, который позволяет оказывать влияние в первую очередь на древние области мозга, отвечающие за эмоции. Действительно письменное повествование о травмирующем событии позволяет интегрировать в один целостный рассказ травматические воспоминания, которые часто выступают в виде фрагментов, имеющих сильную эмоциональную окраску, но изолированных друг от друга. Таким образом, используемая техника приводит не только к ослаблению эмоционального заряда этих фрагментарных воспоминаний, но и к нейропластической реорганизации задействованных нейронных связей и оформлению пространственно-временных фрагментов травматических воспоминаний в связный сюжет (Manna, Daniele, 2014). Запись облегчает восстановление связей между процедурно-имплицитной и декларативно-вербальной памятью, что позволяет «озвучить» все эмоции, воспоминания и ощущения, которые оставались заблокированными в самых древних и довербальных частях нервной системы (Van Der Kolk, 1994) и восстановить связи между различными областями нашего мозга (Janssen, 2006).

Таким образом, мы можем рассматривать технику романа травмы в качестве основного и специфического метода лечения травм, заключающих пострадавшего от них человека в ловушку прошлого, поскольку эта техника напрямую влияет на главную копинговую реакцию, а именно попытки не вспоминать ситуацию травмы, и её основные нейрофизиологические механизмы. Эффективность этой техники столь высока, что первая разблокировка возможна уже в период между первым и вторым сеансом терапии. Это идеально подходит при работе с пациентами, пережившими травмирующий опыт, поскольку сочетает в себе силу и деликатность, директивность и полное уважение к свободе человека в выборе того, что именно он хочет написать и как.

Самый сложный аспект применения этой техники заключается в том, чтобы терапевту удалось сделать так, чтобы пациент согласился ее принять, поскольку данная техника является весьма болезненной, особенно в первые дни её применения, и поэтому иногда требуется несколько сеансов до того, как пациент решит применить её на практике. По этой причине, как мы увидим в главе 6, крайне важно, чтобы терапевт уделил особое внимание выстраиванию отношений и коммуникации с пациентом, используя суггестивную коммуникацию и прибегая к образам, вызывающим ощущения, которые смогли бы снизить сопротивление пациента и способствовать выполнению им данных терапевтом предписаний.