Текст книги "На взлет! Записки летчика-истребителя"

Едва миновали лесок и попали в деревню, как увидели множество немцев-обозников с повозками. Огородами мы вышли на шлях и… опять напоролись на немцев. Было их четыре человека, возле повозки с радиостанцией. Мы, понурившись, уже прошли было мимо, как вдруг маленькая собачка подбежала к нам и начала тявкать. Один из немцев по-русски подозвал нас, взял сена с повозки и стал кормить лошадь, спрашивая, кто мы и откуда. Я на белорусском языке отвечал, что копали окопы возле Сум и вот теперь возвращаемся домой; вспомнив карту, назвал ближайшую деревню. Оглядев нас, мальчишек, худых и оборванных, немец махнул рукой и сказал: «Идите». Николай ответил: «Есть идти», но немец не уяснил себе воинской сути этого термина, что и спасло нас от беды. Мы двинулись дальше по шляху, а когда отошли метров на сто, я говорю Николаю сквозь зубы:

– Ты что, с ума сошел, отвечаешь по-военному.

Он – с недоумением:

– И правда! Эх…

Вот так могли засыпаться по-глупому.

Немного не дойдя до передовой, мы попали в деревню, разделенную речушкой, – на той стороне наши, а мы на этой, и перейти линию фронта нельзя. Вместе с местными жителями нас заставили подносить на бугор снаряды, но тут наша артиллерия открыла огонь, все разбежались, дернули обратно и мы – в тыл к немцам. Положение мое усугубилось тем, что ботинки совсем расползлись и пришлось идти почти босиком, а уже начинались заморозки, осень вступала в свои права.

Зная, что немцы наступают «усами», а не сплошным фронтом, мы искали нейтральную полосу, чтобы выйти к своим. Помню, вышли на какое-то местечко, где вроде должны быть наши, но тут появился отряд немецких всадников – человек пятьдесят, – и один из местных патриотов, учитель, из мелкокалиберной винтовки застрелил их командира. Дом учителя немцы окружили и сожгли, а потом принялись хозяйничать по избам.

Еле мы ушли огородами из этого местечка и вскоре повстречали машину с мясом. Спрашиваем, где наши, а водитель с пассажирами отвечают, что вот только-только прошел батальон. Поведение этих троих мне не нравилось – показалось, что они ждали немцев, чтобы сдаться в плен. Шофер, по-моему, был русский, а два других солдата – узбеки или таджики. Они дружно предлагали нам ехать в Белоруссию, а не на восток, но мы их не послушали.

Когда наконец вышли на своих, нас сразу арестовали, так как документов у нас никаких не было. Первое, что мы попросили, – дайте поесть, уже три дня ничего не ели. Дали нам котелок гречневой каши, и занялся нами командир, наверное, из Смерша. Мы подробно рассказали о своих мытарствах, о том, что мы летчики и где базируется наш авиаполк, сообщили его номер – и нам поверили, разрешили отступать вместе с батальоном. А ведь ситуация была напряженной, буквально накануне бойцы батальона поймали настоящего шпиона.

На следующие сутки с ногами у меня стало еще хуже. Один из солдат дал мне мешок, я обернул ноги сеном, обвязал мешковиной и так потихоньку двигался на восток. С завистью посматривал я на лошадей командиров рот. Как-то мы проходили деревушку и увидели мальчика на большой повозке, запряженной маленькой серой лошадкой. Мы с Николаем отняли у пацана повозку и лошадь. Я сел в повозку, а он тянул ее вместе с лошадью, такая слабая и маленькая была лошадка. Наступил вечер, пошел дождь, и батальон остановился на ночевку.

Мы же решили не останавливаться, а двигаться дальше на восток. Проехали с полкилометра, наша кобылка совсем выбилась из сил, и пришлось возвращаться обратно в расположение батальона. Распрягли свою лошадку, и тут я вижу, что лошади командиров рот привязаны без седел у яслей с сеном. Тогда-то и решился я угнать их и уехать. Спрашиваю у Николая: ты хоть раз ездил на лошади? Отвечает – нет.

Даю ему шепотом кавалерийский инструктаж, как сидеть, как держаться за гриву. Потом тихонько подвели свою лошадку к яслям, привязали ее, отвязали строевых лошадей, быстро вскочили на них и ускакали по шляху на восток.

Догнать нас никто не мог, так как от ливня земля размякла и пешком можно было пройти за час метров 800, не больше. Представляю, что там было после того, как обнаружилась пропажа лошадей. До сих пор чувствую себя виноватым перед теми людьми. Может, кто жив сейчас из того батальона и помнит эту историю, – очень надеюсь, что простит меня…

В ночи под дождем ехали мы долго, километров 15–20, пока, наконец, не заметили костер, а вокруг – наших бойцов. У костра дали нам по куску хлеба. Часть людей оставалась, как я понял, партизанить, все даже говорили друг с другом как-то неохотно. Час спустя мы вновь сели на лошадей и поехали к Обояни, точнее, к местечку Тим, где стоял полк Су-2, который мы прикрывали. Но местные жители сообщили нам, что уже дня три, как самолеты улетели на восток. Услыхав об этом, мы совсем пали духом: на заднем месте вместо кожи у нас мясо, так все посбивали, а идти я не мог – ноги сильно кровоточили. Пришлось нам и дальше ехать верхом на лошадях.

25 октября 1941 года мы добрались наконец до Обояни, где когда-то базировался наш полк. Явились к коменданту города, доложились и узнали, что полк передислоцировался на восток. Комендант дал нам талоны в столовую и на пересыльный пункт – переодеться, так как оборваны мы были страшно, да и на улице уже изрядно подмораживало.

Николай Савин, намаявшись с выездкой, привязал свою лошадь во дворе комендатуры, а я, будучи не в состоянии идти пешком, ехал на своем коне по обочине тротуара – искать столовую. Как вдруг в одном из прохожих узнал летчика Виктора Утенкова из соседней эскадрильи. Окликнул его, а он смотрит на меня и дальше идет – не узнает. Только когда я произнес: «Савка, дай ему в ухо!» – он остановился и узнал нас, изможденных. Все мы обрадовались встрече, и Виктор сообщил, что прилетел в Обоянь за полковником Чайкиным – начальником штаба ВВС 40-й армии.

Прибыли к начштабу втроем. Он подробно расспросил нас и предложил пойти к командующему и члену Военного совета. Предстали мы перед командующим, все обстоятельно ему доложили. Член Военного совета упрекнул меня – мол, не надо было садиться за другом, самолетов и так мало. Помню, это обожгло мое девятнадцатилетнее сердце.

Командующий приказал нам следовать на пересыльный пункт, переодеться и вернуться: на восток поедем вместе на его автомашине. На складе нам быстро подобрали одежду, ботинки; помнится, меня особо интересовали портянки, чтобы были помягче и без швов. Соорудил я их из рубашек и кальсон, а ботинки взял на три размера больше. Вышли мы из склада, я сел на лошадь и еду, а Савин – рядом, пешочком. Смотрим, идет гражданин степенного вида. Николай ему и говорит:

– Купи лошадь, дядя, за пол-литру.

– Пол-литры нет, – отвечает тот, – а есть брага.

Я тогда, помню, еще не знал, что такое брага, и Николаю пришлось мне разъяснять. Мы согласились, он пригласил нас в дом, угостил брагой и жирной бараниной на закуску. Отдали мы лошадь, распрощались с хозяином и ушли. Только отошли метров на двадцать пять, как у нас обоих расстроились желудки. Еле добежали до дома командующего. Там нас встретили шофер-солдат, еще один сержант-телохранитель и две молодые хозяйки. Накормили ужином, дали вина – надо полагать, кагора, так как наши желудки сразу пришли в норму. Завели патефон, вечер был веселым, но я из-за желудка чувствовал себя скованно.

На следующий день наша «полуторка» на буксире трактора ХТЗ тронулась в город Старый Оскол. В кабине был командующий ВВС 40-й армии полковник Борман, в кузове – член Военного совета, мы с Николаем и телохранитель.

Вспоминая сейчас этот случай, я думаю, что командующий должен был вылететь на У-2 в тот же Старый Оскол или Воронеж и на месте организовывать авиационные подразделения для обороны. Но, увы, он 4–5 дней ехал на «полуторке»… По моему мнению, его и члена Военного совета надо было отдать под суд: они думали о своем барахле больше, чем о защите Родины.

Добравшись до Старого Оскола, мы с Николаем узнали, где здесь аэродром, и сразу отправились туда.

Пустынный аэродром выглядел довольно странно. В центре летного поля стоял на носу скапотировавшийся гигант ТБ-3, еще три бомбардировщика СБ находились возле леса, а метрах в ста, на отшибе, стоял одинокий У-2. Мы поспешили к нему, решив улететь в Воронеж. Расчехлив мотор, сняли струбцины, Николай сел в кабину, я раскрутил винт. К сожалению, мотор «чихал» – у него не работали два цилиндра. Техники, услышав мотор У-2 и увидав у самолета двух гражданских типов, похватали дреколье и побежали к нам. Мы, однако, вели себя храбро и в конце концов нашли с ними общий язык. Признав в нас летчиков, они даже пригласили нас в столовую на ужин.

А 30 октября 1941 года за нами из Воронежа прилетел У-2, пилотируемый командиром звена 17-го иап Яном Васильченко – моим однокашником по училищу, одесситом.

Прибыв в свой полк, мы в который раз рассказали нашу «одиссею», вновь потаскал нас немного Смерш, а командир полка майор Дервянов, спасибо ему, сразу отправил в баню. Потом нам выдали обмундирование, и мы вновь ощутили счастье жизни в летной семье.

В тот день, 30 октября 1941 года, мне исполнилось двадцать лет. Наши летчики собрались в театр и отдали нам талоны на водку. Тут мы с Николаем и разгулялись – всех угощали в столовой, пили за возвращение и за мой день рождения. Концерт в театре не состоялся из-за налета немецкой авиации, и наши летчики скоро вернулись, а у нас к тому времени осталось лишь граммов 200 водки. Но летчики нам это простили, и было очень хорошо и спокойно в тот вечер, который я запомнил на всю жизнь.

Отпраздновать 7 ноября в Воронеже мне не пришлось, так как накануне, получив приказ забрать из мастерской самолет, я вылетел в Старый Оскол. Взлетел вроде нормально, но на подходе к аэродрому назначения начал выпускать шасси – и на тебе: одна нога вышла, другая нет. Потянул аварийный трос срыва для открытия замков, а он выдернулся полностью – кто-то по злому умыслу или по недосмотру его не присоединил. Пролетел я над аэродромом – вижу, внизу никого нет: ни людей, ни посадочных знаков – и принял решение садиться на одну ногу. Посадка прошла относительно благополучно, я лишь повредил винт и плоскость, а в остальном самолет цел и сам тоже. Причину невыхода стойки никто не искал.

Вскоре начали прилетать сюда остальные летчики, и зиму 1941/42 года 17-й авиаполк базировался в Старом Осколе, откуда и вел боевую работу.

В конце 41-го мы выполняли задачи по сопровождению двухместных бомбардировщиков Су-2, а также совершали вылеты на прикрытие конницы Белова в район Косторное – Курск и, конечно, проводили разведывательные полеты. Эти задачи полк выполнял до перехода немцев в наступление, когда обстановка резко ухудшилась и вновь сложилось критическое положение не только для полка, но и для всей нашей Родины.

Глава IV. Вера в победу

1942 год также оказался для нашей Родины очень тяжелым. Хотя немцы были разбиты на подступах к Москве, они решили взять реванш и поддержать свой авторитет на международной арене, приложив все усилия, чтобы разгромить Красную Армию, уничтожить русскую нацию и завоевать земли России.

В зимне-весенний период 1942 года они произвели перегруппировку, подтянули резервы и в мае, когда дороги подсохли, двинулись в направлении Сталинграда, сметая и уничтожая все на своем пути.

Наше командование тоже готовилось к тяжелой борьбе не на жизнь, а на смерть. А чтобы не было паники, на некоторых участках даже были временно введены заградительные отряды, что сыграло в 1942 году значительную роль, особенно для искоренения паникеров.

Наш 17-й истребительный авиационный полк до мая месяца 1942 года базировался на аэродроме города Старый Оскол, выполняя отдельные задания по прикрытию Су-2, бомбивших немецкие войска под Курском и на других железнодорожных станциях. Малыми группами по 2–4 самолета мы вылетали на прикрытие своих войск на передний край. Дробление наших сил было неэффективно и даже вредно, ибо что могли сделать два самолета в то время, как Люфтваффе большими группами наносили по нашим войскам массированные удары.

Бомбардировщик Су-2

Однажды прилетел на наш аэродром свежий полк на новеньких Як-1, затем еще один на новых «лаггах». Такое приращение сил нас очень обрадовало, так как в нашем полку к тому времени осталось лишь несколько летчиков и самолетов.

Перед наступлением по всему фронту в направлении на Воронеж немецкая авиация начала наносить удары по переднему краю нашей обороны. При этом немецкими истребителями блокировались советские аэродромы, в том числе и наш. Чаще прилетали три пары асов; появлялись они над аэродромом как по расписанию – в шесть утра и в полдень, а в это время немецкие бомбардировщики беспрепятственно бомбили наш передний край.

Мы же ничем не могли помочь: у нас к тому времени оставалось всего 5–6 исправных самолетов и 8–10 летчиков.

Помню, мы предупредили командование вновь прибывшего полка о визитах асов, но они не придали значения нашим словам и примерно в 17.30 подняли четверку Як-1 – те начали баражировать на малой скорости и высоте около 1000 метров парадным строем, прямо над аэродромом. Ровно в 18.00 появилась шестерка истребителей Me-109. Один отваливает, делает маневр, заходит в хвост последнему из «яков», сбивает его, потом второй, третий самолет. Четвертый как-то вывернулся из-под удара, начали еще взлетать «яки», и на взлете была сбита еще пара наших истребителей.

Истребители Ме-109

Мы очень переживали потери вновь прилетевших летчиков. Это был один из примеров тактически неграмотного использования неплохих истребителей Як-1 и досадных, неоправданных потерь.

В мае – июне 1942 года генералом Красовским начала формироваться 2-я воздушная армия (ВА). Нашему 17-му авиаполку было приказано перелететь на аэродром Чернава, что возле города Ливны.

Часть летчиков улетела на боевых ЛаГГ-3, часть на У-2, а я остался на старом аэродроме – с расчетом, что за мной вернется самолет. Вместе со мной задержался старший инженер полка майор инженерной службы Гребенников Николай Иванович – впоследствии генерал-полковник инженерных войск.

К моему счастью, на аэродроме оставался самолет УТ-1, и я предложил Николаю Ивановичу: «Давайте я улечу на аэродром под Елец (Чернаву)». Он поначалу не соглашался – разобьешься, ты ж никогда на нем не летал, но я соврал, сказав, что еще курсантом летал в Одессе на УТ-1, тогда как на самом деле в училище я летал только на УТ-2 (двухместном).

Сел в кабину, присмотрелся к приборам, попробовал рули – самолет как самолет; решил – справлюсь. Парашюта, являющегося на тех машинах и сиденьем для летчика, не было, и на сиденье уложили какие-то чехлы. С помощью главного инженера я запустил мотор – работает устойчиво. Ну, чему быть – того не миновать. Дал команду убрать колодки и прямо со стоянки пошел на взлет. Взлетел и, памятуя, что машина УТ-1 очень «строгая», плавно развернулся и взял курс на север на аэродром Чернава.

Скоро отыскал аэродром, рискованно пошел на посадку, подвел машину к земле на малом газу, и, когда создал самолету посадочное положение и убрал газ, он мягко коснулся колесами земли. Когда зарулил, то все удивились – ты откуда свалился? Сел я с бреющего на окраине аэродрома, и никто даже не заметил, как я приземлился.

Учебно-тренировочный самолет УТ-1

На аэродроме оказался еще один самолет УТ-1, и командир полка подполковник Сапрыкин дал команду заправить обе машины и срочно лететь на аэродром Хоботово, что севернее города Мичуринска. Кого-то посадили во второй УТ-1, кажется, капитана Новикова А. И., и мы полетели в Мичуринск с тем, чтобы забрать там отремонтированные «лагги». Только взлетели и подошли к Дону, как откуда-то появились два немецких истребителя и давай за нами гоняться. Спас нас тогда только высокий правый берег Дона – летели мы над самой водой, и им было неудобно обстреливать нас. Когда истребители противника нас бросили, мы продолжили свой путь в Мичуринск, где нашли аэродром Хоботово. Там я облетал несколько самолетов, подобрал себе машину и улетел обратно в Чернаву.

С этого аэродрома я выполнял разные задания, в основном по прикрытию бомбардировщиков и штурмовиков.

Нашему полку повезло, когда прибыл во 2-ю ВА толковый и смелый летающий командир – подполковник Евгений Савицкий, который начал формировать 205-ю иад, куда вошли наш 17-й иап, 508-й иап и впоследствии 438-й иап на английских «Харрикейнах». Вот бы тогда в авиацию побольше таких командиров, и дела бы в воздухе шли отлично! Били бы мы тогда немецкую свору по всем правилам воинского искусства, тем самым помогая нашим наземным войскам.

Евгений Савицкий

Считаю, что впоследствии личному составу 205-й иад снова повезло, когда она вошла во 2-ю ВА Красовского, тоже талантливого генерала, требовательного и хорошего организатора, знакомого мне еще по Ростову…

Интересный случай произошел однажды, когда мы вылетели шестеркой на прикрытие Су-2, которые должны были нанести бомбовый удар по станции Курск.

Подлетая к городу Ливны, вижу, как у моей машины из-под капота посыпались детали. Думаю: «Что случилось?» Тут мотор перестал работать, винт не вращается. Я сразу пошел на вынужденную посадку. Это представить сейчас невозможно, но сел я прямо на рулежную бетонированную полосу аэродрома в Ливнах.

Когда я вылез из самолета и заглянул под вздыбленный капот, то ужаснулся: редуктор мотора рассыпался в воздухе, и его части разлетелись; потрогал винт за лопасти – винт упал, хорошо, что я стоял сбоку, а то мог при падении меня прихлопнуть. На аэродроме никого не было: немцы были уже километрах в 5–10. Мне опять повезло – подошли сразу две девушки из поста ВНОС. Они, оказывается, уже успели доложить в дивизию Савицкому, что летчик жив, самолет цел, но без винта. Савицкий вызвал меня к телефону, и я ему доложил о случившемся более подробно. На аэродроме мне выделили автомашину, поставили хвост самолета в кузов, закрепили, и повез я свой истребитель в Чернаву. Возле самого аэродрома меня, правда, перехватили и отправили уже в Липецк, на замену мотора. А спустя несколько дней поступил приказ перелететь в район Задонска, так как немцы уже подходили к Чернаве.

К перелету были готовы всего шесть «лаггов». Авиационных техников и другой персонал решено было перевезти на самолете Ли-2. Взлетели, пристроились к Ли-2. На подходе к Задонску встретили группу немецких бомбардировщиков и истребителей, завязался воздушный бой.

Как мы ни пытались оградить Ли-2 от вражеских атак, все же один Me-109 прорвался к нему и дал очередь. Приземлился транспортник благополучно, и один из наших летчиков, Виктор Утенков, произвел посадку вместе с ним. Из-за нехватки пилотов командир дивизии Е. Савицкий тоже участвовал в этом перелете, и Me-109 угодил в его «лагг» так, что разбил лобовое стекло фонаря, и ему пришлось вернуться в Чернаву. Оставшись в воздухе вчетвером, мы встали в круг и какое-то время были в замешательстве: не знали, что делать. Тут я вспомнил про липецкий аэродром, покачал самолет с крыла на крыло, остальные «лагги» пристроились ко мне, и так долетели мы до аэродрома «Б» в Липецке, где все сели с пустыми баками, а у двух летчиков на планировании остановились в воздухе моторы.

Истребитель Ме-109

На липецком аэродроме базировались бомбардировщики и полк «ночников» У-2. В этот день горючим наши самолеты так и не заправили. Ушли мы пешком в город Липецк, там переночевали, а утром чуть свет возвращались на аэродром. Не дойдя километра, увидели налет немецкой авиации.

Истребитель Ме-109

После налета на аэродром немецких бомбардировщиков с замиранием сердца подходили мы к своим самолетам, однако – о счастье! – самолеты были целы. Но где раздобыть горючее? Вскоре за нами на УТ-1 прилетел зам. командира дивизии Сапрыкин, бывший наш командир полка. Он разыскивал нас, так как в то время связи не было, и мы никому не могли доложить, что сели на этот аэродром. Мне дали команду лететь в Хоботово – отогнать самолет на замену мотора, а остальным – под Липецк, в Боринские Заводы.

С большим трудом удалось заправить самолет и запустить мотор, выработавший все ресурсы. Я взлетел и на «бреющем» взял курс на Мичуринск – Хоботово, хотя и были над аэродромом истребители противника Ме-109. Да, видать, не больно внимательно смотрели за землей пилотировавшие их летчики.

В Хоботово из пяти облетанных мной самолетов лишь на одном более-менее нормально работал мотор, остальные же грелись до температуры более 100°, что не исключало возможности возникновения пожара в воздухе. На этом-то исправном самолете я и прилетел в Липецк, а затем перелетел в Боринские Заводы.

Собрался наш 17-й истребительный авиаполк на аэродроме в Боринских Заводах в составе 4–5 ЛаГГ-3, двух И-16, одного Ла-5 для Савицкого и двух Як-1, которые были подобраны в районе Воронежа, когда сели на вынужденную посадку. На Як-1 летал в полку только командир полка подполковник Николаенко, и один самолет был Савицкого – командира авиадивизии. Задача авиаполка оставалась прежней – сопровождение штурмовиков Ил-2 в налетах на Воронеж и на ближайшие к нему населенные пункты.

Интересно, как я впервые вылетел на Як-1. Командир полка Николаенко подошел к самолету, подозвал меня и предложил сесть в кабину. Он мне рассказал, где какие приборы, хотя я ее, кабину, уже и ранее внимательно рассматривал, а приборная доска была сходна с приборной доской УТ-2. После однократного повторения и ответов на его вопросы он дал команду снять маскировку с самолета и говорит мне – давай вылетай.

Я выскочил из самолета как ошпаренный и докладываю: на ЛаГГ-3 полечу один хоть против всей германской губернии воевать, а на этом… Тогда он говорит: я приказываю вылететь и сделать два полета по кругу. Ну, раз приказ, то ничего не остается делать, как поднимать «як» в воздух. Надел я парашют, привязался, запустил мотор, и вдруг над аэродромом появились штурмовики Ил-2, тут же начали взлетать летчики полка на ЛаГГ-3 для сопровождения их на Воронеж. Что оставалось делать? Пришлось и мне в первом же самостоятельном полете на Як-1 выполнять боевую задачу – сопровождать «илы».

Лейтенант Архипенко в кабине истребителя Як-1

Когда взлетел и убрал шасси, то самолет неожиданно оказался легким, легко управляемым, и мне он сразу пришелся по душе, в отличие от ЛаГГ-3, к ручке управления которым требовалось прикладывать значительные усилия. Полет прошел благополучно, немецких истребителей в районе цели на этот раз не было, посадку я произвел на своем аэродроме нормально. Так вот и овладел новым типом истребителя…

Сегодня уже мало кто помнит, но летом – осенью 1942 года на южном направлении свирепствовала жесточайшая туляремия. Это заразное заболевание, основным разносчиком которого являются мыши. А мышей, в отсутствие должных мер по борьбе с ними, расплодилось тогда великое множество.

Помню, для сна мы нашли подходящий сарайчик неподалеку от аэродрома – стоявшие рядом деревья давали благодатную тень, а трава не позволяла подниматься столбам пыли. Спать здесь было не в пример приятнее, чем в пыльной, оборудованной металлическими койками казарме. Да и при налете, что не было тогда редкостью, шансы сарайчика казались нам намного выше.

Все было бы хорошо, но спать не давали мыши. Они, как и мы, облюбовали душистое сено и шныряли в нем неугомонно – денно и нощно. Ко многому привыкает человек, тем более на фронте, но спать в присутствии бодрствующих мышей было сложно. Мы ворочались, курили, били по сену палкой, но это не приносило результатов. Вернее, приносило только в первый момент, когда мыши оценивали степень опасности, но как только шум стихал – они принимались за старое.

Это навело нас на мысль спать по очереди. Пока один спал, второй шебуршил вокруг него палочкой. Встревоженные мыши затихали. Через несколько секунд, не заметив опасности, они вновь возвращались к своим делам, но «сторож» вновь шебуршил палочкой. Только так, по очереди, и можно было спать – однако время сна уменьшалось как минимум вдвое.

В сложившейся ситуации очень пригодилось бы несколько кошек или котов. Мы облазили в их поисках все окрестные здания – безрезультатно: кошки, в отличие от мышей, бежали от опасностей прифронтовой жизни.

Так, промаявшись две или три ночи, я принял решение добыть кошек любой ценой.

Сейчас уже не помню, с какой оказией мне довелось полететь в Воронеж, но там я удивил местных мальчишек просьбой принести мне пять или шесть шустрых котов, подтвердив серьезность своих намерений материальным стимулированием, – хотя это было, наверное, лишним, ведь свой летный авторитет я читал в мальчишеских глазах. Не успев оглянуться, я уже был счастливым обладателем полутора десятков разномастных котяр, спешно изловленных моими новыми друзьями. Упаковав недовольных котов в мешок и поместив его в гангрот, позади кабины, я распрощался с мальчишками и улетел.

На аэродроме котов встретили с распростертыми объятиями, налили заранее припасенного молока и угостили каким-то мясом. Такой оборот дела их вполне устраивал, и в ту же ночь они приступили к несению своей кошачьей службы. А мы наконец-то выспались на душистом сене, подобно героям Ильфа и Петрова, и вновь почувствовали себя бойцами Красной Армии. Через несколько дней, ведь к хорошему привыкаешь быстро, мы забыли свои недавние страдания, отдавая все силы боевой работе. Но прошло еще несколько дней, и мы с возмущением заметили, что коты не справляются с обязанностями, да и количество их как-то сократилось. Причем отсутствовали самые шустрые.

Сразу же было высказано предположение, что это дело рук бомберов, живших в соседней хате. Мы летали на боевые задания в основном днем, а бомберы ночью, поэтому были едва знакомы. Как-то вечером я решил разобраться, в чем дело, и заглянул к соседям. Они уже улетели на задание, и в комнатах оставался только вспомогательный персонал. Здесь же я обнаружил и котов, очень похожих на наших, но какой-то странной расцветки: с тремя синеватыми полосами вдоль хребта. Один из технарей божился, что котов привезла ему мама. Не найдя других, я в раздумьях удалился. Вернувшись к себе, собрал военный совет – посовещавшись, мы решили, что коты эти наши, только перекрашенные.

Коты-«истребители» фотографироваться не пожелали, зато сохранилось несколько наших снимков с овчаркой Джульбарсом

Рано утром, уже в расширенном составе, мы заявились к вернувшимся бомберам с требованием вернуть переманенных котов. Бомберы были ребята молодые, веселые, отнекиваться и отрицать свою вину не стали, а предложили, в первую же нелетную погоду, «выставить за котов, как за коров». Мы посмеялись, выяснили, что перекрасил кошек чернилами тот самый техник, что за них божился. Техник тут же получил кличку Живодер, а мы с бомберами с тех пор кормили кошек вместе, вместе же пользуясь их «истребительными» действиями…

В 1942 году наш 17-й авиаполк довоевался, как говорится, «до ручки», так что оставался в нем всего один исправный самолет ЛаГГ-3 с бортовым номером 4. Перегнали его на аэродром в Задонск, в 508-й иап, и по очереди отправляли летчиков летать на задания. Вскоре, однако, в воздушном бою и его подбили. Сел он где-то возле Воронежа на вынужденную посадку, и, таким образом, в 17-м авиаполку самолетов ЛаГГ-3 не стало. Впрочем, как и И-16 – их тоже сбили во время вылетов на разведку.

В это время в Липецке базировался 153-й иап на американских истребителях «Аэрокобра», которые сопровождали бомбардировщики «Бостон» и Пе-2, и, по договоренности Савицкого с командиром 153-го полка Мироновым, часть летчиков из нашего полка была переучена и летала на «Аэрокобрах».

В то же время в полк прибыло несколько молодых летчиков на Як-1, фактически образовалась 3-я эскадрилья на этих самолетах, которую доверили возглавить мне. Вскоре с аэродрома Бутурлиновка летный и технический состав 17-го иап улетел в Иваново для переучивания на «Аэрокобру», а я с группой летчиков остался в 508-м иап, воевать на самолетах Як-1.

Честно говоря, поначалу летчики полка не хотели летать на «яках». Да и меня в первый раз робость взяла. Ведь порой подлетаешь к Воронежу и видишь 2–3 падающих горящих «яка», а ЛаГГ-3 плохо горел и по этой причине завоевал симпатии летчиков. Фактически же Як-1 был лучше ЛаГГ-3, как я убедился уже на следующий день, когда командир полка подполковник Николаенко рано утром разрешил мне провести учебный воздушный бой с «лаггом», пилотируемым моим другом Николаем Савиным.

Истребитель Як-7Б

Бой провели над аэродромом на высотах до 2000 м, и я на своем «яке» раз за разом заходил в хвост ЛаГГ-3, хотя Савин тоже хорошо пилотировал. Вся моя любовь после этого «боя» перешла к самолету Як-1. В дальнейшем пришлось летать на «яках» всю первую половину 1943 года, до переучивания на «Аэрокобру».

Летом 1942 года по инициативе командира 205-й иад полковника Е. Я. Савицкого мы перешли на новый боевой порядок: не по три самолета в звене, а по четыре, в боевом порядке пар ведущий и ведомый. Этим обеспечивалась более высокая маневренность истребителей в полете, так как третий самолет в звене мешал совершать маневры и затруднял перестраивание с правого в левый пеленг. Во многом благодаря Савицкому удалось доказать вышестоящему командованию преимущества нового боевого порядка – пары. Этим во время войны были спасены сотни наших летчиков.

Воздушные бои в районе Воронежа велись почти непрерывно, но мне особенно запомнился один очень характерный случай. Однажды, чуть начало светать, мы вылетели группой со штурмовиками на цель в районе ст. Алексеевка южнее Воронежа. Солнце, помнится, еще полностью не взошло, и я летел в верхней паре с выделенным мне новым ведомым из 508-го иап, прикрывая самолеты ЛаГГ-3 и Ил-2.

Е.Я. Савицкий

Подлетаем к Воронежу, и вдруг откуда ни возьмись сразу пять Me-109 проходят возле меня справа. Одного я сразу сбил, подвернув вправо, а оставшаяся четверка вступила с нами в бой. Вскоре один Me-109 пристроился в хвост моему ведомому, и они стали в вираж, а другие три самолета пытались со мной расправиться. Один атаковал спереди, два сзади. Какие только фигуры на своем истребителе я ни выписывал, чтобы не попасть под смертельную очередь! До сих пор не могу припомнить, какую эволюцию совершил так, что самолет почти на месте развернулся на 180°. Жить захочешь – вертись! Бой шел до тех пор, пока мне не удалось дать прицельную очередь по самолету Me-109, который пристроился было к моему ведомому. Самолет этот я подбил, немец с дымом перетянул Дон и приземлился.

Во время этого воздушного боя, при лобовой атаке, Ме-109 выстрелил, и я видел, как трассирующий снаряд, сверкнув, вылетел из ствола, и услышал удар, словно ложится шар в лузу при игре в бильярд. На встречных курсах мы проскочили к друг от друга в 4–5 м, и я увидел его бортовой номер 3. Снаряд прошел между моей рукой и правым боком, ударил возле бронеспинки в шпангоут, где выгорела дырка сантиметров 10 в диаметре. На этом все и закончилось, а если б у него были патроны, он мог бы очередью перерезать меня. После воздушного боя, из-за отсутствия горючего, пришлось нам сесть на полевой аэродром возле Усмани (Воронежской), а остальные самолеты – штурмовики и истребители – нанесли удар по цели и благополучно вернулись на свои аэродромы.