Текст книги "Война 2010: Украинский фронт"

39. Телефон, телеграф и…

Потасовку подобного плана надо снимать на видео. Эффект конечно будет не сравним с драками в Верховной Раде, однако тоже интересно. Может успешно применяться постмодернистами-реформаторами в плане показа окончательного разложения армии. Бойцам-первогодкам будет весьма приятственно полюбоваться, как «гансы-офицеры» чистят друг другу хари, и колотятся стульями. Николай Забияка вовсе не зря опасался именно данного этапа офицерского бунта. Оказывается действительно, в любой революции самое сложное – разобраться со своими. С другими потом легче – нападаем сплоченной кагалой. А вот разборка в собственных рядах… Здесь надо иметь воистину основополагающую объединительную идею, и мозги умеющие отстраняться от частностей, и полностью, до последней клеточки подчиненные железной воле. Может быть даже особую мораль, ибо через обычное сентиментальное сюсюканье разборка с теми, кто рядом, сразу воспринимается как эквивалент предательства. То есть, круговая порука дело такое – в обе стороны тянет.

Опасаясь срыва, или локальных проколов в этом первичном этапе, майор Забияка сотворил своеобразную подстраховку. Все революционеры ведают, что главным всегда является контроль связи – «телефон, телеграф, вокзал», как говаривал позабытый потомками пионеров дедушка Владимир Ильич. Слава, отвергнутому тем же дедушкой, богу, в плане связи, кое-какие внешние, по отношению к полигону, и даже внутренние обстоятельства способствовали планам бунтаря Забияки. Во внешнем мире, в привязке ко времени, уж не первые сутки, а пространственном континууме, по крайней мере, как предполагал Забияка, в пределах Крымского полуострова, начисто отсутствовала спутнико-мобильная связь. Давали перебои и обычные телефонные линии, а в плане отдельных направлений – междугородние сообщения. Возможно и международные тоже, однако проверить такое не получалось: несмотря на свалившееся с неба благоденствие глобализации никто из офицеров полигона до сей поры не завел дружков-приятелей в Нью-Йорке, Чикаго, или в иных-прочих веселых местах планеты. Да и Министерство Обороны, надо же, до сих пор не выписывало офицерам путевок на Гавайские острова. Или может, просто никто туда не хотел и не писал соответствующих рапортов? Кстати, в плане местных военнослужащих такое вполне допустимо, они ведь и так служили в Крыму – чего еще надо-то?

Тем не менее, в исправности оставалась внутренняя военная связь. Здесь требовалось подстраховаться в отношении блокировки. Не хватало, дабы какой-то из намеченных в изоляцию «европолюбов» увернулся от цепких, но вероятно не слишком уверенных рук и дорвался до телефона: «Девушка, дайте Смольный!». Или, скорее, «Зимний». Именно по данному поводу майор Забияка и предпринял меры. Он лично заглянул на узел связи и постучал в плексиглазовую перегородку:

– Инна, открой, любовь моя!

– Ух, ты! – сказала телефонистка Инна. – Явился, не запылился. Уж две недели как суженую отфутболил к мамам-папам, а только сейчас созрел?

– Так, служба же, милая, – оправдался Забияка, приникая в помещение «Посторонним В…» – Служба, понимаешь, требует бдительности и отваги.

– На счет отваги – точно, – констатировала Инна. – Отвага у нас вся на службу расточилась, а на жизнь-то нашу кислую, гражданскую ничего-то и не сохранилось.

– Э-э… это ты про это? – спросил бравый майор, привычно имитируя растерянность.

– Про это, про это, – кивнула Инна, откладывая в сторону фурнитуру. Имелся в виду все тот же давний разговор про развод и прочее из той же мыльной оперы. Частично именно из-за этой скользкой темы весьма предусмотрительный в некоторых делах командир инструкторской группы и старался ограничить свои посещения телефонистки Инны. Однако несмотря на службу, вроде бы, в курортном Крыму, с молодыми девушками на военном объекте имелся известный напряг, а уж тем более с женщинами интересного возраста, которые при этом были бы не замужем и свободны как ветер. Так что…

Тем не менее, поскольку сейчас двое людей общались тет-а-тет, да еще в помещении «Посторонним В…», то у майора Забияки имелась прекрасная возможность оправдаться перед Инной не с помощью слов, что для женщин, не смотря на все тысячелетия цивилизации и письменности, выглядит несколько абстрактно, а с помощью тактильной передачи информации. Ибо действительно, слова, особенно для телефонисток, не значат абсолютно ничего, так, утилитарная приправа, фоновая музыка процесса зарабатывания денег.

Может быть, разведывательные сообщества многое потеряли, не пригласив к себе на службу майора Забияку? Ибо и правда, уже через совершенно короткое время, считанные минуты, он смог снова общаться с телефонисткой Инной разговорной манерой, а к тому же, не смотря на то, что Инна являлась в общем-то гражданским служащим, и от майоро-капитанского заговора в Крыму ей совершенно ничего не светило, Николай Забияка сумел перевербовать ее на свою сторону.

– Короче, Иннуша, ты поняла? Всего-то и требуется, что не соединять ни с кем людей вот из сего коротенького списка. Ну и солдатиков, сержантов, тоже не стоит. «Нет, мол, связи и всё!» – так вот и говори. И по поводу встречных звоночков сверху, тоже усекла, золотце ты мое гибкое?

Телефонистка Инна смотрела на майора совершенно томными глазами. Она была просто-напросто загипнотизирована. «Бедный ты мой кролик!», – думал, глядя на нее, Забияка. Но куда было деваться, если намечалась революция на отдельно взятом полигоне ПВО?

* * *

 
…И он повел на корабли войска
Построив предварительно в фалангу,
Всех, что остались на ковре войны.
И снова звон мечей, и завыванье боя,
Трофеи, корабли и брошенный обоз,
А где-то на холмах мелькание голов:
Отборные бойцы, не раненые в пятки
Бегут в чужой земле. Но та работа будет
Отдельным патрулям – у греков они есть.
Вот доблести здесь нет —
Вонзить стрелу вдогонку,
Среди лопаток просверлить дыру —
Работа для юнцов,
Пусть учатся стрелять.
Не стоит говорить об эдакой забаве,
О доблести в войне ведется разговор.
И значит все о том, когда…
 

40. Селекция

Общежития другого, еще более престижного учебного заведения – Донецкого Национального университета располагались в достаточно экзотической для мегаполиса местности. Поблизости имелась система ставков, с обратной стороны которых наличествовал парк имени Щербакова, а непосредственно напротив престижные домики, появившейся в постперестроечные времена, знати. Так что по один край от этих «общаг» простиралась почти дикая, неухоженная местность, изобилующая растительностью. Это буйство природы на фоне города скромно пересекала настоящая железнодорожная колея. Однако поскольку по ней не двигались никакие пассажирские экспрессы, а всей ее целью было лишь снабжение сырьем большущего, но удаленного от сего места и размещенного в другом районе города металлургического завода, то всякие маневровые ходили по колее редко. Вообще любому, кто, следуя утоптанной и меченой бутылочными пробками тропе, внезапно натыкался на невысокую железнодорожную насыпь, данная линия казалась неким «анизотропным шоссе» проложенным из неведомости в неизведанность. Правда, с иного торца системы четырнадцатиэтажных общежитий, начинался настоящий город, но начинался скромно, с «хрущевок-пятиэтажек», и потому жители верхних этажей «общаг» могли посматривать в поднимающиеся по мере возвышения местности постройки с некоего высока.

Ни одна из военных групп, привлеченных турецким командованием для захвата женских общежитий, не являлась спецподразделением полиции. Конечно кроме простой пехоты здесь были и десантники, но самые лучшие подразделения никак не получалось привлекать для «левого» задания. Ведь в городе имелась целая куча объектов действительно первостепенной важности, без господства над которыми вся операция по контролю Донецка обрекалась на поражение. Не стоило, совсем не стоило рисковать карьерой и проигрышем только начавшейся военной компании ради какой-то, пусть и вполне серьезной подработки. Так что сейчас в деле была просто пехота. Хотя не первая попавшаяся – их готовили к вторжению целый год. Однако никто ведь не отрабатывал в деле захват рабынь в многоэтажном городском ландшафте. Вообще-то, позаботиться о подготовке заранее, может быть, и стоило, но как бы на такое посмотрели американские инструкторы? Кто-то из них мог бы что-нибудь взболтнуть. Не хватало еще газетной сенсации-откровения где-нибудь в «Нью-Йорк таймс».

А ведь этих пехотинцев в основном обучали борьбе с мотопехотой противника и отстрелу русских Т-55 ПТУРС-ами. Теперь же от них требовалась сдержанность в применении оружия, и по возможности нетравматическая транспортировка «товара» к ожидающему внизу транспорту. Но здесь, в отличие от общежитий доставшихся «для раздела» другим ротам, были не пяти-шестиэтажные здания – гораздо выше. Это во-первых. А во-вторых, администрация местных общаг, или самого ДНУ, оказалась гораздо более продвинута на почве рыночных отношений. Мало того, что кое-какие из комнат были не просто сданы, а проданы всяческим проходимцам насовсем. Так еще, на тех или иных этажах, общежитий разместились какие-то офисы, а иногда даже производства. Естественно, не большие, снабжаемые по железной дороге, металлургические комбинаты, а более мелкие, допустим издательства и типографии всяческих газет-журналов.

Правда, большим подспорьем захватчиков были шпионы-проводники. Иногда они успевали остановить солдат, готовящихся к расстрелу какой-нибудь попавшейся навстречу металлической двери. «Бросьте! – говорили им эти донецкие лоцманы на родном турецком. – Там живет какая-то отдельная русская сволочь, причем мужчина. Стоит ли тратить время и патроны на эту дверь? Да и шумно будет, понимаете?» Ведь действительно, поскольку тут применялся не спецназ, то в ассортименте наличного переносного оружия вовсе не имелось какой-то пластиковой взрывчатки, щепотки коей, при умелом пользовании, хватило бы для аккуратной вырезки замка. Разумеется, в оснастке наличествовали противопехотные, и даже противотанковые гранаты, но и те, перед заданием, начальство потребовало оставить в бронемашинах. Не хватало еще разнести данные строения в железобетонный хлам.

Иногда, таким же образом, несколько украинизировавшимся шпионам-разведчкикам получалось застопорить пехотный напор и перед запертыми офисами. Однако народ местных типографий вовсе не готовился к осаде и войне, посему во время начавшейся операции кое-кто из персонала прохлаждался по коридорам, дымя сигаретками, ибо там, внутри офисов, начальство вредных привычек не поощряло, а здесь, на нейтральной территории, можно было травить студентиков сколько душе угодно. Ну, а у штурмующих этажи солдатиков была весьма простая цель, посильная просто таки любому живому существу на Земле, – произвести селекцию по признакам пола. Посему, когда где-то в коридоре туркам попадались смазливые дамочки, при виде солдат странно теряющие нить повествования об горячо обсуждаемом «Доме-2», их тут же брали в оборот, без всяческих опросов, работают ли они в местном офисе, либо проживают тут на правах студентов.

Имелась еще одна трудность, причем именно на почве селекции. Видите ли, данные общаги, видимо в дальней интеллигентской связи со студенческими восстаниями в Париже и прочих столицах Европы в давних шестидесятых, не были строго дифференцированы по тому же половому признаку. Так что в одном и том же корпусе могли помещаться как девушки, так и ребята. Наличествовало разделение разве что по этажам. Однако со времен первичной задумки все достаточно сильно перепуталось, к тому же предусмотренные когда-то поэтажные дежурные, в нынешние прагматичные времена становления капитализма аннигилировали под ручки с социализмом. Конечно, внедренные загодя проныры-шпионы многое выяснили, но сейчас, в условиях суеты реального штурма, они сами начали путаться, где и что. Потому очень часто, автоматчики начинали выламывать двери на «мальчиковых» этажах. И дело даже не в том, что есть разница: оказывается перед глазами пехоты: привычно ожидаемая стайка перепуганных девочек, или группа достаточно высоких парней. Для вооруженного винтовкой и подпертого с тылу такими же снаряженными дружками солдата – особой разницы нет, ибо 5,56-миллиметровая пуля, вообще-то, бьет навылет любую плоть одинаково. Просто в отношении женщин ему поставили задачу – захват живыми, а в отношении мужчин… Здесь имелась полная свобода творчества, тем более что на каких-то этажах М-16 уже молотили, а значит проблема начать стрельбу первым в роте, и прослыть трусоватым, снималась начисто.

Так что применение автоматического оружия внезапно впало в стадию совершенно неуправляемой автоколебательной реакции. И кстати, вовсе не всегда без повода. Здесь, в системе университетских общаг начало действовать правило больших чисел. Ведь общежития-близнецы помещались совершенно недалеко одно от другого. Не услышать на дистанции полутора сотен метров выстрелы и крики, и даже работу мощных военных двигателей были попросту невозможно. К тому же, с некоторых оконных ракурсов все смотрелось как на ладони. А ведь местный народец, за более чем полувековой отрезок жизни без войны, как-то отвык бояться такой штуки, воспринимал ее поначалу как-то киношно. И герои выявились. Потому суеты у турецкой пехоты стало просто невпроворот. Оказывается, помимо всего прочего, местных аборигенов надо было еще учить, натаскивать в боязни к огнестрельному оружию. Показывать на примере, как оно быстро и легко умеет делать «бо-бо».

Аллах свидетель, с той же деревенщиной – курдами – было в чем-то полегче.

* * *

 
…Они стоят.
Сомкнуты их щиты,
Лавина стрел и копья под руками
А взгляд внизу, но все-таки косит
Немного в сторону, туда…
Для справки любопытным, я напомню —
Он звался Мильтиад
И выграл Марафон.
 

41. Атавизм, многоканальность и радиаторы отопления

То был пережиток былого величия и размаха. С раскинутом на шестую часть мира Советском Союзе вопросы охрана территорий и расстеленных над ними воздушных пространств и решалась по глобальному. Поскольку одиночный С-200 был однозначно одноканален, такое качество, естественно, не отвергая напрочь великие преимущества дальнобойности и умения забрасывать ракеты в средину стратосферы, все же умаляло их с достаточной полнотой. Видите ли, в те былинные времена шествия тоталитаризма, война рассматривалась не иначе как последняя разборка перед пришествием всадников Апокалипсиса. Общая атеистическая направленность советской религии отношения к делу не имеет. Тем не менее, всяческие мелкие правонарушения с пересечением границ летающими шпиками не могли восприниматься как основополагающие события. Ради них не стоило городить зенитно-ракетный забор такой высоты и плотности. Он строился для отражения насыщенных ударно-боевых порядков, допустим для полного перелопачивания в пыль внезапно начавшего осуществлять свою миссию «Большого копья». Это когда вся стратегическая авиация United States of America, базирующаяся в Европе и далее, неожиданно пересекает ограниченный договорами периметр обороны и отработанными эшелонами вторгается в пределы Union of Soviet Socialist Republics. Естественно, следует шинковать абсолютно всю свору, ибо прорыв даже одного Б-52 из сотен – это двадцать четыре ядерные бомбы или ракеты в различных комбинациях наполнения трюма и крыльевых пилонов. Следовательно, по максимуму – двадцать четыре города или других объектов хозяйственной либо военной инфраструктуры. Бороться с такой напастью одноканальным комплексом совсем как-то не с руки. И потому проблема многоканальности «двухсотки» решилась особым образом и в стиле шестидесятых. В его структуру изначально ввели дополнительную кабину – командный пункт К-9.

«Девятка» занималась распределением целей в группе дивизионов. По сути, руководила группой, в которой, по максимуму, наличествовало пять зенитно-ракетных дивизионов – зрдн. Через нее же проходила командная цепь на вышестоящие звенья управления войсками, а так же согласование со средствами разведки приданными группе. Теперь все становилось в норме. В случае массированной атаки СССР, размещенный вблизи каждого важного объекта, приравненного, по крайней мере, к областному центру, многоканальный комплекс дальнего действия легко, последовательно и в параллель, перерабатывал в фарш весь подлетающий алюминий, оставляя некоторую долю закуски комплексам других, менее крутых типов, а так же какую-то часть – истребительной авиации, дабы летчики-реактивщики могли по-прежнему гордо задирать нос, а не ходить ссутулившись от унижения нанесенного переполненными вонючим окислителем и горючкой летающими трубами.

Однако со временем, когда народ помельчал, великие проекты преобразования мира рухнули в тартарары, а постмодернистская приземленность и маскированный туманом словоблудия практицизм окончательно похоронил будущее в настоящем, мега-идеи сведения последней войны к единичному тотальному сражению утратили притягательность. И тому и другому противнику стало как-то жалко накопленных за десятилетия достижений. Теперь, в условиях войны по Лиддел Гарту – стратегии непрямых действий – пятиканальность разбросанных по бесконечности тайги и пустынь Союза групп зенитно-ракетных дивизионов стала до жути избыточной. По крайней мере, с точки зрения экономии и относительно мирного сосуществования систем. Группы стали сокращаться, а входящие в них дивизионы превращаться в кадрированные. То есть, свернутые, смазанные солидолом, и собранные на небольшой площади, для возможности ночного присматривания одним единственным часовым.

Поскольку времена Никиты Сергеевича Хрущева все-таки миновали, то зенитную технику не поволокли скопом, с прощальной отмашкой и с оркестровым сопровождением ближе к большим металлургическим комбинатам – все происходило более плавно, в замедленной съемке. Столь нехитрый трюк, тем не менее, в корне меняет угол обзора. Уже через одно поколение офицеров (нет, офицеры Советской армии не размножаются методом почкования или амебообразного деления, однако служат они порой в условиях год за два, а, кроме того часто, по зову большой Родины, мигрируют с места на место, а следовательно, максимум через восемь-десять лет, абсолютно весь личный состав конкретного оборонного объекта обновляется на все сто процентов) былая пятиканальность группы воспринимается лишь как древняя легенда, правда, покуда еще имеющая архитектурные свидетельства Века Титанов. Например, отойдя совсем недалеко от родной позиции, удается найти брошенные древнеримские сооружения – обваловки пусковых установок и искусственные холмы, возведенные, с помощью лопаты и какой-то матери, под антенные посты, а так же гигантские бревенчатые вышки постов визуального и химического наблюдения, взметающиеся гораздо выше тайги: если не лень, и не боишься занозиться, то можно влезть на верхотуру и осмотреть раскинутые вокруг просторы родного, пока еще рабоче-крестьянского Союза. А еще, любому салаге-летёхе, по прибытию из училища, могут, не глядя на наличие или отсутствие свидетельства о браке, тут же выдать отдельную квартиру. После сокращения, скученные на полянке пятиэтажки солидно опустели, но их никак не получается перетащить куда-нибудь за три тысячи километров, ближе к Москве и Ленинграду, где они требуются просто-таки до опупения.

Еще через поколение квартир уже не предлагают. Хотя конечно, если в армии, к тому же Советской, тебе мало трудностей, и к наличным казарменным ты еще жаждешь добавить самостийную военную компанию с крысами, насекомыми, а так же змеями – ибо вокруг тайга и природа осуществляет встречную экспансию – «Неукротимая планета» старика Гарри не теряет актуальности, – тогда конечно. Но лучше, и предпочтительней не рыпаться. Ибо в конце-концов, и начальство, живущее тут же, наблюдая за твоим одиночно-неукротимым героизмом, поймет, что видимо этот шустряк-лейтенант явно недостаточно закружен, и сделает выводы. И в конце-концов, ближе к зиме, которая как всегда в России приходит неожиданно, а на данных широтах-долготах еще и рано, да в условиях полного коллапса былой удали центрального парового отопления, ты все-таки возвратишься в единственную, все еще жилую пятиэтажку, где холостяки-лейтенанты живут скучено, но зато не в обиде, ибо именно этот дом является последним бастионом паро-радиаторного рая, а заодно, вместе с отодвинутой на двенадцать км позицией, вроде бы, и единственным окончательно одноканальным ракетным шитом на этой широте и долготе. Если империалисты всех стран попрут разом через Северный полюс именно с нашего ракурса, то… Кто сейчас в это верит? Жмемся ближе к радиаторам! Может, поставить коечки в два яруса, как в училище, ибо наверху спать несколько теплее? Нет, лучше сходить в магазин, размещенный в одной из квартир этой же пятиэтажки и приобрести славный сорокаградусный напиток «Парус», местного разлива. Тогда минус сорок за нетолстой панельной секцией уравняется вполне.

Да, по поводу «К-девятой». Когда на былую многоканальность в конце-концов оставался один единственный – последний дивизион-могиканин она вообще-то становилась как бы пятой ногой у любимого корейцами животного. Ведь поскольку «в подчинении» сохранялась одна единственная «К-два», то весь смысл промежуточной ступени целераспределения обнулялся в абсолют. Но получалось ли теперь что-либо предпринять?

Поймите, кроме величия и размаха былого, тут замешивалась дань уровню развития электроники полувековой давности. На сегодняшней элементной базе всю эту многокабинную широту получилось бы уместить в пару-тройку шкафчиков, и уж точно в один полуприцеп К-2. Но кто сейчас начал бы такие преобразования? Цель не имела смысла. Уже появилось зенитно-ракетная техника новых поколений, так что комплекс С-200 просто должен был дослужить свое, дотянуть до собственного, почетного выхода на пенсию. И от него никак не получалось отвинтить этот более ненужный, во многих случаях, протез К-9.

Этот атавизм являлся неизбежным составным элементом, так что небольшая горстка офицеров-мятежников вынуждалась выделять специалистов еще и для работы в этой кабине. Опытный человеческий материал стал попросту на вес золота.

Четвертая власть:

«…действительно, руководство почившего в прошлом веке Советского Союза ныне возрадовалось бы безмерно. Еще бы, военно-политический блок НАТО распадается. Это первый случай с момента выхода из военной структуры атлантического союза Франции в 1966 году, то есть, более сорока лет назад…»