Текст книги "Две небольшие пьесы"

Две небольшие пьесы
Федор Иванов

© Федор Иванов, 2017

ISBN 978-5-4483-8731-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тили-тили тесто

Сцена первая

Отец, Мама, Настя, Саша.

(Комната, стол, стулья. На столе еда, салфетки и т.д…

Отец, при галстуке, расхаживает по комнате. Мама хлопочет у стола.

Входят Настя и Саша.)

Настя. Дорогие мои, познакомьтесь… Вот Саша, любите его и жалуйте, как меня, и даже еще больше!

Саша. (застенчиво) Здравствуйте. Очень приятно.

Отец. Очень, очень приятно, молодой человек. Наконец-то у Насти появился кавалер! Как мы вас ждали! С четырехлетнего возраста! То есть, когда Насте было четыре года, мы уже начали о вас думать!

Настя. Папу зовут Анатолий Васильевич,

а маму Клавдия Дмитриевна.

Сашенька, пусть моя семья станет и твоей тоже!

Анатолий Васильевич. Саша, вы учитесь или работаете?

Клавдия Дмитриевна. Подожди с вопросами, Толя! И куда ты все время торопишься? Все-то тебе узнать хочется поскорее. Вначале накорми, а потом расспрашивай. Садитесь, дети, за стол. Все готово, ждали только вас.

(Саша подходит к столу

и пытается сесть мимо стула.)

Настя. (подхватывает его) Не дам упасть. И не старайся.

Саша. Извините. Я близорук. И вообще, зря вы так обрадовались! От меня одни только убытки.

Настя. Перестань. От тебя одни только прибыли, барыши и доходы.

Анатолий Васильевич. Ешьте, дети. Угощайтесь! Начинайте с салатов. У нас салаты четырех видов. Саша, вам какого положить? «Оливье», крабового или свеклы под майонезом? А, может, вы любитель морковки? Очень полезно для зрения!

Саша. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я сам.

(Берет салат ложкой из самой дальней тарелки, несет руку через стол.

Роняет салат на скатерть.)

Саша. Какой я неловкий. Извините.

Клавдия Дмитриевна. Ничего страшного. Вам просто неудобно. Позвольте, я сама вам положу. (накладывает полную тарелку)

Анатолий Васильевич. Так вы учитесь или работаете?

Саша. Работаю. В библиотеке.

Анатолий Васильевич. Книжки выдаете?

Настя. Он специалист по библиотечному делу. Книговед!

Клавдия Дмитриевна. Какая интересная работа! Ну, что же дети, хозяйничайте, а мы пойдем к соседям смотреть кино… Они новый телевизор купили и пригласили нас на первый просмотр,

Анатолий Васильевич. Клава, не деликатничай. По-русски это значит «обмыть»!

Клавдия Дмитриевна. Толя, не придирайся! Суть одна. Мы уходим, а вам задание: съесть все, что стоит на столе. Вон Саша какой бледный да худой. Ну, ничего, у меня живо поправитесь. Через полгода сами себя не узнаете. Так, смотрите, все съешьте. Не люблю, когда остается! Мы уходим!

Анатолий Васильевич. Клава, не забегай вперед, не спеши. Что такая торопливая! Ты готова?

Клавдия Дмитриевна. Конечно, готова. Пошли?

Анатолий Васильевич. Иди, я сейчас!

(Саше) Похоже, молодой человек, вы звука своего голоса боитесь! Мне, с одной стороны, понравилось, что вы вежливый, культурный, но уж больно вы блеклый, линялый какой-то… Ластиком подтертый! Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на старика!

Саша. Я не обижаюсь. Вы правду говорите. На правду не обижаются.

Анатолий Васильевич. Э, молодой человек, не скажите. Именно на правду-то и обижаются! Злятся и лезут из кожи, если упрек справедлив! Вы с парашютом не прыгали?

Саша. Нет.

Анатолий Васильевич. Зря. Вам было бы полезно. Как ступень к возмужанию.

Ну, хотя бы физкультуру по утрам делаете? Небось, любите поспать, ленитесь?

Саша. Ленюсь. Да и желания к этому не чувствую. Какой из меня спортсмен?

Анатолий Васильевич. Давайте вместе по утрам бегать? Потом вы запишитесь на какую-нибудь борьбу! Надо соответствовать веку!

Саша. Не надо! Мне не нравится этот век, и я не хочу ему соответствовать!

Анатолий Васильевич. А как насчет боевых видов спорта? Я в молодости борцом был! Ох, и нравилось мне это дело: бросить соперника на пол неожиданным приемчиком, перевести в партер, потом дожать… Гм!.Ну, мне пора бежать, соседи ждут. Потом поговорим!

Клавдия Викторовна. (от двери) Ты его еще в Чечню пошли! Мы идем или не идем, разговорчивый ты наш!

(Выходят.)

Сцена вторая

Саша и Настя.

Настя. Ну, как тебе мои родители? Понравились?

Саша. Замечательные, радушные, теплые люди. Теперь понимаю, в кого ты такая.

Настя. Какая?

Саша. Хорошая!

Настя. Хочешь посмотреть телевизор?

Саша. Нет лучше включи радио.

(Настя включает приемник. Звучит реклама: «Ваши волосы, вымытые шампунем «Джонсон энд Джонсон»

сделают вас неотразимой!»)

Саша. А, по-моему, самый неказистый цветок совершеннее самого прекрасного человека!

Настя. Ты мизантроп!

Саша. Вовсе нет. Я люблю людей, вернее, то хорошее, что есть в людях. Может быть, мысли о несовершенстве человека возникают как сопротивление назойливой рекламе, хриплому воплю: «купи меня», который раздается отовсюду? Как хорошо, что цветы молчат. Красота молчалива.

Настя. Ну, ты просто Бодлера цитируешь. Он призывал любимую: «Молчи и будь прекрасна!»

Саша. А еще мне неприятно зазнайство, человеческая спесь, противопоставление себя всему остальному миру. Ведь живая и неживая природа едины. Об этом еще Владимир Иванович Вернадский писал! Только люди не желают слышать своих лучших сынов… А если услышат, то жгут на кострах или смеются над ними.

Почему человек выдумал про себя, что он прекраснее цветка, подвижнее воды, тверже камня? Легче птицы, выносливее волка, вернее собаки, доброжелательнее дельфина?

Ты читала…

Настя. Нет, Сашенька. Мне теперь и читать-то ничего не надо: ты расскажешь. По-моему тебе все на свете известно,..

Саша. Что, ты Настенька! Ум ограничен! Меня угнетает ощущение бесконечности знания. Мудро сказал народ: «Век живи, век учись, дураком помрешь»! Понимаешь, в вере есть абсолют. Я уверовал, и все тут! А вот в знаниях ничего абсолютного нет. Есть только дорога, на которой открываются одна за другой все новые и новые тайны! Знания это дорога!

(Пауза.)

Саша. (тихо) Ты еще не устала от меня?

Настя.. Нет! И никогда не устану. Ты мой. Своя ноша не тянет!

Саша. Но у меня столько недостатков. Какой из меня муж?

Настя. Ты будешь замечательным мужем. Ты самый лучший. Чемпион, лидер, супер-пупер. Намбер уан! Я вижу, как вокруг тебя разливается сияние!

Саша. Северное, ледяное?

Настя. Нет. Очень южное, теплое, желто-золотое, сладкое. (целует его)

Саша. Какая ты мечтательница, Настенька. Фантазерка! Боже, я недостоин тебя. ведь ты меня всего выдумала! Ты уверена, что любишь именно меня?

Настя. Конечно. Кого же еще мне любить?

Саша. Придуманный тобой образ, твои фантазии…

Настя. Скажешь, тоже! Этак, можно договориться, что весь мир наша фантазия! Я хоть не такая умная, как ты, но и то знаю: наш мозг, наше сознание воспринимает мир опосредованно, через органы чувств. И мой мозг сейчас воспринимает лишь твое отражение на сетчатке. И ты так же видишь меня. Мы все отражения друга друга, один в другом! Но я люблю не отражение, а тебя настоящего, твое сердце люблю, твой голос… Саш, вот ты говоришь, что в знаниях нет абсолюта, поэтому обладание ими не может дать человеку счастья… Я тебя правильно поняла?

Саша. Да! Правильно.

Настя. Скажи, а в любви есть абсолют?

Саша. Есть. Есть, пока любовь не ушла. К сожалению, это чувство куда менее прочное, чем вера, чем уважение простое. Люди слишком быстро разочаровываются друг в друге и теряют любовь… Вера стоит над Бытом, а Любовь, увы, вписана в бытовой круг…

Был такой психолог, Рубинштейн! Он дал очень мудрое определение любви, дословно не помню, но смысл такой: «Любовь это утверждение неповторимости другого человека…» Чувствуешь? Получается, что любовь это и есть вера! Сходится одна с другой! Я, по крайней мере, именно так понимаю эти его слова…

Сцена третья

Настя, Саша, Эдик-боксер

(Звонок в дверь.)

Настя. Погоди, открою, может, родители вернулись?

Идет к двери, открывает.

Отодвинув Настю, в комнату быстро проходит молодой человек,

лет двадцати трех.)

Эдик. Ксюшка, привет!

Опять заседаешь с этим огрызком!?

(Саша опускает глаза. Руки его бессильно висят, как плети, плечи свернуты.

Настя поджимает губы.

Гневно смотрит на Эдика.)

Настя. А кто тебя, собственно, звал сюда?

Эдик. (хохочет) Анатолий Васильевич.

Настя. Неправда. Не ври. Папа тебя на дух не переносит.

Эдик. (серьезно) Я захожу, когда хочу и куда хочу. Ты ведь меня знаешь еще со школы. Неужели еще не привыкла?

Настя. К сожалению, знаю, но не привыкла! Наглость второе счастье! Заходишь без спроса…, словно налетчик какой-нибудь… Может, у тебя и отмычка есть?

Эдик. Есть. Я же по натуре борец. Преодолеваю любые препятствия и добиваюсь цели любыми средствами. Запертая дверь это препятствие, ограничение моей свободы. Я открою любой замок, можешь не сомневаться. Я и тебя открою!

Настя. Проваливай отсюда, слышишь?

Эдик. А ты милицию вызови. Или пусть меня твой рыцарь прогонит!

(Делает резкое движение рукой

в сторону Саши, тот вздрагивает.

Эдик ухмыляется.)

Что же ты стоишь, герой? Да уж не трусоват ли ты? Настя, где ты подобрала эту рухлядь, на какой помойке?

Настя. Я по помойкам не роюсь, не имею такой привычки. Именно поэтому и стараюсь с тобой не общаться. Из гигиенических соображений!

Эдик. Обидеть норовишь? Не удастся! Я выше обид, и вообще, на женщин и дураков не обижаются! Так вернемся к твоему избраннику! Не самбист, не каратист, не из Солнцевской мафии. На кой ляд он тебе сдался, не понимаю!

Настя. (с силой пихает Эдика к двери) Пошел прочь, я сказала! Если еще раз замахнешься на него, сама не знаю, что с тобой сделаю!

Эдик. (нежно) Я же люблю тебя, дурочка! Зачем ты связалась с этим недоноском! Взрослая женщина, хоть вот столько понимающая в жизни, выбрала бы меня. Железно! Я знаю все секретные точки, я изучил женский организм досконально, всю жизнь можно сказать, на это положил, от меня польза будет! А от него какая польза? Зачем он? А ты, ты с ним в куклы играешь! Ну, целуйся со своей куклой, хоть оближи его! Круглая идиотка, блин!

(Выбегает.)

Саша. (глядя в сторону, тихо) Он прав, Настенька. Он мужик, а я… Не-разбери-поймешь! Я обязан был вышвырнуть его за дверь!

Настя. Уж не хочешь ли ты меня подарить этому скоту? Какая щедрость! Саша, одного у тебя прошу: будь мужчиной! Неземной ты какой-то! Ореол вокруг твоей умной головы нужен мне. Другим он не нужен. И доброту твою никто не оценит. В полном человеке должен быть полный набор чувств. И гнев, и злость, да, Сашенька, и злость тоже, и способность обижаться за себя и других, самостность, что ли… Ну, почему ты не двинул его по башке, когда он оскорблял тебя?

Саша. Не умею бить по лицу…

Иногда мне кажется, что часть меня то ли умерла, то ли спит глубоко. Огонь потух или не вовсе не загорался даже!

Нет у меня сил бить…

НЕ могу!

Настя. Будет болтать. «Потух! Нет сил!»

В жизни надо быть задорным петушком, и уметь клевать, и никого не бояться, и не тухнуть. Задора тебе не хватает, вот что! Если он еще раз будет тебя оскорблять, вдарь ему для начала, а я продолжу. К тому же, обзывая тебя, он и меня обижает. А ты ведь рыцарь, Сашенька. Ты не можешь не заступиться за женщину!

Саша. А где ты училась драться?

Настя. Во дворе. А еще я на борьбу ходила, недолго, правда. Папа привел… Меня все мальчишки боялись! Увидят, что я во двор вышла и стрекача! Ох, и давала я им жару! Ну, что, защитишь ты меня от приставаний наглеца?

Саша. (неуверенно) Защитю! Защищу!

Настя. (смеется) Защитю, победю… ах, ты мой Александр Великий!

Сцена четвертая

(Саша неуверенно входит

в боксерский зал.)

Тренер. Здравствуйте, молодой человек, решили заниматься с нами?

Саша. Да!

Тренер. Добро пожаловать! Милости прошу. Окрепнете, закалитесь, почувствуете себя другим человеком.

Саша. Да, да, конечно! Именно этого я и хочу… Скажите, пожалуйста, сколько стоит одно занятие, и какое у вас расписание?

Тренер. Занимаемся три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам по полтора часа. У нас здесь сравнительно недорого. Один час стоит 120 рублей…

Саша. Ну, что же, мне подходит.

Тренер. Вот и прекрасно. Купите перчатки, бинты, капа не помешает, трусы понаряднее и пару маек для начала, лучше из хлопка. А пока, если хотите, можно начать прямо сейчас. Перчатки и бинты я вам одолжу.

Саша. У меня денег с собой нет…

Тренер. Ничего страшного, заплатите в следующий раз. Вот вам перчатки, держите, вот бинт. Смотрите, как нужно бинтовать: так, потом так и еще раз через большой палец… Запомнили?

Саша. Кажется, да!

Тренер. Вот и отлично! Сразу видно, что у вас способности!

Саша. Простите, вы не знаете Эдика?

Тренер. У нас несколько Эдиков. Вам который нужен.?

Саша. Рыжий такой. Несимпатичный.

Тренер. Да что вы! Прелестный парень. Он сейчас как раз придти должен. Мой помощник! Помогает мне в младшей группе, с пацанами. Да вот и он! Эдик, тут твой знакомый тебя спрашивает!

Эдик. (прищурившись) А… Хороший знакомый! Зачем пожаловал?

Тренер. Он хочет позаниматься. Поработай с ним в паре. Только смотри, не увлекайся. Горяч ты не в меру!

(Отходит.)

Эдик. Ну, что, решил взяться за ум. Не поздно ли? Ох, и обработал бы я тебя, интеллигентская морда.

Саша. Кто же мешает? Начнем прямо теперь.

Эдик. Начнем прямо сейчас, говоришь? Ишь ты, какой нетерпеливый! Сам нарываешься? Ну, ладно! Становись в позицию. Видишь, как надо держать руки? Закройся перчатками. Да нет, вот как надо! Глаза у тебя есть? Одну руку держи у подбородка, вторую чуть вытяни. Ныряй под мой удар. Запоминай скорей. Мне с тобой миндальничать некогда. Понял, что надо делать?

Саша. Понял!

Эдик. Тогда начнем. Да не стой ты, как столб. Работай ногами: тогда мне труднее будет попасть.

(Эдик наносит несколько сильных ударов. Саша в нокдауне, висит, распластавшись на канатах.)

(С трудом выпрямляется,

пошатываясь. Кричит:)

Саша. Все равно я побью тебя, дай срок.

Ты будешь лежать под канатом,

запомни мои слова!

Сцена пятая

(Через три месяца. В доме у Насти.

Настя в темном платье подметает пол.

Звонок. Подходит к двери. Молча пропускает в комнату Сашу.)

Саша. (с синяком под глазом, радостно) Здравствуй, Настенька.

Настя. (сухо) Добрый день.

Зачем пожаловал?

Саша. Настенька, прости, ради бога.

Я виноват. Мне нужно было…

Настя. Что тебе нужно было?

(Подходит к Саше почти вплотную. Внимательно оглядывает с ног до головы).

Навыдумывал всякой чепухи, фантазер!

А я вот тебя не узнаю! Даже глаза забыла… Даже запах… Теперь от тебя пахнет потными бинтами и мокрыми кедами.

Делает гримасу).

Настя. Ты помылся бы, что ли! Фу!

Саша. (виновато) Я уже два раза сегодня мылся, правда, Настя!

Настя. Ну, помойся третий, не убудет. Вид у тебя все равно не свежий.

Саша. (с горечью) Но ведь и я тебя не узнаю! Давно ли ты ворковала о вечной любви? Быстро же ты меняешь мнения о людях! Все, словно в опере: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая!»

Настя. Не спеши осуждать красавиц. А тебе не приходило в голову, как я жила без тебя эти три месяца? Сколько ночей не спала? Сколько слез пролила? Не приходило! Куда тебе! Ведь это так трудно: представить себя на месте другого человека! И что толку, что ты цитировал психолога Рубинштейна? Эгоист останется эгоистом, будь он хоть трижды академиком человековедения.

Саша. Я не академик и, кстати, никого не осуждаю… Обвинять начала ты, не разобравшись. Помнишь нашу последнюю встречу? Этот твой Эдик тогда оскорбил меня… А ты добавила: драться, дескать, не умею! Тюфяк безвольный, трусишка, зайка серенький под елочкой скакал…

Настя. Никогда тебе такого не говорила! Не ври. Лучше скажи, почему не позвонил? Почему не вспомнил обо мне? Если ты близкий, родной человек, почему не почувствовал, как мне плохо, не представил, как запираюсь в своей комнате от родителей, как прячусь от подруг, чтобы не отвечать на их вопросы?

Саша. (гордо) Я хотел стать достойным тебя. Хотел быть другим и стал им. Я исполнил твое желание! Поколотил его в честном бою, один на один, хотя и мне досталось, конечно!

Настя. Чудак. Нужны мне были твои идиотские подвиги! Ты мне был нужен. Здесь, рядом со мной. Теплый, живой, беззащитный! Ты меня прости, Саша, но, боюсь, теперь уже ничего нельзя поправить. Сожженное полено не станет больше кудрявой березкой! Сгоревшую любовь не воскресить, как Лазаря. Прости… Я не хочу больше тебя видеть!

Саша. Ну, что же. Значит, я все-таки проиграл? Сделал два шага в сторону и стал не нужен! Сам виноват. Надо было лучше понимать женское сердце. Прощай, Настя. Будь счастлива. Я больше тебя не побеспокою!

(Выходит, шагая решительно.)

(Настя, отвернувшись от него,

смотрит в зал.)

Сцена шестая

Через несколько месяцев.

Комната в доме родителей Насти.

Саша и Анатолий Васильевич

Саша. (входит) Он одет в военную форму.

Саша. Здравствуйте, Анатолий Васильевич.

Анатолий Васильевич. Добрый день, Саша. Чего давно не заходил?

Саша. Да все некогда было. Знаете, я ведь на Кавказ еду служить. По контракту.

Анатолий Васильевич. Вот так да! Как же ты решился?

Саша. А вот так. И с парашютом я прыгал, как вы советовали. И боксером стал, говорят, неплохим. Вот и пришел к военному делу.

Анатолий Васильевич. Так это, значит, я тебя подначил? Ну, дела! Значит, решил героем стать? А если случится что… А если…?

Саша. Ну, не всех же убивают… Кто-то и живым остается. Зато деньги неплохие дают. А насчет героя… Нет, Анатолий Васильевич, героем я так и не стал. Я ведь еду библиотекой заведовать в доме офицеров. Буду воинам детективы выдавать: малининых да донцовых…

(Грустно усмехается.)

Анатолий Васильевич. Ну, что же Саша, желаю тебе всего самого хорошего. Главное, вернуться желаю… (кашляет).

Саша. Спасибо.

(Подходит к двери, оборачивается.)

Саша. Да, скажите, Анатолий Васильевич, а Настя… Как она поживает?

Анатолий Васильевич. Да, все у нее вроде бы в порядке… Замуж недавно вышла, за школьного товарища.

Саша. За Эдика?

Анатолий Васильевич. Вы знакомы? Да, за него. Она сейчас в его доме живет, у его родителей… Хотите, я привет передам?

Саша. Да, нет, пожалуй, не стоит. Ну, я пойду, Анатолий Васильевич!

(Выходит.)

Анатолий Васильевич. (кричит ему вслед) Пиши, не пропадай, слышишь!

(Закрывает дверь, качает головой.)

Ишь, как парня развернуло, а? Нарочно, не придумаешь… Ведь такой тихоня был!

Неужели это я его подговорил?

Если что… Моя вина! Да… Дела!

Страх и любовь

Сцена первая

(Изба. Большой стол у окна. Старые стулья. Высокая русская печь. В углу икона со свечкой. На стене старые фотографии. Воскресенье. Обеденный час. За столом Фекла и Иван Дмитриевич Устинья и Василий Николаевич, Екатерина Дмитриевна (Бабушка), Учитель. Играют в домино.)

Екатерина Дмитриевна. Что-то Лидочка задерживается. Уже мочи нет разлуку терпеть. Как я по ней соскучилась, никакими словами не рассказать…

Василий Николаевич. Скоро приедет твоя Лидуся! Потерпи немного! А ты, Ваня, не мухлюй, я тя наскрозь вижу! Даром, думаешь, 12 лет на Северном флоте прослужил? Ух, и поиграли мы там, ночи длинные надо же как-то избыть!. То есть там, что день, что ночь, все едино. Суровые места! Нервы надо иметь, как канат, крепкие, а иначе там не выдержишь…

А ты чем занимался тут в колхозе? Перед девками хорохорился?

Иван Дмитриевич. Мели, Емеля! Мне-то играть некогда было. Я бригадиром служил, а это, знаешь, не баран чихнул. План был штука серьезная. Особенно в наше время. Тогда не до шуток было. Рыба!

Василий Николаевич. Не зевай, учитель! Не играешь, о своем думаешь! Так нельзя. В жизни самое главное уметь определиться. Ты где: на корме или на носу, здесь с нами али в другом каком месте?

Учитель. Извини, дядя Вася. Виноват! Задумался!

(Появляется Устинья с подносом, уставленным тарелками с супом. Она помогала Бабушке готовить, а сейчас обслуживает гостей.)

Устинья. Мальчики, заканчивайте играть, прошу к столу!

Василий Николаевич. Ах, Устинья, Устинья! Всю жизнь ты у меня, как флаг на мачте. Да кто ж не бросит все на свете ради твоего обеда!

Устинья. Говорун ты мой, говорун… Как же у тебя быстро настроение меняется. Только вчера еще была «петлей на шее», а сегодня уже флагом стала?

Василий Николаевич. Нет, вчерашняя петля эта случайно с языка сорвалась, глупое слово. Слушай, Устя, не могу никак в толк взять, как это люди расходятся? Жили-жили, вместе ели, спали, пили, и вдруг чужие? Что-то здесь не так, ребята… Распущенность всему причиной! Все счастья только для себя хотят, а на деле-то получается ни себе, ни другим!

Устинья. Правильно говоришь, Ваня. Только не все молодые такие. Вот Лидочка моя! Она же вся изнутри светится! Сколько в нее добра природой заложено! Хоть бы приезжала поскорее. Она в дом, как солнце, входит.

Иван Дмитриевич. Н-да, девка, конечно, загляденье. И кому такое сокровище достанется? Будет ли ценить, беречь?

(Распахивается дверь. Вбегает Лида.)

Лида. Бабушка, здравствуй! Привет, земляки!

Бабушка. Лидочка, голубушка, дитятко мое ненаглядное! Как неожиданно-то! Дай обниму тебя, внученька моя драгоценная! А мы сейчас только о тебе говорили! Прямо как чувствовала, что ты рядом, на подходе уже!

(Лида обходит всех. Женщин целует, с мужчинами здоровается за руку.)

Лида. Как вы тут без меня? Скучали?

Фекла. Ох, и скучали. Без тебя и Зорька наша, и другие коровы доиться не хотят, без Лиды им и клевер не сладок! Никто с ними так ласково, как ты, Лидушка, говорить не умеет.

Устинья. А тебе как живется в городе? Как учеба?

Лида. Все в порядке. Закончила год всего с одной четверкой, по методике. Не сошлись мы характерами с преподавательницей.

«Веселая ты слишком для моего предмета», так она мне сказала.

Бабушка. Да, ладно, четверка тоже оценка хорошая! Садись к столу, голубушка, угощу тебя сырниками…

Лида. Спасибо, бабушка, я не голодна, на вокзале перекусила.

Бабушка. Там ты перекусила, а дома поешь, как следует, порадуй бабушку!

(Лида садится за стол на свободный стул между Иваном Дмитриевичем

и Василием Николаевичем.)

Василий Николаевич. Ну-ка, Лидок, расскажи ты нам, как у тебя того, с женихами дело обстоит, на берегах Амура?

Лида. Пока негусто, дядя Вася!

Василий Николаевич. Что же, и в городе хороших нет совсем?

Лида. Хороших много, только сердце мое никому пока не открывается.

Бабушка. Жаль, внученька! Мне так хочется на твоей свадьбе попировать, а там можно и…

Лида. Рано, рано тебе, бабушка, так говорить. Жизни в тебе больше, чем в иной молодой!

(Пауза. Едят из глубоких тарелок горячий дымящийся борщ. Лида ест сырники.

За окном тявкает собака.

Хлопает дверь в сенях. Входит Хмарыч, высокий худой парень. Лицо узкое, вытянутое, смотрит исподлобья, сбычившись, глаза глубоко посажены, взгляд пристальный. Улыбается ртом, а не глазами, скалит зубы.

Глаза не смеются.

На нем узкие брюки, рубашка, заправлена,

широкий ремень с тяжелой пряжкой.)

Хмарыч. Здорово, дяревня! Ну, чего насупились? Не рады? А что это за баба у вас? Эй, красотка, ты чья? Ничья? Значит, моей будешь? Ишь, надулась! Не любишь правды? А я знаю, что говорю! Слов на ветер не бросаю.

Бабушка. Ты, Боря, мою внучку не смущай. Вон всю в краску вогнал! Зарделась, как маков цвет!

Лида. Ничего я не смущаюсь. Охота ему глупости болтать, пусть болтает.

Хмарыч. Глупости? Вот дам тебе пару лещей, научу, как мужчину уважать надо!

Учитель. Девушке не угрожайте!

(Учитель встает, поправляет очки, потом снова садится.)

Хмарыч. Заткнись, ученая крыса. Тебе слова не давали. Давно собираюсь тебя об стенку размазать, рожа интеллигентская, только руки марать не хочу. Получишь ты свое! Погоди! (Пауза. Молчание.)

Хмарыч. Забыл из-за вас, зачем пришел. За тобой, Фекла. бутылка! Ты, Катерина, мне яичек приготовь, куры у тебя хорошие, яйца вкусные. А вам, мужики, задание такое: картошки мне накопать. Вопросы есть?

Устинья. Хмарыч, Хмарыч, грех на тебе, что ты стариков обираешь. Креста на тебе нет. Шел бы работать. Чего свою картошку не садишь? Здоровый же парень!

Хмарыч. А я, бабка, потому и не сею, что здоровый. Я с вас дань собираю, по праву сильного. Вот Чингиз-хан обложил Русь данью, и двести пятьдесят лет платили, и еще рады были, что не всех вырезал. Так что вы должны благодарить меня, а не рожи кривить. Кормите меня это большая честь. Осознайте вы это, наконец! Да и много ли беру у вас? На прокорм да на выпивку, ничего лишнего. Ну, хватит об этом! Чтобы к ужину все было у меня. А то спалю вас всех к чертям собачьим. Надоели, дураки, деревня навозная.

(Выходит, хлопнув дверью.

Пауза. Женщины молчат, смотрят друг на друга. Старики опустили головы, глядят в пол.)

Лида: Как вы терпите такое чудовище? В городе такого давно уже посадили бы! Милиция у вас хоть иногда бывает?

Иван Дмитриевич. Да заезжает один в форме.

С Хмарычем бутылку разопьет и дальше на трубе мчится.

Лида. На чем?

Иван Дмитриевич. На мотоцикле! Дымит больно, вот мы и говорим: «на трубе».

(Василий Николаевич поднимается со стула, словно решившись на что-то.)

Василий Николаевич. Эх, будь я лет на двадцать помоложе, я бы…

Устинья. (насмешливо) Если бы юность умела, если бы старость могла…

Фекла. Ладно, соберу ему огурчиков, может, опохмелится, закусит, так добрее будет!

Лида. Ничего, ничего ему не давайте! Он же грабит вас, обирает! Эксплуатирует бессовестно да еще теории свои фашистские излагает.