Текст книги "Три пьесы для несложной постановки"

Три пьесы для несложной постановки
Федор Иванов

© Федор Иванов, 2017

ISBN 978-5-4483-8597-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Певец и гангстер

Сцена первая

(Звучит запись Марио Ланца. Певец поет

«Аве Марию» Шуберта. Песня стихает.

На сцене появляется Лучано.)

Лучано. Как он поет, этот сукин сын, как поет! Честное слово, если бы я не был деловым человеком, то обязательно стал бы певцом! Когда-то мне пророчили большое будущее в искусстве. Но теперь поздно что-либо менять… Жизнь сложилась так, как сложилась.. Через два дня мне стукнет шестьдесят. Пора подводить итоги…

Ну что же… Могу сказать, что я жил не зря. Жизнь прошла в трудах и борьбе. Я не знал покоя, спал меньше Наполеона, трудился, как раб на галерах….

Было время, когда никто не вложил бы в мой бизнес и медного гроша. Но с тех пор многое изменилось. Теперь меня уважают.

Уважают потому, что боятся и ненавидят. Пускай! Пусть меня считают зверем, тигром-людоедом с кровавой пастью, кровожадным коршуном. Пусть! Мне наплевать на то, что они думают. Я-то знаю, что в моей груди бьется широкое и щедрое сердце.

Я давал деньги приютам, я основал три благотворительных фонда. Я настоящий итальянец, а, значит, знаю толк в искусстве…

Я покупал картины у начинающих художников. Теперь моя коллекция стоит миллионы!

Никто, ни на земле, ни на небе, не смеет судить меня.

В делах я всегда стоял над добром и злом. Я убивал, да, убивал, но ошибается тот, кто считает меня закоренелым негодяем, жаждущим крови. Я всегда хотел одного: устранить угрозу, упредить преступление. Разве я виноват, что жил среди преступников? Моим интересам угрожали. Меня вынуждали защищаться, заставляли принимать меры, чтобы спасти семью и себя самого. Разве можно упрекнуть того, кто, уничтожал врагов, спасая себя и близких?

Я был кредитором даже тогда, когда был вынужден идти на крайние меры! Явсегда заказывал роскошную панихиду, чтобы бог простил грехи тех, кого я посылал к нему на суд! Да-да, я не скупился на венки и букеты роз, я платил за звон колоколов и за хор детей, этих невинных ангелов, заступников перед господом за грешные души казненных по моему приказу негодяев, предателей, нарушителей Моего Закона.

Говорят, что я не лишен талантов.

…Это так. Я хорошо рисую…. Женщинам нравится мой голос. Но все, что я ни делал на этом свете, я делал только для утверждения собственной свободы, своего «я». Вот для чего нужны власть и богатство! Деньги это всего лишь удобный способ воплощения обжигающей, неутомимой, страстной любви к Себе, способ заставить почитать сея как бога!

И я жаждал денег и господства над людьми всеми силами, всей страстью, что пылает во мне, как лесной пожар… Даже теперь, на закате жизни, я хочу того же. Власть без денег убога и скучна, а деньги без власти жалкая забава застрявших в детстве игрунов…

И все-таки, все-таки возраст не спрячешь в кармане. Давно уже я не получаю радости от жизни, старея незаметно для других и самого себя, все глубже проваливаясь в трясину одиночества. Жизнь превращается в борьбу с собственным телом.

Я знаю, что такое ад. Если ад это сердце, не умеющее любить, то я ношу его в себе, вот здесь, слева…. Здесь находится ад, здесь, под тканью белоснежного белья и безупречным костюмом, рядом с надушенными подмышками!

Даже женщин я никогда не любил. Женщин я умею использовать и презирать. Для меня это куклы, которых можно купить в магазине по сходной цене. Они пустые. В них нет содержания! В них нет ничего и ничего быть не может. Они воплощенная пустота, которая любит наряжаться и производить эффект, а такая пустота ужасна. Я стоял под пистолетом, мне резали шею ножом, но никогда мне не было так страшно, как с одной дамой со «сделанным» лицом и китайским фарфором вместо глаз. Нет ничего ужаснее пустоты.

Я не знал дружбы… Друзей у меня нет и никогда не было.. Они не приносят прибыли. От них одни убытки. Мне не нужны друзья. Мне нужны исполнители моих приказов, нужны те, кто готов подчиняться. Я ищу рабов моей воли.

Иногда мне кажется, что мне выстрелили в сердце, и там застряла пуля. Холодная, стальная. Она жжет меня изнутри. Кто наказал меня? Почему я, живой, несу в себе смерть? Я не знаю. Откуда взялась эта страсть к подчинению других, сделавшая меня зависимым от них, этих самых других, человеком? Мое счастье в презрении к людям. Мое счастье в забвении себя и всего мира. А что надежнее смерти может дать забвение? Ничто. Поэтому я выбрал смерть как способ решения всех проблем. И не ошибся!

Мне уже шестьдесят. Пора подводить итоги. Раскаиваюсь ли я в чем-нибудь? Нет! Я делал то, что должен был сделать. И я был когда-то мальчишкой. И мне хотелось согреть всю землю, растопить все льды огнем моего сердца. Первую кровавую расправу я совершил над собственной совестью. Я сказал себе: «Над тобой никого нет. Все, кто мешают тебе быть властелином, должны уйти. Они обречены». Я топил свою совесть в море, ночью, при свете звезд, я жег ее на костре в ледяной тайге, я закапывал ее в песок в пустынях Алжира. Я прибивал ее гвоздями к дереву в лесу на склоне такой же одинокой, как я, горы. И все-таки добился своего. Теперь мне никто не мешает быть тигром, молнией, чумой и холерой, я свободен на этой глупой земле, как может быть свободным на не ней только зло.

Став свободным, я создал свою Империю. В ней заводы, университеты, газеты и журналы, издательства и службы безопасности, политики и бизнесмены. Всех их я считаю своими рабами. Я, фараон, стою на их спинах и щелкаю бичом над их головами. Ничего бòльшего они не заслуживают, клянусь адом. И горе тому, кто посмеет поднять голову: он заплатит жизнью за оскорбление фараона.

В моей Империи есть все, нет только совести, той самой, с которой я разделался когда-то, похоронив свою молодость где-то там далеко, не то в песках Сахары, не то в лесах Севера.

У меня нет совести!

И нет любви…

А если эта сладкая парочка когда-нибудь посмеет появиться на подвластной мне территории, то пусть они пеняют на себя!

Я немедленно уберу их!

Зато для нужных людей у меня всегда найдется место. Особенно тщательно я прикармливаю журналистов. Именно они расскажут плебеям о моей безумной щедрости, о том, как я помогаю бедным, о том, сколько я пожертвовал на спасение редких животных, а еще на борьбу со СПИДОМ, а еще на помощь полиции. Да не оскудеет рука берущего! Все эти негодяи у меня в кармане, все они хрюкают у моей кормушки!

Мои «благодеяния» я, конечно, совершаю под строжайшим секретом. Ведь я образцовый католик и даже лично знаком с Папой! Сам не понимаю, каким образом журналистам становится известно о моих благородных поступках. Но земля полнится слухами, и мои избиратели снова выберут меня в сенат, мои сыщики найдут компромат на моих конкурентов, а мои палачи расправятся с теми, с кем не сумеют справиться легавые.

Я высосу все соки из земли, я украду у нищих последний грош, а когда они околеют с голода, продам их тела для опытов. Все, к чему я ни прикоснусь, должно обращаться в деньги, все должно становиться прибыльным. Я боюсь только одного: церкви, вернее даже не церкви, а искренне верующих, тех безумцев, кто ходит туда молиться, а не откупаться от бога; боюсь тех, кто поет псалмы Всевышнему и проклинает дьявола, не торгуя входными билетами. Я боюсь их, потому что они не поклоняются деньгам. Их Бог другой. Для них моя паутина не опасна. Когда-нибудь они вычислят меня, догадаются, что дьявол давно уже здесь, что он среди них, что он это я! Они поймут, что антихрист уже давно пришел. Просто они по рассеянности его не заметили. Поймут, что другого нет, и не будет. Контора по скупке душ открыта и работает день и ночь, круглосуточно, без перерывов на обед.

Но когда-нибудь они догадаются, и тогда моей империи придет конец. Меня уничтожат.

Скоро рассвет. Как я ненавижу свет. Если бы мог, отменил бы его, упразднил бы и солнце, и луну, и звезды. Да и всю природу, эту глупую природу, которая не хочет заботиться о прибыли, я расстрелял бы своим указом. Мне нравится работать по ночам!

Однако я становлюсь слишком болтлив. Старость… Не бояться разоблачения мне надо, а все шире раскидывать паутину, ловить в сети все новые жертвы.

Повод есть. Через два дня мой юбилей. Хочу, чтобы он отмечался в этой канареечной стране как национальный праздник.

Пусть он затмит Рождество, пусть переплюнет взятие Бастилии, день Всех Святых, и что они там еще празднуют, эти идиоты?

Я знаю, чего мне не хватает. В моей империи не хватает певца, того, кто воспел бы меня так, чтобы и небесам стало завидно. Это должен быть Великий Певец. Известный всему миру. Я, кажется, знаю, кто именно мне нужен.

Марио! Марио Элле! Да, только он, и никто другой. Ему подвластно все. О нем все говорят… Его голос уносит сердца…

Но этот жалкий оборвыш никогда не пользовался своей силой.

По-моему, он даже не любит деньги (а это самая опасная форма психопатии). В газетах пишут, что он часто поет бесплатно, живет, как монах, отказываясь от всего лишнего.

Как я ему завидую. Если бы такой голос, такое мастерство достались мне, то я бы перевернул весь мир. Я стал бы божеством, идолом всех племен и народов. Я отправил бы на смерть всех своих врагов в искусстве!

Я запретил бы петь всем другим певцам. Никто бы не смел петь на Земле, кроме Меня! Мир слушал бы только Меня! Я скупил бы все студии звукозаписи. Оставил бы на свете только потребителей, только покупателей Моего таланта, Моих товаров и услуг. Моего Божества!

Только любовь к себе не делает человека идиотом. Только она имеет смысл!

А Марио…. Он любит уединение, живет, как дикарь, как отшельник, и не хочет пользоваться тем, что так щедро ему дано. На какой козе подъехать к нему? Как уговорить его спеть на моем юбилее? Чем заманить? Страшно признаться, но я боюсь звонить…

У меня дурное предчувствие.

Мне было бы тяжело нарваться на отказ. Мне так давно никто не отказывал. Я не привык… Кажется, я наложил бы на себя руки, не смог пережить унижения!

Я горд, и он тоже гордец. Поручить переговоры с ним моим слугам? Нет, им не удастся уговорить упрямца…. Все-таки придется позвонить самому. Ну, смелее

(Набирает номер телефона.)

Алло?! Говорит Лучано. Какой Лучано? Тот самый. Как это никогда не слышали? Как это не знакомы? Ну, тогда придется познакомиться. Что мне нужно от вас? О, совсем немного. Вы споете гостям на моем юбилее. Всего один раз!

Как? Не сможете? Наверно, вы меня не поняли. Я дам вам столько золота, сколько вы сумеете унести. Никаких банковских карт! Я приглашаю вам в пещеру Аладдина! Как? Вы там уже были, и там пахнет пылью? Предупреждаю по-хорошему: со мной лучше дружить, чем ссориться. Я не привык к отказам! Такая уж у меня натура. Нет, я вас не пугаю. Считайте, что это штормовое предупреждение! Не послушаете меня, буря будет Обязательно! Пеняйте тогда на себя. Итак, я жду вас! Ну, что? Не хотите? Напрасно. Подумайте. Взвесьте все: вы стоите на перепутье: можете выиграть… Либо все потерять…

Не будете думать? Ах, вы свободный человек, вы артист? Понятно. Не поете для бандитов?… А это уже оскорбление. Такие выводы может делать только суд. Кто дал вам право называть меня бандитом? Есть же презумпция невиновности. Еще раз призываю вас быть умнее. Жду звонка.

Сцена вторая

(Марио кладет трубку телефона.

Он только что закончил трудный разговор.)

Марио. Что же делать? Что делать? Я, конечно, не буду петь перед этим респектабельным выродком. Я всегда поступал только так, как считал нужным. Я никогда не пел в ресторанах, никогда не метал бисер перед свиньями, никогда не пел для жующих и чавкающих, никогда не разменивал бесценный дар на гроши. Я восклицал, как Жанна д’Арк: «Кто любит меня, за мной!»

И они шли за мной, мои верные поклонники, женщины и мужчины: ездили из города в город, с концерта на концерт!

Итак, я сказал ему «нет». Он сицилиец, он не простит. Уехать? Спрятаться? Никогда больше не выступать перед публикой? Но это же невозможно!

Да и не скроешься от него. Такой достанет со дна морского, выест сердце и мозг…!

Как все в жизни может быстро повернуться! Вчера еще мне было так хорошо! И вдруг я почувствовал себя на краю. Этот вежливый и в тоже время нестерпимо наглый голос в телефонной трубке. Это приглашение. Эти угрозы! И я остаюсь один перед неизбежностью беды. Я молод. Передо мной были открыты все пути. Весь мир радостно улыбался мне, а я звучал для него, звучал, как скрипка, как колокол…. Слава, известность, розы, рукоплескания. Ни одной тени в моей жизни! И вдруг звонок. Последний звонок. И под ногами открылась бездна…

Где этот человек, там кровь течет рекой.

В нем воплотилось зло этого продажного мира. В нем живет ген хищника, разрушителя, бенгальского тигра-людоеда.

Боже правый! Где я очутился, куда ты послал меня? Почему ты отдал эту прекрасную землю подонкам? Посмотри, кто правит здесь бал!

Ответь, кому принадлежит этот мир? Людям или чудовищам? Мы живем, скрепя сердце, зажмурив глаза и заткнув уши… Нам усыпляют мозг рождественскими сказочками… Мы не желаем отвечать на этот страшный вопрос: «Кому принадлежит мир, кому принадлежим мы?»; бездарно изображаем оптимистов и по одиночке кончаем жизнь в зубах людоедов, под пулями наемных душегубов…. Стоит ли так жить, и достойна ли наша жизнь такого конца?

Здесь заправляют делами те, кому наплевать на Живое, те, кто ненавидит Природу и с упорством маньяков уничтожает ее. И Красоту они ненавидят, и пытаются купить ее, чтобы потом тоже уничтожить. Подонки всех стараются превратить в прибыльный товар: любовь и дружбу, детей и женщин, песню и танец. Они устроили всемирное торжище. Их много. Они везде. С автоматами и долларами. С сенаторами, депутатами и префектами полиции. И некому, некому выгнать их из храма!

А добро слабо! До смешного, до жалкого слабо… Как лениво, как робко, трусливо добро в людях! И как ярко, как театрально, бесстыдно зло! С выстрелами и взрывами, с шоу погони и стриптизом речей. Карнавал наглой, бесстыжей, самодостаточной, тупой плоти!

Природа дала мне тонкость чувств, скорость реакции, подарила чувство Прекрасного. Но почему она лишила меня защиты от безобразного? Иногда мне кажется, что я без кожи. Один голый, страдающий, извивающийся нерв. А может быть хорошо, что скоро все кончится? Нет, нет, какая скверная, какая трусливая мысль! Надо гнать ее прочь, не получится запрятать подальше, в самые пятки, куда, как говорят, душа уходит от страха!

Нет, все же я не могу не думать…

Когда и как это случится? На выходе из дома, а может быть, у концертного зала? При посадке в самолет или во время сна?

Как они изобретательны, как находчивы эти существа, с упоением творящие зло! Они смакуют его, как я порцию спагетти после концерта. И спасения нет. И музыка не поможет! И полиция с каретой скорой помощи приедут слишком поздно.

И все-таки… Все же!

Музыка! Музыка! Великая, чистая сила, уносящая вдаль сердца, помоги мне!

Я не хочу умирать. Я еще послужу тебе. Я должен звучать, я способен петь, как эолова арфа на ветру, как струна, которой касаются сильные нежные пальцы.

Я не хочу, не хочу…

Я еще не готов…

Сцена третья

Лучано вслух читает газету:

«Вчера в городской больнице во время обычной лечебной процедуры скончался великий певец Марио Элле. Смерть наступила из-за ошибки неопытной медсестры, плохо закрепившей капельницу, в результате чего в кровь пациента попал воздух.

За день до смерти певец дал интервью нашей газете, в котором сообщил сенсационную информацию, заявив, что ему угрожает расправой известный предприниматель, почетный гражданин нескольких европейских городов Лучано Линари.

Полиция проводит расследование».

(Лучано откладывает газету. Включает магнитофон. Звучит голос Марио. Певец поет арию Неморино из «Любовного напитка». Лучано слушает, вытирает слезы платком. Потом решительно набирает номер. Голос его самоуверен, он говорит четко и громко.)

Здравствуйте, узнали меня, святой отец? Мне только что сообщили о кончине моего дорогого друга Марио Элле. Какая невосполнимая утрата для искусства, для всего мира! Прошу вас, отслужите по нему заупокойную панихиду! Да-да, пусть все будет по высшему классу. Не будем жалеть расходов! Пусть наша скорбь вознесется к Небесам, и там разделят наше большое горе, и Бог примет его в свои объятия!

Ведь он теперь принадлежит истории.

Как и я, впрочем…

Всего доброго, падре…

Так не забудьте же: по высшему классу!

(Кладет трубку, подходит к рампе и смотрит задумчиво вдаль, сквозь темноту зала…)

(Хор поет реквием Моцарта.)

Конец

Иван да Дарья

Дарья Филипповна, Президент ЗАО «Всякая Всячина», Генеральный Директор

Иван Правдин, человек по объявлению

Гриша, хранитель тела и секретарь

(Офис фирмы. Дарья Филипповна внимательно изучает документы

бухгалтерской отчетности.)

Гриша. (входит) Дарья Филипповна, к вам опять пришли! Мужик какой-то!

Дарья. Черт бы их всех драл. Подумать некогда, не то что…. Ну, да ладно, Дарья, не жалуйся, сама себе сочинила такую жизнь! Что ему нужно?

Гриша. Говорит, на работу, по объявлению…

Дарья. По какому такому объявлению? У нас штат заполнен. Гони его в шею!

Иван. (входит, аккуратно закрыв за собой дверь) Здравствуйте. Надоело ждать в приемной. Вы уж извините, что без спроса…

Гриша. А ну, пошел отсюда. Брысь, сказал! Босяк!

Иван. (не обращая на Гришу никакого внимания, подходит к столу) Извините еще раз. Я по объявлению. Вам, кажется, нужен менеджер по логистике?

Гриша. Ты, козел драный! Дуй отсюда, пока жив. Дарья, можно мне?

Дарья. Что можно? Не поняла!

Гриша. Дарья, скажи только «Йес», и я этого бомжа замочу и замариную.

Дарья. Подожди, Гриша.

(Обращаясь к посетителю.)

Я, кажется, и правда давала объявление. Да-да, вспомнила! Фирма, знаете ли, большая, все документы знать наизусть невозможно. Ну, давайте знакомиться! Ты, Гриша, выйди пока в приемную, хорошо?

Иван. (вдруг обидевшись) Как ты меня назвал?

А ну, повтори!

Гриша. И повторю. Козел, он и есть козел!

(Иван быстро подходит к Грише, берет за шкирку, разворачивает, подводит к двери и пинком придает нужное ускорение. Гриша вылетает в дверной проем. Иван спокойно запирает дверь на ключ изнутри

и объясняет Дарье.)

Это чтоб не мешал!

Гриша. (стучит в дверь и дергает за ручку) Открой, открой, а то сломаю. Хулиган! Дарья, ты жива?

Дарья. Жива, жива Гришенька. Ты успокойся.

Гриша. Ничего себе, успокойся. Он же мне больно сделал! Я его изничтожу. Он меня еще не знает. У меня братаны с Черкизона!

Дарья. Гриша, хватит разоряться. Дай поговорить с человеком (обращается к Ивану, глаза у нее заблестели, щеки разрумянились).

Да, силой вас природа не обидела. С Гришей не всякий справится. Он качок… У него братва с Черкизова. А вы его, как щенка… Качка, как щенка… (хохочет) Здорово! Люблю героев! Кстати, как вас зовут?

Иван. Иваном. Да пустяки все это. Я таких «амбалов» часто встречал. Собака лает, а я не обижаюсь. А вообще-то у нас в семье все крепкие были. Дедушка, к примеру, кузнецом был. Деревенские, они от природы двужильные: от колодезной воды да от труда крестьянского.

Дарья. Так вы тоже из деревни! Вот почему вы мне сразу приглянулись!

Иван. Так вы, значит, как я, деревенская?

Дарья. Да, из деревни, самой настоящей, с петухами и козами, даже коровы у нас бывали. Мы сами-то, семья наша, из-под Павлова Посада. Ах, какие у нас там, Ваня, места хорошие. Я тогда еще девчоночкой была, но все-все помню. Выгонишь, бывало, утром на рассвете корову со двора, а по улице туман ползет, вот она, молочная река-то, из сказки!

Иван. Все правильно. А по бокам дома стоят, коричневым суриком выкрашены… Чем тебе не кисельные берега?!

Дарья. Да бедно жили, а счастливо!

Иван. Да и не бедно вовсе. Бедность любимое слово убогих! А много ли человеку надо, если без выкрутасов? Чистую совесть. Ломоть хлеба, да крынку молока, да свежий воздух на закуску! А какой у нас в Синих Снегирях воздух! Сладкий, как малина! Ей-богу! Тысячу лет только бы и дышал!

Гриша. (из-за двери) Дарья, ты жива? Хочешь, я подмогу вызову? Из Черкизова!

Дарья. (с раздражением) Да успокойся ты! Жива я, жива! Вот шебутной какой! Ты в приемной дежурь, там твое место, а я занята, я на переговорах!

Гриша. Даже для Петра Петровича?

Дарья. И для него тоже! Достали, Вань.

Видеть их никого больше не могу!

(Спохватившись, деловым тоном.)

Ну, так чем я могу быть вам полезна?

Иван. (тоже переходя на официальный тон) Нет, это я хочу знать, нужен вам такой работник, как я, или же нет?

Дарья. Работник-то нам нужен. Только вы хоть знаете, что это такое: менеджер по логистике? В первую очередь, это человек, который должен уметь работать с таможней. А с таможней работать, это вам не лаптем щи хлебать. Тут свои нюансы и развороты.

Иван. Я что-то не совсем вас понимаю.

Дарья. Работать на давальческой основе! Давать надо уметь, ну, и брать, конечно! Но больше давать! Чтобы грузы вовремя поступали, чтобы в фурах не слишком придирчиво рылись… Умеете вы это делать?

Иван. Нет!

Дарья. А что вы вообще умеете? Расскажите о себе подробнее.

Иван. Инженерил я, в оборонке трудился, по приборам! Большие люди к нам на завод тогда приезжали, со многими космонавтами приходилось общаться, за руку здоровался! Пил я тогда крепко, не скрою, но работу любил, не бросал. Опохмеляться вечером научился, а днем научился терпеть! На работе никогда не пил: дело приборное точное, пьяных не любит! А потом я пить совсем бросил. Любимая работа отучила. Да и здоровая натура моя сказала: «Хватит, Ваня. А то пропадешь».

Дарья. Я к пьющим мужикам, кстати, спокойно отношусь! Кто ж у нас не пьет? У нас климат!… Я и сама чарку-другую могу опрокинуть. Стресс снимает лучше любой таблетки. Надо только уметь держать себя в рамках, знать свою норму… Мне, Ваня, мужские слабости хорошо знакомы… Я ведь пять раз была замужем, знаете?!

Иван. Вот это да! И когда только успели? Вы еще такая молодая!

Дарья. (гордо) Это все из-за моей порядочности: никаких любовников я себе не позволяла. Если мужчина, то муж! Такое у меня правило. Муж, и никого кроме мужа, единственного и неповторимого на данном этапе моей жизни.

Иван. (задумчиво) А как звали вашего последнего мужа?

Дарья. Петр Петрович. А что?

Иван. Ничего. Хорошее имя Петр… Надежное!

Дарья. Я всем свои бывшим мужьям подарила по «Мерседесу». Двум помогла решить квартирный вопрос. Одного пристроила к моей лучшей подруге. Нет, они не должны быть на меня в обиде… Даже рады, наверно, что от меня избавились…

Иван. Избавились?

Дарья. Характер у меня, знаете ли, не сахар. Пай-девочкой никогда не была. Миру говорила: «Дай сюда!» Я в доме люблю быть хозяйкой! Порядка требую! Командовать люблю! Нерях и грязнуль не терплю. Просто на дух не выношу! Меня боятся даже. Только ты вот со мной на равных говоришь, хвостом не виляешь. Ваня, скажи честно, ты «Мерседес» хочешь? Я тебе такого «Мерсика», такого «Мерсавчика» подарю, что тебе и не снилось.

Иван. (хмурится) Да мы же еще не развелись… Тьфу ты, даже не поженились, то есть!

Дарья. Какая разница? Люблю дарить, люблю покупать, обожаю тратить деньги и снова их зарабатывать. Вещи люблю, до дрожи в коленках. Если захожу в магазин, то без покупки никогда не выйду. Как они, торгаши эти, вокруг меня кружат: нутром чувствуют, что деньги пришли. Вань, знаешь, ты мне понравился…

Иван. Так быстро? Чем же?

Дарья. Да ладно тебе скромничать… чем? Я Вань, хороших мужиков по запаху узнаю. Хороший мужик, сокращенно ха эм (не путай с хамом!), пахнет табаком, перегаром (но не слишком сильно), кожаным ремнем и еще чем-то приятным до мурашек до самых сладких!

(Хватает Ивана и кружит его по комнате, приходя во все больший восторг.)

Вань, очень хочется для тебя что-нибудь хорошее сделать… Мне кажется, будто всю жизнь тебя знаю… Слушай, хочешь в Италию?

Иван. А чего я там забыл?

Дарья. У меня там дом, так я тебя управляющим сделаю, дворецким быть хочешь? Мне порядочные люди во как нужны.! Позарез! Жулье проклятое засело везде, никому деньги доверить нельзя… А место там класс, ничуть не хуже твоих Синих Снегирей. Двести шагов и море. Ты море-то видел? Море, Вань это не ручей. Это когда синева заливает глаза, а воздух, который ты так любишь, солью пахнет, и весь городок тихий, лежит у длиннющего пляжа, у ног твоих, как огурчик зеленый на блюдце. Триста двадцать солнечных дней в году! Ну, хочешь?

Иван. Ты меня как будто покупаешь! Не люблю когда разговор с соблазнительного начинается!

Дарья. Да пошел ты!.. Никого я не покупаю… Очень надо!… Я же, любя, тебе предлагаю. Хочешь?

Иван. Нет, Дарья, ты не обижайся, но в холуях или в наложниках я ни у кого не ходил и не буду… Поздно мне переучиваться. Лучше давай по-другому с тобой сделаем… ты мне тоже понравилась… Живая ты, настоящая какая-то… Русь из тебя так и прет, пусть не совсем святая…

Поедем вместе в мои Снегири и будем жить там, на природе, как вольные люди, если ты серьезно ко мне…. Не умею я взятки давать. Противно! Да и рожи их масляные видеть… Разбухшие от фальши…

Дарья. Пить воду из колодца, есть, что земля дала?… Здорово! Но тогда и деньги не особо нужны. А что мне с накопленным богатством делать прикажешь?

Иван. Бедным раздай… И в церковь…

Дарья. (помолчав) Двадцать лет я горбатилась. Детей не заводила. Мужей выгоняла. До трех ночи с нужными людьми переговаривала. Ради чего все это? Чтобы нищим бездельникам да толстым попам отдать?… Я юродивой быть не хочу. Ты, Ваня, свое раздавай, если хочешь, а мое не трожь!

Иван. Вот как ты заговорила! Что ж ты иконы тут понавесила везде, фарисейка? Вы тут утратили всякую с природой связь! И не Христу молитесь, не Христу, а грошам своим поганым.

Нет! Не Христу! Он для вас ширма, туман, тень на плетень. Поэтому у тебя и с мужиками твоими ничего не получилось, ведь ты их, как игрушки, как эти самые резиновые штуки, покупала! А мужчина не может быть вещью, не купишь его, если он мужик, а не слизняк, не тряпка половая…

Муж должен быть активным! Ваш бабский активизм, он, с внимательной точки зрения, в бесполезен в принцире! Понимаешь?! Мужи, в моем понимании, царь семьи, а не лакей у богатой бабы!

Дарья. (подходит к двери и отпирает ее) Уходи! Царица здесь я! Не будет тебе «Мерседеса»! Убирайся!

Гриша (вбегает в кабинет и встает рядом с Дарьей) Чего тебе говорят? Не понял, что ли! Хулиган!

(Иван смотрит на Дарью, потом быстро выходит. Григорий пятится от него, прячась за Дарью.)

Дарья. Григорий, я тебя увольняю.

Гриша. За что?

Дарья. Ты фарисей, ты золотому тельцу молишься, ты тут в сторожах утратил связь с природой и, вообще, обнаглел сверх всякой меры! А как хранитель тела ты просто никакой. Меньше нуля! Вот зачем ты его пустил?

Гриша. Ты же сама сказала!

Дарья. Мало ли что я сказала. Он тут меня чуть не убил… Морально! Убирайся, слышишь!

Ты уволен!

Гриша. Ты что? С ума сошла? Вот баба бешеная! У меня братки на северах…

Дарья. Уж не думаешь ли ты угрожать мне? Да я тебя….

(Голос из телефона по громкой связи.)

Дарья Петровна, Дарья Петровна! Это Петр Петрович с таможни! Прошу вас лично подъехать: столько товара пришло сразу, давно уж такого не было. Шубы из Турции, мука из Финляндии, масло из Франции, репа из Польши, гонобобель из Ганы, и это еще не все! Приезжайте скорей, прошу вас, а то таможня изголодалась тут вся! Ерепенится…

(Дарья Филипповна садится за стол

и прячет лицо в ладони.)

Конец