Текст книги "Смысл жизни"

Во всяком случае, подобная попытка существует и должна быть рассмотрена нами. Она сделана почтенным автором все той же книжки, о которой я уже неоднократно упоминал. «Ставить целью жизни, – говорит он, – нечто недостижимое, конечно, безрассудно… Поэтому всеобщее счастье не может быть такою целью. Но ею может быть нечто иное, не только не противоречащее всеобщему счастью, но даже родственное этому верховному критерию. Я не могу осуществить всеобщего счастья, но могу достигнуть сознания, что я делаю все от меня зависящее для осуществления всеобщего счастья; и это сознание может доставить мне величайшее наслаждение. Я могу не иметь успеха в этой деятельности, когда враждебные усилия или неблагоприятные обстоятельства станут поперек моей дороги; но от меня самого зависит иметь успех или испытать неудачу, раз целью жизни я поставлю достижение сознания, что я по мере сил своих действую согласно с требованиями высшего блага».

Странное дело: если я поставлю своей целью всеобщее счастье, то такая цель не может осмыслить мою жизнь, ибо признано уже, что такая цель неосуществима. Но если я поставлю своей целью одно лишь сознание того, что моя деятельность по мере моих сил направлена к осуществлению этой заведомо неосуществимой цели, то отсюда вдруг возникнет такое наслаждение, что оно осмыслит всю мою жизнь. Полно, не наоборот ли? Когда человек стремится к какой-нибудь высокой цели и не подозревает о том, что она неосуществима, а, напротив, верит в ее осуществимость, то, какие бы неудачи ни испытывал он в своих стремлениях к этой цели, он все-таки может наслаждаться своею деятельностью, направленной к осуществлению этой цели: его утешает и ободряет сознание ее высокой ценности и иллюзия ее осуществимости. Но как только он поймет ее неосуществимость, то сознание того, что вся его деятельность была и всегда будет направлена только к неосуществимой цели, должно его нестерпимо мучить; такое сознание неизбежно вызовет в нем разочарование в жизни. Разве можно найти человека, который, понимая всю бесплодность попыток поймать свою собственную тень, все-таки находил бы величайшее наслаждение в сознании, что он по мере сил посвящает свою жизнь подобным попыткам, в сознании, что он делает все от него зависящее для поимки своей тени? Пока гетевский Фауст считал знание достижимым, он наслаждался сознанием того, что он делал все от него зависящее для достижения знания. Но как только он разочаровался в возможности знания, то сознание бесплодности его стремлений вызвало в нем даже отвращение к жизни. И это самый естественный, т. е. самый частый результат сознания неосуществимости наиболее ценных целей. Конечно, чего доброго, найдутся и такие люди, которые по какому-то капризу сумеют наслаждаться сознанием того, что они, несмотря ни на что, делают все от них зависящее для осуществления цели, заведомо неосуществимой в их собственных глазах. И их жизнь, разумеется, будет полна своеобразных наслаждений. Ведь когда на детей нападает такое капризное настроение, что им хочется делать все наперекор всяким правилам и приказаниям старших, то несомненно, что они сильно наслаждаются сознанием того, что все-таки осуществляют свои нелепые желания. Да и не даром сложилась поговорка: «Запрещенный плод сладок». Поэтому не диво, если бы кто-нибудь решил наслаждаться сознанием того, что он по мере своих сил действует согласно с требованиями неосуществимой цели. Все это психологически не невозможно, хотя и не естественно, т. е., не может быть выставлено как общее правило, которое соблюдалось бы если не во всех, то, по крайней мере, в большинстве случаев.

Но если такое наслаждение сознанием, что я по мере сил делаю бесплодные попытки, и возможно, то, во всяком случае, у нас идет речь не о том, что способно наполнить наслаждением нашу жизнь, а о том, что способно ее осмыслить. И вот посмотрим, насколько пригодна с этой точки зрения указываемая рассматриваемым автором цель жизни. Ответ на этот вопрос очень прост: если всеобщее счастье уже признано такой целью, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, коль скоро нет другой жизни, кроме земной, то мы логически обязаны признать и то, что содействие всеобщему счастью составляет содействие такой цели, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, коль скоро нет другой жизни, кроме земной. А содействие такой цели, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, разумеется, не может сделать нашу жизнь осмысленною, если бы даже вопреки всем психологическим законам сознание о факте такого содействия наполнило жизнь величайшим наслаждением.

Словом, мы повсюду наталкиваемся на один и тот же вывод: или надо отказаться от веры в смысл жизни (а с ним и в смысл нравственного закона), или же, веря в него, надо верить и в личное бессмертие. Но, скажут мне, это – вывод условный: он не говорит, следует ли верить в смысл жизни, а указывает только, при каких условиях позволительно верить в него. Более того, из всех изложенных соображений ясно видно, что критическая философия должна даже считать научно недоказуемою самую необходимость веры в смысл жизни. Не то, чтобы она рекомендовала отказаться от этой веры; но она должна считать одинаково недоказуемыми как необходимость, так и ошибочность этой веры. В самом деле, позволительность веры в смысл жизни обусловлена верой в бессмертие; а критическая философия вопрос о бессмертии считает научно неразрешимым и предоставляет вере решать его в ту или другую сторону. Конечно, кто уже верит в обязательность нравственного долга, тот, по учению критической философии, должен (логически обязан) верить и в бессмертие, а с ним и в смысл жизни. Но разве возможно научным путем доказать, что нам следует верить в обязательность нравственного закона, если бы кто-нибудь вздумал отрицать его? Разумеется, нет; ибо против такого отрицания не на что было бы опереться. Поэтому переубедить такого отрицателя могут не научные доводы, а одна лишь жизнь, т. е., с одной стороны, влияние примера людей, верующих в обязательность нравственного долга, а с другой – бесплодные, в конце концов, попытки отречься не только на словах, но и на деле от этой веры. Действительно, если кто-нибудь отрицает обязательность нравственного долга, то для его переубеждения нам уже нельзя ссылаться на признание какой-либо обязанности; ибо всякая обязанность отрицается им в принципе. Поэтому мы вправе ссылаться только на факты. Но факты выражают всегда только то, что существует, бывает, случается, но не то, чему следует или что должно быть, хотя бы оно никем не исполнялось. Поэтому из фактов нельзя вывести ни подтверждения, ни отрицания обязательности нравственного закона. Словом, вскрыв логическую связь веры в смысл жизни с верой в бессмертие, мы в то же время не в силах решить чисто научным путем, следует ли верить в смысл жизни. Но, спросят меня, в чем же тогда состоит практическое значение нашего вывода?

Ответ очень прост: в устранении того, что может быть названо умственным развратом, составляющим едва ли не наихудший вид разврата. Под влиянием недавнего господства материализма и полного упадка философии множество лиц отвыкло от веры в бессмертие, даже подсмеивается над ней, а в то же время толкует о смысле жизни, продолжает верить в него, и таким образом развращает свой ум, постепенно приучая его к крайней непоследовательности, к нелогичности, и этим самым вообще притупляет в нем способность чувствовать правду. И вот наш вывод содействует устранению подобного разврата, ибо он прямо требует от нас отречься от непоследовательного материализма, вынуждает нас или уверовать в бессмертие или же сделаться вполне последовательными материалистами, т. е., не веря в бессмертие, перестать верить и в смысл жизни, а с ним – и в смысл обязательности нравственного долга, и если уж исполнять требования нравственности, то не потому, чтобы им без веры в бессмертие можно было приписать какой-нибудь смысл, а только потому, что это нам пока еще нравится, или же потому, что мы издавна привыкли так поступать. В этом-то устранении привычки к непоследовательному материализму, привычки, развращающей наш ум, и состоит практическое значение нашего вывода.

Иные говорят, что это опасный вывод, и мотивируют это таким соображением: по моим собственным словам, у нас распространилась сильная привычка не верить в бессмертие; и вот боятся, что вследствие этой привычки наш вывод, раз он будет принят, скорее всего, вызовет не веру в бессмертие, а неверие в смысл жизни и в обязательность нравственного закона. Другими словами: опасаются, что наш вывод хотя и устранит непоследовательный материализм, но, скорее всего, сделает это тем путем, что вызовет материализм последовательный. Конечно, кто плохо верит в силу добра, тот может находить наш вывод довольно опасным и предпочел бы скрыть его от толпы, от непосвященных в философию. Но если кто непоколебимо верит в силу добра (или, если угодно, в подкрепляющее его силу Провидение), тот смело предложит людям попробовать вполне последовательно отречься (нет нужды исполнить это уже и на деле, а достаточно сделать это путем воображения) от признания обязательности нравственного долга, а с ним и смысла жизни (отречься так последовательно, чтобы даже считать позволительным есть котлеты из детского мяса и превратить воспитательные дома в учреждения для надлежащего откармливания детей на убой); ибо такой человек непоколебимо убежден, что путем подобных попыток люди никак не могут сделаться последовательными материалистами, а напротив – гораздо охотней уверуют в бессмертие. Поэтому человек, верующий в силу добра, будет верить и в безопасность правды, и взамен нашего вывода будет считать неизмеримо более опасным умственный разврат, обнаруживающийся в виде непоследовательного материализма.

Веллер М. [12].

Что такое смысл жизни? Это вечное несоответствие между тем, что ты есть – и тем, чем ты в идеале хочешь быть. А хочешь ты быть всегда еще значительнее, реализоваться еще полнее, утвердиться еще больше. И для этого – через сознание подстегнуться к максимальному, идеально великому действию; вектор твоего стремления всегда направлен вперед и вверх, к Идеалу, не существующему в реальности. Ты всегда ощущаешь, что «может быть еще что-то, должно быть еще что-то», и твое сознание стремится сформулировать это вечное ощущение не полной, не абсолютной удовлетворенности тем, что есть – и даже тем, что может быть.

Как найти (обрести) смысл жизни? Дать себе ощущения такой силы, чтоб этот вопрос растворился (любовь, война, подвиг, трудности). Тогда сильное ощущение от чего-то превратит это «что-то» в ценность – а сознание уравновесит это ощущение тем, что подтвердит: да, это здоровенная ценность, я это могу понять, я ведь ощущаю это; сознание и ощущение придут в равновесное согласие – а это и есть обретение смысла жизни. Это первый путь, а второй – направить свое сознание на что-то, что ты имеешь или делаешь, всячески искать, рассматривать, доказывать себе, что это важно, ценно, что это можешь только ты, что ты просто уникум, есть чем гордиться, есть за что уважать, – и тогда твое сознание, как увеличивающий напряжение на выходе трансформатор, поставит твоей потребности в сильных ощущениях ощущение такой силы, что, оценивая его силу и положительность, скажет: да, это вполне соответствует тому, что я вижу и имею, это вполне смысл моей жизни.

Найти смысл своей жизни (это все равно что «найти себя», «найти свое место в жизни», «обрести себя») – означает лишь привести в равновесие потребность ощущать свою значительность – с потребностью осознавать свою значительность. Вот как все в жизни просто, если спокойно разобраться. Это максимальное душевное равновесие. Это ощущаемое и осознанное – в общем, и главном – удовлетворение собой, своими делами, своей жизнью. Это ощущение и осознание самодостаточности такого равновесного состояния.

Обретение смысла жизни – это оправдательный приговор суда над самим собой. Твое Я отвечает твоему Сверх-Я: о'кей, в общем, я в порядке.

Ведь по большому счету случайностей в жизни не бывает. И по большому счету всегда происходит то, что должно было произойти – так или иначе, здесь или там, раньше или позже. Нет случайности в появлении человека во Вселенной. Об этом мы уже много говорили.

Вселенная создала человека. А человек создаст новую Вселенную.

Мир крутит человеком. Но мир и крутится посредством человека.

Ты – необходимое условие, необходимый пунктик эволюции Вселенной, всего ее существования. Ничего более сложного, хитромудрого и совершенного, чем ты, во Вселенной пока не обнаружено; очень не исключено, что ничего такого больше и нет.

И в этом плане весь смысл Вселенной, всей ее деятельности до сего дня – это создание тебя. Со всеми твоими потрохами и кандибоберами.

А весь смысл деятельности твоей – чтоб вся эта вселенская механика не прекратилась, чтоб вообще не прекратилось Бытие. Было человечество в прошлой Вселенной, будет оно и в будущей.

А устроен ты так, как устроен, механизм сложный, его функционирование и самомотивация этого функционирования очень сложны. Зато и кпд огромный, не сравнимый ни с чем больше в той же Вселенной. Неизбежен тут и «коэффициент трения», и «побочные эффекты». Без этого невозможно. Но в результате – все твои действия, все твои переживания, мучения, страдания, радости – суммируются в то общее движение человечества, без которого по большому счету, опять же, мир не может крутиться. Все, что бы ты ни делал – это твой личный вклад в то, чтобы мироздание вертелось и продолжалось.

Тебя лично может не быть, ты можешь вдруг утонуть, повеситься, делать что угодно, и, в общем, ничего не изменится. Но коли уж ты есть – ты делаешь именно то, что ты делаешь, и все это – крошечная слагаемая, пусть кривая, пусть раздрызганная, но все равно – слагаемая общей деятельности человечества по кручению мира и обновлению его.

Вот куда складываются все мысли, и чувства, и поступки. Они взаимо гасят друг друга в огромной степени – но не полностью. Они не имеют смысла, если рассматривать их изолированно от существования и эволюции Вселенной – но суммарный смысл всей деятельности человечества в том, чтобы мир вертелся, в общем, и целом.

Без всех твоих переживаний – не могло бы быть всей деятельности человечества. Они – неизбежные проявления той самой деятельности, той самой энергоизбыточной центральной нервной системы человека, которая и есть энергопреобразующий Вселенную фактор. Ага?

Можно ли проще все устроить? Видимо, нельзя. Не будешь переживать – не будешь думать – не будешь стремиться – не будешь действовать – не будешь перелопачивать мир.

А если суммировать все твои действия – итоговый импульс всегда будет, в общем, тот же: стремление к максимальному действию. Все прочее – разнообразнейшие «наведенные токи»: механизм подготовки, обеспечения, мотивации, стимуляции и т. д.

Вот тебе осознание твоей связи со Вселенной и взаимообусловленности вашего с ней существования. Вот тебе высший смысл твоей жизни, но более – жизни человечества.

Можно перевести дух и подумать.

Смыслом жизни принято называть надличностную Ценность идеального характера, которая заключается в желаемой человеком, ощущаемой и осознаваемой причастности, нужной и неразрывной, к цели выходящей.

Сама постановка вопроса о смысле жизни свидетельствует о психологической потребности человека в действиях, выходящих за пределы жизненно необходимых для особи. Постановка вопроса о смысле жизни свидетельствует о потребности человека в системе, частью которой он хочет быть и задачи которой значительнее, чем его собственные.

Смысл жизни индивида – в выполнении Высшей системной задачи.

Смысл жизни – это Максимальное Значение, Максимальная Ценность чего-то, к чему ты осознаешь свою причастность. Через эту причастность твои собственные действия также приобретают Максимальное Значение, как часть великого общего. Через осознание своей причастности к великому делу ты осознаешь собственную значительность, ощущаешь удовлетворение своей самореализацией, своим самоутверждением.

Стремление к смыслу жизни – это стремление к своей значительности. К максимальным действиям.

Высший смысл жизни – чтобы вся эта Вселенская механика не прекратилась.

Заметки на полях.

1. Смысл жизни – в служении идеалу.

2. Под смыслом жизни мы понимаем стремление и потребность осознавать, и ощущать свою причастность к работе на общую, высшую, безусловно, всеблагую и необходимую цель.

3. Потребность иметь смысл жизни – это потребность иметь надличностные ценности; убедиться в истинности ценностной шкалы, где общее выше личного.

4. «В чем смысл жизни?» – означает: «Где же та общая для человечества и всего мироздания задача, без которой существование невозможно, и которая объясняет и оправдывает мои труды и лишения.

5. „В чем смысл жизни?“ – иначе можно сформулировать: „Ради чего живет человек?“

6. И получается. Что человек ищет, к чему же себя „пристегнуть“. Ищет систему, в которую может включиться всеми силами. Ищет общее, в котором растворение его частного – хорошо, правильно, логично, необходимо.

7. Смысл жизни как системообразующий фактор. Жаждая смысла жизни – человек жаждет быть включенным в систему. Включенность в систему проявляется как индивидуальная психологическая потребность, объясняемая на высшем этическом, социальном и философском уровне.

8. С точки зрения философии энергоэволюционизма. Потребность в смысле жизни – это психологическое проявление потребности человека (высшей органической формы существования материи) в самообразовании путем единения с себе подобными следующей в шкале эволюции, более сложной и энергопотентной социальной формы существования материи.

9. Обретение смысла жизни означает: человек обретает счастье от сознания того, что его деятельность нужна для чего-то большего и более общего, высшего, устойчивого, нужного, чем лично он сам: для науки, или прогресса, или будущего счастья человечества, или скорейшего наступления Царства Божия, или продления своего рода и т. д.

10. На уровне внутреннем, психологическом, чувственном, поиск смысла жизни есть разновидность и аспект стремления к счастью – состоянию эмоционального комфорта и избавлению от эмоционального дискомфорта.

Разум стремится сделать удовольствие своему обладателю. Проанализировать действительность так, чтобы система аргументов подтверждала: тебе хорошо и даже классно.

11. На уровне внешнем, уровне действий, поиск смысла жизни – это, в конечном счете, не только стремление к максимальным действиям. Это стремление к созданию социальных систем. И к действиям этих социальных систем – стремление к своей причастности к действиям такого масштаба, чтоб это был максимальный масштаб уже всего Бытия.

12. Стремление к смыслу жизни – это стремление к своей значимости.

13. Стремление к смыслу жизни – это стремление к страданию, причем страданию не от чего, страданию как бы надуманному, страданию, основа которого только в психологическом устройстве человека. Страдает на ровном месте от того, что не может постичь высшей цели Мира и свое место в Высшей Деятельности. Благотворность этого – в том, что, стремясь избавиться от этого страдания, человек движется по пути анализа и постижения мира. Это внутренне. А внешне, на уровне результативных действий – поиск смысла жизни активизирует деятельность человека: он предпринимает действия, чтобы избавиться от страданий.

14. Поиск смысла жизни – это дополнительный стимул познания, объединения и деятельности.

15. „Смысл жизни“ – это объединение чувств, разума и деятельности в стремлении к счастью.

16. Бог – это всеобщее Над-Существо /равно как Над-Идея/, включающее в себя также и смысл жизни.

17. Для человека верующего в постижение Бога, принципиально не постижимого окончательно, есть в то же время и постижение высшего смысла жизни, не постижимого вне слияния с Богом (что и невозможно ранее конца земного существования).

18. Наличие либо отсутствие у человека смысла жизни в большой мере обусловлено характером, темпераментом, обменом веществ, гормональным уровнем: настроением, состоянием душевного здоровья. Веселый оптимист видит смысл в наполовину полном стакане коньяка – в то время как мрачный пессимист не видит смысла в стакане наполовину пустом.

19. Смысл жизни – это белка в колесе: маленькая белка в большом колесе человечества среди мира, где бегущие перекладины – это счастье, справедливость, добро, любовь, познание, труд, бессмертие.

Владимиров В. [14].

Человек достиг того уровня развития, на котором он способен дать ответ на вопрос о смысле своей жизни. Различные варианты такого ответа предлагали все мировые религии. Та же тема составила предмет науки философии, а в последние 200 лет проблемы смысла жизни оказались в центре внимания психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Фактов и наблюдений накопилось на сегодня достаточно – осталось обобщить их в единую концепцию, где сомкнулись бы выводы, сделанные представителями этих различных отраслей знания.

В двух словах суть дела такова. Человек отличается от всех других обитателей Земли наличием разума. Разум возник в ходе эволюции в качестве дополнительного инструмента выживания человека как биологического вида. Логично предположить, что в человеческую личность, в самую сущность человека заложены такие механизмы, которые побуждают нас работать в интересах всего человечества, с одной стороны, и жестоко карают за несоответствие этому предназначению – с другой.

Смысл жизни человека состоит в содействии его выживанию на уровне биологического вида.

Данное знание необходимым образом предопределяет все наше мировоззрение и поведение. Осознание смысла жизни предполагает понимание структуры человеческой личности и позволяет перейти к вопросам следующего уровня – о добре и зле, о свободе и справедливости, о желаемом и должном. Мы рассмотрим, каким образом эти концепции нашли свое отражение в мировых религиях, и попытаемся выяснить, какую роль при этом сыграло разделение человечества по национальному признаку. Строго говоря, все то, о чем пойдет речь, уже давным-давно написано. Труды множества ученых содержат в себе частицы истины, мало говорящие каждая по отдельности, но незаменимые для создания целостной системы.

Человек желает, чтобы жизнь его имела смысл. В сущности, всемирная история – это история поисков такого смысла. И в глубине души человек всегда верил, что рано или поздно найдет ответ, охватив своей мыслью весь космос, все человечество и себя, любимого. Наличие оптимизма для человека не менее важно, чем наличие разума. Наградой же носителю целостного мироощущения является то, что буддисты именуют „сатори“, христиане – „благодатью“, а простые люди – жизнью в мире с самим собой.

Раз уж мы взялись за вопрос о смысле жизни, то давайте для начала ознакомимся с предлагавшимися ранее вариантами ответа. Главная заслуга наших предшественников в том, что теперь мы знаем, какие вещи к делу точно не относятся. Проще всего, оказалось, понять, что смысл жизни – не в накоплении материальных благ. В самом деле, ну зачем тратить все силы на зарабатывание денег, которых ни ты, ни твои потомки не потратят до конца своей жизни? Понятно, что всегда хочется обеспечить себе и своим близким достаточно высокий жизненный уровень – однако это всегда остается средством для чего-то более важного, а не самоцелью. Приходилось иногда слышать, что копить деньги следует хотя бы „из спортивного интереса“, но в таком случае можно и собирание марок объявить смыслом жизни. Не то!

Знание того, что смысл жизни находится за пределами сферы материального благополучия, содержится в догматах практически всех мировых религий: „Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут…“ (Мф. 6:19);

„Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?“ (Мк. 8:36).

Так что же нужно душе? На этот вопрос религии внятного ответа не дают, ограничиваясь заповедями о правилах поведения в обществе.

Любопытна мировоззренческая концепция буддизма. То, что это учение не является религией, признается самими ее приверженцами. Это именно мировоззрение, определяющее цель жизни человека и дающее способы достижения этой цели. Главный буддистский догмат таков: несчастье есть неудовлетворенность желаний; следовательно, счастье есть отказ от желаний; отсутствие желаний есть нирвана. Достижение этого состояния – цель жизни. В нирване личность исчезает, то ли сливаясь с неким абсолютом, то ли просто уничтожаясь как таковая.

Буддизм – весьма оригинальный способ уйти от решения вопроса о смысле существования. Отличие его от прочих „виртуальных наркотиков“, таких, например, как телевидение, в том, что буддизм призывает человека к уходу из мира самым радикальным образом. Если мы принимаем, что смысл жизни человека – в содействии его выживанию как биологического вида, то нирвана оказывается просто формой самоубийства. Что будет, если все ее достигнут? Человечество вымрет… Привлекательность и живучесть буддизма, возможно, объясняются его внутренней противоречивостью. Ведь если абстрагироваться от призыва уйти в нирвану, то останется примерно тот же самый набор моральных норм, как и в большинстве других мировых религий.

Аналогичная буддизму концепция присутствует и в индуизме, который утверждает, будто живое существо проходит через цепь последовательных перерождений, проживая каждый раз новую жизнь в новом теле, человеческом или животном. Этот бесконечный процесс носит название сансары; а поскольку жизнь немыслима без страданий, то и сансарическое существование предписывается считать страданием по своей сути. Отсюда в качестве цели существования индуизм выдвигает освобождение от „колеса сансары“, выход из череды рождений и смертей. Индивидуальный дух при этом не прекращает функционировать, как в буддистской нирване, но сливается с мировым, тем самым фактически завершая все-таки свое индивидуальное существование. Как и в буддизме, стремление к уходу от бытия соседствует в индуизме с бытовыми заповедями, носящими вполне гуманистический характер. Эту противоречивость удачно подметил Р. Киплинг В рассказе „Чудо Пуран Бхагата“ говорится об отшельнике, который некогда был министром могущественного княжества, но затем ушел от мира.

Пуран Бхагат живет в джунглях, довольствуется минимумом необходимого и явно приближается к „освобождению“ от своего существования. Однако в тот момент, когда соседней деревушке угрожает оползень, в отшельнике просыпается порядочный человек. Прежде чем окончательно „освободиться“ – умереть, – Пуран Бхагат поднимает тревогу, и крестьяне успевают перебраться в безопасное место.

Тем не менее, индуизму довелось сыграть весьма печальную роль в истории восточных цивилизаций. Культивируемая им пассивность привела Индию и другие страны под гнет иноземных колонизаторов, на совести которых неисчислимое количество жертв. Кабы не индуизм, может, и не белели бы индийские равнины костями миллионов умерших от голода, как было после британского завоевания.

Где-то на исходе Средневековья родилась концепция прогресса, под которым понималось некое поступательное развитие человеческого общества. Предполагалось, что служение прогрессу и должно составлять смысл жизни каждого порядочного индивидуума. Пусть так – но сразу же начались споры о том, в чем суть этого самого прогресса. Выдвигалось предположение, что прогресс есть „возможно, больший рост счастия возможно большего числа лиц“. Тогда что такое „счастие“? „Идеалом с этой точки зрения могло бы явиться обращение человечества в животное состояние, как сопровождающееся минимальным количеством страданий“, – удачно отметил русский философ С. Н. Булгаков.

Неверно и обратное определение прогресса, как уменьшение страдания. Действительно, „… не всякое страдание заслуживает нашего сочувствия, не то, которое имеет корнем безнравственные стремления данного лица…“

Некоторые считают, что прогресс состоит в „создании условий для свободного развития личности“. Но что такое личность, в чем состоит ее развитие и для чего вообще ей развиваться, в конце концов? Вместо ответа опять получается какое-то жонглирование словами. В результате „прогресс“ постепенно свелся к накоплению материального богатства. Одни полагали, что для этого нужен свободный рынок и частная собственность, другие настаивали на централизованном планировании, однако и здесь, и там ставилась задача чисто материального обеспечения.

Ущербность такой точки зрения кажется очевидной. Другой великий русский философ, B. C. Соловьев, указывал: „Если жизнь единичного человека нельзя привести к одному экономическому знаменателю, то тем менее это возможно для человека собирательного – народа, общества“. И просто удивительно, сколько народу, тем не менее, дало себя убедить в необходимости „служить прогрессу“ – На битву со злом взвейся, сокол, козлом! „Теория прогресса избавляла нас от необходимости думать о смысле нашей жизни, избавляла от ответственности. С постепенным ее крушением эти вопросы вновь возникают в сознании людей…“ Ряд наиболее толковых теоретиков марксизма – в частности, сам Маркс – все же осознавали необходимость как-то разобраться со смыслом жизни. Но тут неожиданным образом получилось, будто бы сама постановка такого вопроса некорректна. Действительно, ведь в марксизме личность есть лишь продукт исторического развития, продукт тех или иных социальных условий. В некотором смысле это не есть самостоятельная личность вообще. Следовательно, кому какое дело, что эта псевдоличность думает о смысле жизни? Историческая необходимость за нее все сама решит и даст соответствующие указания!

„Было тихо и недвижно в воздухе, паруса висели безжизненно, размышляли над своим назначением и роптали на бесцельность мироздания. Но подул сильный ветер и напряг паруса. И вот они уже больше не умствовали по поводу своего назначения, а радостно осуществляли его и уносили корабль в открытое море“, – философствовал, например, Л. Д. Троцкий.

Это как же надо самого себя не уважать, чтобы искренне в такое верить? У Маркса была и еще одна рекомендация: грубо говоря, не заморачиваться. „… Маркс рекомендует одно универсальное средство – „практики“ жизни (die Praxis); достаточно оглушить себя гамом и шумом улицы, и там, в этом гаме, в заботах дня найдешь исход всем сомнениям. Мне это приглашение философские и религиозные проблемы лечить „практикой“ жизни, в которой бы некогда было отдохнуть и подумать… кажется чем-то равносильным приглашению напиться до бесчувствия и таким образом тоже сделаться нечувствительным к своей душевной боли“.