Текст книги "Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино"

По мере обострения отношений СССР с рядом европейских государств, прежде всего с Германией, в 1935–1936 годах прокатывается целая волна раскрытых органами госбезопасности дел о контрреволюционных организациях, созданных якобы по заданию германских разведывательных органов. Своеобразным толчком послужила директива Экономического отдела о разрушительной деятельности германской разведки в народном хозяйстве, разосланная в январе 1936 года. Местные органы НКВД были нацелены на поиск вредителей, прежде всего среди лиц немецкой национальности. В исследуемый период значительно возрастает количество арестованных политэмигрантов из Германии. С февраля 1936 года, когда принимается постановление ЦК ВКП(б) „О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов“, они начинают подвергаться преследованиям и необоснованным арестам. (Отметим, что в 1936 году, уже при новом наркоме Н. Ежове, из Особого отдела будет выделена гражданская контрразведка, которая станет самостоятельным управлением – 3-м. – Ф. Р.)

Апогеем в борьбе с потенциальной агентурой германских спецслужб стало выполнение сотрудниками контрразведывательных отделов управлений государственной безопасности оперативного приказа НКВД № 00439 от 25 июля 1937 года. В нем говорилось: „Агентурными и следственными материалами последнего времени доказано, что германский Генеральный штаб и гестапо в широких размерах организуют шпионскую и диверсионную работу на важнейших, и в первую очередь оборонных, предприятиях промышленности, используя для этой цели осевшие там кадры германских подданных. Агентура из числа германских подданных, осуществляя уже сейчас вредительские и диверсионные акты, главное внимание уделяет организации диверсионных действий на период войны и в этих целях подготавливает кадры диверсантов. Вновь выявляемых в процессе следствия германских агентов-шпионов, диверсантов и террористов, как из числа советских граждан, так и подданных других государств, немедленно арестовывать, независимо от места их работы“.

Особенно важны два директивных письма, изданных ГУГБ НКВД в начале 1937 года. Первое из них (№ 12 от 14.02.1937) – „О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Советского Союза“ – оказало влияние на деятельность органов госбезопасности „по разоблачению“ немецкой агентуры среди политэмигрантов из Германии. Второе директивное письмо (№ 26 от 2.04.1937) – „О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы, «Антикоминтерн», разведывательная служба охранных отрядов и т. д.) на территории Союза ССР“ – содержит уже целый план разгрома „германской агентуры“. Прямое отношение к будущей немецкой операции имело и предписание „создать точный оперативный учет всех контингентов, используемых германской разведкой (политэмигрантов, германско-подданных, бывших германско-подданных, принявших гражданство СССР, и др.)“. На основании приказа № 00698 от 28 октября 1937 года было предписано организовать „беспрерывное наблюдение“ за посольствами, миссиями, консульствами Германии и других стран, а также за квартирами и общежитиями их сотрудников, за театрами, клубами, ресторанами, за частными квартирами, которые эти сотрудники посещали.

Этот приказ привел не только к многочисленным арестам (в основном советских граждан), но и крайне затруднил дальнейшую работу в СССР многих иностранных учреждений. Число иностранных дипломатических представительств под нажимом НКВД быстро сокращается…

Массовая „немецкая операция“ НКВД 1937–1938 годов была направлена в первую очередь против советских граждан, в основном этнических немцев. Главная задача этой операции заключалась в том, чтобы ликвидировать „очаги“ и „базы“ шпионско-диверсионной и повстанческой деятельности германской разведки в СССР. Немецкая операция началась с арестов бывших германских военнопленных, политэмигрантов, перебежчиков из Германии, „контрреволюционного актива“ немецких национальных районов. Также репрессиям подвергались бывшие германские подданные, работающие или работавшие ранее в оборонной промышленности и на транспорте. Это были специалисты, приехавшие из Германии в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Многие из них приняли советское гражданство. Маховик арестов коснулся всех, кто имел прямые или косвенные контакты с немецкими дипломатами в СССР

В качестве „подозрительных по шпионажу“ НКВД рассматривал бывших служащих немецких фирм. Цель заключалась в том, чтобы пресечь подрывную деятельность иностранных разведок в отраслях оборонной промышленности. Подлежала ликвидации диверсионно-шпионская агентура, состоящая из лиц, которые работали еще в царской России в германских акционерных обществах, банках, промышленных и коммерческих предприятиях („Кунст и Альберо“, „Зингер и К°“, „ИГ Фарбениндустри“, а также ликвидированные иностранные концессии, действовавшие в 1920-е годы („Юнкерс“, „Друзаг“, „Крупп“), бывшие служащие справочных контор по наведению справок о кредитоспособности, являвшихся в дореволюционное время, как отмечается в приказе, важнейшим прикрытием разведывательной деятельности германского и австро-венгерского генеральных штабов („Штиммель унд Пфениг“ и др.). С началом массовых операций эта категория сразу же выдвинулась в центр внимания НКВД как имевшая очевидную (зафиксированную в анкете) связь с Германией…».

Резидентуру абвера в Москве возглавлял во второй половине тридцатых генерал Эрих Кёстринг, слывший до 1941 года в разведывательных кругах Германии «самым осведомленным специалистом по Советскому Союзу». Он родился и некоторое время жил в Москве, поэтому свободно владел русским языком и был знаком с образом жизни в России. Во время Первой мировой войны сражался против царской армии, затем в двадцатых годах работал в специальном центре, занимавшемся изучением Красной армии. С 1931 по 1933 год он выступал в роли наблюдателя от рейхсвера в СССР. В октябре 1935 года он снова оказался в Москве в должности военного и авиационного атташе Германии и пробыл здесь до 1941 года. Кёстринг имел в Советском Союзе широкий круг знакомых, которых стремился использовать для получения интересующей его информации. Этим, кстати, занимались все германские консульства в СССР. Вот что, к примеру, рассказывал арестованный в 1945 году бывший секретарь ленинградского Генконсульства Герман Штреккер:

«Активную разведывательную работу в Ленинграде против СССР вел генеральный консул Рудольф Зоммер, который в свое время шпионажем занимался также в Харькове, Тифлисе, Владивостоке и Киеве.

Насколько я знаю, Зоммер в бытность свою в Ленинграде агентуру приобретал в первую очередь из числа вновь прибывших германских специалистов, а также лиц немецкой национальности, давно проживавших в Ленинграде…

Зоммер в разведывательных целях часто объезжал Ленинград и его окрестности, систематически посещал порт, где производил личные наблюдения. Как-то в 1938 году генеральный консул киевского консульства Гросскопф заявил мне, что морской атташе германского посольства капитан фон Баум-бах свою карьеру сделал благодаря успешно проводимой разведывательной работе Зоммера…»

После аншлюса Германией Австрии в марте 1938 года отношения между Москвой и Берлином обострились еще сильнее. В итоге к середине ноября 1937 года из семи германских консульств осталось только два (в Киеве и Новосибирске), а к маю 1938 года закрылись и эти последние. Кроме этого, ГУГБ начал «трясти» всех советских граждан, кто контактировал с немцами. Именно под эту «раздачу» и угодил Алексей Федоров, который пользовался услугами немецкого врача по фамилии Бек.

Узнав об аресте родителя, Зоя Федорова, естественно, не сидела сложа руки. Она пыталась выйти на руководство НКВД (его тогда возглавлял Николай Ежов) и вызволить отца из застенков. Но успехом эта миссия не увенчалась. Спрашивается, почему, если мы предполагаем, что актриса была агентом спецслужб? Но последнее обстоятельство не играло особой роли в делах такого рода, да еще в те годы. Достаточно сказать, что в лагерях тогда сидели даже вторые половины членов Политбюро и маршалов (речь идет о женах М. Калинина, К. Ворошилова, С. Буденного, а чуть позже и В. Молотова). Чего уж говорить о родственниках сотрудников НКВД. Как пишет все та же Н. Плотникова:

«В период с 1934 года резко возрастал поток дел, которые были свидетельством роста шпиономании в стране. В шпионской деятельности в мае 1935 года была обвинена группа сотрудников Ленпромстроя, которые ставили своей задачей оказывать помощь Германии в случае войны с СССР Дело разрабатывалось Экономическим отделом ГУГБ НКВД СССР. Главным образом члены группы критиковали существовавший в СССР политический строй, политику, проводимую в деревне, нищенское существование рабочего класса. В их действиях не было состава преступления, однако в обвинительном заключении отмечалось, что они подготавливались к передаче немецким спецслужбам различных шпионских сведений об оборонных предприятиях, состоянии морских сил в случае начала войны с Германией.

С 1934 года КРО начинают проводить мероприятия по учету немцев, занятых в различных сферах народного хозяйства и общественной жизни. Все началось с оборонных предприятий. Эта работа проводилась в процессе спецпроверки всего личного состава оборонных заводов и фабрик. На основе решения ЦК ВКП(б), комиссия которого провела проверку найма и увольнения рабочих на важнейших военных заводах, нарком внутренних дел 14 июля 1934 года издал приказ № 004 „О мероприятиях по охране 68 важнейших предприятий военной промышленности и установлении нового порядка найма и увольнения рабочей силы“. Помимо проведения агентурно-оперативной работы на предприятии, первоочередной задачей являлось недопущение приема на работу иностранцев как потенциальной базы иностранных разведок…»

Можно предположить еще одну версию, почему усилия Федоровой по вызволению отца не увенчались тогда успехом. Дело в том, что в 1938 году мало кто в стране (а в Политбюро вообще никто) сомневался, что впереди зримо маячит война с гитлеровской Германией. Значит, в спецслужбах должны были заранее к этому готовится. Каким образом? Создавая возможное алиби своим агентам через арест их родственников или близких знакомых, обвиненных именно в связях с немцами. С таким алиби можно было легко втереться в доверие не только к германским властям, но и к дипломатам, работавшим в Москве. Ведь у Федоровой, судя по всему, были давние отношения с разного рода немцами, которые либо жили в СССР, либо приезжали туда в качестве дипломатов и бизнесменов. Вспомним историю 1927 года и то, с кем ее тогда поймали – с Кириллом Прове, который, как мы помним, тоже был немцем по отцовской линии. И свою первую главную роль в кино Федорова сыграла в 1933 году на «Межрабпомфильме» (советско-германской киностудии) в фильме «Гармонь». Кстати, и доктора Бека в семью Федоровых привела именно Зоя, познакомившись с ним в середине тридцатых. Но и это еще не все. Осенью 1939 года Федорова ушла от Рапопорта и вернулась навсегда в Москву, прожив в Ленинграде более пяти лет. И это возвращение совпало с подписанием в августе того же года мирного договора между СССР и Германией. Вполне вероятно, что агента «Зефир» хотели использовать все на той же ниве, что и раньше, – по линии контактов с немцами. Ее даже поселят по соседству с посольством Германии, которое располагалось по адресу: улица Станиславского (бывший Леонтьевский переулок), дом 10. Впрочем, о переезде Федоровой стоит рассказать более подробно.

Как мы помним, у нее и Рапопорта своего отдельного жилья первое время не было. Наконец, в начале 1939 года оно появилось. На Малой Посадской улице, прямо напротив «Ленфильма», архитектором Демьяном Фомичевым был воздвигнут шестиэтажный дом номер 4, открытие которого было приурочено к двадцатилетию национализации большевиками кинопромышленности. Этот дом стал наградой «Ленфильму» за серию блестящих кинокартин, таких как «Чапаев», «Трилогия о Максиме» и «Депутат Балтики». В доме было пятнадцать квартир, которые состояли из двух, трех, четырех и пяти комнат общей жилплощадью 1000 кв. метров. В доме было центральное отопление, ванные комнаты, души и умывальники с горячей водой; устроены два лифта. Здесь же построили служебный корпус из четырех комнат для обслуживающего персонала и квартиры для управхоза.

В этом «киношном» здании поселились видные ленинградские кинематографисты: режиссеры Г. Козинцев (кв. № 2), Л. Трауберг, Л. Арнштам, А Файнциммер, В. Эйсымонт, Г. Раппапорт, актеры Б. Блинов, Я. Жеймо, художник кино Н. Суворов, а также супружеская чета в лице оператора Владимира Рапопорта и актрисы Зои Федоровой (они получили здесь двухкомнатную квартиру). Казалось бы, живи и радуйся! И поначалу так и происходит – супруги не нарадуются на свои двухкомнатные хоромы. И летом 1939 года Федорова снимается сразу в трех (и, как окажется, последних до войны) ленфильмовских картинах, причем все были комедиями: «Станица Дальняя» режиссера Евгения Червякова, «Шестьдесят дней» Михаила Шапиро и «Музыкальная история» Александра Ивановского. Во всех фильмах у Зои главные роли.

В «Станице дальней» Федорова исполняла роль казачки Даши Горкуновой. Ее героиня – весьма лихая девушка. По сюжету, действие происходит во время военных маневров в районе кубанских станиц Дальняя и Кочетовская. В них принимают участие отряды станичных казаков. Разведку кочетовцев возглавляет лихой казак Михаил (эту роль исполнял главная киношная звезда тех лет среди мужчин-актеров Николай Крючков, с которым Федорова, кстати, за два последних года снялась в трех фильмах, включая «На границе» и «Ночь в сентябре»), а его невеста Даша Горкунова – связистка «вражеского» отряда. Даша ловко обманывает своего «врага» – и, скрывшись от преследователей, дает указания «своим». Но поскольку маневры совпадают с уборкой урожая, которая по традиции всегда заканчивается свадьбой, то массовый праздник, несмотря на полное поражение кочетовцев по двум позициям (в маневрах и социалистическом соревновании), благополучно завершается свадьбой Михаила и Даши.

Скажем прямо, этот фильм нельзя назвать шедевром, хотя он имел большой зрительский успех И здесь стоит более подробно рассказать о его режиссере Евгении Червякове (1899). В 1930 году он, работая на кинофабрики «Союзкино» (будущий «Ленфильм»), экранизировал книгу К. Федина «Города и годы». Причем фильм снимался в содружестве с уже упоминавшейся немецкой киностудией «Дерусса» (той самой, которая затем обанкротилась и ее место занял «Межрабпомфильм»). Червяков (как и Федин) прекрасно владел немецким языком и имел множество знакомых немцев, как в самой Германии, так и в СССР. А учитывая, что такого рода люди от внимания НКВД никогда не ускользали, можно предположить, что он имел некие связи с чекистами. Об этом, кстати, говорит и его последующая кинодеятельность – он снял три фильма по заказу НКВД: «Заключенные» (1937), «Честь» (1938) и «У старой няни» (1941; «Боевой киносборник № 2»). Сюжет у последнего фильма был следующим. Когда-то, еще до войны, молодая женщина была няней в немецкой семье. Став диверсантом, ее воспитанник, давно уехавший со своей семьей в Германию, теперь пытается найти убежище у старой няни. Женщина узнает гостя и вместе с внуком «сдает» его красноармейцам.

Кстати, и смерть Червякова была по-настоящему чекистской. Когда немцы окружили Ленинград, он наотрез отказался покидать город вместе с коллегами-кинематографистами и стал выполнять секретные задания НКВД, пуская в дело свое великолепное знание немецкого языка. Переодеваясь в форму немецкого полковника, Червяков выезжал на трофейном немецком автомобиле «Хорьх» в тыл к фашистам и, подзывая к себе их солдат, расстреливал их в упор из «шмайсера». Так длилось несколько месяцев, пока немцы не раскусили смельчака и не устроили ему засаду на дороге. И Червяков погиб в неравном бою, расстрелянный фашистами. Это случилось 16 февраля 1942 года.

Но вернемся к фильмам Зои Федоровой.

В фильме «Шестьдесят дней» речь шла о том, как двое молодых научных работников были призваны на военные сборы. У Федоровой была роль лаборантки Люсеньки – возлюбленной одного из этих призывников. Однако выход фильма будет задержан на целых три года. Почему? Вот как это объяснялось в справке комиссии ЦК ВКП(б) «О запрещенных кинофильмах в 1940 и 1941 году»:

«…Картина посвящена важной теме – боевой учебе командиров запаса на учебном сборе, но разрешена тема неудовлетворительно. Организация обучения командиров запаса не соответствует современным требованиям. Кроме последней части, в фильме нет никаких признаков, что командиры обучаются в условиях, близких к боевой обстановке. В фильме утверждается совершенно неправильное положение, будто бы победа приходит в сражении в результате случая. Тактическое учение разыграно так, что побеждает командир запаса Антонов, который в течение сбора не хотел ничему учиться и действительно не учился…».

Фильм «Музыкальная история» был совсем из иной «оперы» – его можно смело назвать шедевром (к его сценарию приложил руку писатель Евгений Петров, один из «крестных отцов» Остапа Бендера). Не случайно он был удостоен Сталинской премии II степени (1941). В нем у Федоровой была роль диспетчера в таксопарке – Клавы Белкиной. А сюжет у фильма был такой. Шофер такси Петя Говорков (знаменитый тенор Сергей Лемешев) очень любит петь. А пассажирам нравится его слушать: у Пети редкий по красоте тенор и стопроцентный музыкальный слух. Он репетирует роль Ленского в любительском оперном театре. Старый певец и дирижер Македонский предсказывает ему блестящее будущее. Но премьера спектакля заканчивается провалом из-за того, что накануне Петя поссорился с любимой девушкой, которую и играла Зоя Федорова.

Премьера «Музыкальной истории» (а это случится в октябре 1940 года) была встречена и публикой, и критиками с большим восторгом. Один из кинокритиков в главной газете страны, «Правде», писал: «Это в самом деле музыкальный фильм, от первого до последнего кадра. Щедро и полнозвучно льется с экрана музыка Чайковского, Римского-Корсакова, Визе, Бородина; в ней живут и действуют персонажи фильма, с нею органично связываются их поступки, их радости и разочарования, их судьбы…».

Короче, тем летом 1939 года, когда снимались три этих фильма, Федорова была творчески весьма активна, и ничто не предвещало того, что ее дни на «Ленфильме» сочтены. Причем не только там, но и вообще в Ленинграде и в «двушке» на Малой Посадской, которую они делили с Рапопортом.

Спустя всего лишь несколько месяцев после новоселья Федорова говорит Рапопорту «прощай», собирает чемодан и поздней осенью 39-го возвращается навсегда в Москву. Вроде бы житейская история. Но лично мне кажется, что все это не случайно. И время совпадает – как раз после августовского договора о ненападении между СССР и Германией (23 августа 1939 года). Договор лишь внешне мирный, а на самом деле война спецслужб двух государств после него не только не стихла, а, наоборот, усилилась. Послушаем Т. Гладкова – историка спецслужб:

«В ту пору немецкая разведка развернула в СССР бешеную, мало где виданную деятельность. Вот кто выжал из пакта Молотова – Риббентропа все, что только можно. Какие делегации к нам зачастили. Ну когда такое бывало – человек по 200. И постоянная смена сотрудников: кто работал месяц – три, а кто нагрянул на день-два, выполнил задание – и был таков. Огромный десант немцев на ЗИЛе, множество торговых делегаций. Поди уследи. Труднейшие для наших спецслужб, ослабленных сталинскими чистками, годы. Или наладили воздушное сообщение, полетела в Москву из Берлина и Кенигсберга с посадками в наших городах их „Люфтганза“. А вместо девочек с передничками только бравые ребята – стюарды с отличной выправкой. Но и они менялись: два-три рейса – и другая команда. Это изучали маршруты немецкие штурманы из „Люфтваффе“. А бывало и такое, что среди махровых шпионов, сомнительных делегаций вдруг появлялись в Москве и завербованные нами в Германии агенты, например Харнак, которому предстояло войти в историю как одному из руководителей „Красной капеллы“. Наши „делегации“ в Германию тоже летали. Но маленькими группами. Пока на Лубянке решат, кому можно, кого выпустят…»

Об этом же пишет и историк спецслужб Ф. Сергеев: «Интенсивность этих действий заметно возросла с осени 1939 года, особенно после победы над Францией, когда абвер и СД получили возможность высвободить свои значительные силы, занятые в данном регионе, и использовать их на восточном направлении. Перед секретными службами, как явствует из архивных документов, была тогда поставлена конкретная задача: уточнить и пополнить имевшиеся сведения об экономическом и политическом положении Советского Союза, обеспечить регулярное поступление информации о его обороноспособности и будущих театрах военных действий. Им было поручено также выработать развернутый план организации диверсионно-террористических акций на территории СССР, приурочив их осуществление к моменту первых наступательных операций немецко-фашистских войск. Кроме того, они были призваны, как об этом уже говорилось подробно, гарантировать скрытность вторжения и начать широкую кампанию по дезинформации мирового общественного мнения. Так определялась программа действий гитлеровской разведки против СССР, в которой ведущее место, по понятным причинам, отводилось шпионажу…»

Кстати, и советский кинематограф тут же откликнулся на обострение борьбы спецслужб выпуском соответствующих художественных фильмов. Самые заметные из них два: «Ошибка инженера Кочина» Александра Мачерета и «Высокая награда» Евгения Шнейдера. Начнем с первого.

В аннотации к фильму читаем следующее: «По пьесе братьев Тур и Л. Шейнина „Очная ставка“.

Инженер-конструктор московского авиационного завода Кочин получает разрешение у начальника отдела взять домой на ночь секретные чертежи и внести последние исправления. Агент иностранной разведки Тривош с помощью соседки Кочина – Ксении Лебедевой – пробирается в комнату инженера и фотографирует чертежи. После очной явки Тривоша с агентом в мастерской портного шифровка случайно попадает к портному, который сразу же относит ее в НКВД. И таким образом следователь Ларцев с вещественными доказательствами в руках спокойно начинает раскручивать очередное дело. Между тем Кочин и Ксения Лебедева под зорким наблюдением Тривоша отправляются на прогулку в Пушкино. Девушка признается любимому человеку в своей шпионской деятельности и клянется пойти к следователю. Тривошу удается освободиться от свидетельницы, но от Ларцева ему не уйти».

В фильме снимались звезды советского кино: Михаил Жаров (Ларцев), Любовь Орлова (Ксения Петровна Лебедева), Фаина Раневская (Ида Гуревич). Среди других исполнителей назову актера МХАТа Николая Дорохина (Кочин) и Бориса (Богумила) Свободу. У последнего это была первая роль в кино, после чего он станет штатным злодеем советского кинематографа, сыграв еще несколько отрицательных ролей (в основном фашистов) в фильмах: «Поединок» (1945; немецкий генерал), «Человек № 217» (1945; немецкий офицер), «Сталинградская битва» (1949; Йодль), «Встреча на Эльбе» (1950; Гуго Фишер).

Обратим внимание и на режиссера Александра Мачерета. В отношении его есть подозрение, что он снимал этот фильм не случайно, а потому что сотрудничал с НКВД, причем не только гласно, но и негласно – по немецкой линии. Ведь Мачерет, закончив Парижский университет (1914–1915), в 1928–1930 годах был режиссером и членом правления клуба «Красная Звезда» в Берлине. И когда стал режиссером, снял в 1938 году фильм «Болотные солдаты» – про немецких подпольщиков, которые борются с нацистским режимом в Германии. А следом за этим фильм Мачерет снял шпионский боевик «Ошибка инженера Кочина» во славу чекистов.

Кстати, вторым режиссером на этом фильме была Татьяна Березанцева – агент НКВД с агентурным именем «Борисова». Она была супругой Александра Демьянова («Гейне»), который, как мы помним, был внедрен в актерскую богему в начале тридцатых под видом электрика на «Мосфильме». Его приятелем был сам Михаил Ромм, в отношении которого, как уже говорилось, тоже есть определенного рода подозрения (Березанцева сняла с ним сразу несколько фильмов). Впрочем, про нее я расскажу подробнее чуть позже, а пока перейдем к режиссеру «Высокой награды» Евгению Шнейдеру, в отношении которого возникают все те же подозрения. Но сначала расскажем о самой ленте. Читаем в аннотации к ней:

«Внимание участников первомайского парада в Москве привлекает самолет новой конструкции профессора Боголюбова. А тем временем агенты иностранной разведки и опытный шпион, скрывающийся под маской клоуна, спешат на дачу к Боголюбову, куда он выехал с женой и детьми (как видим, и здесь враги охотятся за авиационными советскими разработками, как и в „Кочине“. – Ф. Р.).. Но чертежи конструктора не попадут в руки врага, потому что за действиями шпионов зорко следит лейтенант госбезопасности Михайлов…»

В этом фильме среди исполнителей больших звезд почти не было (разве что Андрей Абрикосов в роли лейтенанта госбезопасности Николая Михайлова и Андрей Файт в роли официанта), но он получился даже поинтереснее, чем «Ошибка инженера Кочина».

Но вернемся к его создателю. Евгений Шнейдер в 19191920 годах учился в Академии Генерального штаба РККА и вполне мог быть завербован военной контрразведкой. Что и стало, видимо, потом поводом к тому, чтобы он был переброшен в кинематограф на руководящие должности: Шнейдер с 1924 по 1937 годы работал заместителем директора кинофабрик «Госкино», «Совкино» и оператором «Межрабпомфильма» (последнее предприятие, как мы помним, было советско-германским). Кстати, это тот самый Шнейдер, который был оператором фильма «Гармонь», снимавшегося на «Межрабпомфильме» и где главную роль исполняла Зоя Федорова.

Вообще режиссеров, которые снимали в СССР фильмы про разведчиков, для такой работы подбирали весьма тщательно. Там людей из разряда «шаляй-валяй» обычно к такому рода делам не привлекали. Конечно, в первую очередь оценивался талант режиссера, но и взаимоотношение с органами тоже играло большую роль. Особенно это касалось сталинских времен.

И снова обратим внимание на тему, которая педалировалась в обоих названных выше фильмах про шпионов – авиационная. Она и в самом деле занимала приоритетное значение в шпионской деятельности зарубежных агентов, которые засылались в тридцатые годы в СССР. Поэтому не случайно, что после советско-германского договора 1939 года в Москве одновременно с агентом «Зефиром» объявился еще один агент, работавший по линии 1-го отделения (Германия, Венгрия) 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР – наш знаменитый разведчик Николай Кузнецов, который выдавал себя за авиационного инженера. Впрочем, расскажем о нем более подробно.

До этого Кузнецов был агентом НКВД в Коми АССР, где проявлял чудеса конспиративной работы. Его талантом разведчика восхищался сам Михаил Журавлев – тамошний нарком внутренних дел. Кстати, этот человек вполне мог знать Зою Федорову еще по Ленинграду. Каким образом? Журавлев родился в городе на Неве и после чисток 1937 года был выдвинут на руководящую партийную работу: занимал должность заместителя заведующего отделом парторганов, а с 1938 года стал вторым секретарем Ленинского райкома. А тот примыкал к Петроградскому, где жила и работала (на «Ленфильме») в 1934–1939 годах Зоя Федорова.

В январе 1939 года Журавлева взяли на работу в НКВД и сделали наркомом внутренних дел Коми АССР. Когда он познакомился с Кузнецовым и был пленен его талантом, он дал знать об этом в Москву, которая позарез нуждалась в таких агентах – смышленых, дерзких, да еще и идеально владевших немецким языком (его Кузнецов выучил самостоятельно еще в детстве). В итоге Николая вызвали в Москву и сделали особо засекреченным агентом (о его агентурной принадлежности в центральном аппарате на Лубянке знали всего лишь несколько человек), подключив к «немецкой линии» под именем обрусевшего немца Рудольфа Вильгельмовича Шмидта. Причем ни звания, ни удостоверения работника спецслужб у него не было, чтобы не расшифровать даже перед своими. Поэтому доходило до курьезов. Когда его сосед по коммунальной квартире № 10 по Напрудному переулку, дом 1 (рядом с проспектом Мира, недалеко от современной Новорижской эстакады), написал на него донос в НКВД – дескать, проверьте – общается с иностранцами, – контрразведка Лубянки установила за Кузнецовым наблюдение. Но вскоре оно было снято. А Кузнецову выделили отдельное жилье – в доме 20 по улице Карла Маркса (Старая Басманная), рядом с Садом имени Баумана.

Кстати, в семидесятые годы я жил всего лишь в нескольких минутах ходьбы от этого дома (в нем жила моя одноклассница Лена Акимченко) и частенько заглядывался на мемориальную доску в честь знаменитого разведчика, которая до сих пор висит над подъездом, где он жил.

Одним из тех, кто «вел» Кузнецова, был Василий Рясной, который до февраля 1937 года был секретарем Руднянского райкома ВКП(б), после чего был отправлен на работу в НКВД. Работу там он начинал в 3-м (контрразведывательном) отделе ГУГБ – 1-го Управления НКВД СССР, на должностях стажера, оперуполномоченного, помощника и заместителя начальника отделения. Занимал следующие руководящие должности: начальник 14-го отделения 3-го отдела ГУГБ НКВД (октябрь 1939 – июль 1940 года), начальник 1-го отделения (оно занималось Германией) 3-го отдела ГУГБ НКВД (январь – март 1941 года), начальник 1-го отделения 1-го отдела 2-го Управления НКГБ (март – июль 1941 года).

Рясной под фамилией Семенова был прописан в том самом доме на Старой Басманной (эта квартира была конспиративной), и Кузнецов вселился туда как его дальний родственник. Вот такая чекистская легенда.

Что касается Михаила Журавлева, который и «засветил» перед Лубянкой Кузнецова, тот вскоре после него (в марте 1940 года) тоже был переведен в Москву и назначен начальником 5-го отделения 2-го Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР. Отделения, которое занималось разработкой литераторов, работников печати, издательств, театров, кино, деятелей культуры и искусства. То есть Журавлев стал непосредственным куратором по линии СПО агента «Зефир», с которым он познакомился еще в Ленинграде. Более того, в конце сороковых тот же Журавлев будет назначен начальником Владимирского централа, куда агент «Зефир» угодит после… Впрочем, не будем забегать вперед.