Текст книги "Свет погасших звезд. Они ушли в этот день"

14 января – Анатолий ЭФРОС

В историю советского театра имя этого человека вписано золотыми буквами. Это был поистине выдающийся режиссер. Два раза судьба бросала его, что называется, на амбразуру: спасать из безнадежных ситуаций разваливающиеся театры. И дважды этот режиссер совершал невозможное: возвращал этим театрам не только зрителей, но и былую славу. В третий раз чуда не произошло. Режиссер пришел в очередной театр с желанием спасти труппу от развала и склок, а его же коллеги объявили его предателем. И попросту затравили.

Анатолий Эфрос родился 3 июня 1925 года в Харькове. Его семья не имела никакого отношения к искусству: отец и мать работали на авиационном заводе. Однако Эфрос еще в школе увлекся театром и стал завсегдатаем местного драматического театра. А его настольной книгой стал трактат великого театрального реформатора Константина Сергеевича Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Поэтому для всех, кто знал юного Эфроса, не стал неожиданностью его отъезд по окончании школы в Москву – учиться на артиста. Эфроса не остановило даже время: полыхала война, врага только-только удалось отбросить от столицы.

С первого же захода Эфрос поступил в студию при Театре имени Моссовета. Но его актерство длилось недолго. Еще будучи студентом, он играл небольшие роли в театре, однако большого удовлетворения от этого не получал. Он вдруг ясно осознал, что актер из него никудышный. По его же словам: «Я был артистом маленьким, плохим и почувствовал, что этим заниматься мне глупо – не из-за внутренних данных, а из-за внешних…» В итоге Эфрос ушел из актеров и в 1944 году поступил на режиссерский факультет ГИТИСа, на курс Николая Петрова и Марии Кнебель. Как напишут позднее биографы Эфроса: «Выбор курса и мастера оказался для Эфроса счастливым: Кнебель, замечательный педагог и прямая ученица К. С. Станиславского, смогла передать молодому режиссеру тонкое понимание психологического театра. Эфрос на всю жизнь остался последователем искусства „переживания“, творчески перерабатывая и развивая систему Станиславского и его методы работы с актером».

В 1950 году Эфрос с блеском закончил институт. Его дипломной работой стал спектакль «Прага остается моею» по тюремным дневникам чехословацкого коммуниста Юлиуса Фучика. Однако в Москве Эфроса не оставили и отправили поднимать периферию: назначили режиссером в Рязанский драмтеатр. Там он поставил несколько спектаклей. И хотя большого успеха они не имели, однако позволили молодому режиссеру набраться опыта и закрепиться в профессии. А затем его вернули в Москву. Это произошло в 1954 году благодаря педагогу Эфроса по ГИТИСу Марии Кнебель, которая стала режиссером Центрального детского театра. Еще будучи студентом, Эфрос был любимчиком Кнебель, и теперь она сделала то, что не смогла осуществить в 50-м, – сделала его столичным режиссером. Эфрос своего педагога не подвел: дебютировал настолько ярко, что о нем тут же заговорила вся московская театральная богема. Дебютом Эфроса стал спектакль по пьесе Виктора Розова «В добрый час!», где главную роль играл Олег Ефремов.

Успех Эфроса стал поводом к назначению его главным режиссером ЦДТ. Именно при нем этот театр обрел второе дыхание и вернул себе былую славу, которая была у него в первые послевоенные годы. До Эфроса ЦДТ плелся в хвосте театрального процесса, не балуя зрителя спектаклями-открытиями. Впрочем, тогда в таком же положении находилось большинство советских театров, вынужденных ставить на своих сценах малохудожественные постановки, где истинные реалии жизни почти не отображались. Но после смерти Сталина, с наступлением так называемой «оттепели» (первым это выражение ввел Илья Эренбург), в искусство вернулось живое биение времени. И одним из ярких выразителей этого процесса в театре стал именно Эфрос. Благодаря ему ЦДТ перестал быть исключительно детским театром и привлек к себе внимание взрослой аудитории. Отныне билеты в этот театр в кассах брались с боем. Но главные аншлаги собирали постановки самого Эфроса, особенно пьесы В. Розова, коих он поставил за восемь лет четыре: «В добрый час!» (1955), «В поисках радости» (1957), «Неравный бой» (1960), «Перед ужином» (1962).

К началу 60-х Эфрос уже считался одним из ведущих театральных режиссеров страны. Причем слава у него была из разряда особенных. И если Олег Ефремов в «Современнике» или Юрий Любимов в Театре на Таганке каждой своей постановкой буквально «взрывали» общественность, то Эфрос предпочитал славу негромкую, неэпатажную. Но от этого любовь и уважение к нему со стороны коллег была не меньшей, чем к режиссерам из разряда эпатажных. По мнению Т. Шабалиной:

«Творческий авторитет Эфроса был чрезвычайно велик в среде профессионалов – актеров, режиссеров, критиков, драматургов. Нет, спектакли Эфроса, несомненно, пользовались и зрительским успехом, их любили и с удовольствием смотрели. Но в полной мере оценить всю глубину и новаторство „негромкой“ режиссуры Эфроса могли именно профессионалы, хорошо знающие театр изнутри. Показательно, что практически все актеры, работавшие на сценической площадке с Эфросом, вспоминали об этом как о настоящем счастье. Наверное, это самый высший уровень признания – стать не просто легендарным режиссером уже при жизни, но стать легендой для своих коллег, как правило, не слишком склонных к восторженным публичным оценкам».

На волне того успеха, который сопутствовал Эфросу на рубеже 50-х, режиссер не мог пройти мимо такого важного искусства, как кинематограф. В 1961 году Эфрос дебютирует в нем как постановщик фильма «Шумный день», который был экранизацией пьесы Виктора Розова «В поисках радости», поставленной им в ЦДТ еще в 1957 году. Фильм, который Эфрос снял в содружестве с таким же, как и он, кинорежиссером-дебютантом Георгием Натансоном, стал настоящим событием и был тепло встречен как рядовыми зрителями, так и критиками. Среди последних даже родился каламбур: «Шумный день» имел шумный успех. Окрыленный этим, Эфрос через год снимает еще одну картину – «Високосный год» по книге Веры Пановой, однако эта работа шума уже не наделала. Впрочем, сам Эфрос к последнему и не стремился, продолжая относить себя к режиссерам из плеяды «негромких». Последним фильмом Эфроса, который он снял в 60-х, стала военная драма «Двое в степи» по Эммануилу Казакевичу. После этого Эфрос на время ушел из кинематографа, целиком сосредоточившись на театре. Именно тогда он был брошен поднимать пребывающий в руинах столичный Театр имени Ленинского комсомола.

Ленком был чрезвычайно популярен у зрителей в 30—40-е годы, когда атмосфера всеобщего энтузиазма, царившая в стране, выплескивалась и на сцену. Но после смерти Сталина на смену пафосу пришел более реалистичный взгляд на жизнь, и Ленком, который не нашел адекватных средств для отображения новых реалий времени, тут же оказался в числе аутсайдеров. На ситуацию влияло и то, что Ленком числился по разряду идеологических театров и не мог позволить себе то, что, к примеру, позволяли себе «Современник» или Центральный детский театр, – эксперименты с современной драматургией. Поэтому на сцене Ленкома шли в основном историко-революционные спектакли вроде «Хлеба и роз» (про становление советской власти в Сибири), «Семьи» (про В. Ленина) или «Первой конной». Так продолжалось на протяжении десятилетия.

В начале 60-х в стране уже вовсю бушевала хрущевская «оттепель», которая привела во власть целую плеяду либерально настроенных политиков. Именно они и стали проводниками разного рода экспериментов в культурной политике страны, которые должны были, по их мнению, помочь советскому искусству получить новый импульс для развития. Благодаря стараниям этих людей в том же театре стали выдвигаться люди, которые имели склонность к подобного рода экспериментам. Например, Анатолий Эфрос, который в 1963 году был назначен главным режиссером Ленкома, или Юрий Любимов (спустя год он возглавит Театр драмы и комедии на Таганке).

Практически с первых же дней своего пребывания на новом месте Эфрос развил бурную деятельность. Зная, что ему выдан своеобразный карт-бланш и что у него развязаны руки, он энергично взялся за дело. Во-первых, расширил труппу, не только пригласив в нее актеров из ЦДТ (самым ярким представителем среди них был Лев Дуров), но и взяв несколько молодых актеров, из которых собирался очень быстро сделать настоящих звезд. Среди последних были: Ольга Яковлева, Валентин Гафт, Валентина Малявина. Кроме этого, он собирался активно привлекать к работе и саму ленкомовскую молодежь в лице Александра Збруева, Александра Ширвиндта, Михаила Державина, Всеволода Ларионова, Льва Круглого и др.

Во-вторых, свою репертуарную политику Эфрос начал строить на драматургии современных авторов, а не на советской революционной классике. Поэтому «Первую конную» сменил спектакль по пьесе Виктора Розова «В день свадьбы» (1964), а «Хлеб и розы» – «104 страницы про любовь» (1964) Эдварда Радзинского. Все эти новшества, которые Эфрос достаточно быстро внедрил в ткань Ленкома, дали моментальный эффект: зритель не просто пошел в его театр, а буквально повалил в него. И отныне каждая новая постановка Эфроса в Ленкоме становилась сенсацией театральной Москвы: и «Мой бедный Марат» (1965), и «Снимается кино» (1965), и «Мольер» (1966), и даже чеховская «Чайка» (1966). Как отмечает Т. Шабалина:

«Лирико-драматические (отнюдь не публицистические!) спектакли Эфроса по современной драматургии (Розов, Радзинский, Арбузов) были предельно актуальны – они становились сгустками экзистенциальных проблем тогдашней интеллигенции, размышлениями о месте личности в обществе. Однако столь же актуальными были и классические спектакли Эфроса – при том, что в них не было и следа насильственного „осовременивания“…»

То, что Эфрос сумел вернуть массового зрителя в Ленком, рассматривалось властями как его несомненная заслуга. Однако этот плюс перечеркивал огромный минус, который власти Эфросу простить никак не могли: он лишил Ленком приставки «идеологический», что приравнивалось к святотатству. И если в годы хрущевской «оттепели» это еще прощалось, то в середине 60-х, когда к власти пришел Леонид Брежнев, это уже выглядело вызовом системе. Брежневская команда для того и пришла к власти, чтобы покончить с разного рода экспериментами, не только в политике, но и в искусстве. Власть поняла, что эксперименты либералов исподволь подпиливают идеологические подпорки общества, например, в искусстве пытаются стать альтернативой базовой системе – социалистическому реализму.

Роковым для Эфроса стал 1967 год – год 50-летия Октябрьской революции. К этому юбилею практически все советские деятели искусства выпускали в свет юбилейные произведения, и только Эфрос на этом поприще не отметился (даже такие режиссеры-бунтари, как Олег Ефремов или Юрий Любимов, выпустили в своих театрах спектакли на юбилейную тему: «Большевики» в «Современнике» и «Послушайте!» на Таганке). Кроме этого, за последний год в Ленкоме началось серьезное брожение среди актерского состава, который разделился на две группы: любимчиков Эфроса, которых он занимал в каждой своей постановке, и нелюбимчиков, которым роли выпадали через раз, а то и вовсе не доставались. Нелюбимчики писали в высокие инстанции жалобы, где просили либо воздействовать на Эфроса силой своего высокого положения, либо прислать к ним другого режиссера. Власти выбрали последний вариант. Так в марте 1967 года Эфрос был уволен из Ленкома.

Отставка Эфроса взбудоражила театральную общественность. Правда, в основном либеральную. За режиссера попытались вступиться ряд его коллег, которые дошли до ЦК партии, но их усилия ни к чему не привели – Эфрос в Ленком не вернулся. Но поскольку авторитет у него был большой, без работы его тоже оставить не могли: разрешили работать в Театре на Малой Бронной. Но не главным режиссером (им был Александр Дунаев), а всего лишь очередным. Однако в новую обитель Эфрос пришел не один, а привел с собой 11 актеров, которые в знак солидарности с ним (единственный случай в истории советского театра!) покинули Ленком. Это были: Ольга Яковлева, Лев Круглый, Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Леонид Каневский, Лев Дуров, Геннадий Сайфулин, Валентин Гафт, Дмитрий Дорлиак, Ирина Кириченко, Виктор Лакирев.

Первые годы работы Эфроса на Малой Бронной оказались трудными. Его первая же постановка – «Три сестры» А. Чехова (1967) – была запрещена, поскольку цензура нашла в ней «искажение классики». Эфрос и в самом деле несколько ушел от канонического прочтения этого произведения, поскольку жажда экспериментаторства никуда из него не выветрилась. За это он и поплатился. 14 мая 1968 года в Театре на Малой Бронной состоялось выездное заседание худсовета Министерства культуры, на котором выступили прославленные актеры МХАТа Алла Тарасова, Алексей Грибов и Михаил Кедров. В своих речах они камня на камне не оставили от спектакля Эфроса. Например, Тарасова заявила следующее: «Нельзя искажать Чехова. Вершинин не мог полюбить такую Машу, а барон Тузенбах просто отвратителен… Герои принижены, романтический, поэтический Чехов уничтожен, актеры болтают текст без точек и запятых…» 30 мая спектакль «Три сестры» был сыгран в последний раз, после чего его сняли с репертуара.

Та же история случилась и со вторым спектаклем Эфроса («Обольститель Колобашкин» Э. Радзинского). После этих запретов Эфроса свалил с ног первый инфаркт. Когда режиссер поправился, он решил впредь избегать актуальных современных тем и аллюзий и практически весь свой последующий репертуар стал строить на театральной классике. В итоге за последующие 15 лет работы на Малой Бронной из 19 спектаклей, поставленных там Эфросом, 13 принадлежали к русской, советской и зарубежной классике.

Кроме этого, помимо работы в театре, Эфрос преподавал в Щепкинском училище (с 1964 года), работал на телевидении (стал одним из родоначальников такого жанра, как телеспектакль) и снимал как режиссер художественное кино. Плюс к тому же успевал ставить спектакли и в других столичных театрах (таких постановок было восемь). Так, в 1975 году Юрий Любимов пригласил его на Таганку поставить «Вишневый сад» А. Чехова. Но эта работа лишь развела двух выдающихся режиссеров. Причем поначалу ничто не предвещало разлада.

За год до этого Эфрос снял Любимова в главной роли в своем телеспектакле «Всего несколько слов в честь господина де Мольера», и они прекрасно ладили. Но стоило Эфросу взяться за постановку «Вишневого сада», как от той идиллии не осталось и следа. То ли Любимов стал ревновать Эфроса к успеху, то ли ему не понравилась эфросовская трактовка чеховского произведения, но дело завершилось скандалом. В июле 1975 года состоялась премьера версии Эфроса, а осенью Любимов показал зрителям «Вишневый сад» в своей интерпретации. С тех пор два режиссера больше не общались. А спустя несколько лет и вовсе стали врагами.

Еще один похожий скандал случился в конце 70-х, когда Эфрос ставил спектакль «Возвращение Дон Жуана». На главную роль он пригласил своего бывшего ученика по Щепкинскому училищу Олега Даля, которого до этого уже успел снять на телевидении (в телеспектакле «По страницам журнала Печорина») и в кино (в фильме «В четверг и больше никогда», который прервал 13-летнюю паузу Эфроса в большом кинематографе). На обоих фильмах режиссер и актер прекрасно относились друг к другу и расстались друзьями. Потом судьба свела их вместе в театре – в спектакле «Месяц в деревне». Второй их совместной работой на сцене Театра на Малой Бронной должен был стать «Дон Жуан». Но этому проекту не суждено было осуществиться, поскольку еще в ходе репетиций отношения между актером и режиссером испортились. Как записал в октябре 1977 года в своем дневнике Даль: «Эфрос как человек примитивен и неинтересен, а иногда просто неприятен. Женский характер. Как режиссер – все через себя. Требует повторения. Отсюда раздражающий меня лично формализм… Он мечтает собрать вокруг себя личностей, которые, поступившись своей личной свободой, действовали бы в угоду его режиссерской „гениальности“, словно марионетки. Он мечтает не о содружестве, а о диктатуре. Но это его мечта, тщательно скрываемая. Он весь заведомо ложен, но не сложен… Вот в чем для меня заключен основной момент раздражения к Эфросу, к его коллективу, к его искусству».

В итоге буквально накануне премьеры «Дон Жуана» Даль попросту сбежал из театра, даже не предупредив об этом Эфроса. Как заметил автор пьесы Эдвард Радзинский: «Даль сбежал почти как Подколесин в „Женитьбе“. И на роль Дон Жуана был приглашен Андрей Миронов.

В августе 1983 года положение Эфроса на Бронной стало шатким. Он, объединившись с главным режиссером театра Дунаевым, позволил себе выступить против директора театра Ильи Когана. Но того взяло под свою защиту столичное Управление культуры, и режиссеры проиграли сражение. Поскольку Дунаев был главным режиссером, его трогать не стали, а вот Эфросу дали понять, что его дни в театре почти сочтены. Поняв это, Эфрос взялся за постановку своего последнего в этом театре спектакля. Как покажет время, этот спектакль станет пророческим.

В основу постановки была взята пьеса Дворецкого «Директор театра». Герой пьесы, главный режиссер одного из театров, попадал в творческий и жизненный кризис и никак не мог найти из него выхода. В итоге эти метания приводили режиссера к ужасному выводу: что он разлюбил дело всей своей жизни – театр. Заканчивался спектакль трагически: режиссер умирал за рулем своего автомобиля от внезапной остановки сердца. Спустя три года после премьеры того спектакля от такой же остановки сердца умрет и сам Эфрос.

В начале 1984 года главный режиссер Театра на Таганке Юрий Любимов, находясь на лечении в Англии, захотел остаться там чуть дольше положенного, на что власти отреагировали отрицательно и потребовали возвращения режиссера. Но тот проигнорировал это требование, поскольку на Западе он чувствовал себя более комфортно, чем на родине. К тому же и жена его, венгерка Каталина, не горела желанием возвращаться в СССР. В итоге Любимова на родине объявили предателем и лишили советского гражданства. А в качестве замены Любимову на Таганку был командирован Эфрос, который практически сразу согласился с этим назначением, так как его пребывание на Бронной было ему уже в тягость.

Соглашаясь возглавить Таганку, Эфрос полагал, что он делает благое дело: ему хотелось сохранить этот театр от развала и сдать его в целости и сохранности Любимову сразу, как только ситуация с ним благополучно разрешится. Но этот благой порыв никем не был понят. Сам Любимов заклеймил Эфроса позором, назвав его штрейкбрехером, а часть его артистов объявили новому режиссеру бойкот. Трое из этих артистов – Леонид Филатов, Вениамин Смехов и Виталий Шаповалов – демонстративно покинули труппу, уйдя в «Современник». Чуть позже один из них, Филатов, будет сожалеть об этом своем поступке. Вот его слова: «Я свой гнев расходовал на людей, которые этого не заслуживали. Один из самых ярких примеров – Эфрос. Я был недоброжелателен. Жесток, прямо сказать… Как бы дальним зрением я понимал, что вся усушка-утряска произойдет и мы будем не правы. Но я не смог с собой сладить. И это при том, что Эфрос, мне кажется, меня любил. Потому что неоднократно предлагал мне работать…

Я виноват перед ним. На 30-летии «Современника» я стишок такой прочитал. Как бы сентиментальный, но там было: «Наши дети мудры, их нельзя удержать от вопроса, почему все случилось не так, а именно так, почему возле имени, скажем, того же Эфроса будет вечно гореть вот такой вопросительный знак». Хотя это было почти за год до его смерти, но он был очень ранен. Как мне говорили…»

Да, публичные выпады трех покинувших Таганку актеров доставили Эфросу много душевных огорчений. Но это все же были выпады не из-за угла, а борьба с открытым забралом. А вот действия некоторых актеров Таганки, с которыми Эфросу пришлось работать, доставляли ему куда большую боль и муку. Эти люди вымещали свою злобу на режиссере исподтишка: прокалывали шины у его автомобиля, резали его дубленку в раздевалке, писали на ней слово «жид» и даже… насылали на него порчу, втыкая «заговоренные» иголки в дверь его квартиры. Эфрос жутко страдал от этих проявлений злобы к нему, хотя внешне старался никому этого не показывать. Однако масштаб его страданий всем стал понятен очень скоро – когда в самом начале 1987 года Эфрос умер от внезапной остановки сердца.

В тот роковой день 14 января Эфрос должен был присутствовать на приемке нового спектакля, поставленного молодым режиссером. Эфрос встал пораньше и стал делать зарядку. В этот момент ему стало плохо с сердцем. Жена, известный критик Наталья Крымова, бросилась ему на помощь, уложила на диван. Дала лекарство. Эфросу вроде бы полегчало. Но спустя час случился новый приступ – куда более тяжелый. Родные вызвали «Скорую». Но та почему-то долго не ехала. Самое обидное, что Институт скорой помощи находился в пяти минутах ходьбы от дома режиссера, но дойти туда самостоятельно Эфрос не мог. Однако и «Скорая помощь», которая все-таки добралась до его дома, ему тоже не помогла. Как выяснилось, у этой бригады не было никакой аппаратуры для помощи сердечникам. Пришлось посылать за другим реанимобилем. А пока тот ехал, Эфрос скончался. На часах было около часа дня.