Текст книги "Рыцарь Шестопер"

Фёдор Соколовский
Рыцарь Шестопер

Глава первая
Водворение в ад

Василий Юрьевич Райкалин, сорока шести лет, умер только что. И осознал это со стопроцентной гарантией, потому что видел приближающийся тротуар, падая изломанной куклой с шестнадцатого этажа. После такого не выживают. Да и сам полет показался весьма и весьма болезненным от пронзивших все тело судорог. Затем удар и мрак… Некрасиво умер… И глупо. И стыдно…

Поэтому когда по истечении всего парочки мгновений глаза Райкалина вновь стали открываться, ощущения тела возвращаться и он вдруг судорожно задышал, то долго потом не мог поверить, что судьба ему даровала второй шанс. Точнее говоря, вторую жизнь. Ибо вначале не возникло и капельки сомнений, что он попал прямиком в ад. А какая в аду бывает жизнь? Наверняка жуткая, сразу не просматриваемая за клубами горящей серы и жаром слепящего пламени.

Глаза заливало не только слезами, но и противным, едким потом. Гортань царапало колючими, если не сказать мерзкими, запахами. Внутренности выворачивало наизнанку от подступившей рвоты. Левое бедро пульсировало болью, а из явного пореза теплой струйкой вытекала кровь. И уж совсем шокирующими показались ощущения, что совсем недавно собственное тело испражнилось прямо в штаны. Кстати, один из мерзких запахов этот конфуз внутренних органов подтверждал.

«Откуда штаны взялись? – мелькнуло недоумение. Ведь когда падал – был в чем мать родила!.. И почему кипящей смолы вокруг не чувствую?»

Но самые большие неприятности вместе с болью доставляли впившиеся в руки и ноги грубые веревки. Ну и проходящий за спиной шершавый столб, рвущий кожу на голой спине выступающими сучками.

На фоне этих ощущений звучащие со всех сторон вопли, угрозы, смех и гомон порядочной толпы чертей (или грешников?) как-то вяло доходили до сознания. Тем более что для понимания звучащих слов приходилось перенапрягаться до головной боли. Но слова все равно оставались в своем большинстве непонятны.

Зато весьма четко удалось разобрать две фразы, донесшиеся слева:

– Глянь, этот неженка не умер? Головой шевелит…

– Умрет такой! Скорей притворился, что потерял сознание после пореза…

С правой стороны тем временем доносились стоны, и чем громче они звучали, тем более бурно реагировала толпа. Не иначе кого-то мучили на потеху скоплениям народа. Если учесть, что вокруг ад, то кто тогда зрители? Неужели все-таки черти?

Василий понимал, что насмотреться на рогатых демонов за тысячелетия своих мучений еще успеет, но промаргиваться стал энергичней. Да и голову поднял настолько, что сумел рассмотреть творящееся перед ним действо.

У его ног грудой громоздились обломки сучьев, вязанки хвороста и деревянные останки нехитрой деревенской утвари времен… ну, допустим, развала Римской империи. Готовый к поджиганию костер располагался в линию. В ней, также в ряд, пять столбов. Умерший только что Райкалин – на столбе посередине. Справа и слева от него еще по два человека. У всех руки подняты вверх, заведены вокруг столба и так связаны. Те, что слева, молодые парни, которым нет и семнадцати, имеют по несколько ран на бедрах, смотрят угрюмо, с полной безнадегой. Разве что просматривается в их взглядах неуместное удивление.

Тех, что справа, уже солидных по возрасту мужчин, мучают изуверским способом, прокалывая копьями ноги.

Занимается мучением стоящая полукругом толпа – этакая помесь пиратов с крестьянами, беглыми дезертирами и затрапезными вояками-кнехтами времен ордена крестоносцев. Человек сто, среди которых пятая часть – вооруженные особи женского пола. О том, что это местные дамы, можно было догадаться лишь по гротескным юбкам длиной по щиколотки да по длинным волосам, чаще заплетенным в косы. В остальном грязные, страшные, противные, как и мужчины.

Все людишки в копоти, саже, с разнокалиберным и несуразным оружием, начиная от рыцарских копий и заканчивая колами, вырванными из забора. Детей младше четырнадцати лет не наблюдалось.

Целостность картины дополняли перекошенные избы, полуземлянки и лачуги из самых удачных фильмов про Бабу-ягу. Разве что несколько домов резко выделялись основательностью и просмоленной дранкой на крыше. Между этими, с позволения сказать, жилищами там и сям валялись трупы людей и лошадей. С трех сторон к поселку подступал лес, с четвертой стороны виднелись поля с какими-то овощными и зерновыми культурами. Благодаря тому что был привязан к самому высокому столбу, Василий имел и наилучшую точку для обозрения.

«Сомнительная привилегия… – сыронизировало боевое прошлое, вновь вернувшись к наблюдению за пейзанами. – По центру как раз и сосредоточится самое горячее пламя костра».

Толпа заходилась в восторге, наблюдая за сомнительным развлечением и участвуя в нем. Верховодили же совсем не харизматичные личности в некоем подобии обмундирования, имеющие в руках самое лучшее оружие – рыцарские копья. Они по очереди тыкали то одного пленника, то другого и хохотали громче всех. Стоны страдальцев порой перемежались угрозами из их уст и проклятьями, но это лишь еще больше заводило и веселило публику. Человек десять в толпе бравировали имеющимися у них луками разных модификаций и размеров.

Еще вдоль всего ряда куч хвороста стояло пять человек с большими, ярко горящими факелами. Не возникало сомнений, что, как только забава с копьями подойдет к концу, они тут же синхронно подожгут костер со всех сторон. Тогда и начнется апофеоз праздника, с прыжками через костры.

«Странный какой-то ад, – размышлял Вася, вращая головой во все стороны. – Или это еще только преддверие геенны огненной? Первый круг, так сказать? Место, где грешники издеваются над грешниками?..»

Напрягая попеременно мышцы рук, ног, пресса, а потом и шевеля плечами, понял, что тело его. Накачанное, тренированное, сильное, без недавних переломов, полученных в той жизни, еще перед падением. Причем молодое! Очень молодое, лет двадцати на первый взгляд. Хоть и явно поврежденное синяками, ушибами и порезом на левом бедре. И, что самое неприятное, изгаженное…

Тем временем эйфория толпы достигла пика, и народу захотелось погреться.

– Поджигай! – послышались крики. – Прожарьте им пятки! И печень! Вместе с…

Грязные пошлости перемежались новыми взрывами смеха.

Райкалин с некоторым изумлением заметил новых участников событий. Между лачугами, стараясь это делать незаметно для толпы на площади, перебегали фигурки воинов. Похоже, что лучников, с большими, почти в их рост луками. Да и за дальними сараями виднелись быстро перемещающиеся рыцарские шлемы. Не иначе там кто-то приближался верхом.

«Никак первый круг ада плавно переходит сразу во второй? – попытался иронизировать пленник. – Или это у меня такой сон?.. А может, галлюцинация? Скорей всего так и есть… Я ударился о тротуар, мозги растекаются по бетонной плитке, а остатки сознания прокручивают смесь кошмара и какого-то исторического ужастика… Самое здравое рассуждение, иначе и быть не может…»

Оказалось, что появление новых действующих лиц заметил не только он. Окровавленный мученик, висящий справа от Василия, вдруг заорал:

– Стойте! Не сжигайте меня! Я покажу вам, где спрятаны сокровища князя Балоша Скорого!

Ух, как проняло толпу! До печенок! Сразу трое, если не четверо, заорали на своих подельников, приказывая молчать, а потом потребовали от страдальца повторить сказанное. Тот повторил, опять ставя обязательным условием, чтобы ему за это даровали жизнь. После чего, без перехода и без дополнительных требований, пленник стал красочно описывать сундуки с золотом и драгоценными камнями, которые находятся в известном ему месте. И не надо было быть хорошим психологом, чтобы понять: рассказчик попросту всеми силами старается оттянуть время своего сожжения. Скорей всего он сразу сообразил, кто спешит к приговоренным на помощь.

С одной стороны, у него все получилось великолепно. Только что ревевшая толпа затаила дыхание и старалась ни слова не пропустить из сказанного. С другой – в этом и крылся небольшой просчет: стало слишком тихо. И все прекрасно расслышали топот приближающейся конницы. Вся сотня с лишним голов повернулась в сторону опасности, и все сто с лишним глоток исторгли крик ярости. Хотя на открытое пространство и выскочило всего-то восемь конных рыцарей в полном рыцарском облачении. Их здоровенные лошади тоже поблескивали броней и кольчужными попонами.

Еще звучал крик ярости, когда из многих уст сорвались самые противоречивые команды, а вышедшие из-за лачуг лучники уже отправили в полет стрелы. Первыми жертвами пали как раз лучники в толпе. Вторыми – факельщики. Следом стали валиться копьеносцы. А там и рыцарская конница широким, расходящимся веером вломилась в несуразный, но смело подавшийся навстречу строй разношерстного пешего воинства.

Казалось бы, победа будет на стороне обороняющихся, десятикратное, если не пятнадцатикратное преимущество давало им для этого все шансы. Но…

Неведомо как сюда попавший грешник перестал дышать, наблюдая за страшным таранным ударом, который нанесли рыцари. Орудуя длинными, тяжеленными мечами, они с одного удара уничтожали двоих, троих, а то и четверых противников. Особенно если конь мчался, не сбавляя скорости. Еще одного-двух пейзан затаптывали гигантские копыта или рвали шипы, торчащие в стороны из лошадиных нагрудников. При этом бронированные до пят рыцари не обращали малейшего внимания на удары кос, цепов, кольев, редких мечей, а то и еще более редких копий.

Пройдя стальной гребенкой сквозь орущий строй, они тут же развернули коней и вновь прошлись по кровавому месиву. Затем еще раз. После чего оказалось, что сражаться больше не с кем. Нескольких начавших разбегаться обороняющихся легко перехватила и уничтожила редкая цепочка лучников, взявшаяся за мечи.

Ни один из рыцарей не пал. Ну разве что двое оказались ранеными и пошатывались в своих высоких седлах.

Тогда как в центре площади трагедия разгорелась в прямом смысле этого слова. Пали от стрел все факельщики, но один свалился настолько неудачно, что костер с правой стороны оказался подожжен. Хворост, скорей всего и маслом политый, вспыхнул моментально. И если двоих пленников с левой стороны спасители еще сняли в относительной безопасности для себя, то уже самого Василия выхватили из огня, получив некоторые ожоги. А вот тех, кто подвергся наибольшим мучениям, спасти не удалось, они задохнулись в дыму еще раньше, чем их опалило яркое, смертельное пламя.

Фактически и Райкалин еле прокашлялся, очнувшись только за какой-то лачугой, стоя на четвереньках в каком-то корыте. При этом его интенсивно поливали водой, требовали снять и выбросить штаны и шипящими голосами… ругали! И ругали те самые юные страдальцы, которые недавно висели на столбах слева!

Разум пропускал ругательства в себя с трудом, замедленно, словно с огромным сомнением. Но в сути сомневаться не приходилось:

– Радуйся, ушлепок, что доблестные рыцари Гальцар и Ва́рширок угорели!

– Они бы тебя сейчас лично растерзали за позорящее рыцаря поведение!

– И моли богов, чтобы никого из этой толпы уродов не взяли живьем и не допросили, выясняя, как трусливо ты себя вел.

– Нам же просто деваться некуда, придется тоже молчать. Потому что нас, как твоих оруженосцев, либо казнят вместе с тобой, либо навсегда лишат возможности стать рыцарями.

Судя по выражениям лиц и тону, парни в самом деле предпочли бы пойти на казнь, чем потерять возможность стать рыцарями. Исходя из житейского опыта, понимания воинской дисциплины и минимального знания истории, Райкалин сделал вывод, что оруженосцы не имеют права рта раскрыть на своего рыцаря, но тут вообще пошли угрозы:

– Если ты по собственной тупости проговоришься об ошибках всего нашего отряда, мы тебя тоже щадить не станем! Опозорим на весь мир тебя и твой род до пятого колена!

– Поэтому лучше вообще притворись пока раненым, мычи и показывай на язык, мол, поврежден. Морда у тебя с виду хорошо покалечена. А мы сами все расскажем.

– Ты только кивай, подтверждая наши слова. Понял?

Вот Райкалин и кивнул, в который раз языком ощупывая полость рта. Двух передних зубов – если не трех! – не было, обе губы разбиты и до сих пор кровоточат, так что отговорка для молчания вполне подходящая. Должны поверить, что и язык пострадал.

Он рассмотрел тех, кто его ругал. С высоты опыта прожитых лет оба показались ему недорослями. Лет по шестнадцать каждому, молоко, как говорится, на губах не обсохло. Один плотной комплекции, блондин с наивными глазами на круглом лице. Второй – худощавый, более злой на вид, черноволосый. Он же и ругался громче и с большим презрением.

Оставалось только самому понять, что же случилось здесь с собственным, нынешним телом? Чем оно опозорилось? Неужели так испугалось предстоящего сожжения, что потеряло сознание? Или обгадилось в тот момент, когда копьем нанесли укол в бедро? Конечно, подобное для человека, носящего звание рыцаря, недопустимо.

Но с другой стороны – чего стесняться и кого стыдиться в аду? Все равно ведь хуже некуда! Разве что отправят на второй круг мучений?.. А вот туда почему-то не хотелось.

Размышляя об этом, Вася действовал тем не менее быстро и сноровисто. Разделся догола, омылся в первом корыте, потом в сравнительно чистой воде второго и начал присматриваться, как бы сподручнее приступить к мародерству. Потому что его оруженосцы занимались как раз этим непритязательным делом, ибо трупов на этом подобии улицы хватало. Ну и попутно забинтовывали свои раны разорванными рубахами, снятыми все с тех же трупов.

Глядя на них и царящую вокруг антисанитарию, Василий даже не сомневался: умрут, как пить дать умрут от заражения крови или от гангрены! При этом в сознании превалировала четкая уверенность, что пенициллина или иных антибиотиков здесь не найти. Но неужели тут чего почище не отыщется? И хоть что-нибудь для промывки ран?..

Просто сесть в сторонке и подумать над происходящим и о том, как он здесь оказался, ему и в голову не пришло. Если в первом кругу ада можно выжить, значит, следует за это бороться. И было бы глупо своими умениями воина не воспользоваться. Логика подсказывала: проскочишь на второй круг – станет троекратно хуже. А все остальное можно будет выяснить позже, после приведения себя в порядок. И для начала следовало срочно найти обувь на босые ноги.

При ближайшем рассмотрении некоторые жилища не столь уж и удручали своим видом. Вполне такие крепенькие, герметичные, тщательно укрывающие свои внутренности от ветра и дождя. Кое-какие уже догорели и только дымили грудами тлеющих бревен, но большинство оставались целыми и, похоже, даже не разграбленными. Вот в одну из таких изб, наиболее солидную и неприступную с виду, Райкалин и направился, зажимая левой ладонью все еще кровоточащую рану на ноге да присматриваясь внимательно к валяющимся трупам. Оружия возле тех не наблюдалось. Вилы, косы и колья – не в счет.

Впервые услышал, как его тут называют:

– Шестопер!

Прозвище или фамилия? Но один из оруженосцев, тот, который чернявый, худощавый, довольно вальяжно обращался непосредственно к нему:

– Ты бы в дом не заходил. Могут и на вилы насадить. Вроде тати не успели селян всех зачистить, к тому же не положено обижать оставшихся в домах, да и потом самих татей всех на площади порубали, но какая-то гнида может и прятаться. А нашим спасителям проводить полный обыск смысла нет. Пусть этим жупан занимается со своими оружными кметами.

– К тому же нам без особого разрешения старосты или приказа баннерета[1]1
  Баннерет – командир небольшого отряда рыцарей.


[Закрыть] вообще запрещено в дома заходить! – напомнил второй.

Такое заявление требовало кучу пояснений и комментариев. Но, чтобы их получить, следовало вначале задать соответствующие вопросы, чего Вася Юрьевич сделать никак не мог. Что вокруг говорили, понимал с трудом, а уж как самому пару слов связать, понятия не имел.

Да и не привык он оглядываться на сердобольных нянек или ждать советов от каких бы то ни было опекунов. Поэтому проигнорировал предупреждение, поднял давно замеченную дубинку и, подкидывая ее в правой руке, продолжил движение. Дубинка оказалась ладной, сделанной не иначе как из прочного корневища, да еще любовно отполированной в своей узкой части. И не длинная, сантиметров шестьдесят, в самый раз для возможного столкновения в замкнутом пространстве.

Прежде чем открыть дверь, Райкалин оглянулся: оба его полуодетых оруженосца смотрели ему вслед, отвесив челюсти.

«Что-то я делаю не так? – задумался он на мгновение. – Или для рыцаря зазорно войти в такую убогую хибару?.. Плевать! Мне нужна чистая ткань и водка!.. Мм… размечтался…»

Логика подсказывала, что ни водки, ни тем более спирта тут днем с огнем не сыскать. Хоть бы вино какое нашлось, и то счастье будет.

За дверью оказалось сумеречное пространство главной комнаты-горницы, вполне возможно, что вообще единственной. Плотно уставленная какими-то сундуками, столами и лавками. Но раз есть сундуки, следовательно, в них что-то хранится. Оставалось только войти и покопаться, тем более что парочка из них стояли раскрытыми и на откинутых крышках свисали не то одежды, не то куски ткани.

Давая глазам привыкнуть к темноте, Райкалин сделал первый шаг. За ним – второй, со всем тщанием прислушиваясь. И не пожалел о своей осторожности. Скрипнула половица, тут же раздался ускоряющийся топот, и навстречу нежеланному гостю ринулось что-то массивное и рычащее. Удалось рассмотреть, что это крупный мужик и прет он навстречу не с пустыми руками. Хищно блеснул здоровенный меч, похожий на те, коими рыцари недавно порубали в капусту более сотни местных пейзан. При низком потолке, да и вообще в помещении, воспользоваться такой оглоблей только и можно было как копьем.

«Но не против же меня?! – возмутился мысленно Василий, уворачиваясь от стального острия, пропуская грузную тушу мимо себя и выверенно добавляя дубинкой по бритому затылку. – Экий ты, дядя, негостеприимный!.. Остынь маленько!»

Мужик вылетел в раскрытую дверь и растянулся за невысоким крыльцом как неживой, накрыв телом двуручный меч. А отбивший атаку Райкалин замер, отступив к стене и затаив дыхание. Потому что опять скрипнула половица: в доме находился еще кто-то. Но второй тип атаковал молча, стремительно двигаясь на цыпочках и не создавая шума своими босыми ногами.

Тут уже гостя спасла больше интуиция, чем наработанное годами физическое совершенство. Он попросту присел, и широкое лезвие массивного боевого топора с глухим чмоканьем вошло в деревянную стену. Нападающий при этом просел, его развернуло по инерции, и он раскрылся во всей своей беззащитности. Райкалин этим немедля воспользовался, пробив ребром левой ладони по гортани нападающего. Причем совершенно неожиданно для себя ударил не в полную силу, так, чтобы отключить, но не убить.

Получилось мастерски. Вполне стройный высокий парень упал на спину и засучил в судорогах ногами. Вася подхватил болезного за ворот прочной холщовой рубахи, выволок наружу и швырнул безжалостно прямо поверх тела первого мужика. Вернулся в дом, с минуту постоял, вслушиваясь в относительную тишину, и понял, что там больше никого нет.

После чего спокойно выдернул топор из стены и снова вышел на невысокое, всего в одну ступень, крыльцо. Глянул с досадой на рану, которая вновь стала обильно кровоточить.

«Так я совсем без крови останусь! Надо срочно делать перевязку! – А вот на парочку мародеров посмотрел уже с нарастающим раздражением. Те стояли, словно два барана, и продолжали пялиться на хибару и на новые тела выпуклыми глазами. – Что я опять сделал не так? Тут за две сотни трупов, и они их не удивляют. А два поверженных крестьянина их ввели в ступор? Неужели рыцарю зазорно касаться черни руками?.. Хм! Судя по их виду, в самом деле зазорно, скорей всего можно только оружием… Кстати, хороший меч…»

Пройдя вперед, Василий нагнулся, перекинув боевой топор в левую руку. Откатил начавшие мычать тела в сторону и поднял меч правой рукой острием вверх, непроизвольно любуясь импозантным оружием. Раньше такие раритеты только в музеях доводилось видеть, но сразу ощущалось, что в руках истинная историческая ценность. Такой двуручник на аукционах «Сотбис» или «Кристис» не стыдно выставить. А уж деньжищи можно было бы огрести за него бешеные.

Из-за угла дома медленным шагом выехал на своем гиганте конный рыцарь. Приоткрыл забрало на своем шлеме и воскликнул:

– Ай да Шестопер! Вот это герой, вот это подвиг! Лично зарубить безоружных крестьян! Или… – Рыцарь сделал паузу, словно только сейчас что-то заметил, и продолжил ерничать: – Точно! Ты ведь их собираешься поиметь! Ха-ха! Тоже неплохо! А то я думаю, для чего же ты разделся-то?.. Хе-хе!.. – Пару раз хохотнув, он опять сделал паузу в речи – похоже, ждал достойного ответа на свои оскорбительные выкрики. Но, так и не дождавшись, с презрением фыркнул: – Ладно, не буду мешать. Дело-то интимное… хе-хе!

Так и не остановив своего битюга, он пересек двор и скрылся за соседним домом. Двух замерших оруженосцев словно не заметил.

«А ведь они мои подчиненные! – сообразил Вася. – Обязаны любое распоряжение выполнять беспрекословно. Или тут такого нет?.. Да и вели они себя по отношению ко мне слишком нагло, угрожали почему-то… Правда, такое поведение после спасения от костра вполне объяснимо. Стресс, ужас, раны…»

Вспомнив о ране, он небрежно воткнул меч острием в землю, топор приставил к ноге и рукой поманил подчиненных к себе. Те лишь переглянулись между собой (уже в который раз!), но с места не двинулись. Пришлось промычать нечто гневное и требовательное, потому что выдать простенькое «Подойти!» или «Сюда!» показалось делом невероятным. Вроде как знал эти слова, но очень сомневался, что произнесет правильно.

Но мычание подействовало, парни подошли. Дальше приказы раздавались жестами и мимикой: указательный палец на свой глаз, потом на пришедших в себя крестьян. Мол, смотрите в оба за ними! Хотя на кой эти типы в просторных рубахах-хламидах были нужны, сам новоиспеченный рыцарь понятия не имел. Затем тоже понятные жесты: ты смотришь с мечом, а ты бдишь с топором. Ну и напоследок более сложное: «Кто это такой тут проехал и что-то в мой адрес вякал?»

Как ни странно, поняли. Один изумленно почесал пятерней в затылке, второй растерянно пробормотал:

– Так ведь это рыцарь Коннеш Найт… – Еще и плечами пожал. – Он всегда над тобой издевается и оскорбляет насмешками.

– Особенно когда никого рядом нет, – словно выплюнул первый тип. Кажется, подобное отношение иного рыцаря к их господину он воспринимал как личную обиду.

Василий хмыкнул неопределенно, развернулся да и потопал обратно в дом. С этим Коннешом Найтом всегда успеется, а вот рана…

Сделав два шага по горнице, опять настороженно замер. Ничего ему не слышалось, да и перед тем, как выходил, имел уверенность, что живых за спиной не оставлял. Но что-то было не так. Что-то изменилось внутри за время его отсутствия.

Лишь через минуту пришло понимание картинки. В углу на лавке восседал старец. Темные одежды, седые волосы до плеч и непомерно загорелое лицо, безусловно, маскировали сидящего на фоне бревенчатых стен человека. По смуглости кожи следовало принять его за старого цыгана.

Но Райкалин готов был поклясться, что раньше там никого не было.

«Наверное, хозяин прятался за сундуками, – догадался об очевидном, – а после изгнания мною татей – вышел. Как бы его спросить о перевязке?..»

Старик заговорил сам, гневно и повелительно:

– Пошел вон!

Еще ничуточки не сердясь, Василий прошамкал:

– Шафко фуфок фьяпки? – Желая спросить: «Жалко кусок тряпки?»

Как это ни странно, его речь поняли.

– Жалко! – заревел дед, словно изголодавшаяся зверюга. – Повторяю последний раз: пошел вон, жалкий смерд!

«О! И этот обзывается, – стал сердиться Райкалин. – Да и еще на рыцаря?! Тут так положено или хозяину дома тоже по голове досталось от разбойников?»

Вслух же, облизав разбитые губы, кровоточащие десны и сплюнув неприятный сгусток крови, уже более четко выговорил:

– Чего орешь, мухомор поганый? Дай кусок чистой тряпки да вина, чтобы промыть рану, и я уйду.

– Ха-ха! – Старик исторг из себя неприятный, визгливый смех. – Ты уже никуда не уйдешь! Дважды меня ослушался! – Глянул чуть правее от голого гостя и приказал кому-то: – Отрежь ему полноги!

Громыхнула, закрывшись, входная дверь.

Василий не забывал вертеть головой по сторонам – рефлексы, вбитые на службе в горячих точках, действовали и в этом странно омолодившемся теле. Так что он был готов поручиться, что ни сзади, ни тем более справа и слева от него никого нет. Тем не менее нечто его ударило, подсекая сзади под правое колено. Нога резко чуть согнулась, тело сильно покачнулось, но… Сзади никого не было!

В то же время странный предмет, по ощущениям как пластина из толстого стекла, словно приклеенный продолжал настойчиво давить на кожу и мышцы под ней. Показалось со страху, что это действительно стекло, которое сейчас скользнет в сторону и ногу попросту отрежет.

Поэтому, крутнувшись волчком влево, Райкалин еще и удар нанес противнику, который должен был находиться где-то там. Но… удар пришелся в пустоту, опять гость вокруг себя никого не увидел, тогда как прикосновение к ноге чужеродного предмета не исчезло! Наоборот, пластина стала еще больше впиваться в тело.

Наверное, правая рука сработала скорее на инстинкте: пришлепнула то место на ноге, словно там сидел здоровенный кусачий овод. В ладони осталось нечто скользкое, упругое и неприятно попискивающее. Лягушка?! Но уж никак не пластина из стекла.

Как ни омерзительно показалось сжимать в кулаке странную зубастую зверушку, Василий не спешил отбросить ее в сторону. Он в удивлении уставился на старого цыгана, который вдруг стал завывать, переходя чуть ли не на инфразвук. Еще и руки неожиданно вскинул в направлении непрошеного гостя, вытянув ладони в жесте, похожем на благословение.

«Это цыган что, колдовать собрался?! – чуть не заржал Райкалин, но тут же вспомнил, где находится. – Комиссару дивизию в тыл! Это же первый круг ада! Тут надо не зевать!..»

Было бы у него оружие – применил бы, а так пришлось запулить в завывающего все громче дедка тем, что сжимал в правом кулаке. Еще и выдохнул в гневе:

– Да подавись ты!..

Он имел в виду чистую тряпку, которую старый прохиндей не просто зажал, а еще и лягушек науськивает на голого человека. И вдруг та самая лягушка на лету превратилась в некое размытое, но плоское пятно, которое не шлепнулось деду в лицо, а… срезало ему верхнюю часть черепа. И как срезало! Ровно! Не разбрызгивая ни кровь, ни мозги по стенам. Словно хирург при трепанации прошелся лазерным скальпелем.

Но на этом странности не закончились!

Вой только на пару мгновений захлебнулся, потом вновь стал нарастать. Кровь хлынула на брови старика, на глаза и нос, но он не изменил позы и от намерений поколдовать не отказался. Мало того, место среза стало наливаться натуральным огнем, и подобие красного жара подскочило вверх, словно странная шапка.

В отчетливом свете этого жара хорошо стало видно, как кромки среза постепенно растут, возвращая голове первоначальную форму.

«Ну вот и демоны местные нарисовались! – констатировал голый рыцарь, вначале медленно пятясь, а потом вновь выскакивая из дома на подворье. – Неубиваемые, так сказать… И коль оно регенерирует, то потом за меня всерьез возьмется! И бросить в него больше нечем… А если мы его топориком покромсаем?..»

Увы! На дворе ни оруженосцев, ни пленных не было! А выяснить, куда это они запропастились, нехватка времени не позволяла. Главное, что трофейное оружие валялось на земле, словно его там бросили впопыхах. Подхватив топор с широченным, массивным лезвием, Василий метнулся опять в дом.

Успел, как подсказывала логика, вовремя. В смуглой черепушке деда оставалась дырка величиной с кулак. Именно на нее, стараясь не зацепиться при размахе за потолок, и опустил гость свой топор. Знатное оружие оказалось. Хорошенько замахнувшись, можно и три шеи перерубить.

В данном случае тоже получилось неплохо. Лезвие рассекло воющего колдуна надвое, застряв только в костях таза. Две половинки туловища отвалились в стороны, хлестнули потоки крови, от которых Райкалин успел ловко отскочить. Ну и вой все-таки прекратился сразу же.

Только теперь, с близкого расстояния удалось лучше рассмотреть кожу старика. Она не смуглой оказалась, а светло-шоколадного оттенка, как у мулатов.

Победитель топор вынимать не стал. Еще и хмыкнул пренебрежительно, направляясь к раскрытым сундукам:

– Тоже мне Кощей Бессмертный отыскался! Хе! И вообще, первым кругом вы меня нисколечко не напугали! Через такое прошел, что здесь развлекаться могу… Хотя, конечно, от второго круга хотелось бы воздержаться… Если получится…

И бормотал он это не просто так, а в полной уверенности, что так оно и есть. Иначе говоря, не сомневался, что он в аду. Странном, дивном, волшебном… но кто точно может сказать при жизни, как на том свете должно все выглядеть? Тем более что Василий, хоть и не раз заявлял, что он атеист, верил в существование загробного мира и давно уже смирился с тем местом, которое ему там было предначертано судьбой. Про рай, несмотря на свою несколько созвучную фамилию Райкалин, он никогда не думал и не надеялся туда попасть.

Вот потому сейчас не мучился лишними вопросами. Вот потому и не терзался угрызениями совести, убивая старого цыгана (или мулата?). Если Бог позволял ему, как воину, убивать людей там, при жизни, то уж здесь, в аду, можно все что угодно. Да и вообще, какие могут быть комплексы у старого солдата, циничного бизнесмена и завзятого прелюбодея, которого самого убили не больше часа назад? Правильно! Никаких!

Чистое белое полотно попалось под руку чуть ли не сразу. А вот чем промыть рану, пришлось озаботиться всерьез. Только в одном из комодов отыскалась плетенка литра на три, из которой вырвался сивушный дух какой-то самогонки. Настолько вонючий, что впору было терять сознание.

– Неужели здешние черти подобное пьют? – кривился Василий в последних сомнениях. – А если это яд на спирту, да еще и с мухоморами?

Попробовать на вкус не решился, зато плеснул пару капель на участок содранной кожи на голени. Запекло отлично, словно током шибануло. Тут же нервные окончания занемели… А еще через минуту раненый с рычанием поливал свою рану на левом бедре. Промыл хорошенько, затем наложил повязку на рану, не скупясь, несколько раз обматывая лентой ткани свой торс. Добротно получилось, не слетит повязка.

Поиск одежды и обувки много времени не занял. Разве что трусы и носки не нашел. Зато их заменили некие кальсоны из вполне приятного телу материала и портянки все из той же белой ткани. Еще и на повторную перевязку осталось. Прочее, отобранное после пяти-шести утомительных примерок, подошло так, словно было сшито на заказ.