Текст книги "Я дарую Вам презренье. История безымянного человека"

– И если шеф ставит задачи, потом об этом забывает, то тебе ни кто не даёт права подымать на смех или проявлять свою высокомерную позицию в отношении обвиненного хотя бы потому, что завтра ты будешь стоять на моем месте, – тряс Игоря Он бросая всё это в лицо тоном и с решимостью, с которой убивают. Красная пелена застилала Его глаза. Вся ненависть к бесхребетному созданию готова была выплеснуться в акт физического истребления, быть может даже кровавого. Он ненавидел Игоря всем своим естеством, наверное, потому, что видел в нем самого Себя – такого же воспитанного женщинами мальчика-колокольчика, который долгое время шёл по жизни и не понимал почему мир столь жесток к нему и неприветлив, пока в один момент вдруг картина мира не претерпела трансформацию, Ему не открыли глаза и с того момента произошла та метаморфоза, что и заставила измениться. Быть может, даже не в самую лучшею сторону.

– Но я же… – летели в стороны пуговицы рубашки – Игорь пытался высвободиться, сползая по стене вниз. – Я же…

– Что ты же? – едва удержался Он чтобы коленом не размозжить Игорю голову. Последний сполз вниз и, скорее всего, упал бы на пол, если бы не стена за спиной. – Что ты мне вообще можешь сказать?! Сколько ты здесь работаешь? Можешь не говорить, – прервал всхлипывания Игоря Он. – Раза в три меньше чем Я! Так что твое мнение может быть выслушано исключительно как совещательное и принято во внимание или нет! В остальном – ты не больше чем тень. Причём тень безмолвная и незаметная! Уяснил?! – повысил Он голос, ударив кулаком в стену рядом с головой Игоря. На звук хлопка тут же из приемной показалось испуганное лицо секретаря. Она моргнула пару раз глазами и тут же исчезла за дверью. Он слышал, как тут же открылась вторая дверь, ведущая в кабинет собственника, и как по ламинату застучали женские каблучки:

«Стучать побежала!» – мелькнуло у Него в голове. Пришло время бежать.

– Пошли-пошли! – поднял Он Игоря. И тот, против ожиданий, тут же вскочил, едва не заехав Ему в подбородок своей головой.

– Игорь, я немного погорячился, – нервно крутил в руке Он сигарету. Курить не хотелось, да Он и не курил вовсе. Курил Игорь. Нервно, в полную затяжку и уже вторую к ряду. Его изорванная рубашка воротом выбивалась над измятым пиджаком.

– Я же… я же… – пытался что-то сказать он, но у него ничего не выходило. Избыток адреналина не позволял взять себя в руки.

– Знаешь, – отвечал ему Он, без всякой надежды, в прочем, что Игорь его сейчас слышит и тем более понимает. – С отчетом там все нормально. С оговорками, конечно, но по-иному и не получится. Хотя бы потому что имеющихся ресурсов недостаточно для сбора всей необходимой информации, потому пришлось строить предположения и вносить оговорки да ограничения, но в остальном задача выполнена и с отчетом все прекрасно. Потому-то я под ним поставил свою подпись и отзывать, повторюсь, не собираюсь. Это ответ на первый твой вопрос. Если же говорить о желании собственника получить рядом с подписью еще и ставку репутации…

– Да, почему? – смотрел на Него ясным очищенным слезами взором Игорь. Видимо не все сказанное пролетало мимо него.

– Ты азартный человек?

– Ну… – не понял Игорь.

– Да азартный, азартный, не возражай, – прервал Игоря Он. – Все мы азартны. В той или иной степени, конечно же… И вот, представь ситуацию. Ты садишься за игорный стол. Например, в рулетку. И тебе говорят: «Игорёнь, твоя ставка составляет десять штук унылыми енотами!» «Прекрасно!» – отвечаешь ты. Но оказывается, что это ещё не всё, а подвох состоит в том, что в случае выигрыша ты получаешь назад свои десять тысяч и не более. В случае же проигрыша ты не просто теряешь ставку – те самые десять штук, – но и оказываешься ещё должен столько же. А если не повезет, то в двое или в трое больше. По итогу – ты даёшь согласие играть в условиях, при которых ты в лучшем случае остаешься при своих. Если же не повезет, то теряешь если не все, то многое.

– А где же выигрыш? – не понял Игорь.

– Вот и я говорю – а где же выигрыш, Игорень? Ради чего я рискую? Зачем мне делать такую ставку? Кто бенефициар этого проекта?

***

И вновь дом, что встретил Его тишиной уютной берлоги, где изможденный дневными заботами и израненный выпадами недоброжелателей, хищник, решивший стать вегетарианцем, мог позволить себе расслабиться и зализывать раны.

9

Что уж там случилось такого у Карины – так и осталось тайной. На следующее остро она была на работе и их встрече позавидовали бы постановщики слезливых сцен Голливуда. Настолько трогательной и вышибающей слезу она была.

Неделя пролетела в один миг. Он даже и не заметил её скоротечности. Вдруг вскрылась ещё масса дел, которые требовали срочного вмешательства и Он, естественно, погрузился в них с головой, время от времени выныривая, дабы обратить свой взор в сторону Карины. У них, похоже, все складывалось, все получалось, и Он, да и она, всё больше напоминали едва ли не супружескую пару, для которых штамп в паспорте является формальностью, и не более.

Он пока что не спешил селиться у неё, хотя та и настаивала, как умеют настаивать умные женщины, завлекая, плетя кружева условностей, интриг и прочей эмоциональной паутины, не отпускающей потом жертву на свободу. Время от времени Он всё же забегал к себе, иной раз даже оставался там ночевать, но мысли были Его уже совсем в иной плоскости. Пару раз он запускал дома компьютер, просматривал иерархию папок, и рука сама тянулась удалить всё, что казалось Ему уже ненужным, порочащим и временами даже постыдным. Фотографии бывших, фотографии случайных, исключительно откровенные, пошлые и вызывающие. Громадная коллекция видео и прочего, что стоило бы счесть непотребством.

Рука тянулась, грозила уничтожить остатки прошлой жизни в один миг, но что-то засевшее глубоко внутри всяк раз одергивало Его, и трясущаяся непослушная рука сама собою уходила в сторону от клавиши Delete.

Спал Он прекрасно. Аки младенец. И сны ему практически не снились. За редким случаем ничего не значащая мутная несуразица, которая к утру полностью улетучивалась из сознания. Жизнь, как Ему стало казаться, приобрела смысл, заиграла красками, которых ранее Он не видел. Он был в том уверен или уверял, что, само по себе равнозначно – ведь мозгу нет ни какой разницы между явью и убеждениями.

Карина всяк раз удивляла Его своей изобретательностью, что касается чар, быта, кулинарии и постели. Она откровенно старалась, и Он почему-то уже воспринимал это данностью.

«Как же ранее Я не замечал всего этого?!» – удивлялся Он, погружаясь в сладкую дрему обывателя, засыпавшего в мягкой постели, чья жизнь была предопределена на многие годы вперед, стабильность своего положения для которого была первоопределяющей и какие-либо потрясения во внешней среде или во внутренней Его, признаться, уже пугали.

Взирая на свою прошлую жизнь, таковая хоть и казалась Ему яркой и неудержимой, но, всё же, всему есть свой предел. Тот самый предел, после которого, как Ему казалось, например, английская аристократия, перебесившись, становится столпом государственности и монархизма. Ему даже казалось, что имелся некий термин, вроде чего-то подобного как «перебесился», когда молодежь оканчивала разгульную и неуёмную жизнь, переходя в совсем иной статус. И этот знание, то ли всплывшее в памяти и ранее им откуда-то почерпнутое, то ли созданное сознанием на основе всё той же, некогда почерпнутой информации, это знание сейчас грело душу.

Взгляд назад, на совсем недавнее прошлое, порой бросал Его в дрожь и видел Он нечто такое, что с одной стороны вызывало отторжение, с иной же тянуло к себе, как привлекает всё запретное и потому для многих недоступное.

На работе Он практически не подымал головы, обслуживая то один проект, то иной. Игорь порой принимал участие в таковых, но пока что до полного единения не дошло. Аля время от времени мелькала в поле зрения, но на неё не было ни сил, ни времени, да, по большей мере, и желания… Она всё больше отходила на задний план…

Ощущение сброшенного балласта, освобождения и, в какой-то мере даже перерождения, первые пару недель носили Его на крыльях. Он ощутил, что жизнь, по сути, прекрасна, правила изобретены для того, чтобы упорядочить жизнь социума, а пустые мысли и тяга к познанию сути бытия – лишь отягощают жизнь. Всё это казалось лишним. Существовали правила, существовали люди, готовые подчиняться этим правилам и искренне возмущенные нарушителями таковых, жить по ним было просто и не требовало духовных усилий и борьбы со своим внутренним я. Его это, похоже, устраивало и лишь что-то, засевшее глубоко внутри, придавленное плитой обыденности, робко подавало голосок, напоминая, нашептывая, время от времени требуя. Демоны сидят в каждом из нас, и Его демоны требовали права голоса и права представительства…

В очередной раз Он замер в нерешительности – не находясь, удалить файлы, запустить дефрагментацию диска, и таким образом окончательно попрощаться со своим беспутным прошлым, превратиться в целеустремленного строителя своего будущего в обществе, или же, немного повременить, оставить эту коллекцию, как воспоминание о том же прошлом, с которым прощался. Наверное, каждый хоть раз в жизни останавливается на перепутье и задумывается о прошедшем времени, принимая то или иное решение в отношении своего будущего.

Коллекция выдалась, в Его понимании, умопомрачительная и расставаться с такой было непросто.

«А, была не была!» – махнул рукой Он и в этот миг вдруг телефон загорелся светом, завибрировал.

Он взглянул на экран и, хотелось бы сказать, потерял дар речи, но, скорее, остолбенел. Звонила Виктория и ничего хорошего это не предвещало.

– Алло, – робко ответил Он. Рука как-то сама собою коснулась экрана… Он противился этому, но что-то, засевшее глубоко внутри не позволило проигнорировать сей звонок.

– Привет, крысеныш, – как всегда агрессия и игривость уживались в её натуре. – Я в городе… Где тебя подобрать?

***

Знакомство с Викторией восходило ещё ко временам студенчества. Как Ему помнилось, ноябрь того года удался премерзким, дождливым и слякотным. Неубранная листва тысячами ног перемешивалась с грязью и побитые временем тротуары ни чем не отличались от соседних, так же перетоптанных, клумб. Что и говорить, девяностые, мать их!

Для кого-то бытие определяет сознание, для иных наоборот. Он же в те времена не особо задумывался о подобных категориях, но все же отмечал, что и те, и иные «мають рацiю», хотя бы потому, что пользуясь падением стандартов в общении меж людьми, и он имел возможность пожинать кой-какие плоды вседозволенности, не воспринимая их как что-то выпадающее за рамки принятых в эти годы норм поведения.

Электричка метрополитена принесла Его на конечную. Поздний вечер, уже, наверное, перешедший в ночь, явно поубавил количество пассажиров, невзирая даже на увеличившиеся промежутки между подачей поездов.

На перрон выбралось от силы полтора десятка человек и поезд захлопнув двери умчался в темный туннель, готовясь к развороту и обратному пути.

Свет был каким-то уж очень тусклым от усталости, перрон пуст, а короткий переход под проспектом Ленина и вовсе безлюден. Впереди бодрым шагом шествовала барышня примерно Его же лет, облаченная в явно не самую дешевую шубу. Длинна шубы едва прикрывала короткую юбку и потому обтянутые кожаными брюками ноги как-то сами выскакивали из-под меховой окантовки.

– Великолепная мисс! – догнал Он её. – Предельно отвратительный маньяк желает воспользоваться вашим телом. Отказа он не потерпит и в случае такового возьмет вас силой.

Шутка, одна из тех, что время от времени практиковались от усталости, безысходности и желания поразвлечься да поднять себе настроение. Девяностые, всё же!!

В девяти из десяти случаев после подобного предложения следовало бегство той самой мисс. Бывало оно тихим, лишь пятки неистово сверкали по лестнице перехода, случалось и более громким, вплоть до истерических воплей с призывами о помощи.

В оставшихся одном из десяти случаев «потенциальная жертва» торопела, застывала на месте и лишалась дара речи… Тогда Он улыбался и более вопросов к таковой не имел. Случалось, «жертва» реагировала бурно и переходила сама в наступление, тогда приходилось весело ретироваться, уже самому демонстрируя те самые пятки на лестничных маршах. Но то случалось редко и было высшей формой, какой Он только мог ожидать – живая необузданная реакция с применением методов физического воздействия со стороны «жертвы».

Последнее случалось крайне редко и почему-то Ему настоящий случай представлялся именно таким. Но Вика-Виктория повела себя совсем иначе, абсолютно неожиданно для Него.

– Согласна! – ответила она, рассматривая Его своими черными, как ночь, жгучими глазами. – Только маньяком сегодня буду я! Уговор? – окончила она и подхватив Его под руку поволокла всё в ту же сторону лестничных маршей Научной, вверх, на мерзкую осеннюю улицу.

Признаться, в какой-то миг Он потерял самообладание и хотел было даже рвануть в сторону парка, но не смог, не смог себя перебороть.

Вика жила всё на том же проспекте, в полукилометре. Или около того. Квартира съемная. Машина запаркована прямо у подъезда. Отдельная жилплощадь и свобода личной жизни.

Всю недолгую дорогу Он недоумевал, не мог решиться хоть на что-то и ощущал себя ведомым, если вообще не попавшим в сети неизвестности… И когда, выходя в легком изнеможении из ванной комнаты, Его прямо на пороге встретила Женщина-Кошка с кнутом в руке, Он окончательно осознал, что доминировать Ему сегодня вряд ли придётся. Да и отдохнуть тоже…

И она Его не разочаровала. Он, надеялся, что тоже.

Попивая утром прекрасный заварной кофе, вкус которого испытывал отнюдь не часто, на трясущихся от усталости ногах взирал через окно кухни на улицу. Виктория как раз принимала ванную – благо собственный бойлер – и потому какое-то время в этот утренний час Он был предоставлен себе.

Спали они мало. Непозволительно мало. От силы час, может полтора. Остальное время происходило действо, участником подобного до того Ему бывать не приходилось. Дама была столь раскрепощена, что и Ему не особо приходилось себя сдерживать, этим Виктория отличалась от большинства остальных. С кем Он мог бы её сравнить, это разве что с той самой своей знакомой, что сейчас, должно быть, отдыхала где-то после очередной трудовой ночи. Но здесь было нечто совсем иное, некий шик и изыск, который сквозил во всём, и в особенности в «гардеробе». Женщина-Кошка оказался не единственным персонажем, в который Вика в тот раз переоблачалась…

Утро выдавалось все таким же мрачным и до угрюмости серым. Стоя в теплом протопленном помещении, приняв утром душ, завернувшись в, по всей видимости, гостевой халат – он явно был здесь не первым и, должно быть, не последним, горячий кофе обжигал горло, наполняя Его чувством чего-то свершившегося.

Он оценил диспозицию – как-то ночью было не до того, и, если вот так, скосить взор и устремить его несколько в сторону, то можно было разглядеть ещё одни окна. Дом был угловой и представлял возможность попытаться заглянуть… Но как бы Он не силился что-либо увидеть – все попытки выдавались безуспешны. То ли утренняя рань, то ли просто невозможность что-либо разглядеть, но ничего из этих попыток Он так и не вынес.

За теми окнами, в которые Он так пристально вглядывался, жила, а точнее снимала жильё, ещё одна знакомая. Звали её Надей. Чтобы быть точным, то к ней Он питал особые возвышенные чувства… Было в ней нечто, что с одной стороны выделяло её из общей толпы, придавая яркий харизматический окрас, с иной же, она было практически своей… Ничего экстравагантного, аморального и запретного. Все предельно понятно… Но…

И вот тут начиналось нечто, что Он в своей голове сложить ни как не мог… Логика отдыхала в этом случае. Надя давала поводы и давала их часто, но когда доходило до дела, до каких-то шагов, Он даже не натыкался, а проваливался в пустоту, не понимая, что же происходит. И ещё бы ничего, если бы Надя с ним играла, потешалась или даже издевалась. Ничего подобного! Всё чинно и до наивности прямолинейно. Она просто ускользала, уходила, уплывала. Пропадала на недели, иной раз на месяцы. Он злился, ненавидел её, ненавидел себя, шел к первой, кто готов был составить компанию и после этого ненавидел себя ещё больше.

Она вновь появлялась. Улыбалась. Смеялась. И Он таял. В очередной раз.

При виде неё у Него немел язык, Он не находил слов, не находил решимости объясниться, робел, надеялся, что и всё и так понятно и потому… Но потому всё же не случалось. В очередной раз Он провожал её домой, шутил, порой очень глупо и не остроумно, старался сдержать то что рвалось наружу и… Естество не позволяло залапать руками, опорочить словами и сломать приложениями то, что виделось Ему чистым и потому недостижимым. Видимо в чем-то был прав Его сосед по комнате – известный бабник, не скрывавший своих пристрастий, а даже напротив, в чем-то афишировавший подобны поведением – «хочется чего-то и для души!» – упоминая, естественно женский пол. И Он всё больше и больше склонялся к мысли, что по аналогии с тем, что нам в разных жизненных ситуациях нужны разные люди, примерно то же правило действует и в отношении женского пола. Для удовлетворения различных наших чувств, продуцируемых либидо, видимо, нужны и различные женщины. Всё это было вроде бы как и логично, но ни как не вязалось с нормами морали, социального поведения и общественными институтами.

Надя, увы, промелькнула яркою кометою в Его жизни, оставив после себя пустоту в одном из уголков Его души.

Тем же утром Он вглядывался в далекие и одновременно близкие окна Надиного жилья так ничего в них и не отмечая, пока Вика не появилась из ванной и не опустилась устало на стул. От ночной грации и игривости практически ничего не осталось. Она выглядела усталой и изможденной. Более того, выпив первую чашку она так ни разу и не взглянула в Его сторону…

Правда, потом, извинилась. Сослалась на усталость, дела, предстоящий сложный день, какие-то поручения отца и тому подобное. Выпив третью чашку кофе (!!!) она окончательно ожила. Благодарила за подаренные… Что Он там ей подарил?! Хвалила, восхищалась – Он почему-то похвалы воспринимал как элемент лести и потому в подобных случаях зачастую не верил таковым, так что не известно, было это искренне или же… Да, собственно, Ему было как-то всё равно, Он думал о Наде, сидел рядом с девушкой, способной на то, о чем Он даже и не представлял, и думал о другой, с которой у них не бы даже взаимопонимания, лишь какие-то игрища и не более…

Они попрощались. Она добросила Его до гостиницы «МИР» – дальше Он сам, и предложила ещё раз встретиться. В конце недельки… Он, признаться, воспринял это как элемент приличия при прощании и потому едва ли не сразу о нем забыл. И лишь случайность заставила Его оказаться в условленном месте в назначенное время и это, похоже, оказалось судьбой. Она ждала уже там…

Потом были достаточно странные отношения, сводившиеся исключительно к плотским утехам, кабакам, неким подобиям зарождавшихся ночных клубов, близким контактами не только с ней, но и парой её подруг, и финал – имитация ведьминого шабаша на одном из загородных ставков посреди леса, где и мужских то особей оказалось всего трое на полсотни ведьм… Или что-то около того.

Случались и более возвышенные «выезды», например в театр, но каждый раз после этого они возвращались либо в квартиру, либо в только что снятый гостиничный номер и всё становилось на свои места…

Это были удивительные и до какой-то степени странные отношения. И если говорить откровенно, то уж как-то так складывалось, что Он просто притягивал к себе нечто подобное. Едва ли одни или пару отношений можно бы за годы студенчества, да и после таковых, назвать тем, что называется «классическими». Увы, Вика была больше правилом в этой гряде, чем исключением и, похоже, ей больше от Него ничего и не требовалось. Видимо в Нём она нашла нечто, что удовлетворяло и её либидо и большего ей не требовалось, как, в прочем, и Ему.

Годы пролетели. Она была старше на года полтора, потому и выскочила из альма-матер раньше Его. Да как выскочила, так и улетела к себе на родину в Днепр. Он порой задавался вопросом – что забыла эта барышня здесь? В этом городе? Почему не грызет науки у себя дома? – но, по-видимому, здесь были определённые интересы у её отца, за которыми ей и надлежало присматривать. Хотя, собственно, это не более чем догадка, потому что она Его ни во что старалась не посвящать, разделив эти сферы жизни на две части.

Спустя год, когда Он выпустился и пошёл искать себя по жизни, от неё несколько раз поступало предложение то перебраться в Днепр, то заняться чем-то, о чем она была готова говорить лишь при условии безоговорочного согласия с Его стороны. Он не решился и их отношения так и остались на уровне…

Время от времени она приезжала в город. По делам, предполагал Он. И тогда вновь всё возвращалось. Пьяные загулы. Подруги нимфоманки. Бани с оголтелыми компаниями. Ночные клубы. Кабаки. Гонки по ночным проспектам. И, конечно же, то, с чего и началось их знакомство – необузданных и ни чем не регламентированных половых излишеств… Стоит отдать ей должное – она отличалась значительной изобретательностью…

***

Он что-то пробормотал в ответ, она рассмеялась и лишь ответила, что будет ждать Его, «как всегда». Отключилась.

Он запнулся – обещал ли сегодня быть у Карины или нет? «Однозначной договоренности не было!» – шептал голос-искуситель.

Время уже было не то чтобы позднее, но и ранним назвать его было сложно. Время от времени он ночевал и у себя, Карина вроде не возражала, но и не разделяла его желание время от времени ускользать из её поля зрения. Хотя и поделать пока что ничего не могла…

Желание побыть одному, отдохнуть и набраться сил для завтрашнего рабочего дня, конфликтовало с внутренним подрывом отдаться вдруг подвернувшейся возможности.

Вика была теперь далеко, раз в полгода, а то и реже наезжала в город по делам и в такие дни он окунался в ту жизнь, из которой потом тяжело возвращаться в обыденную серость.

Как правило, после подобного звонка Он пропадал для общества на пару – тройку дней, уходя в загул и алкогольный запой. На работе потом писал объяснительные, выдыхая на кадровичку и особиста букет перегара дорогого алкоголя и, похоже, что-то даже обещал. И так до следующего раза.

«Нет! И не думай! – вещал первый голос, назидательный и поучительный. Говорил он голосом строгой и непоколебимой учительницы в тонких очках, для которой нормы морали являлись наивысшей ценностью. – Ты теперь совсем иной человек. И пришло время порвать все связи с прошлым. Стать членом общества и перестать, наконец-то, прожигать свою драгоценную жизнь…»

«Да ну её, эту училку! – шептал с задней парты проникновенный голос. – Это всё треп! Она сама не понимает от чего Тебя отговаривает, потому что у неё ничего подобного не было и ни когда не будет. Да она Тебе просто завидует, не ведись…»

«А как же Карина? – будто слышала шептуна с задней парты училка. – Ты о ней подумал? Как она перенесет это?..»

«Не слушай её. Всё будет отлично. На крайний случай придумаешь что-то, – лишь раззадоривался забияка. – Да и знать ей вовсе незачем… Придумаешь, эка невидаль, – проведешь разок время со старыми друзьями… Или подругой. Ничего в том противоестественного нет. А эта Карина – кто она Тебе? Сестра? Жена? Ты ей что-то должен? Да может вообще нужно о ней забыть, ведь она же Тебя в омут завлекает…»

«Молчать там! – закричала возмущенная училка. – Я таких мыслей не потерплю! Это что за разложение здесь, в рядах добропорядочных?..»

– Да пошло оно всё! – схватился Он за голову.

«Ну если уж новая Твоя жизнь для Тебя настолько важна, то чтобы попрощаться с прошлой жизнью, нужно с ней попрощаться, – прошептал выставляемый за двери нарушитель правил проходя мима Него. – Это называется прощальным сексом! Не Ты и ни я это придумал… Это то, что помогает всем и поможет и Тебе определиться – или проститься, или…» – голос его стих, но мысль выкристаллизовалась. И ни каких противоречий! Конечно же!!! Прощальный секс!!! И ничего более! Наконец-то морально-этические противоречия нашли своё разрешение, и Он отбросил в сторону сомнения, тут же засобирался. Нельзя было терять ни минуты!

***

Ночь заливала собой всё, что отстояло от окружной далее разлета света фар. Несмотря на поздний час, трасса была загружена не меньше, а то и больше, чем в светлое время суток. Было время, когда Он удивлялся такой особенности – ночной активности окружной, пока кто-то, должно быть из знакомых – Он затруднялся даже вспомнить кто и когда, – не разрушил Его иллюзию, что город ночью лишь просыпается и потому…

«Он то просыпается, – говорил тогда собеседник. – Но в ином смысле, если ты понимаешь, о чем я?! Но, увы, наш город так построен, что всё развязки ведут через центр, – продолжал собеседник. – Всё что движется, просто обязано пересечь совсем небольшой клаптик в центре города и потому, пускай и дольше, дальше и дороже по топливу, но кто ценит свои нервы, а порой и время из-за частых пробок в центре – все устремляются на окружную… Здесь ещё и таких ограничений по скорости нет, – добавил он».

Разговор, всего лишь только он, но ни собеседник, ни обстоятельства – не отложились в Его, тогда, должно быть, изрядно залитом алкоголем мозгу, только разговор остался с той поры, о чем Он, собственно, сейчас и говорил Виктории.

– Надо же?! – смеялась она белизной своих фарфоровых зубов, выстроенных в один ряд, будто бравые солдатики. – Я как-то раньше не думала об этом, – призналась она, – Хотя за рулем… – за рулем она была всё время, по крайней мере столько, сколько Он её помнил.

– Куда поедем? – поинтересовалась она.

– А куда душа ляжет… – махнул Он. Ему, собственно, было всё равно. Аромат былого понемногу возвращал Его к жизни. Ночной город манил. – Знаешь, продолжил Он. – Я вот тут думал, в чем причина привлекательности ночного города?

– В том, что есть я и я готова предоставить Тебе всё, на что у Тебя только хватить решительности и сил! – рассмеялась она, вдавливая педаль газа. Тут же заревела турбина и неумолимая сила вдавила их в спинки сидений.

– Тут не поспоришь! – ответил Он ей. – И женщины ночью совсем иные. Совсем не такие, как днём! – едва промолвил Он. Вика если и услыхала что-то, то всего лишь через слово… Но её сейчас это мало заботило. Она вышла на стезю! В ночную жизнь!! В необузданный разгул, который случался каждый раз, как она только приезжала из Днепра…

«Интересно, какова она в реальной жизни?! – вдруг мелькнула мысль у Него. – В обыденной, деловой обстановке?!» – поймал Он себя на мысли, что знал её вот такой – развратной, похотливой и необузданной, знавал несколько раз по утрам – угрюмой, исходящей желчью до первой чашки кофе, после которой она просыпалась и требовала утреннего удовлетворения своих утренних потребностей. Или, совсем не часто, в обществе… Но и здесь она была уже предтечей ночной тигрицы, возжелавшей и не терпящей отказа.

– Забавный ты экземпляр женского рода… – прошептал Он.

– Что? – переспросила она, лишь на минуту оторвав взор от простиравшейся впереди трассы, заполненной автомобилями, точно так же с превышением мчавшихся вперед, к неону ночной жизни или ночнику семейной обители.

– Восхищаюсь я тобой! – едва не прокричал Он.

– Ой, зачем же так громко! – рассмеялась она, увлеченная гонкой. – Но за комплимент спасибо. Теперь я Тебе должна… – резко вывернула она на обочину, обходя справа фуру по песку и щебенке.

– Так куда Ты меня на сей раз повезешь? – вновь поинтересовалась она, вырываясь на оперативный простор прямо перед фурой.

– Да знаю Я тут одно похабненькое местечко, – рассмеялся Он, нащупывая её колено, подымаясь рукой выше. – Как раз такое, которого ты достойна…

– Я достойна многого, – игриво отвечала она. – А пахабные, как ты выражаешься, места – это моё призвание…

– Отражение внутренней сущности, Я бы сказал… – пошутил Он за что тут же игриво был одарен хлопком в то место, которому сегодня предстояло ещё достаточно серьезно поработать.

– Не вижу ничего предосудительного против хорошей попойки, безумного интима…

– И головной боли утром, – не дал закончить ей Он. Настроение подымалось, прежняя сущность выбиралась наверх, вытесняя плаксивую и унылую, вскультивированную за последнее время.

«Каким же я был ничтожеством!» – вдруг пролетела мысль у Него в голове и тут же Он её постарался подавить.

– Ну так как, обещаешь мне сегодня ночь безумств? – поинтересовалась она, одной рукой управляя машиной, а второй совершая манипуляции с его ремнем.

– Только после солидного вливания в себя тонизирующих напитков, – игра начиналась, он отбросил от себя её руку. – Иначе не получится… – пояснил Он.

– Неужто я настолько страшна, что перед этим нужно хорошенько набраться? – заливалась смехом она.

– Это не Я сказал… – смеялся и Он, выискивая в бардачке забитые уже не табаком сигареты. – Хотя, мысль… – Он не успел закончить – она тут же хлопнула Его по груди и свернула на обочину, упав лицом на Его колени.

***

«Нет! Так нельзя! – тут же встала на дыбы Его „новая“ сущность. – У тебя же есть Карина! Разве можно?…» – вещал голос назидательно, и кто знает до чего бы дошел в своей убедительной манере, если бы не нечто глубинное, низменное, кровожадное, вдруг не подняло бы свою массивную не терпящую возражений лапу и одним ударом не вогнула земную гладь рядом с говорящей псевдореальностью, отчего та тут же подскочила на месте и поджав хвост со всех лап бросилась в укрытие, откуда лишь изредка доносился жалобный скулеж да напоминания. Покончив таким образом со своими внутренними терзаниями, Он откинулся на спинку, уронил голову на подголовник и пуская клубы дыма в пространство салона позволил ей сделать то, на что она вознамерилась.

Машина стояла на обочине со включенной аварийкой. На обочине оживленной трассы, где каждую минуту проносилось, должно быть, с полсотни автомобилей. Некоторые даже притормаживали, иные подмигивали, чаще гудели… Канабис разгонял тучи, очищая сознание, агрессивная пляска вздымающейся и опадающей копны волос предрекала удачную, полную разнообразия и утех ночь, мир казался бескрайним и безумно податливым, только вот эти гудки…

«Свет!» – мелькнула у Него мысль, и Он было подался вперед, чтобы выключить освещение салона, делавшее всё здесь происходящее подобным театральному акту на прекрасно освещенной сцене.

«Не смей! – говорил её жест и резкий возврат Его руки в исходное положение. – Свет – это так возбуждающе!» – добавил уже её взор, брошенный из-под смоляно-черных ресниц, и она тут же вернулась к первоначальному занятию.