Текст книги "Психология переживания"

К. Левин сближает замещение с «орудийной» деятельностью в том смысле, что замещающая деятельность выступает как орудие удовлетворения «первичной внутренней цели» (Lewin, 1935). Это верно, но только при определенных условиях. Замещение, на наш взгляд, может выступать в двух функциях по отношению к исходной деятельности – в функции «орудия», или средства, и в функции переживания в зависимости от психологического содержания той промежуточной ситуации, которая имела место между исходной и замещающей активностью. Если это была просто ситуация затруднения, то замещающая деятельность психологически выступает в «орудийной» функции как средство достижения той же самой цели: не удалось позвонить по телефону – можно отправить телеграмму. Если же никакого «можно» не остается и человек впадает в состояние фрустрации, замещающая деятельность выступает в функции переживания. Таково, например, значение действия одной испытуемой в эксперименте Т. Дембо, которая после длительных неудач в решении экспериментальной задачи, состоящей в набрасывании колец на бутылки, вышла, расплакавшись, за дверь и в сердцах нацепила кольца на вешалку (там же, 181).

Подчеркнем, что речь идет о психологическом значении замещающей деятельности для самого субъекта, а оно может на протяжении ее осуществления меняться в зависимости от объективного хода событий и изменения субъективного состояния человека, так что одна и та же замещающая деятельность может реализовывать обе выделенные функции.

Многие авторы вслед за З. Фрейдом считают замещение не частным защитным или компенсаторным механизмом, а «базовым способом функционирования бессознательного» (Spitz, 1961, 631). Д. Миллер и Г. Свэнсон (Miller, Swanson, 1956; 1960) используют понятие замещения как центральную категорию своей теории психологической защиты, истолковывая каждую защиту как тот или иной вид замещения.

(б) Формально-топические измерения

«Направление». Ю.С. Савенко относит к этому измерению механизм отреагирования, который понимается им как «исчерпывающий единовременный ответ на свою причину, но ориентированный не на нее, а в сторону, на посторонний объект» (Савенко, 1974, 103), и механизм переключения. «Смещенная агрессия», когда злость срывается не на виновнике неприятностей, а на ком-нибудь другом, – один из самых показательных примеров изменения «направления» деятельности. Ясно, что изменение «направления» имеет место также в механизмах замещения объекта, сублимации, реактивного образования, о которых мы уже говорили.

Расширение – сужение психологического пространства личности. Это измерение очень обширно по числу относящихся к нему механизмов. Ю.С. Савенко определяет сужение поля личности как «отказ» самоактуализации от ряда уже осуществленных реализаций, что выражается в разного рода уступках, отступлениях, ограничениях, торможениях и т. д. (там же).

А. Фрейд посвящает защитному механизму «ограничения Я» целую главу. В одном из ее описаний маленький мальчик бросает минуту назад доставлявшее ему огромное удовольствие занятие – раскрашивание «волшебных картинок», увидев, как то же самое получается у сидящей рядом самой А. Фрейд. Очевидно, объясняет она, его неприятно поразила разница в качестве исполнения, и он решил ограничить себя, лишь бы избежать неприятного сравнения (Freud A., 1948, 101). Различные процессы самоограничения очень важны при совладании с соматическим заболеванием, когда интересы здоровья требуют или сама болезнь вынуждает отказаться от многих привычных и привлекательных действий, от ставших невыполнимыми планов, от переставшего отвечать реальным возможностям уровня притязаний (Березин, Мирошников и др., 1976; Hamburg, Adams, 1967 и др.).

Точное функционирование механизмов «расширения» психологического пространства особенно существенно для адекватного переживания положительных с точки зрения личности событий – успеха, социального признания, выздоровления, неожиданной удачи и т. д., поскольку такие события, так же как и отрицательные, представляют собой для личности проблему, которая может решаться неудачно (Hillman, 1970).

Размыкание – замыкание психологического пространства. Размыкание и замыкание – это операции, связанные с предыдущими, но не совпадающие с ними. Они состоят в отгораживании, отделении, возведении барьеров в межличностном общении или, наоборот, в преодолении этих барьеров, раскрытии себя и т. д.

«Расстояние». Изменение психологического «расстояния» (Maher, 1966) часто служит целям переживания. Сюда относятся механизмы, действующие как в интерпсихической плоскости – отдаление от ранее близких людей, ценностей или, наоборот, сближение с ними, так и в интрапсихической – механизмы изоляции, вытеснения, «дискриминации» («способность отделять идею от чувства, идею от идеи, чувство от чувства»). Механизм «дискриминации», по Т. Кроуберу, в защитной функции предстает как изоляция, а в функции совладания – как объективация, «отделение идеи от чувства для рациональной оценки или суждения, где это необходимо».

Верх – низ. Это пространственное измерение всегда символически насыщено и сопряжено с оценочной шкалой. Многие процессы, реализующие переживание, имеют явно выраженное «вертикальное» направление, которое содержательно связано с их характером. Так, вытеснение ориентировано «вниз», а катарсис – «вверх». Ясно, что низ и верх не должны пониматься здесь натуралистически. Далее нам представится возможность показать на конкретном примере существенность «вертикальных» психологических движений в осуществлении переживания.

Временна́я парадигма

Эта парадигма используется при описаниях процессов переживания гораздо реже, чем предыдущие. К ней можно отнести нижеперечисленные операции.

«Временно́е контрастирование» (Савенко, 1974) – соотнесение переживаемых событий с действительными или возможными событиями, прошлыми, настоящими или будущими, например успокаивание себя: «хорошо хоть так, могло быть хуже», «сейчас все-таки лучше, чем было раньше (будет потом)» и т. п.

Помещение события в долговременную перспективу (Moos, Tsu, 1977) – операция, отличающаяся от предыдущей тем, что переживаемое событие рассматривается субъектом не в сравнении с другим событием, а на фоне некоторой длительной перспективы, в пределе всей жизни человека или даже жизни человечества[48]48
  Нужно заметить, что этот механизм проявляется не только во временной форме. Например, К. Гольдштейн, определяя мужество как «положительный ответ на шоки существования», пишет, что «эта форма преодоления тревоги предполагает способность видеть единичный опыт в более широком контексте, то есть предполагает установку на возможное» (Goldstein, 1939, 306). Близкие идеи высказываются также Ф.В. Бассиным с соавторами (Бассин, Рожнов и др., 1974; Бассин, Прангишвили и др., 1978).


[Закрыть].

Фиксация на каком-либо временном моменте – примером «аффективной фиксации на чем-то прошлом является печаль, которая приводит к полному отходу от настоящего и будущего» (Фрейд, 1991, 175).

Генетическая парадигма

В рамках этой, связанной с предыдущей парадигмы временная ось жизни поляризуется идеей развития. К ней могут быть причислены нижеуказанные механизмы.

Регрессия. В психоанализе регрессией называется «защитный механизм, посредством которого субъект стремится избежать тревоги… возвращаясь на более ранние стадии либидинозного развития или развития Я» (Rycroft, 1968, 138–139).

Катарсис. Этот уже не раз упомянутый механизм в том значении, которое ему придает Т.А. Флоренская (1978), является процессом, выполняющим работу переживания и одновременно развивающим личность.

Интроспекция. Также выступает и как механизм психологической защиты, и в то же время как механизм развития, повышая автономию Я (Rycroft, 1968, 77–78).

Сублимация. Если считать, что в процессе сублимации примитивные импульсы не просто камуфлируются, а действительно трансформируются, то эта трансформация должна быть признана развивающей.

Информационно-когнитивная парадигма

Все когнитивные процессы, коль скоро они служат переживанию, носят пристрастный, «идеологический» характер, то есть доминирующим для них является интерес, мотивированность субъекта, а не объективность отражения. Это значит, что все они являются в каком-то смысле оценочными операциями. Однако среди них можно выделить такие процессы, которые непосредственно строятся на операциях оценивания реальности, и такие, в которых оценивание не является собственно методом решения задач переживания.

По этому основанию мы различаем в пределах информационно-когнитивной парадигмы два измерения – «оценки» и «интерпретации» (ср.: Савенко, 1974). Интерпретационные механизмы отличаются от оценочных тем, что хотя бы по видимости имеют форму объективного, беспристрастного отражения.

Оценка

Интрапсихические оценивающие механизмы можно проиллюстрировать процессами, снижающими «когнитивный диссонанс», вызванный принятием решения. Как показали эксперименты, проведенные Л. Фестингером с сотрудниками, после выбора одной из двух почти равных по привлекательности альтернатив у испытуемых наблюдалась систематическая переоценка их, завышающая оценку избранной, снижающая оценку отвергнутой альтернативы и уменьшающая таким образом когнитивный диссонанс, феноменально ощущавшийся как чувство сожаления (Festinger, 1967).

Интерперсональные оценивающие механизмы составляют многочисленные приемы, направленные на поддержание или повышение своей самооценки, оценки в глазах окружающих, чувства самоценности и собственного достоинства и т. д. В монологической форме, предполагающей только наличие слушателя или зрителя, но не равноправного Ты, такими приемами являются различные «демонстративные» акты – хвастовство, бравада, прямое или косвенное подчеркивание своих достоинств и преимуществ (физических, интеллектуальных, экономических, владения информацией и проч.). В диалогической форме это протекающая непосредственно в общении борьба с явными и скрытыми оценками партнера по общению. Предметом оценки и оценочной борьбы может быть все, что человек относит к себе, – от собственных поступков, мотивов, черт до принадлежащих ему вещей и учреждения, в котором он работает. Борьба против отрицательной оценки может быть пассивной, избегающей (когда субъект разотождествляет себя с какой-либо категорией людей, отрицательно охарактеризованных в разговоре) и активной, контратакующей (в этом случае дискредитируются оценивающий субъект, мотивы его оценки или ставятся под сомнение ценности, из которых он исходил, производя оценку и т. д.). Диалогическая оценочная борьба часто принимает формы сарказма, ехидства, иронии (Розов, 1979).

Интерпретация

Механизмы этого измерения могут иметь интеллектуальную и перцептивную форму.

Интеллектуальная форма. Среди различных интеллектуальных операций (сравнения, обобщения, умозаключения и проч.), участвующих в осуществлении переживания, нужно особенно отметить операцию причинного истолкования событий. Объяснение или отыскание причин (истоков, оснований, поводов, мотивов, виновников и т. д.) переживаемого события (в качестве которого может выступать внешнее происшествие, собственное поведение, намерение или чувство) – очень важный элемент процесса переживания, от которого во многом зависит все его содержание. Наиболее ярко эта операция проявляется в известном механизме рационализации и приписывании логических резонов или благовидных оснований поведению, мотивы которого неприемлемы или неизвестны (Hilgard, Atkinson, 1967; Kroeber, 1963), либо в оправдании перед другими или самим собой своей несостоятельности (Kisker, 1972)[49]49
  Рационализацию отличают от интеллектуализации, которая представляет собой, по определению Т. Кроубера, «уход из мира импульсов и аффектов в мир слов и абстракций» (Kroeber, 1963, 187).


[Закрыть].

Перцептивная форма. Перцептивные формы «интерпретации» проявляются при восприятии событий (внешних и внутренних), других людей и самого себя. Эти три случая хорошо репрезентируются защитными механизмами отрицания, проекции и идентификации, из которых мы рассмотрим первый и последний, поскольку они еще не были упомянуты в нашем обзоре.

Отрицание. Отрицание определяется обычно как процесс устранения травмирующих восприятий внешней реальности. На этом основании он противопоставляется вытеснению как защите против душевной боли, вызванной внутренними инстинктивными требованиями (Freud А., 1948). Впрочем, этот термин используется иногда и для описания защитного искажения «перцепции внутренних состояний» (Березин, 1978, 248). Т. Кроубер пишет, что основная формула отрицания – «нет боли, нет опасности», что, однако, не должно вводить в заблуждение относительно простоты тех реальных процессов, результатом которых является отрицание каких-либо фактов реальности. Р. Столоров и Ф. Лэчман (Stolorow, Lachman, 1975) описывают случай переживания пациентки, которая в четырехлетнем возрасте потеряла отца, показывающий, что в ее сознании сложилась целая защитная система, призванная отрицать факт этой утраты. Это была сложная конструкция, которая развивалась в ходе развития личности, переинтерпретируя меняющиеся обстоятельства жизни пациентки (например, второе замужество матери, свидетельствующее о смерти отца) так, чтобы сохранить веру в то, что отец жив.

Идентификация. Если при проекции субъект в другом видит себя, то при идентификации – в себе другого. «В идентификации индивид преодолевает свои чувства одиночества, неполноценности или неадекватности принятием характеристик другого, более удачливого лица. Иногда идентификация может быть не с человеком, а с организацией, институтом» (Kisker, 1972). А. Фрейд описывает случаи преодоления страха или тревоги посредством произвольной или непроизвольной «идентификации с агрессором». Девочка, боявшаяся проходить через темную залу, однажды преодолела свой страх и поделилась затем секретом победы над собой с младшим братом: «В зале совсем не страшно, – сказала она, – нужно только притвориться, что ты и есть то самое привидение, которое боишься встретить» (Freud А., 1948, 119). По интенсивности идентификация может достигать степени, когда «человек начинает жить жизнью другого» (Ibid., 135). Такие случаи нередки при переживании утраты близкого человека (Lindemann, 1944; Tatelbaum, 1980 и др.).

Завершая на этом обсуждение вопроса о «технологических» измерениях переживания, скажем, что можно было бы выделить в самостоятельные парадигмы динамическую и ценностную, которые у нас оказались растворенными в других парадигмах. Однако динамическая парадигма может быть представлена как результат «умножения» чисто энергетических представлений, задающих интенсивность, на содержательно-пространственные представления, привносящие направленность в описание психических процессов. Что касается ценностной парадигмы, то она в чистом виде, а не в виде оценочного измерения слишком мало представлена в специально-психологических описаниях процессов переживания, хотя довольно глубоко исследована средствами философского и художественного мышления.

3. Проблема внутренней структуры переживания

Обычно в переживании участвует не один какой-нибудь механизм, а создается целая система таких механизмов. «Клинический опыт показывает, – пишет Д. Рапопорт, – что защитные мотивы сами становятся предметом защитных образований, так что для того, чтобы объяснить самые обычные клинические явления, приходится постулировать целые иерархии таких защит и производных мотиваций, надстраивающихся одна над другой» (цит. по: Sjoback, 1973, 28). Однако признание защитных и компенсаторных систем и иерархий само по себе не освобождает многих авторов от атомистических презумпций и связанных с ними иллюзорных надежд рано или поздно отыскать исчерпывающий набор защитных или компенсаторных «первоэлементов», из которых складываются эти системы; надежд, настолько родственных методологической мечте Дж. Уотсона и многих рефлексологов обнаружить врожденный репертуар атомарных реакций – кирпичиков любого возможного поведения, что есть все основания полагать, что теоретическое мышление в области изучения процессов переживания проделает такую же эволюцию, которая в физиологическом изучении поведения ознаменовалась переходом от рефлексологических представлений о движении к физиологии активности Н.А. Бернштейна. Эту эволюцию тем легче «предсказать», что она уже осуществляется как на уровне эмпирических исследований преодоления человеком критических жизненных ситуаций, в которых клинический опыт буквально навязывает специалистам представление об уникальности каждого процесса переживания, так и на уровне теоретической рефлексии: «Перспективным представляется подход к компенсаторным механизмам как эвристике, – пишет Ю.С. Савенко, – то есть как к системе приемов, формирующихся конкретно к ситуации и не лишенных творческого начала, не ограничивающихся привычными шаблонами» (Савенко, 1971, 71).

Ориентироваться на такого рода методологию – это не значит отрицать существование более или менее устойчивых механизмов переживания, это значит понимать такие механизмы как особые «функциональные органы» (Зинченко, Величковский и др., 1980; Леонтьев, 1931 и др.), то есть определенные организации, складывающиеся для реализации целей конкретного процесса переживания (Hartman, Loewenstein, 1962).

Подобный «функциональный орган», или механизм переживания, раз сложившись, может стать одним из привычных средств решения жизненных проблем и пускаться субъектом в ход даже при отсутствии ситуации невозможности, то есть оставаться переживанием лишь по своему происхождению, но не по функции.

В длительном переживании можно наблюдать применение большого количества средств и стратегий, постепенно сменяющих друг друга. Несмотря на большие вариации, в этой смене наблюдаются особые закономерности. Д. Гамбург и Дж. Адамс, анализируя совладание с соматическим заболеванием, выявили следующую закономерность смены фаз переживания: «Сначала это попытки снизить значение события. Во время этой острой фазы наблюдаются тенденции к отрицанию природы заболевания, его серьезности и вероятных последствий. На смену фазе “защитного избегания” рано или поздно приходит другая, когда пациенты не отворачиваются от действительных условий заболевания, ищут информацию о факторах, способствующих излечению, принимают вероятность долговременных ограничений… Этот переход от отрицания к признанию обычно совершается не одномоментно, а за счет целого ряда приближений, в результате которых больной приходит к полному пониманию своей ситуации» (Hamburg, Adams, 1967, 278). Но отрицание может быть и второй фазой процесса, означая патологическое развитие переживания (Stolorow, Lachman, 1975, 598–599).

4. Проблема классификации процессов переживания

Проведенный обзор показал, как обширна и многообразна эмпирическая область, подпадающая под понятие переживания. Вполне понятно, что, пожалуй, самой важной теоретической проблемой является упорядочение всего этого многообразия.

Существует целый ряд интересных попыток классификации защитных, компенсаторных и совладающих механизмов, однако в целом атмосфера вокруг этой проблемы пронизана разочарованием. Ханс Шёбек описал многочисленные трудности, возникающие при попытке составить классификацию защитных механизмов. Главная из них состоит в том, что теория психологической защиты «не содержит предположений явных или неявных, которые ограничивали бы класс защитных механизмов» (Sjoback, 1973, 181). «Классификация отдельных механизмов произвольна, и между ними нет четких и ясных границ», – констатируют Е. Хилгард и Р. Аткинсон (Hilgard, Atkinson, 1967, 515), а Р. Шефер пессимистически утверждает, что и «не может быть “подлинного” и “полного” перечня защит, а могут быть только перечни в большей или меньшей степени неполные, теоретически непоследовательные и бесполезные в упорядочении клинических наблюдений и экспериментальных данных» (Schafer, 1954, 162).

В какой-то мере Р. Шефер прав, но из его правоты следует не то, что задача упорядочения фактов в области изучения процессов переживания вообще неразрешима, а то, что она неразрешима в существующей формулировке. Искать «подлинный» и «полный» перечень процессов переживания – значит неправильно ставить задачу. За такой ее постановкой кроется неадекватное предположение о процессах и механизмах переживания как о натуральных самодостаточных субстанциональных сущностях, как о вещах, как о фактах, а не актах, – предположение, натуралистической сути которого не меняет распространенное представление, что защитные и компенсаторные механизмы являются теоретическими конструкциями, поскольку сами по себе непосредственно не наблюдаются[50]50
  Примечательно, что в рефлексологии и бихевиоризме, с которыми мы выше сравнили методологическую ситуацию в теории переживания, натуралистическое представление о «единицах» изучаемого процесса неизбежно приводит к отказу от их онтологизации (см.: Skinner, 1959, 341).


[Закрыть] (Савенко, 1974; Freud A., 1948; Sjoback, 1973).

Значительно огрубляя дело, можно сказать, что существуют два противоположных, но дополняющих друг друга метода познавательной систематизации. Первый метод – эмпирический, с него начинается всякое научное исследование. Его цель – описание подлежащих систематизации объектов и первичное расчленение их на группы, которое чаще всего приобретает форму родо-видовой классификации. Именно этот метод и преобладает сейчас в изучении процессов переживания. Он необходим на первоначальных этапах изучения всякой сложной действительности. Однако действительная цель науки состоит не в получении все более абстрактных обобщений, к которым ведет эмпирический метод, а в воспроизведении в мышлении «конкретного». «Теоретическое воспроизведение реального конкретного как единства многообразного осуществляется единственно возможным и в научном отношении правильным способом восхождения от абстрактного к конкретному» (Давыдов, 1972, 296).

Следующая глава представляет собой попытку применить этот теоретический метод «восхождения» к исследованию переживания.