Текст книги "Брак по расчету"

Дельфину будто бьет разряд тока в тысячу вольт.

– Гр…гримером в театре?

– Да! Я готовила актеров к выходу на сцену, – продолжаю я.

– Непостижимо… – бормочет свекровь себе под нос. И это та самая капля, которая переполняет чашу моего терпения.

– Да, разумеется, непостижимо – для женщины вроде вас, как это, зарабатывать себе на жизнь. Держитесь, сейчас я скажу кое-что, что вас потрясет: человек перед вами, вышеупомянутая Джемма Пирс, никогда не стыдилась своей работы и сейчас уж точно не станет.

Глаза Дельфины метают молнии, и она с суровым видом скрещивает руки на груди.

– Буду краткой. Мой сын на тебе женился, но я не понимаю почему. Любовь? Сомневаюсь. Помешательство? Возможно. В любом случае, узнав тебя, он осознает, что ты ему не подходишь. У меня уже есть длинный список того, что в тебе не так, а я провела с тобой всего десять минут. В любом случае, пока к моему сыну не вернется разум, я должна убедиться, что ты не поставишь всю семью в еще более неловкое положение, чем сейчас.

Семью? Мы что, в фильме «Крестный отец»?

– Могу гарантировать вам вот что, – говорю я, угрожающе указывая на Дельфину и ее компаньонку, – не в ваших интересах начинать войну против меня. – Спрыгиваю с кресла и направляюсь к двери: – А теперь, дамы, я иду посвящать время самой себе в прекрасной ванне, и, если это так обязательно, увидимся за ужином.

С этими словами я выхожу.

Но как мне теперь вернуться в свою комнату?

12
Эшфорд

Однажды мне подарили книгу «Хуже не придумаешь» [13]13
  «Хуже не придумаешь. Гид по выживанию» – книга Джошуа Пивена и Дэвида Боргенихта.


[Закрыть] – руководство с краткими и лаконичными инструкциями о том, как поступать в чрезвычайных ситуациях: как обезвредить бомбу, посадить самолет, помочь родить женщине в такси. Но ни в одной главе не было совета, что делать с помешанной на контроле матерью, которая вдруг получает невестку-аборигенку.

Чего бы я не отдал ради такой инструкции сейчас! Правда, я более чем уверен, будь там глава на эту тему, совет был бы: развернитесь и бегите как можно дальше.

Джемма с моей матерью встретились меньше двух часов назад, а в доме уже установилась такая же легкая и безмятежная атмосфера, как на поле боя: ракеты класса «земля – воздух» и вооруженные до зубов люди. В частности, мы с Лансом.

Я в растерянности. Обычно я всегда вполне уверен в себе, но недавние события поставили меня в тупик: слишком много хаоса, слишком много угроз и ультиматумов. Если бы меня спросили, как я себя чувствую, я бы не знал, что ответить.

Чувствую облегчение: долги перед банками закрыты.

Чувствую себя заложником: я женат на человеческом аналоге запущенной ядерной боеголовки.

Чувствую себя освобожденным: больше девушки не будут соревноваться за право сесть рядом со мной за ужином.

Ощущаю себя движущейся мишенью: моя мать теперь не отстанет от меня со своими жалобами на Джемму.

Чувствую себя отомщенным: с Джеммой в роли невестки моя мать идет по прямой дорожке к язве желудка.

Чувствую себя лишенным власти: в собственном доме у меня больше нет авторитета. Я герцог, но, похоже, никого это не волнует.

И как я ухитрился так осложнить себе жизнь?

Еще хуже то, что в замке площадью в две тысячи квадратных метров, нас с Джеммой разделяет лишь стена.

А, ну и моя мать больше не едет в Бат.

Об этом всем я и думаю, пока мы ждем Джемму к ужину.

Я сижу во главе длинного стола, моя мама – на другом конце, как обычно.

Между нами целых семь пустых мест.

Мама вполне бы могла сесть справа от меня, но ее выбор места – достаточно явный сигнал, что она не собирается уступать ни толики своей власти в этом доме, хотя она лишь вдова моего отца, а герцог теперь я.

Джемме сервировали место ровно посередине, ее от каждого из нас отделяют по три пустых стула, разумный компромисс – она близко к нам обоим и в то же время ни к кому. По крайней мере, разговаривать не придется.

– Слушайте, ребята, вы должны дать мне карту, путеводитель, нарисовать схему со стрелочками – что вы, сломаетесь, что ли? Я просто так ориентироваться не могу. Слава богу, что у меня туалет в комнате, а то пришлось бы пользоваться вазой!

Вот и Джемма. Как всегда, появляется эффектно. Я-то уже к такому готов, а вот мою мать она застала врасплох.

– Ты опоздала, Джемма. Мы садимся за стол ровно в шесть тридцать вечера, – указывает она.

– А во сколько завтракаете? Потому что я могу поспать под столом и тогда уж точно не опоздаю – тем более что места предостаточно.

Я решаю вмешаться, предвосхищая ответ матери, у которой вот-вот пена изо рта пойдет:

– Джемма, на завтрак мы спустимся вместе, так ты не заблудишься. – Да, в конце концов, мы же женаты, что о нас подумают, если после первой ночи в Денби завтракать будет каждый сам по себе?

Джемма уже собирается сесть на первое свободное место, то, что рядом с моей матерью, которая застывает в ужасе, прижавшись к спинке стула.

– Леди Джемма, прошу, мы сервировали для вас стол здесь, – зовет ее Ланс, отодвигая ей стул посередине.

– Ого, – замечает Джемма. – Вы меня прямо на безопасное расстояние отодвинули! Слушайте, я же приняла душ!

– Меня не интересуют подробности твоих омовений, пока они регулярны. Что касается приемов пищи, так принято расставлять приборы. – Ну вот, моя мать уже пытается распространить свою власть со скоростью лесного пожара.

– Это с тремя-то свободными местами между каждым? А когда приходят гости, вы что делаете? Снимаете стадион «Уэмбли»?

– В подобных случаях протокол отличается. Если у тебя закончились вопросы, можно подавать блюда. Ланс, начинай, – велит моя мать.

Я уже вонзаю вилку в студень и краем глаза вижу, как Джемма застывает над тарелкой.

– Тебе не нравится? – спрашиваю я, не глядя на нее – если поднять голову, еще подумает, что меня в самом деле беспокоит ее аппетит.

– Не знаю, а должно?

Ну вот, опять отвечает вопросом на вопрос, как всегда желая поспорить.

– Ответить «нет» было бы более уместно, – упрекаю ее я.

– Было бы неплохо знать, что у меня в тарелке, – замечает она, с подозрением толкнув вилкой желатиновый цилиндр перед собой.

– Это студень. Заливное из телятины, яиц и артишоков в желатине.

– Если подвигать тарелку, он трясется, как задница моей тети Джин, когда она поднимается по лестнице, – замечает Джемма, глядя на закуску со все меньшим интересом.

Моя мать шокированно роняет вилку в тарелку:

– Господь Всемогущий, что за пошлость мне приходится выслушивать!

– Но это правда, – возражает Джемма.

Я решаю вмешаться с дипломатическим предложением:

– Принесите моей жене следующее блюдо. Студень ей не по вкусу.

Когда перед ней ставят второе блюдо, она радостно хлопает в ладоши:

– Куриные крылышки! Какая прелесть!

– Это перепел, – поправляю я.

Джемма хватает кусок рукой и скептически рассматривает:

– А издалека казались крылышками.

И кусает. Да. Крепко сжимает перепелку в руке и кусает зубами.

Мама чуть не падает в обморок и даже просит принести ей воды с лимоном.

– Джемма. – Я пытаюсь привлечь ее внимание и делаю ей знак, покрутив в руках вилку, чтобы она воспользовалась приборами.

В голову приходит только одно слово: неандерталец.

Джемма принимается возиться с приборами, и я слышу, как она бормочет себе под нос:

– Вот же дурацкие косточки!

Потом, сдавшись, отставляет тарелку вместе с приборами.

– Подавайте десерт, – сухо приказываю я, отчасти чувствуя облегчение, потому что, к счастью, после этого ужин закончится.

Джемма погружает ложку в вазочку с белой пеной, нюхает, а потом бросает ложку обратно:

– Так, и где настоящий десерт?

– Джемма, это он и есть, – раздраженно шепчу я.

– Ну знаете, розыгрышами с пеной для бритья в вазочке для мороженого и я баловалась, но мне было четыре года!

– Это силлабаб [14]14
  Силлабаб (англ. Syllabub) – британский десерт, взбивается из густых сливок с сахаром и белым вином, был популярен в период с XVI по XIX в.


[Закрыть]. Традиционный рецепт семьи Паркер, – ровным тоном сообщает моя мать.

– А что-нибудь шоколадное в вашем семейном сборнике рецептов есть?

Моя мать делает медленный вдох, стараясь сохранить самообладание:

– Не сегодня.

Я чищу яблоко от кожуры, мечтая, чтобы пол разверзся и поглотил их обеих.

– А завтра? Что, будут печенья с зубной пастой? Или мороженое со вкусом мыла?

– Я не потерплю насмешек над нашими кулинарными традициями от любительницы куриных крылышек! – выпаливает моя мать.

– Лучше куриные крылышки, чем эти сплошные кости!

На лице моей матери появляется брезгливое выражение.

– Юная леди, прежде чем решать, какие блюда подавать, научитесь сначала вести себя за столом. Я не привыкла ужинать с дикарями!

– Дамы, – вмешиваюсь я, вставая, – я иду в клуб.

Выбрался! Я на воле! На воле! Сбежал из этой психушки, от этих двух сумасшедших! Всю дорогу до клуба я стискиваю руль автомобиля, точно заключенный – простыню, на которой висит, спасаясь бегством.

Я был уверен, что женщины с характером хуже, чем у моей матери, не сыскать, но мне доказали обратное. А теперь обе эти женщины живут под одной крышей – моей.

Они никогда не замолкают, имеют мнение обо всем на свете и испытывают неудержимое желание поделиться им со мной. За полдня они довели меня до изнеможения.

Никогда не думал, что мне когда-нибудь придется прятаться в собственном доме, но, чтобы не столкнуться с ними, приходится идти на всякие ухищрения.

Зато сегодня вечером я провел их обеих: взял куртку, ключи – и до свидания! И сейчас еду в клуб. И вход туда доступен только джентльменам!

– Герцог Берлингем, – с поклоном приветствует меня Фербер, дворецкий в клубе, когда я вручаю ему зонтик и непромокаемый плащ.

– Фербер, что слышно? Есть сегодня кто-нибудь? – спрашиваю я, бросив взгляд на полупустые комнаты второго этажа.

– Пока гостей не слишком много.

– Харринг здесь?

– Виконт еще не прибыл. Вы его ожидаете?

– Да, мы договорились о встрече. Странно. Так или иначе, пожалуй, пойду наверх, в бильярдную. Когда Харринг приедет, передай ему, что я его жду.

– Будет исполнено, ваша светлость.

Поднимаюсь по ступенькам винтовой лестницы, перешагивая по три зараз, и наконец дохожу до длинного коридора с белыми дверями. Открываю ту, что ведет в бильярдную, но, как только поворачиваю ручку, замираю от неожиданности: люди стоят и на столе, и в несколько рядов вокруг, достают коньяк из мини-бара в углу, а их слова заглушают звуки Just a Gigolo / I ain’t got nobody.

Те, что стоят на столе, пускаются в импровизированный нелепый танец.

Тяжелый хлопок по спине застает меня врасплох:

– Эшфорд Паркер! Чертяка! Женишься и ничего нам не говоришь!

– Харринг! – изумленно восклицаю я, когда друг стискивает меня в медвежьей хватке.

– Что за история? Взял сбежал в Лондон, никому ничего не сказав, нашел себе красотку и женился на ней спустя сорок восемь часов?

Проклятые газетчики.

– Харринг, на самом деле…

– Нам стоило бы перестать с тобой здороваться!

– Знаю, надо было пригласить тебя на церемонию, – говорю я, выставляя руки вперед.

– К черту церемонию! – перебивает меня Харринг. – Я говорю про мальчишник! Если бы мы знали заранее, устроили бы тебе шикарную вечеринку! И сегодня мы собрались, чтобы как-то это компенсировать. – И он тянет меня на бильярдный стол к остальным. – I… ain’t got nobo-o-o-o-оdy… [15]15
  Строчка из песни: «У меня никого нет». – Примеч. ред.


[Закрыть] Фербер! Шампанское! – непринужденно кричит он. – Так и что? Что ты сделал с Порцией? Ты ее бросил? Знаешь, что я тебе скажу, приятель? И правильно! – А потом обращается к остальным: – Нам больше достанется!

Толпа оглушительно ревет.

Позвольте объяснить, как работает этот тонкий механизм: на светских приемах, официальных вечерах и публичных мероприятиях каждый из присутствующих – образец хорошего тона и поведения, но в четырех стенах джентльменского клуба – слово «джентльмены» оставим за скобками – они превращаются в орду вандалов, которые предаются тем еще мерзостям, похлеще, чем в борделе.

В точности как сегодня вечером.

Меня тащат от одной компании к другой, наливают щедрые порции коньяка, запихивают в рот гаванские сигары и хлопают по плечам и рукам, точно боксерскую грушу.

– Итак? – продолжает с энтузиазмом Харринг. – Когда ты покажешь нам свою невесту? Ты ее скрываешь?

Честно говоря, да.

– Э-э, Харринг, когда придет время, вы обязательно познакомитесь.

– Ну зачем всегда вести себя так загадочно? Какой у нас сдержанный герой торжества! Эй, налейте ему еще выпить, так он немного расслабится! Шампанское, коньяк, бренди, бензин… что угодно!

– Харринг… – пытаюсь остановить его я.

– Не скрывай от нас радости брака. Если кто-то вроде тебя, который, как я думал, никогда-а-а-а не женится, вдруг возвращается с кольцом на безымянном пальце, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее! Настоящее событие!

Конечно, например, банкротство! В такие моменты мне хочется его утопить.

– Что-то просто происходит, и все, это неизбежно.

– Ребята! Старина Эшфорд влюбился, слышали?

Гости вокруг хватают меня и подбрасывают в воздух, сопровождая действо пошлыми шутками.

– Эй, Эш, знаешь, что ты пропустил? Частный рейс в Париж, вечер в Crazy Horse с этими прекрасными дикими кобылками, полностью обнаженными, затем «Конкорд» [16]16
  «Конкорд» (фр. Concorde) – британо-французский сверхзвуковой пассажирский самолет.


[Закрыть] – и Рио-де-Жанейро. А перед возвращением в Лондон – последняя остановка в Таиланде. Вот дуралей, если бы ты рассказал нам о свадьбе заранее, ты бы этот мальчишник не забыл бы и после смерти!

Харринг зациклился на Рио-де-Жанейро с тех пор, как мы окончили университет. На самом деле я знал, что он обязательно снова вспомнит о Рио-де-Жанейро через полчаса максимум. У Харринга на уме только одно.

Я похлопываю друга по спине в ответ:

– Ну что сказать, Харринг? Прибережем его для тебя!

– Нет, дружище, не родилась еще такая женщина!

– А фотография у тебя есть? – спрашивает меня Сэмюэль Коулсен.

– Чья?

– Твоей жены, конечно! Чья же еще? – отвечает он, хлопнув меня по шее.

– Нет-нет, простите, – признаюсь я, подняв руки.

– Ну давай же! Покажи ее нам!

– Покажи! Покажи! Покажи-и-и! – поднимается хор голосов под предводительством Сэмюэля и Харринга.

– Парни, нет у меня фото! – повторяю я.

Сэмюэль поворачивается к толпе позади него:

– Ребята! У него нет фото.

– Не-э-эт! – Рев и разочарование в нем нарастает.

– Наказание! Наказание! Наказание! – кричат все.

– В Темзу его! – кричит Харринг.

– Ох, ребята, ну хватит! Какая Темза?

– А какие проводы холостяцкой жизни без ареста за купание в запрещенном месте?

И вот эти джентльмены, от которых осталось одно название, во главе с Сэмюэлем и Харрингом хватают меня за ноги, другие двое – за плечи, выносят из клуба и несут по Стрэнду, крича:

– Новобрачный муженек идет купаться!

Должен сказать, ничего больше я не помню.

13
Джемма

После ужина я бродила по всему Денби добрый час. Вообще я планировала вернуться к себе в комнату, но потом вспомнила, что сегодня вечером матч кубка: «Боруссия» (Дортмунд) – «Арсенал». Мне надо было найти телевизор!

Я наугад зашла в какой-то коридор и начала открывать двери: картины, статуи, музыкальные инструменты, письменные столы, книги, еще обеденные столы, ковры, но ничего похожего на телевизор.

Потом я нашла лестницу и поднялась наверх. Еще диваны, кресла, камины, затем кровати, кровати, еще кровати (что, черт побери, это за место? Гостиница?).

Я уже начала нервничать, свисток о начале матча прозвучал целых пять минут назад, а я не хотела верить, что во всем этом замке не найдется одного несчастного телевизора!

Впереди оказалась другая лестница, и я снова поднялась и оказалась в коридоре еще более узком и снова с кучей дверей.

Без особых надежд начала их открывать, пока в одной не нашла телевизор с маленьким выпуклым экранчиком, не плазменный. Комната выглядит пустой, мебели мало, но есть все, что мне нужно: диван и розетка.

Я торжествующе хватаю пульт и ищу программу, надеясь, что это не один из тех матчей, которые начинаются с гола на первой минуте. И с облегчением выдыхаю, когда вверху экрана появляются обнадеживающие цифры 0:0. Ничего не пропустила, фух!

Господи, как бы мне хотелось сейчас миску с куриными крылышками!

Чтоб ее, эту Дельфину, вместе с ее сборником рецептов всякой резиновой дряни!

Кричу на полузащитников, которые, похоже, не собираются касаться мяча, и тут слышу, как за спиной щелкает замок.

– Ну что, Мартин? Разделаем под орех этих капустников? Элвин поспорил, что одного из них удалят с поля к концу первого тайма… Ой, простите, леди Джемма, э-э… не знал, что вы здесь. Я… – запинается мужской голос.

Я удивленно оборачиваюсь: это Ланс. Он сменил свою униформу и теперь одет в удобную спортивную футболку с вышитым на груди гербом «Арсенала».

– Не выгоняй меня, Ланс. Это единственная комната с телевизором. Пожалуйста, сегодня же кубок! Только девяносто минут, и я уйду.

– Разумеется, если желаете, я предоставлю вам эту комнату в личное пользование!

– Нет, Ланс. Смотреть матчи в одиночку очень грустно. Мне нравится болеть за команду вместе, так моя поддержка будто усиливается! – Я жестом приглашаю его сесть рядом. – Я и так едва успела. Могла пропустить первый тайм! Во всем доме телевизора не найдешь.

– Это комнаты прислуги, – нерешительно сообщает мне Ланс.

– Что ж, позвольте заметить, к вам относятся лучше, чем к гостям внизу! Так что? Нас только двое? Никто больше не придет поддержать «Канониров» [17]17
  У футбольного клуба «Арсенал» официальное прозвище «Канониры» (англ. Gunners). Прозвище это они получили, потому что клуб был основан рабочими оружейного завода (в 1886 г.).


[Закрыть]? Давайте, играем не дома, поддержка нужна вдвойне!

– Сейчас придут еще Кэмпбелл и Боуэн… – Ланс не успевает закончить фразу, как двое вышеупомянутых появляются, запыхавшись, в дверях.

– Ну что, какой счет? Нам уже забили?

Я быстро пересказываю игру:

– По нулям с тех пор, как я включила телевизор. Ни желтых карточек, ни красных. Только штрафной пробили высоко над перекладиной. Вратарь-фриц и глазом не моргнул, – сообщаю я, не отрывая глаз от экрана. – Судья, тебе нужна собака-поводырь? Все видели фол! – Я поворачиваюсь к Боуэну и Кэмпбеллу, все еще стоящим в дверях: – Вы чего не садитесь?

Они ошарашенно смотрят на меня.

– Леди… леди Джемма…

– Все в порядке, садитесь, – торопит их Ланс.

В комнате царит абсолютная тишина, и впервые в жизни во время футбольного матча я вижу трех мужчин среднего возраста, одеревеневших, точно вяленая рыба.

– Слушайте, все в порядке, я просто женщина, которая любит футбол, а не чудище с тремя глазами! Да, я разбираюсь в простом механизме игры, когда две команды в разных футболках должны забить мяч в сетку команды противоположного цвета. Теперь можете расслабиться!

Они смотрят на меня, окаменев еще сильнее прежнего, и даже глаза у них почти не двигаются. Садятся они, только когда Ланс подбадривает их кивком.

– Подавай мяч! Подавай, ради бога! Ты разве не видишь, что Санчес уже у ворот? – кричу я, и остальные трое подпрыгивают на диване. Кэмпбелл, невысокий мужчина лет сорока с волосами медно-рыжего оттенка, даже задевает ногой пластиковый пакет у своих ног, и тот отзывается знакомым звоном.

– Кэмпбелл! У тебя есть пиво, а нам не предлагаешь? Так не делается! Фанаты – это большая семья! А в семье принято делиться, – дразню его я.

Кэмпбелл краснеет до кончиков ушей.

– Э-э, да, но я не думал, что вы любите пиво. – Он тянется к пакету и протягивает мне бутылку: – Подойдет?

– «Гиннесс»! Еще как! – Я беру бутылку и открываю ее об край журнального столика, а потом поднимаю вверх, повернувшись к нему: – Огромное спасибо, Кэмпбелл, с меня причитается! За «Канониров»!

Остальная троица в ответ поднимает свои бутылки:

– За «Канониров».

Не успеваем мы выпить и глотка, как…

– ГОЛ!! – кричим мы все вместе, вскочив на ноги, будто под диваном началось землетрясение.

Теперь у нас преимущество, садимся мы уже спокойнее и наслаждаемся игрой до конца первого тайма.

– Так, получается, леди Джемма, вы любите футбол? – спрашивает Ланс, как только начинается реклама.

– А разве не заметно? – улыбаюсь я, подчеркивая очевидное.

– Скажем, это неожиданная черта.

– Да, одним словом, не то чтобы у нас часто тут бывают герцогини! – наконец вступает в разговор Пол Боуэн. – И уж точно не ради просмотра матча. Когда мы с Кэмпом зашли, нас чуть удар не хватил!

– Да, Боуэн, я заметила. Со своей стороны, скажу, что никак не ожидала встретить столько болельщиков «Арсенала» в этих холодных стенах.

– Давно вы следите за футболом? – с любопытством спрашивает Боуэн.

– Всю жизнь.

Впервые за все время Ланс мне открыто улыбается:

– Папа-болельщик?

– Нет, признаться, мой папа не сходит с ума по футболу, а дома у нас даже телевизора нет. Просто в школе я всегда оказывалась в компании мальчишек. Девчонки говорили, что я воняю, поэтому на переменках я играла с мальчиками. Они говорили о матчах, футболистах, командах, и я тоже увлеклась.

Кэмпбелл с трудом сдерживает смешок:

– Леди Джемма, простите за дерзость, но… Вы сказали, что воняли?

– Да, моя мама – сторонница защиты окружающей среды, и она слышать не хотела о мыле и фабричных чистящих средствах. Стирала она только с использованием органических средств, и единственное, к чему это приводило – так это то, что вся моя одежда пахла мокрой псиной. Поэтому девочки не хотели, чтобы я с ними играла. А мальчикам было все равно, они сами всегда были в поту, в грязи и траве, поэтому на меня внимания не обращали. Я маскировалась…

– И со мной такое в школе случалось, из-за бутербродов. Мама всегда делала мне бутерброды со стилтоном [18]18
  Стилтон (англ. Stilton) – сорт английского сыра, который известен характерным сильным запахом.


[Закрыть], – посмеивается Боуэн и показывает на свой круглый живот: – Как видите, съел я их немало!

На экране вновь появляется стадион, и мы замолкаем, точно в церкви.

По крайней мере, до следующего гола, который по чистой случайности забивают на девяностой минуте. Под три свистка судьи мы бросаемся друг к другу и обнимаемся так, словно выиграли войну.

После интервью, когда команда возвращается в раздевалку, мы выключаем телевизор и переглядываемся. Точнее, я наблюдаю, как Ланс, Кэмпбелл и Боуэн пытаются тянуть время. Да, мне пора уходить, я здесь чужак. Хотя и, честно говоря, здесь, среди слуг, в этой комнатке, за эти девяносто минут я чувствовала себя больше дома, чем за весь день в роскошных покоях поместья.

– Я… наверное… – начинаю я.

– Желаете, чтобы я проводил вас в ваши апартаменты? – спрашивает Ланс.

– Э-э, да, но, Ланс, мы же только что посмотрели вместе матч и вместе пили пиво, может, будешь обращаться ко мне на «ты» [19]19
  В итальянском языке, как и в русском, существует разделение на уважительное «вы» и «ты», в английском же языке эти формы устарели.


[Закрыть]?

– Протокол это запрещает.

– Мне из-за этого очень неловко, – признаю я.

– Вы привыкнете, – понимающе сообщает он, после чего открывает дверь и делает мне знак следовать за ним.

Я желаю доброй ночи Кэмпбеллу и Боуэну и иду за Лансом по коридорам.

В Денби-холле царят тишина и полумрак, приглушенный свет канделябров на стенах – единственное освещение. Раньше, должно быть, туда вставляли свечи, но сейчас повсюду красивые лампочки тонкой работы в форме бутонов.

Ланс впереди меня двигается быстро и бесшумно, и я, понимая, сколько шума от меня, снимаю каблуки и иду босиком по холодному мрамору.

– Спасибо за компанию, Ланс. Я так получила от матча гораздо больше удовольствия, чем если бы смотрела одна. Привыкла сидеть на стадионе в первых рядах вместе с болельщиками. Прошу прощения, что вторглась к вам. Просто абсурд, что телевизор есть только у вас!

– Вы нас ничуть не побеспокоили. Мне тоже было приятно, и, думаю, могу сказать то же самое о Кэмпбелле и Боуэне. Вы всегда желанная гостья.

– В таком случае бронирую себе место на все следующие матчи кубка!

– Я позабочусь о том, чтобы вам досталось лучшее место, а Боуэн принесет пиво. «Гиннесс» – или предпочитаете что-то другое?

– «Гиннесс» – идеально, – сообщаю я, падая на свою кровать и впервые за весь день чувствуя полноту жизни.

– Что ж, тогда желаю вам доброй ночи, ваша светлость.

– Спокойной ночи, Ланс, до завтра.

Ланс уже собирается закрыть за собой дверь, но потом возвращается:

– Еще кое-что. Открою вам секрет. – Он нажимает на переключатель рядом с прикроватной тумбочкой, и с легким «дзинь» в стене открываются створки, из которых появляется телевизор – большой, как картина в музее.