Текст книги "Брак по расчету"

3
Джемма

Обожаю устраивать сюрпризы! Что мне нравится в совместной жизни, так это праздники и вечеринки-сюрпризы.

А кому они не нравятся?

А подарки?

А конфеты?

А розы?

Знаю, те, кто по-настоящему любит друг друга, должны радоваться каждый день, а не только в дни рождения, годовщины знакомства и на День святого Валентина, но я верю в счастливый конец, в прекрасного принца и верю в сказку.

Думаю, когда Алехандро увидит меня в кружевном прозрачном белье, то сорвет его зубами.

Мы познакомились в кубинском ресторанчике в районе Камден ровно месяц назад. Он пригласил меня на танец, и мы не расставались до самого закрытия. Им пришлось выставить нас насильно, и мы поехали ко мне домой. Да, в общем, было понятно, что этим закончится: или ко мне, или к нему.

Алехандро из Каракаса, высокий, с длинными темными, вечно растрепанными волосами, с такими же темными проницательными глазами. И я утонула в них, стоило нам выйти на танцпол. А его сильные уверенные руки? Когда он держит меня за талию, я чувствую, будто принадлежу ему. Да, это любовь, я уверена. Просто не может быть ничем другим, раз я так чувствую.

Сегодня на удивление еще и представлений в театре нет, так что я решила устроить Алехандро сюрприз: еду к нему домой, в своем сексуальном белье и плаще. Мы устроимся на кровати и будем есть вкусности, которые я купила в «Фортнум и Мэйсон» [5]5
  «Фортнум и Мэйсон» (англ. Fortnum & Mason) – престижный магазин в Лондоне на улице Пикадилли, ведет свою историю с 1707 г.


[Закрыть] (хотя я и не могу их себе позволить, но ради особого случая часть сбережений можно потратить). Потом мы устроим что-то суперромантическое, примем ванну вместе, зажжем вокруг свечи. Правда, если подумать, я даже не знаю, есть ли в его квартире именно ванна… Но и душ сойдет, включим фоном какую-нибудь чувственную музыку.

Алехандро живет в Барнете, рядом с метро: ну хотя бы идти по улице недалеко, а то холодный воздух проникает под плащ, и я уже все себе отморозила.

Из дома, который вроде бы мне и нужен, выходит паренек. Я спрашиваю его, правильный ли это дом. Ладно, признаю, я никогда не была у Алехандро, но как-то раз мы ехали в такси, которое сначала высадило его, а потом довезло меня.

– Простите, Алехандро здесь живет? Высокий такой, темноволосый, с сильным латиноамериканским акцентом?

Парень неуверенно смотрит на меня:

– Не знаю, зовут его Алехандро или нет, но похожий парень живет на четвертом этаже.

Это Алехандро, я уверена.

Поспешно поднимаюсь, рискуя навернуться на ступеньках из-за высоченных каблуков.

Стучу в дверь и, услышав приближающиеся шаги, быстро расстегиваю плащ и как раз в тот момент, когда дверная ручка поворачивается, с гордостью распахиваю полы плаща.

– С нашим днем!

А потом в ужасе запахиваюсь.

– Вы не Алехандро!

Нет, определенно не он. Дверь открыл мужчина лет под шестьдесят, который сейчас ошарашенно на меня смотрит.

– Я, конечно, не Алехандро, но добро пожаловать!

– Прошу прощения, а Алехандро не здесь живет?

Мужчина выглядывает в коридор и кивает в сторону:

– Вон та дверь в глубине, дорогая.

Обнаружив, что на четвертом этаже есть еще три квартиры, я молча благодарю его за подсказку.

– А парень-то счастливчик, – слышу я вслед, пока иду к нужной двери.

Снова громко стучу и думаю, что Алехандро действительно счастливчик.

Он открывает дверь, величественный, полуобнаженный, с капельками воды на коже после душа.

– Джемма?

Сбрасываю плащ на пол:

– Отпразднуем?

Он неуверенно смотрит на меня:

– Э-э… прости, что?

Почему он не рад?

– Так наша годовщина же! Мы познакомились месяц назад! – Я пытаюсь вдохнуть в него свой энтузиазм и делаю шаг внутрь, мимо него, в квартиру.

– Я тебя не ждал.

– Ну конечно! Иначе, прости, но какой же это сюрприз? – говорю я.

Алехандро будто никак не может понять, зачем я пришла.

– Я тебе никогда не давал своего адреса.

– У меня свои источники. А теперь что скажешь, если мы зайдем внутрь и немного расслабимся? Я помогу тебе вытереться…

Я уже собираюсь толкнуть дверь в комнату, но вместо твердого дерева пальцы касаются чего-то горячего и мягкого.

– Кому нужно помочь вытереться? – У чего-то горячего еще и женский голос.

Оборачиваюсь и вижу девушку, судя по чертам лица, тоже латиноамериканку, голую, и с ужасом замечаю, что касаюсь ее груди. Я тут же отдергиваю руку.

– Алехандро! Кто… кто она? – в ужасе спрашиваю я.

– Я Шоана.

– Это Шоана, – эхом откликается он.

– Я поняла, что это Шоана, но что она тут делает, еще и голая?

– Она моя жена, – отвечает он, будто это самое естественное, что может быть.

Мне хочется провалиться сквозь землю: я стою тут в стрингах и подвязках для чулок со своим, как я считала, парнем и его женой.

– Ты не говорил, что женат! – обвиняю его я, подхватывая плащ и прикрываясь.

– Ты никогда и не спрашивала, – и глазом не моргнув отвечает Алехандро.

У меня падает челюсть, и я не знаю, что сказать. Вмешивается разглядывающая меня Шоана:

– Как по мне, она может и остаться, очень миленькая. Мне нравится.

Алехандро, похоже, идея нравится.

– Да, можешь присоединиться к нам, если хочешь, раз уж ты здесь…

– А-а, какая гадость! – восклицаю я, как можно скорее застегивая пуговицы до самой шеи. – Алехандро, ты мерзавец! – только это я и успеваю сказать, а потом бегу вниз по лестницам, торопясь поскорее оставить позади эту леденящую душу сцену.

Вот тебе и с праздником, Джемма! Нравится делать сюрпризы? Так мне и надо!

Холод поднимается по ногам, а я чувствую себя полной дурой. Скрючиваюсь, забившись на первое свободное место в метро, и пытаюсь натянуть пониже подол плаща, прикрыть кружево подвязок.

Мне кажется, что меня все разглядывают и что все люди вокруг могут видеть мое белье под плащом. Как же мне себя жалко!

Пока я радостно готовилась к сюрпризу, думая о страстной ночи, которую мы проведем, Алехандро разучивал Камасутру с Шоаной!

Захожу в дом и яростно топаю по ступенькам, пока не добираюсь до квартиры родителей.

– Я просто тупица! – заявляю я без приветствий, плюхнувшись на одну из разбросанных по ковру подушек.

Из кухни выглядывает мама:

– Что ты сказала, золотце?

– Что я полная дура, – бормочу я.

– Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты излучаешь негативные вибрации на закате. Уже почти пора медитировать!

У меня по щекам начинают катиться крупные слезы.

– А позже помедитировать нельзя?

– Могу синхронизироваться с часовым поясом Азорских островов. Но почему ты плачешь?

– Алехандро женат! – Мои рыдания становятся все более отчаянными.

– Женат?

– Я поехала к нему домой, хотела сделать сюрприз, сегодня месяц, как мы встречаемся, и обнаружила его в постели с другой! И это была его жена! – Мама наконец выходит из кухни обнять меня, но я отшатываюсь: – Мама! Прошу тебя, оденься! Мне на сегодня голых людей уже хватило!

Кроме цветного шарфа в длинных каштановых волосах с несколькими седеющими прядками на ней ничего нет. Примечание: мои родители – нудисты, или сторонники натуризма [6]6
  Натуризм – образ жизни в гармонии с природой, который также включает в себя демонстрацию наготы в сообществе с целью развития уважения к себе, другим людям и природе.


[Закрыть], как они себя называют.

Сейчас можно было бы рассказать о родителях подробнее, но у меня просто нет сил.

– Кстати, мам, а мне можешь что-нибудь одолжить? – Я расстегиваю несколько пуговиц, показать, что на мне тоже больше ничего не надето.

Мама выходит и вскоре возвращается из комнаты с двумя расшитыми платьями-балахонами. Я надеваю кислотно-зеленый, сильно пахнущий пачули.

Мама садится рядом в позу лотоса.

– А теперь напомни мне, Алехандро – это…

– Танцор сальсы.

– Разве его зовут не Роберто? – озадаченно уточняет мама.

– Вовсе нет. Роберто танцевал меренге [7]7
  Меренге (исп. merengue) – музыкальный стиль и танец Доминиканской Республики.


[Закрыть].

– Меренге? Я была уверена, что это был Фернандо…

– Нет, мама. Фернандо танцевал пасодобль [8]8
  Пасодобль (исп. paso doble – «двойной шаг», «два шага») – испанский танец, имитирующий корриду.


[Закрыть] на празднике в канун Рождества.

– Они все будто на одно лицо… Ну что ж! Это все возраст, – пожимает плечами мама, явно смирившись. – Итак, Алехандро женат?

– Вот… – Я не знаю, что еще сказать, но потом взрываюсь: – Да что со мной не так? Я мужчин что, сама отпугиваю?

– Джемма, ты идеальна! – говорит мой отец, только что вернувшийся с радио. – Я еще с лестницы слышал, как ты кричишь, – поясняет он и подходит поцеловать маму. – Что случилось?

– Алехандро женат, – серьезным тоном сообщает она.

– Разве его звали не Роберто? – удивляется папа.

– Нет, тот ей изменил с фигуристкой.

– Фигуристкой? Разве это не с ней ты застукала Фернандо?

– Нет, Фернандо завел интрижку с собственной сестрой, – поправляет его мама.

Папа хлопает себя ладонью по лбу:

– Точно, как я мог забыть!

– Не важно, кто или как. Всегда одно и то же: сохранить отношения я не могу, мне всегда изменяют с кем-то еще!

Мама заплетает мне волосы в косу, как делает всегда, когда хочет поговорить о каких-то важных жизненных вопросах.

– Ну, Джемма, сначала тебе стоило бы задуматься, можно ли назвать отношениями десятидневное знакомство.

– Мы знакомы месяц! – поправляю ее я. – И потом, вы с папой тоже поженились, еще толком не зная друг друга, – добавляю обвинительным тоном.

– Тогда было другое время, мы были духовными партнерами и сразу это почувствовали.

Ее замечания на меня не действуют.

– Мы с Алехандро тоже могли бы быть духовными партнерами! Вот только у него есть жена! И она предложила устроить тройничок! – возмущаюсь я.

Но мама с папой только заговорщицки переглядываются.

– Вы это чего? – Досаду в голосе скрыть не удается.

– Джемма, – пытается объяснить мама, – ты слишком зациклена на материальном обладании. Ты воспринимаешь любовь и отношения как физические ограничения своего спутника.

Я смотрю на них, запутавшись еще больше.

– Да, Джемма, – вставляет папа, – твоя мама хочет сказать, что в семидесятых годах любовь была свободной. У тебя могло быть даже пять или шесть партнеров.

– Групповая любовь, – продолжает она.

Папа ей улыбается:

– Телесное наслаждение может подарить кто угодно, но только твоя мать дарит мне наслаждение духовное…

– А мне – твой отец. Моногамия в твоем понимании полна ограничений.

– Бога ради! Прошу, нет! – Я пытаюсь избавиться от мысленной картинки своих двадцатилетних родителей, участвующих в оргии в семидесятых годах.

– Карли, возможно, нам всем надо чуточку успокоиться.

– Ты прав, Ванс, пойду поставлю чайник.

Отец ставит в проигрыватель диск Imagine Джона Леннона, а мама уже возвращается с кухни с подносом и тремя чашками исходящего паром чая.

Но только я делаю глоток, как тут же выплевываю его обратно.

– Джемма, милая, ошпаришься! Немного терпения, – укоряет меня отец.

– Мама, ты что туда положила? Свою специальную настойку, что ли?

Она пожимает плечами и делает знак рукой, почти соединив большой и указательный пальцы:

– Совсем чуточку…

– Мама! Что-то успокаивающее значит, что ромашки было бы более чем достаточно!

– Ты так хорошо спала в детстве!

Я люблю своих родителей, но их нужно принимать в маленьких дозах. Поднимаюсь с пола: лучше вернусь к себе, в свою каморку.

– Ты куда?

– К себе вниз. У меня болит голова. Приму душ и лягу спать.

– Но я приготовила хумус на ужин!

– Заманчиво, но нет, спасибо.

Бабушка Катриона хотела вырастить маму как девушку из высшего общества, чтобы она вышла замуж за дворянина. Да и вся семья моей матери, богатая, но без титула, надеялась подняться по ступенькам социальной лестницы, и бабушка Катриона всегда принимала эту тему близко к сердцу.

Как только мама стала совершеннолетней, ей выбрали жениха из аристократии, но свадьба не состоялась, так как, пока моя мама гостила в Саутгемптоне у подруги, она сбежала на концерт и там познакомилась с моим отцом. Они поженились и вернулись в Лондон, прямо под разгневанные очи моих бабушки и дедушки. Для тех, кто уже больше века производил оружие и осуществлял военные поставки, пацифистские убеждения дочери и к тому же свадьба с парнем-хиппи с волосами до бедер стали настоящей трагедией. Моя мама моментально стала парией в обществе. Какое-то время они с папой жили в кибуце Вади Ара [9]9
  Кибуц (ивр.) – сельскохозяйственная коммуна в Израиле с общностью имущества и равенством труда и потребления.


[Закрыть], затем в коммуне на Гоа и, только когда моя мама забеременела, вернулись в Англию.

Папа работает диджеем на независимой радиостанции, где играют рок, носит обычно джинсы-клеш, а длинные волосы с проседью собирает в хвостик. Мама делает расслабляющий массаж для восстановления баланса чакр и готовит натуральные лекарства из трав, которые выращивает на балконе. Оба настоящие хиппи, воспитывали меня в абсолютной свободе и никогда не ругали, потому что в принципе против выговоров. Иногда я задаюсь вопросом, как вообще дожила до двадцати пяти лет.

Если на то пошло, родители были уверены, что родится мальчик, поэтому решили назвать меня Джими, как Джими Хендрикса [10]10
  Джими Хендрикс (англ. James Marshall (Jimi) Hendrix, 1942–1970) – американский гитарист, певец и композитор, величайший гитарист всех времен, по мнению журнала Time.


[Закрыть]. А потом оказалось, что родилась девочка, и из Джими я стала Джеммой.

И когда я говорю «хиппи», то подразумеваю все вышеперечисленное: в нашем доме расслабляются всем известным способом, их машина – веселый фургончик дынного цвета, сами они нудисты, и я постоянно ездила на нудистские пляжи и в кемпинги. У них нет телевизора, они веганы, экологи, борцы за права животных и антимонархисты. Я говорю «они», потому что прелесть родителей-хиппи в том, что у меня всегда была свобода выбора. Когда в четырнадцать лет я попала на концерт Backstreet Boys, после него решила поесть в «Макдоналдсе» – и в итоге объявила о своей вечной любви к говядине и сыру.

К сожалению, в вопросе моногамии и измен – по крайней мере, физических – на поддержку родителей я рассчитывать не могу, учитывая их участие в сексуальной революции.

Почти полчаса проведя в душе, прислонившись к стене и подставив лицо шумным струям (которые превращаются в кипяток, если жилец с первого этажа нажимает на слив в туалете, или в ледяную воду, если туалет посетил жилец со второго этажа), я наконец заставляю себя дойти до кровати, надеясь похоронить воспоминания об этом дне под покровом простыней.

И едва не пропускаю сообщение.

Оно от Дерека.

«Ты сказала мне разобраться с вопросом о твоем наследстве. Кажется, я нашел выход. Обсудим завтра за ужином в «Бернерс» в восемь вечера».

4
Эшфорд

Как и предполагал, ночью я глаз не сомкнул. Уже перебрал все варианты, как можно было решить вопрос и найти деньги, и заглянул в лицо отчаянию, дойдя до того, что подумывал превратить Денби-холл в бордель, как Том Круз в «Рискованном бизнесе».

В пять утра я сдался и окончательно встал.

Включаю телефон и вижу сообщение от Дерека.

Там, на экране, – ответ на мои молитвы.

«Ты сказал мне разобраться с долгами твоего отца. Кажется, я нашел выход. Поговорим завтра за ужином в «Бернерс» в восемь».

Если придется вернуться в Лондон, так тому и быть. Это большая жертва, но в этот раз я ее принесу с радостью.

И сразу будто все напряженные мышцы разом расслабляются: я падаю в кровать и на сей раз глубоко засыпаю.

Будит меня Ланс – по настоянию моей матери.

Уже за полдень, а по ее мнению, просто недопустимо валяться в кровати, когда с минуты на минуту может нагрянуть с визитом королевская семья.

Когда-нибудь я наберусь смелости и признаюсь ей, что никакая королевская семья к нам не едет. Но не сегодня.

Встаю, и сейчас во мне бурлит энергия, которой я не ощущал со дня финала по поло в прошлом году.

Надеваю кашемировый свитер, рваные джинсы и подхватываю теннисную ракетку.

Да, сегодня на улице градусов десять, но внутри меня будто ядерный реактор, поэтому я выхожу немного размяться на корт.

Что мне больше всего нравится в Денби-холле, так это открытые пространства: вид с любого места уникален, и, откуда бы ты ни смотрел, кажется, что он постоянно меняется. Снаружи земли поместья обрамляет что-то вроде лабиринта, ведущего гостей по разным садам, разделенным по темам и зонам.

Денби-холл – поместье с особняком девятнадцатого века, который перестраивался и расширялся на протяжении многих лет различными герцогами Берлингемами без какого-либо общего плана. Именно это придает ему характер и уникальность по сравнению с классическими английскими особняками, выстроенными сперва на чертежных досках. Теннисный корт занимает один из внутренних двориков и с трех сторон закрыт каменными стенами, увитыми красным плющом. Четвертая сторона, открытая, выходит на озеро. А на первом этаже усадьбы есть галерея, которая служит трибуной.

Признаюсь, соблазн попасть мячиком в мать, когда она появляется в галерее, всегда велик. Рано или поздно я ему поддамся.

Мама как боль в животе: прекрасна, когда уходит.

Мой отец был великим человеком и сдерживал ее, как мог, целых сорок лет, после чего решил переложить задачу на меня. А я сейчас, в свои тридцать с небольшим, думаю, не податься ли в бега.

Мама помешана на контроле, и стоит ли говорить, что сперва она контролировала отца, теперь сосредоточила всю энергию на мне.

Да, ей ведь не хватило быть герцогиней половину своей жизни, теперь она всеми возможными способами играет роль герцогини-матери.

И пока я не женюсь, главной женщиной рода Берлингемов будет она.

Так что передо мной стоит выбор: либо на всю жизнь оставить все обязанности матери, либо заменить ее женой, которая и станет новой герцогиней.

А мама, в свою очередь, может одобрить только два типа женщин в качестве подобной кандидатуры.

Тип первый: робкая, покорная и бесхарактерная, еще лучше – немая, которая не будет мешать ей и дальше все контролировать.

Тип второй: сообщница. Кто-то, настолько похожий на нее, чтобы они могли взять меня в клещи, одна слева, другая справа, и заставить выполнять их желания. По сути, осада.

Вот уже почти десять лет, как я выскальзываю из рук дебютанток, точно кусок мыла, и уворачиваюсь от баронесс и графинь, которые, включая меня в свои семейные планы, даже не особенно это скрывают. Поскольку за все время мне еще не сумели надеть петлю на шею, я могу собой гордиться.

Вы бы видели, что происходит на каждом мероприятии: бесконечная вереница дочерей, племянниц, кузин, сестер, с которыми, по мнению матери, я не могу не познакомиться.

Конечно, если бы я действительно остался без гроша, как сутки назад пророчил мне Дерек, ни один отец не отдал бы мне свою дочь в жены.

Да, единственный плюс банкротства в том, что оно очень эффективно бы сдерживало этих охотниц за мужьями.

Одно можно сказать наверняка: как только Дерек расскажет, как планирует вернуть мое состояние, я отправлю маму в Бат и не хочу ее ни видеть, ни слышать ближайшие полгода.

Не поймите меня неправильно, я ее люблю, но кто же это все выдержит – уж точно не я, никакого терпения не хватит.

Я не привык жить с семьей.

Вокруг всегда были няни и гувернантки, и стоило только вырасти первому зубу, как меня отправили в интернат, а вышел я оттуда уже совершеннолетним.

Дома я бывал на Рождество, приезжал на весенние и летние каникулы, и обычно, кроме меня и родителей, там собиралось еще много людей.

Можете представить, как странно я себя чувствую, просыпаясь каждый день и постоянно натыкаясь на свою мать. Я не со зла – просто не привык.

Кроме того, она вбила себе в голову, что должна превратить меня в идеального герцога Берлингема, поэтому ее вмешательство в мою жизнь переходит всякие границы.

И сейчас она тоже стоит там, под арочными сводами галереи, наблюдает за мной и на глаз снимает мерки. Должно быть, прикидывает, позировать мне для официального портрета сидя или стоя.

Когда начинают падать первые капли дождя, ударом ракетки я собираю раскатившиеся теннисные мячики и направляюсь в свои покои.

Я чувствую себя в отличной форме и готовлюсь к вечеру так, словно меня будут награждать.

Когда я приезжаю в «Бернерс», Дерек уже сидит за столом и ждет.

– Эшфорд, с приездом! Ты точен как часы.

– Иначе и быть не могло. Знаешь, после твоих новостей вчера я глаз ночью не сомкнул. Поспешить сюда со всех ног – самое меньшее, что я мог сделать, хотя и…

– Хотя и… – хмурится Дерек.

– Хотя и нахожу твой выбор несколько необычным. Одним словом, я бы приехал в твой офис на встречу, ну или ладно, на обед. Но чтобы на ужин?

– Да, ты прав. За ужином для деловых разговоров встречаются нечасто, но так и дело у нас необычное.

– Я понял, понял, – перебиваю его я. – Ты узнал, что у моего отца был счет в офшорной зоне, – добавляю шепотом.

– Офшорной зоне? Что? Нет! То есть в смысле, а он у него был? – изумленно спрашивает Дерек.

– Черт побери, откуда мне знать! Адвокат же ты!

– Нет, никаких офшорных счетов нет, во всяком случае, мне о них неизвестно.

Я пожимаю плечами:

– Ну, я думал… ты же сказал о необычном деле!

Дерек кивает:

– Да, дело, скажем так, нетипичное, и обсудить его я хотел вот так, в неформальной обстановке.

Подходит официантка, и Дерек замолкает.

– Вот и я. Немного опоздала, но все же добралась, – извиняется она, запыхавшись.

Я решаю не терять времени и сразу сделать заказ:

– Да, мы уже заждались. В любом случае я возьму шатобриан, спаржу на гриле и пюре с трюфелем.

Она растерянно смотрит на меня, приподняв бровь.

– Что тебе непонятно? – спрашиваю я.

Дерек напротив меня тихонько кашляет.

– Все, – сухо отвечает она.

Я окидываю ее недоверчивым взглядом: кеды с блестками, обтягивающие легинсы из искусственной кожи, обтягивающий леопардовый свитер и яркий макияж. К обстановке не подходит никак, но кто знает, может, это ее первый рабочий день.

– Что ж, ничего сложного тут нет. Шатобриан – это бифштекс из говяжьей вырезки. Со спаржей, думаю, проблем не будет, а пюре с трюфелем – это просто пюре с трюфельным маслом.

Ее реакция повергает меня в шок. Она закрывает один глаз, вытягивает руку, остановившись в паре сантиметров от моего лица, и загибает все пальцы, кроме среднего.

– Оставлю так – вид явно лучше.

Дерек поднимается и берет официантку за плечи.

– Джемма, успокойся. Не хочешь присесть? Не делай так, мы же не на стадионе.

– Дерек, ты что творишь? – оторопело спрашиваю я.

– Джемма не официантка. Произошло недопонимание.

Я чувствую себя сбитым с толку.

– Прости, если она не официантка, то что она здесь делает?

– Что я тут делаю? – нахально вмешивается она. – Он же меня сюда и пригласил! Но могу спросить то же самое про тебя.

– Да, Эшфорд. Джемма – моя клиентка. Точнее, ее бабушка была моей клиенткой, но технически эта роль перешла к ней.

– И она будет ужинать с нами? – спрашиваю я.

– Да, и если мы хотим что-то заказать, вот идет официант. Настоящий.

– Хорошо бы, – отрезаю я. – Я возьму…

– Он возьмет шатобриан со спаржей на гриле и пюре с трюфелем. Это говяжья вырезка, спаржа просто спаржа, а пюре приправлено трюфельным маслом, – зло передразнивает меня Джемма.

– А ты далеко пойдешь, – рассерженно шиплю я.

– Мне морского окуня на гриле, – смущенно бормочет Дерек.

– У вас есть жареные крылышки? – спрашивает новая гостья, листая меню.

– Если синьора желает курицу, у нас есть великолепный coq au vin [11]11
  Кок-о-вен, или петух в вине (фр. coq au vin) – классическое блюдо французской кухни из курятины, тушится в вине. Классическим рецептом считается блюдо в вине по-бургундски.


[Закрыть].

Она морщит лоб, а я едва сдерживаю смех. Я более чем уверен, что в подобном месте она в жизни не была.

– Можно узнать, что здесь смешного? – моргнув, спрашивает Джемма.

Я только пожимаю плечами.

Она решает не обращать на меня внимания и снова поворачивается к официанту:

– То, что вы назвали, коко-что-то-там, отлично подойдет. С картофелем фри.

Когда официант уходит, за столом воцаряется тишина, пока Дерек не решается разбить лед:

– Джемма работает гримершей в театре. В мюзикле.

– Очаровательно, – ровным тоном замечаю я.

– Она была лучшей подругой моей бывшей девушки, помнишь, той, которая переехала в Нью-Йорк?

– Не очень, – кратко отвечаю я.

– А ты прямо душа компании, Эшфорд! – саркастично замечает Джемма.

– А ты – образец воспитания. Ноги обычно ставят на пол, а не на сиденье, – неодобрительно покосившись на нее, возражаю я.

– Не ноги, а ногу. Мне так удобно.

– Пожалуйста, перестаньте ребячиться, – укоряет нас Дерек.

Я начинаю терять терпение:

– Дерек, не хочешь объяснить, почему мы собрались за ужином поговорить о моих делах, а я оказываюсь за одним столом с Тарзаном?

Но Джемма уступать не собирается:

– Нет, Дерек, о моих делах. И почему я оказываюсь за столом с Адольфом Гитлером?

Мы все сидим, напряженно опираясь о стол, и отодвигаемся, только когда официанты приносят и расставляют блюда.

Дерек медленно кромсает своего окуня на кусочки.

– Я сейчас вам все расскажу, но сначала дослушайте, не перебивайте.

Мы с Джеммой замолкаем, обратившись в слух.

– Как я упоминал, Джемма – внучка одной моей покойной клиентки. А Эшфорд – не только мой старый друг, но и сын покойного Генри Паркера, тоже клиента моего отца. У вас обоих ситуации крайне сложные, и, боюсь, если только не случится чуда – а чудеса в юридической сфере случаются крайне редко, – решения у них нет.

В голове звучит тревожный звоночек: какого черта тогда он написал в сообщении, что нашел решение, если это не так?

– Джемма теоретически может получить весьма значительное наследство: семья ее бабушки занималась производством оружия и играла не последнюю роль в военной промышленности, однако для получения наследства есть условие. У Эшфорда же ситуация обратная: он законный наследник своего отца, который сделал несколько неосторожных вложений, потерял основную часть капитала, а теперь Эшфорд должен выплачивать долги. Ситуация такая: если Джемма не выйдет замуж, то никогда не получит наследство; а если Эшфорд не поправит свое финансовое положение, на его имущество наложат арест, что определенно не пойдет на пользу его титулу. Мое предложение, как я вас и предупредил, нестандартное: Джемма должна выйти замуж за человека с дворянским титулом, чтобы получить наследство. Джемма, у тебя есть жених?

– Нет, со вчерашнего дня уже нет, – бормочет она.

После такого вступления Дерека у меня по спине пробежали мурашки.

– А вчера, Джемма, – продолжает Дерек, – ты была помолвлена с мужчиной с дворянским титулом?

– Он танцор сальсы.

– Отлично. Джемма не получит и пенни из наследства, потому что у нее нет супруга-аристократа. А ты, Эшфорд, официально после смерти отца стал герцогом Берлингемом. Вместе с тем, как мы выяснили вчера после финансового анализа, значительная часть твоего имущества находится под угрозой. Подтверждаешь?

Голова становится тяжелой.

– Подтверждаю.

– И ты подтверждаешь также, что за последние двадцать четыре часа не нашел денег, чтобы возместить долг банку?

– Не нашел, – раздраженно отвечаю я.

– И даже не думал о том, чтобы продать одно из твоих владений?

– Определенно нет. Маму тут же хватит удар, если она узнает.

– И ты также подтверждаешь, что, кроме тебя, никто не знает о твоем финансовом положении?

– Да, еще десять минут назад никто не знал, пока ты, Дерек, не выболтал все ей, – замечаю я, раздраженно кивнув на Джемму.

– Если так хочется попридираться, то и мое положение теперь не секрет! – возмущается она.

– Сейчас это второстепенный вопрос. В свете того, о чем я вам сказал, если Джемма выйдет замуж за тебя, Эшфорд, то получит наследство, а ты благодаря какой-то его части сможешь вернуть долги банку и восстановить свое положение. Ты останешься герцогом, сохранишь всю свою собственность, и никто ничего не узнает. А ты, Джемма, получишь то, что полагается тебе по завещанию, и сможешь больше никогда в жизни не работать.

И, хотя я считаю Джемму настоящей сумасшедшей, она выглядит столь же потрясенной, как и я, и мы одновременно разражаемся протестами:

– Погоди-ка! Вчера я просила тебя найти решение, а не мужа!

– Одно другому не мешает, Джемма, – кратко отзывается Дерек.

– Ты же не можешь считать, что единственный способ выплатить долги – это жениться на незнакомке ради денег!

– Конечно, Эшфорд, ты можешь попробовать сыграть в лотерею, если в самом деле считаешь, что там тебе больше повезет. – Друг и со мной миндальничать не собирается.

– Я верю в любовь, настоящую, с первого взгляда, верю в биение сердца, в бабочек в животе, в прекрасного принца, наконец! Ты не можешь положить передо мной чек, завещание и сказать: выйди замуж и станешь миллионершей!

– Миллиардершей, – поправляет ее Дерек.

– Я чувствую себя выставленной на продажу, на аукцион, – бормочет она.

Дерек пожимает плечами:

– Не я поставил тебя в такое положение, а твоя бабушка.

– Какая милая у тебя семья, – не могу сдержаться я.

– Кто бы говорил! – взрывается в ответ Джемма. – Человек, которого отец оставил без штанов!

– Туше.

Ситуация выглядит такой парадоксальной, что можно только посмеяться. Но Дерек сохраняет все то же бесстрастное выражение лица.

– Я считаю, вам нужно все обдумать.

– Дерек, представим самый абсурдный вариант, допустим, я соглашусь: ты ее видел? Ты представляешь ее в роли герцогини?

– А почему нет? – пожимает плечами Дерек.

Джемме обдумывать тоже ничего не хочется.

– Нет, Дерек, представим самый абсурдный вариант, допустим, это я соглашусь: ты хоть раз видел, чтобы принцесса спасала прекрасного принца и платила за него долги? Нет! И потом, прости, но кто от этого выигрывает? Я выйду за него замуж, получу свои – свои! – деньги, которые потом уйдут в оплату его долгов?

– Джемма, как-нибудь, когда захочешь, я сделаю тебе полную опись твоего наследства. Долги Эшфорда – капля в море того, что ты получишь!

За столом снова воцаряется тишина. Каждый погружен в свои мысли, и только Дерек поглядывает на нас в ожидании ответа.

– Это просто смешно, – бормочу я.

– Абсурд, – вторит мне Джемма.

– Не нужно было мне приезжать, – говорю я и поднимаюсь из-за стола.