Текст книги "Сто сорок бесед с Молотовым"

Де Голль

После больших морозов сегодня оттепель, чуть ли не плюсовая температура. Молотов немного похудел, но выглядит по-прежнему бодро. Рассказываю ему о прогнозе американских астрологов: Европа станет коммунистической, конфликт между двумя системами вспыхнет в самой спокойной ныне точке земного шара.

Шота Иванович говорит о Троцком – много, долго, как водопад. Потом перешел к Петру Первому – столько полезного сделал для России, которая до него была отброшена от Запада.

– Но много немцев напустил в Россию, – говорит Молотов.

Я давно заметил, что при всем своем интернационализме Вячеслав Михайлович невероятно болеет за все русское, считая, что мы должны сами, своими силами превзойти мир.

В.И. Бережков

– Вы Иловайского читаете? – спрашивает он и тут же добавляет: – Реакционный историк.

– Но лучше читать такие книги, – возражает Шота Иванович, – чем смотреть всякую ерунду по телевизору.

– А мы смотрим, – подмигивает мне Молотов.

– Симонова смотрели? – спрашиваю.

– Смотрел не все. Покрасовался он, показал себя, – говорит Молотов.

– Сказал, что он ничего не изменяет – как было в войну написано, так и оставляет. А сам везде заменил слово «немец» на «фашист».

– Верно? – спрашивает Молотов. – О, это хитрый очень!

Шота Иванович произносит тост за Молотова:

– Вы такую жизнь прожили!

– Что значит – прожил? Вы что, меня уже хоронить собрались?

Читаю вслух статью в «Правде» «Об упорядочении цен»:

– Меня возмущает формулировка: «Цены несколько повышены». Это «несколько» – в два раза. И на детскую одежду.

– Это позор! – говорит Молотов. Показываю ему отрывок из мемуаров де Голля. Молотов все это читал.

– Он мне прислал свои мемуары на французском, – говорит Молотов.

Для де Голля, конечно, не имело значения то, что Молотов уже не в Кремле, исключен из партии… Молотов есть Молотов.

Для де Голля не имело значения и то, что у нас антисталинская кампании. Президент Франции, приехав в Москву, возложил венок на могилу Сталина. Представляю, как чувствовали себя наши стоящие рядом лидеры, когда высокий, прямой, негнущийся де Голль стоял на Красной площади у могилы Сталина, держа руку под козырек…

18.02.1977

На переговорах

– Американцы предлагали поделить Германию на какие-то мелкие?..

– На небольшие государства, – подтверждает Молотов. – Глупая мера. Такие предложения были. В Америке все-таки, по-моему, тупые политики. Нелепость.

01.01.1985

Глупость

Молотову передали мнение одного хорвата: «Вы сделали ошибку, что не уничтожили немецкую нацию».

– Это фашизм, – говорит Вячеслав Михайлович.

– Я читал «картофельный план» – после войны засадить всю Германию картошкой, чтобы у нее не было промышленности, а всех немцев выселить на острова британских колоний.

– Был такой американский деятель Моргентау, – говорит Молотов. – Он писал в таком духе: не дать Германии восстановить свою промышленность. Тоже глупость. Довольно нелепая.

07.11.1979

«Жертвы Ялты»

– Вышла за рубежом книга «Жертвы Ялты», – говорю Молотову. – Написал ее внук Л. Н. Толстого Николай Толстой. Описывается ваша встреча с Иденом в 1944 году в Ялте, где вы договорились о репатриации советских граждан, оказавшихся за границей. Англичане потом переусердствовали и вернули всех насильно. Многие кончали жизнь самоубийством. Десять процентов возвращенных расстреляли, а девяносто процентов попало в концлагеря.

– Я такой встречи не помню, – отвечает Молотов. – Ее не было. Разговор, видимо, был. А возможно, нам и посылали людей, чтобы заслать разведчиков.

– Наверно, было, – говорю я. – Они приводят количество – тридцать тысяч человек.

– Ну, это они могут. Не проверишь.

04.03.1978

– Есть версия, по которой Жуков предлагал не останавливаться на Берлине, а двинуть дальше, взять Париж…

– Я такого не помню. Люди плохо знают географию[21]21
  Однако подобные настроения и слухи были. Из периода «холодной войны» хорошо помню такую песню, которую, разумеется, не исполняли по радио или в концертах:
  «Всю Европу с Волги и до Рура / прошагали за три перекура. / Шагом, шагом, шагом, братцы, шагом / по долинам, рощам и оврагам. / Океан нам тоже не препона, / потому что с Волги мы и с Дона. / Шагом, шагом, шагом, братцы, шагом / по долинам, рощам и оврагам. / Шагом, шагом, полные отваги, / мы дойдем до города Чикаги. / Океан нам вовсе не фигура – / всю Европу за три перекура!»


[Закрыть].

08.03.1974

Рассматриваем фотографию Потсдамской конференции. Прошу рассказать, кто есть кто. Молотов поясняет:

– Это Вышинский, Громыко, Кузнецов Николай Герасимович, это начальник охраны Власик, Майский… Это Геращенко, заведующий экономическим отделом.

– Это Сталин, это Молотов, – говорю я.

– Верно, Сталин, Молотов. Это мой помощник Подцероб, это Царапкин, так называемый Новиков, Силин, второй мой помощник Потрубач, это мои ребята…

– А рядом со Сталиным кто сидит?

– Это Голунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, и поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.

Нас очень волновали польский вопрос, вопрос о репарациях. И мы своего добились, хотя нас всячески старались ущемить, навязать Польше буржуазное правительство, которое, естественно, было бы агентом империализма. Но мы – Сталин и я за ним – держались такой линии, чтоб у себя на границе иметь независимую, но не враждебную нам Польшу. На переговорах и раньше споры шли о границах, «линии Керзона», линии «Риббентроп – Молотов». Сталин сказал: «Назовите как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» «А Варшава была», – спокойно ответил Сталин.

09.07.1977

Советская делегация на Потсдамская конференции

– Гесс сидит, Вячеслав Михайлович.

– Гесс сидит по нашей вине.

– А почему – по нашей вине?

– Они были за то, чтобы его освободить, а без нас не могут решить. Нюрнбергский процесс…[22]22
  Я принадлежу к тем людям, которые знают историю нашей партии не только по документам, потому что по документам никакая история не происходит, – говорит бывший заместитель министра иностранных дел В. С. Семенов. – А я знаю эту историю по разговорам, по телефонному звонку, по мимолетному замечанию, и эта история, как и всякая иная история, как история Великой французской революции, хотя она была буржуазная, это была история, не записанная на пленку. Это была история мимолетного столкновения, мимолетного обмена мнениями. Если б написать историю партии по этим мимолетным столкновениям и явлениям… Революция делается не на бумаге, а в разговоре, в том, что сказано по телефону, но никогда не будет воспроизведено в каком-то документе. Несколько слов, одно слово решало – туда или сюда. Я был представителем военной администрации в Германии. Звонок: «Это Сталин говорит. Передаю трубку Молотову». – «Слушаю, Вячеслав Михайлович». – «Вам поручается поехать в Нюрнберг и посмотреть, как там наша прокуратура работает». (В это время шел Нюрнбергский процесс. – Ф. Ч.) – «Будут ли какие установки, Вячеслав Михайлович?» – «Установок нет, сами разберитесь». Я поехал в Нюрнберг, посмотрел: Руденко, Смирнов ведут дело хорошо. Я жил там недели две-три, потом их собрал и сказал: «Вы ведете дело правильно. Я – политический советник маршала Жукова, разрешите, я отбуду к месту назначения и доложу об этом товарищу Сталину».


[Закрыть]

16.06.1977

– Поляки интересуются судьбой польских офицеров в нашем плену, это больное место… Они говорят, что наши расстреляли…

– Они могут. Есть специальное заявление советского правительства. Этого я и придерживаюсь. Была же потом комиссия. Руденко входил.

– А сколько поляки принесли горя Украине, Белоруссии, – говорит писатель И. Ф. Стаднюк. – Между прочим, в Первую мировую войну поляки были самыми страшными для украинцев. Очень жестокие. Они не выбирали кого-то, а сразу наказывали целую деревню.

– Националисты все – польские, русские, украинские, румынские, они на все, на все пойдут, самые отчаянные, – говорит Молотов.

13.06.1974

– Перед назначением Рокоссовского в Польщу я туда ездил и сказал полякам, что мы им дадим в министры обороны кого-нибудь из опытных полководцев. И решили дать одного из самых лучших – Рокоссовского. Он и характером мягкий, обходительный, и чуть-чуть поляк, и полководец талантливый. Правда, по-польски он говорил плохо, ударения не там ставил, – он не хотел туда ехать, но нам было очень нужно, чтобы он там побыл, навел порядок у них, ведь мы о них ничего не знали[23]23
  Назначение К. К. Рокоссовского в Польшу не было ссылкой, как теперь нередко пытаются изобразить, – будто бы Сталин опасался таких крупных и популярных военных, как Жуков и Рокоссовский, и одного снял с должности главкома сухопутных войск и отправил командовать округом, а другого послал в Польшу. Сам Рокоссовский рассказывал, как в 1949 г. Сталин пригласил его к себе на дачу и сказал:
  – Это не приказ, это моя просьба, Константин Константинович. Но если вы не поедете в Польшу, мы ее потеряем.
  Надо заметить, что после Сталинградской битвы Сталин стал называть Рокоссовского по имени-отчеству, вторым после маршала Б. М. Шапошникова, в то время как большинство своих подчиненных он называл по фамилиям. Во время беседы Сталин заговорил об известном аресте Рокоссовского.
  – Там били? – спросил он.
  – Били, товарищ Сталин, – ответил Рокоссовский.
  – Сколько у нас еще людей «чего изволите», – сказал Сталин.
  – Боюсь, как бы со мной не повторился тридцать седьмой год. – признался Рокоссовский.
  – Тридцать седьмого года больше не будет, – ответил Сталин.
  Любопытна резолюция Верховного на заявлении одной известной актрисы генеральному прокурору СССР о том, что она фактически живет с Рокоссовским, а тот не оформляет юридически их отношения: «Суворова сейчас нет. В Красной армии есть Рокоссовский. Прошу это учесть при разборе данного дела. И. Сталин». Ни слова об этой актрисе, ни слова об их взаимоотношениях, а просто поставил рядом с Суворовым… В Польшу Рокоссовскому ехать не хотелось, но пришлось. Там он стал маршалом Польши, министром национальной обороны, заместителем председателя Совета министров. Причем за ним сохранялись советские должность, звание, регалии. Его родственники и друзья говорили мне, что он любил в застолье, вспоминая свой польский период, рассказывать, как красивая секретарша сразу принесла ему бумаги на подпись. «А я плохо знал язык, брал русские слова и приделывал к ним шипящие польские окончания. И сказал ей: „Разобрамшись, докладайте!“ – имея в виду „разобравшись, докладывайте“. А получилось: „Раздевшись, докладывайте!“» Все смеялись. Когда Рокоссовский окончательно вернулся из Польши в СССР, его принял Хрущев и сообщил о назначении заместителем министра обороны СССР.
  – По мне бы и округом командовать вполне достаточно, – ответил скромный Рокоссовский.
  – Да вы не подумайте – это мы потому вас так высоко назначили, чтобы полячишкам нос утереть! – ответил Никита Сергеевич.
  «И так он плюнул в душу этими словами, – вспоминал Константин Константинович. – Мол, сам-то ты ничего из себя не представляешь, это ради высокой политики сделано…» Когда Хрущев развернул антисталинскую кампанию, он попросил Рокоссовского написать что-нибудь о Сталине, да почернее. От имени Рокоссовского это прозвучало бы: народный герой, любимец армии, сам пострадал в известные годы. Маршал наотрез отказался писать подобную статью. На другой день он был снят с должности заместителя министра обороны.


[Закрыть].

16.07.1978

– Рейган провозгласил, что Польша – это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять – нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.

04.12.1981

– Поляки никогда не утихают и никогда не успокоятся. И без толку. Все на свою шею… Очевидно, будут еще серьезные события…

09.12.1982

Черчилль пишет, что англичане из-за Польши начали войну.

– Да, да, – соглашается Молотов и добавляет: – Союзники нас голыми руками хотели брать и заставлять делать то, что им надо! Они иначе полагали. А мы обыграли.

– Народ мало знает.

– Мало, да.

– Вы не допускали в Польше Миколайчика…

– Ну а как же. Черчилль, конечно, не пишет о том, что дал Монтгомери указание насчет немецкого оружия?

– Пишет.

– А для чего – как он пишет?

– Боялся русского усиления. Русские нарушили ялтинские соглашения: Вышинский появился в Румынии.

– Вышинский позже появился, – парирует Молотов.

04.10.1972

– В Польше дела неважные, – говорю я.

– Плохо не просто то, что там неважное настроение, – отзывается Молотов, – но то, как мы капитулянтски информируем об этом.

– Пришел наш танкер с продовольствием, они не подпустили к берегу, обстреляли. Лозунг: «Лучше умереть с голоду, чем есть русское дерьмо!» Есть нечего, не работают. Чехи прислали им состав с курами – не пропустили через границу. Партия оказалась там слабой, недостойной.

– Не то что слабой, – добавляет Молотов, – а никуда не годной. Съезд они неплохо провели. Но действий со стороны Кани (Первый секретарь ПОРП. – Ф. Ч.) не было. Гришин сказал твердо, что мы не отдадим Польшу.

– Вы со Сталиным еще в Потсдаме заявили, что Польша должна быть самостоятельным, но не враждебным нам государством.

– Ну а потом, когда мы ее приблизили к себе и она стала нам дружественной – тем более, – говорит Молотов.

03.06.1981

Социализм в Восточной Европе

– Говорят, что после войны не было единства в политбюро насчет строительства социализма в странах, которые мы освободили.

– Нет, не было этого.

– То есть у вас сразу была твердая линия на строительство социализма в этих странах, да?

– Осторожная только… Для этого народная демократия была, а не диктатура пролетариата, все это были переходные такие формы, которые необходимы были. А суть – да.

– Суть: провести эту политику?

– Ну, в разных условиях по-разному. Одно дело в ГДР, другое дело – в Болгарии, но основа одна и та же.

– А Австрию вы специально оставили так?

– Да, это конечно. Потому что она не подготовлена была для этого. Браться официально за неподготовленное дело – только осложнять дело и только портить, так сказать…

– Значит, заранее решили про социалистический путь, но Австрию не трогать?

– Ну да. Насчет Австрии заранее решили. И насчет Греции. И Финляндии тоже. Я считаю, что это принято очень разумно с точки зрения истории и политики. Видите, тут самое трудное, чтобы от империализма ушли. А это было предрешено до окончания войны.

– Я читал, американцы сожалеют, что Берлин оказался в советской зоне оккупации Германии.

– Конечно, это безусловно. Это был компромисс, но такой компромисс, при котором наши плюсы были больше, чем ихние, конечно. Но и трудности оставались. А много еще осталось и других трудностей.

…Вопросы о Греции и Румынии были согласованы у меня с Иденом, а потом уже у Сталина с Черчиллем.

14.08.1973

– Вопрос о разделе Берлина был решен еще в Лондоне. Договорились разделить и Германию, и ее столицу на три части. А потом, когда союзники предложили, что надо и французам дать зону, мы сказали: «Дайте за ваш счет; они ж не воевали». Ну, они выделили, а наша зона осталась неприкосновенной. Все дело в том, что если б не было Берлина, был бы другой такой узелок. Поскольку у нас цели и позиции разные, какой-то узел обязательно должен быть, и он завязался в Берлине. Как мы могли отказать им в этом, если они говорят: «Мы же вместе боремся!»

24.08.1970

– Против советской власти у них не получилось крестового похода: мы раскололи лагерь империализма.

Мы не были в дураках, и никто не считал нас дураками. Хотя некоторые пытались…

Умер Рузвельт. Первая встреча с Трумэном. Он начинает со мной таким приказным тоном говорить! А перед этим у меня в Москве был разговор с Гарриманом и английским послом Керром по польскому вопросу – как формировать правительство. Мы за то, чтоб формировал его Польский национальный комитет, а они нам всячески Миколайчика этого подсовывают. И Трумэн: «Что же вы ставите так вопрос, что с вами нельзя согласиться; ведь это недопустимо!» Я думаю, что это за президент? Говорю: «В таком тоне я не могу с вами разговаривать». Он осекся немного, осекся. Туповатый, по-моему. И очень антисоветски настроенный. Поэтому начал в таком тоне, хотел показать свое «я», как говорится. Пришлось говорить с нами более солидно и спокойно. Потом он сказал о себе, что он себя скромно оценивает: «Таких, как я, в Америке миллионы, но я – президент». На рояле играл. Неплохо, но ничего особенного, конечно. До интеллекта Рузвельта далеко. Большая разница. Одно общее: Рузвельт тоже был матерым империалистом.

09.07.1971

Трумэн решил удивить

– В Потсдаме Трумэн решил нас удивить. Насколько я помню, после обеда, который давала американская делегация, он с секретным видом отвел нас со Сталиным в сторонку и сообщил, что у них есть такое оружие особое, которого еще никогда не было, такое сверхобычное оружие… Трудно за него сказать, что он думал, но мне казалось, он хотел нас ошарашить[24]24
  Американский генерал Гровс, руководивший проектом создания атомной бомбы, пишет в своей книге, что на Потсдамской конференции Трумэн и Черчилль обсуждали, как сообщить Сталину с наибольшим эффектом об атомной бомбе.
  – Они были уверены, что вы ничего не знаете, – говорю я.
  – Знали, знали, – улыбается Молотов.
  – Трумэн сказал Сталину, а потом поделился своим впечатлением с Черчиллем, мол, Сталин никак не отреагировал на его слова.
  – Вполне сознательно, – говорит Молотов.


[Закрыть]. А Сталин очень спокойно к этому отнесся. И Трумэн решил, что тот ничего не понял. Не было сказано «атомная бомба», но мы сразу догадались, о чем идет речь. И понимали, что развязать войну они пока не в состоянии, у них одна или две бомбы всего имелись, взорвать-то они потом взорвали над Хиросимой и Нагасаки, а больше не осталось. Но даже если и оставалось, это не могло тогда сыграть особой роли. У нас по этой теме работы велись с 1943 года, мне было поручено за них отвечать, найти такого человека, который бы мог осуществить создание атомной бомбы. Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он оказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе – он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки – разведчики сделали очень важное дело. Курчатов несколько дней сидел в Кремле, у меня, над этими материалами. Где-то после Сталинградской битвы, в 1943 году. Я его спросил: «Ну как материалы?» Я-то в них не понимал ничего, но знал, что они из хороших, надежных источников взяты. Он говорит: «Замечательные материалы, как раз то, чего у нас нет, они добавляют».

Г. Трумэн и И. Сталин во время Потсдамской конференции

Это очень хорошая операция наших чекистов. Очень хорошо вытащили то, что нам нужно было. В самый подходящий момент, когда мы только начали этим заниматься.

У меня в памяти что-то было, а сейчас я боюсь говорить, потому что запамятовал. Супруги Розенберг… Я старался не расспрашивать об этом, но думаю, что они были связаны с разведкой… Кто-то нам сильно помог с атомной бомбой. Разведка сыграла очень большую роль. В Америке пострадали Розенберги. Не исключено, что они нам помогали. Но мы об этом не должны говорить. Такое нам еще может пригодиться в будущем[25]25
  Весьма скупые фразы. Но и их удалось вытащить с трудом за многие годы бесед.


[Закрыть].

– Это были американские материалы, не немецкие?

– Наверное, главным образом. Разведка наша перед войной и в войну работала неплохо. В Америке были подходящие кадры. Еще старые кадры… Берия после войны уже начал[26]26
  На одном из послевоенных заседаний политбюро Сталин сказал:
  – Над нашей Родиной вновь нависла серьезная опасность – над делом великого Ленина, над головой каждого советского человека. И прежде всего, она висит над вашей головой, товарищ Берия! Вы будете отвечать перед нашим народом за создание атомной бомбы!
  За создание атомной бомбы полагалось звание Героя Социалистического Труда, особая Сталинская премия размером в 600 тысяч рублей, дача, автомобиль и право родственникам поступать в вузы без вступительных экзаменов. Несколько советских ученых были удостоены этих почестей. Говорят, звание Героя получил и один из немецких физиков-атомщиков, вывезенных нашими разведчиками, но насколько это достоверно, не ручаюсь. Список предполагаемых Героев принес Берии Курчатов, руководивший созданием бомбы. Берия посмотрел и спросил:
  – Что ты мне пишешь: Иванов – за открытие каких-то лучей, Петров – за нейтронную реакцию. Я в этом ничего не понимаю. – И обратился к своему помощнику: – Дай-ка наш список!
  Тот протянул ему бумагу. Берия заметил:
  – Правильно. Иванову можно дать Героя – ему у нас за невыполнение полагается расстрел, а Петрову у нас значится 15 лет, так что, извини, дорогой, ему только орден Ленина и дача!
  Говорят, узнав об этом, академик Флеров поспешил уйти из этой системы и остался с одной Звездой, а его коллеги Курчатов, Харитон, Зельдович, Сахаров впоследствии стали трижды Героями…


[Закрыть].

Рано взяли Берлин?

С телевизионного экрана (американский фильм «Монстр» о Сталине) мне довелось слышать мнение, что Красной армии не следовало спешить со взятием Берлина в апреле-мае 1945 года, ибо это можно было сделать и попозже, и меньшей кровью, но Сталин не жалел своих солдат и так далее. Однако авторы подобных рассуждений не знают или сознательно забывают о том, что гитлеровская Германия в ту пору была близка к созданию атомной бомбы. Гитлер надеялся на чудо, которое спасет рейх, и это чудо могло стать реальностью, ибо на 4 апреля 1945 года планировалось первое испытание немецкого ядерного оружия.

Академик А. М. Люлька, посетивший Германию после капитуляции в 1945 году, рассказывал мне: «Мы увидели там, в маленьких лабораториях, такую страшную науку, что просто наше счастье, что Германию победили весной 1945-го, а не позже!»

В свое время маршал В. И. Чуйков, напротив, пытался доказать, что если бы ему разрешили, то он своей армией мог бы взять Берлин еще в январе 1945 года. В Воениздате, где готовилась к печати книга его мемуаров, ему пытались возразить, но безрезультатно. Тогда начальник Воениздата пригласил к себе В. И. Чуйкова. Когда Василий Иванович вошел в кабинет, он увидел маршалов Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского.

– Ну-ка расскажи, как ты своей армией хотел взять Берлин в январе сорок пятого? – спросил Жуков. – Я всего не мог знать тогда, а ты знал!

Победить таких авторитетов, как Жуков и Рокоссовский, у Чуйкова не получилось.

– Мы ни на кого не надеялись – только на собственные силы, – говорит Молотов. – Что касается могущества державы, повышения ее оборонной мощи, Сталин стремился не только не отставать, но быть впереди, несмотря на то что понимал, что мы вышли на самые передовые рубежи при колоссальной внутренней отсталости – страна-то крестьянская! Но мы и ракетами начали заниматься всерьез во время войны. Могли бы мы запустить первый в мире спутник в 1957 году и первого человека в космос в 1961-м, если б не стали этим заниматься значительно раньше?

– Мне об этом рассказывал академик Василий Павлович Мишин, – говорю я. – Он долгое время был первым заместителем Королева, а потом и его преемником на посту Главного конструктора. «Будущий советский космос, – сказал он, – начался в конце войны с обмена посланиями между Сталиным и Черчиллем». Я читал этот двухтомник переписки…

– Интересные есть послания, – говорит Молотов. – Многие мы вдвоем сочиняли. Все это шло через меня. Иначе и не могло быть.

– Я читал и не обращал внимания на одну телеграмму Черчилля, как всегда, совершенно секретную, где говорится, что в ближайшее время советские войска возьмут польский населенный пункт Дебице, в котором немцы производят испытание крылатых ракет Фау-2. «…Я был бы благодарен, маршал Сталин, – пишет Черчилль, – если бы вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые ваши войска смогут захватить после овладения этим районом, и если бы затем вы предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной станции нашими специалистами. 13 июля 1944 года».

Сталин ответил, что не знает, о каком Дебице идет речь, «так как в Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием».

Английский премьер тут же шлет новое нетерпеливое послание, в котором дает подробнейшие координаты нужного ему Дебице.

Сталин отвечает кратко, что он дал на этот счет необходимые указания. «…Обещаю вам, что возьму это дело под свой личный контроль, чтобы было сделано все, что будет возможно, согласно вашему пожеланию».

И действительно, взял под свой личный контроль.

«В тот же день, – рассказывал Василий Павлович Мишин, – мы с Серегой (С. П. Королев. – Ф. Ч.) были на ковре у Сталина. Он дал нам указание немедленно вылететь в только что освобожденный от немцев Дебице, собрать там материалы по крылатым ракетам и все привезти в Москву, и чтоб ничего не досталось англичанам – их разведчики давно там работают.

Подготовка немецкой ракеты «Фау-2» к испытательному запуску

Так мы и сделали. По обнаруженным чертежам и обломкам нарисовали крылатую ракету и выполнили ее в металле в Чехословакии. Нашими разведчиками был обнаружен некий Козак – заместитель главного немецкого ракетчика Вернера фон Брауна, чех по национальности. Он стал нам помогать. Помню, мы с Королевым сидим у него в гостях, оба в военной форме, подполковники, а его жена смотрит на нас и говорит: „А вы не военные. У вас сапоги не такие и лбы очень высокие“. Как говорится, вычислила нас.

А к Октябрьским праздникам мы отправили в Москву на железнодорожной платформе готовую крылатую ракету, машину „Татра“, ящик чешского пива и написали: „Подарок Сталину“. Так начинался советский космос»[27]27
  Ирония судьбы: американцам в ракетных делах помогал главный германский специалист фон Браун, а русским – его заместитель Козак.


[Закрыть].

– Сталин очень внимательно следил за такими делами, – говорит Молотов. – Вот пишут, что он не признавал кибернетику…

– Я имел честь, когда был студентом, слушать в аудитории самого Акселя Ивановича Берга. Это авторитет в науке об управлении! – говорю я.

Именно Берг был назначен Сталиным заместителем председателя государственного комитета по этим вопросам. Вот на каком уровне решалось дело! Конечно, мы не кричали об этом на весь мир. Сталин был величайшим конспиратором.

– Тысяча девятьсот сорок шестой год, ООН. Я с пяти лет помню вашу речь, вся страна ее знала: «Нельзя забывать, что на атомные бомбы одной стороны могут найтись атомные бомбы и еще кое-что у другой стороны (Молотов комментирует сам себя: „Вот это правильно!“), и тогда окончательный крах расчетов некоторых самодовольных, но недалеких людей станет более чем очевидным».

– Это была моя лично мысль, – говорит Молотов. – Я считал, что тут опасного ничего нет. Я очень тщательно обдумал это дело, а надо было сказать вместе с тем, поскольку на Японию были сброшены бомбы, и эти бомбы были, конечно, не против Японии, а против Советского Союза: вот, вспомните, что у нас есть. У вас нет атомной бомбы, а у нас есть, и вот какие будут последствия, если вы пошевелитесь.

Ну, нам нужно было взять свой тон, дать какой-то ответ, чтоб наши чувствовали себя более-менее уверенно.

Готового текста у меня не было, это я говорю правду. Потом некоторые обращались: «А что это „еще кое-что“? Там только атомная бомба, а вы сказали: у нас будет атомная бомба и кое-что другое».

Сталин мне потом сказал: «Ну ты силен!»

У нас еще ничего не было, но я был в курсе этого дела.

– А вот из вашей речи в ООН, тоже в 1946 году: «Делегат Филиппин старался доказать, что голосование советского предложения невозможно, так как оно якобы противоречит парламентским правилам… Я благодарю делегата Филиппин за то полезное поучение, которое он нам дает насчет парламентских порядков. Я думаю, что это будет полезно, в частности, на Филиппинах, когда там будет парламент (общий смех), и в других местах, где парламенты уже имеются».

– Да, бывало такое дело, конечно, – скупо замечает Молотов.

01.07.1979

– Насчет «еще кое-чего» мне никто не поручал говорить. А потом Сталин это использовал для того, чтобы ограничить всякие разговоры о том, что мы слабы, когда у нас еще ничего не было. Ничего не было. Но это не надувательство. Ведь я в общем-то знал, что делается. Поэтому то, что я говорил, не противоречило фактическому положению дел. Но ничего еще не было. Только начали. Было оправдано потому, что будет у нас и атомная бомба, а водородную мы даже раньше взорвали, но это уже в более позднее время.

01.11.1977

– Когда я сказал в ООН, что найдется «еще кое-что», все потом спрашивали: «Что ты имел в виду?» Я, конечно, имел в виду ракеты. Мы были в лаборатории Королева после войны.

– И Сталин ездил с вами?

– По-моему, да.