Текст книги "Сто сорок бесед с Молотовым"

Желательно, но несвоевременно

– Болгары часто задают вопрос: почему после войны мы к ним не присоединили часть Греции, приморскую область? – спрашиваю Молотова.

– На этом очень настаивал товарищ Коларов, работавший с Димитровым. Невозможно было. Почему нам не удалось весь Берлин взять? Было бы лучше. Но надо знать меру. Это бы расстроило очень многие дела. Англичане и французы выступили бы против. У нас бы сразу получилась раскоряка в начале мирного периода. Этот вопрос поставили, но было невозможно. Я посоветовался в ЦК, мне сказали, что не надо, не подходящее время.

Пришлось помолчать. А Коларов очень напирал на это. Желательно, но несвоевременно.

04.11.1978

Жадность

– Половина Сахалина японская была. Мы здорово у них отобрали! Все, что мы взяли после войны, – правильно. Сахалин взяли – наш Сахалин. Курилы – наши, – говорит Молотов.

– Жаль, что Хрущев отдал Порт-Артур и Дальний. Если б мы имели эти две базы…

– Вот это уже жадность. Очень вредно.

– Но все-таки там наши воевали. Русская кровь…

– Что вы, так разве можно рассуждать? Только националисты так рассуждают. Вы не будьте русским националистом. Ленин указывал, что для русских самое вредное – великорусский шовинизм.

– Это верно, но сейчас бы мы имели больше влияния в Китае…

– Наоборот, имели б гораздо меньше опоры. Только б вражду окончательно раздули, больше ничего.

– А все-таки Босфор и Дарданеллы не помешали б нам.

– Нет, это, я извиняюсь, глупая вещь, – отвечает Молотов. – Но вы не будьте русским националистом. Очень, очень такая пахучая вещь, имейте в виду. И она существует. И у коммунистов.

В разговор вступает Шота Иванович:

– Вы политик и в нужное время руководили нашей дипломатией. Кому остров Кипр принадлежит?

– Ну кому? Макариосу.

– Я считаю тоже – Макариосу. Греческий остров, а турки хулиганят. Мотивируют тем, что там проживают турки. Они много вреда причинили, когда приехали из Средней Азии. Хотели оккупировать весь остров и фактически оккупировали.

– У нас здесь разные точки зрения с вами, – говорит Молотов нашему историку.

– Остров же греческий. Вы считаете его турецким?

– Я только одно могу сказать: разные точки зрения.

– А я хочу узнать вашу, – говорит Шота Иванович.

– Вы постепенно узнаете. Я ни одному националисту не согласен сочувствовать. Не только на словах, но и на деле.

– Но коммунисты всегда защищали национальную культуру, национальное чувство…

– С умом защищали, с умом, – отвечает Молотов.

20.08.1974, 17.07.1975

Греция

– Часто задают вопрос, почему с Грецией так получилось после войны, – там ведь коммунисты были, партизаны… – спрашиваю я.

– Это была договоренность. Где надо, предел нужно поставить лишней жадности.

– Но греки были бы нам верные друзья.

– Что значит – греки? Носили б мы все время беспокойство в Средиземном море.

– Ну и что? Там у нас базы были бы.

– Не-е-ет. Тогда бы мы с англичанами уже окончательно разругались бы. Для каждого этапа свой предел. Я считаю, что очень было правильно сделано.

– Да, вы и так много взяли, и говорить нечего.

– А еще больше хочется. Пушкинская «Сказка о рыбаке и рыбке», – говорит Молотов. – Как только переборщишь…

Грецию мы не трогали. Какая же дипломатия глупая, если не понимают, что можно, чего нельзя. Мы же не можем все захапать. Мне в Монголии говорили о Западном Берлине: как вы допустили? Можно отхватить такие куски, что подавишься. Финляндию ведь мы могли запросто забрать!

18.08.1976, 07.12.1976

Позорный случай

О Болгарии В. М. Молотов говорит:

– В Болгарии еще не было коммунистического правительства, но все-таки в основном были коммунисты, хотя были разные люди. Один из болгар мне говорит в Москве, что был такой позорный случай. Были, говорит, наши летчики и ваши на аэродроме в Софии, в столице Болгарии. Один из болгарских летчиков настолько был враждебно, прогермански настроен: ну что, говорит он советскому летчику, давай взлетим оба в воздух и там сразимся над столицей один на один!

17.03.1974

…Перед подписанием договора о дружбе с Болгарией Сталин спросил у Димитрова, все ли вопросы утрясены.

– Почти все, – ответил Димитров.

– А что осталось?

– Мы просили десять правительственных автомашин ЗИС-110, а товарищ Микоян дает нам только семь.

– Товарищ Микоян, – обратился Сталин, – дайте им десять машин, пусть у них на три бюрократа будет больше, чем у нас.

Пьетро Селья

Говорю:

– Пьетро Селья в 1953 году ездил в Москву и встречался с вами. У итальянцев спрашивают: есть ли у них сейчас в компартии просталинское направление? Берлингуэр ответил: «Есть. Это последователи Пьетро Сельи. Он встречался с Молотовым, и тот за три года до XX съезда рассказал ему о злодеяниях Сталина, но подчеркнул, что так было нужно, что это продолжение революции». И Селья вернулся из Москвы с таким мнением, что Сталина не нужно чернить.

– Я помню его, но он как-то исчез непонятно. То ли он был провокатором? – говорит Молотов.

04.03.1978

Одна неясность

– Вячеслав Михайлович, у меня есть одна неясность…

– Только одна? У меня больше.

– О создании государства Израиль. Американцы были против…

– Кроме нас, все были против. Кроме меня и Сталина. Меня некоторые спрашивали: почему пошли на это? Мы – сторонники интернациональной свободы, почему мы должны быть против, когда, собственно говоря, отказать – значит повести какую-то враждебную политику в национальном вопросе. В свое время, правда, большевики были и остались против сионизма. И даже против Бунда, хотя тот социалистической считался организацией. Но одно дело быть против сионизма – это осталось неизменным в политике, против буржуазного направления, а другое дело – против народа еврейского. Мы, правда, предложили два варианта на выбор: либо создать арабско-израильское объединение, поскольку живут та и другая нации вместе, мы поддерживали такой вариант, если об этом будет договоренность. Если нет договоренности, тогда отдельное Израильское государство. Но оставались на позициях антисионистских.

– Но ведь вы не могли не понимать, что оно будет буржуазным.

– Господи!

– Почему не сделали его социалистическим?

– А почему? Ну-у-у! Тогда нам надо было воевать с Англией. И с Америкой… Вы скажите, а почему мы в Финляндии не сделали – это более простое дело. Я считаю, правильно поступили. Можно перейти определенный рубеж, и мы ввязывались бы в совершенно новую авантюру. В авантюру. Мы сами уступили Австрию.

А евреи, они давно боролись за свое государство, под сионистским флагом, и мы, конечно, были против. Но если народу отказать в этом, значит, мы их давим.

Теперь это в нехорошее дело вылилось, но господи боже мой!.. А то, что есть американский империализм, – хорошее дело?

04.10.1972

Мещанская точка зрения

– Многие недовольны, что слишком помогаем другим, теперь, мол, надо о себе позаботиться…

– При Сталине тоже помогали, хотя возможности были меньше. И тогда ворчали. А теперь, конечно, связи гораздо больше, и большие масштабы это имеет, но в основном, с моей точки зрения, все это необходимо. Все это нужно не для тех, кому мы помогаем, а в первую очередь для нас. Три-четыре года назад я встречался в больнице с мидовскими работниками, довольно видными. «Ну как у вас там, как дела идут?» – «Вот этот Вьетнам, если бы кончилось… Не дает нам это развернуться…»

Мещанская точка зрения. Те же дерутся за нас больше, чем даже за себя! Они гибнут. А с точки зрения ослабления империализма, который для нас наиболее опасный враг, они делают колоссальное дело. И каждый шаг, который ослабит империализм, это величайшее дело. Иначе нам будет гораздо труднее через какое-то количество лет, может, даже завтра-послезавтра.

– Иначе мы можем сами себя изолировать?

– В том-то и дело. Тут, так сказать, может быть, даже не столько себя изолировать, сколько оставим себе много трудностей. А очень многие, в том числе коммунисты, думают так: только бы мир, только мир! Это правильно, но ведь это же надо обеспечить, а это нам даром не дают, либо надо сдаваться. Вьетнамцы не хотят сдаваться. Против какого империализма маленький Вьетнам действует с невероятным героизмом! Чего нам бояться империализма! А вот если подумать о том, как этот мир обеспечить покрепче и какие жертвы будущие, от которых мы не уйдем, если мы не сдадимся…

– Сейчас говорят: лишь бы войны не было.

– Вот это хрущевская недальновидная точка зрения. Она очень опасна. Нам надо думать о подготовке к новым войнам. К этому дело подойдет. Да, чтобы мы были готовы. Тогда они будут поосторожнее. А если на крайность пойдут они, тогда мы будем крепко стоять. Пример Вьетнама для всего мира: если такой маленький Вьетнам может, благодаря помощи друзей, против американского империализма стоять, чего ж Советскому Союзу бояться? Только своей беспомощности, расхоложенности, распущенности…

09.05.1972

Ангола

В декабре 1984 года я был в Анголе и рассказываю Молотову о своих впечатлениях:

– Там война идет. Много кубинцев. Спрашиваю у посла: «А если „унитовцы“ нападут на Луанду?» Он отвечает: «А видишь, там стоит наш торговый корабль? Так это эсминец».

Было там страшное бедствие, наши оказали помощь на 18 тысяч рублей. Посол говорит: «Вся помощь уместилась на моем столе – продукты, медикаменты. А американцы прислали на несколько миллионов долларов».

– Мы не можем и не должны. Не надо, – твердо говорит Молотов.

– А к вам отношение разное среди наших сотрудников. Некоторые говорят: «В 1937 году чуть ли не в каждой семье арестовали кого-то. Что, Сталин не знал этого? Молотов не знал?»

– Мещанский разговор. Он неизбежен, – говорит Молотов.

– Посол хорошо к вам относится.

– Это партийный, видимо, человек, – делает вывод Молотов, – а те такие, шалтай-болтай.

– Африка начинает строить социализм.

– Конечно, это еще только разговоры о социализме, это не настоящий социализм, но благодаря социалистической стране они не будут повторять капитализм. Вот это главное. Но некоторые приемы капитализма – хозрасчет и прочее – они остаются довольно долгое время. Так же и у нас. Без этого обойтись нельзя. Но в сторону возврата к капитализму никак не возможно в такой стране, как наша.

01.01.1985

Централизованная дипломатия

– В большинстве случаев послы – передатчики, что им скажут, они только в этих пределах действуют. Я видел, когда мне приходилось действовать в качестве министра иностранных дел, особенно после Сталина, многие удивлялись, что я так самостоятельно веду себя, но я самостоятелен только в пределах моих директив и стараюсь это подать в таком виде, будто бы обо всем мы договорились. Так дипломат и должен поступать.

У Брежнева, по-моему, основная установка слабая. Все – на мирное сосуществование. Оно, конечно, нам очень нужно, мирное сосуществование, но надо при этом помнить, что оно нам не гарантировано. Вот если это забываешь, тогда ты обязательно окажешься в луже, обязательно.

07.12.1976

Читаю Молотову выписки из мемуаров Черчилля.

– Он подарил свою книгу о Второй мировой войне моему секретарю, – сказал Молотов. – Думаю, неспроста. Сколько пришлось с ним бороться!

– Он пишет: «Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами…» Он считает, что Литвинов был за союз с западными державами.

– Это правильно.

– Пишет, что в западных газетах было сообщение о том, что Литвинов вышел в отставку после жестокой ссоры с маршалом Ворошиловым, «партийным мальчиком», как в минуту откровенности называли его нахальные и смелые русские». Называли Ворошилова «партийным мальчиком»?

– Первый раз слышу.

Литвинова держали послом в США только потому, что его знал весь мир. Человек оказался очень гнилой. Всю войну мы договаривались, обходя его, а сейчас пишут о его роли, что без него мы бы не могли договориться! Рузвельт приглашал меня к себе на беседы без него, понимая наше к нему отношение.

Литвинов был совершенно враждебным к нам. Мы перехватили запись его беседы с американским корреспондентом, явным разведчиком, который пишет, что встречался с Литвиновым, – Литвинов тогда был моим замом по наркомату, – в 1944-м. И вот к нему приехал американский корреспондент и описывает: мы сидели у камина, Литвинов со мной очень откровенно говорил…

Корреспондент этот написал о своей беседе с Литвиновым, конечно, не так, как было фактически, а то, что в тот период можно было опубликовать. Мы получили полную запись беседы – известным путем. Что же он там говорил, Литвинов, из интересных моментов?

Он говорил, что с этим правительством советским у вас, американцев, ничего не выйдет. Они на таких позициях стоят, что не могут с вами договориться о чем-то серьезном. Да, с этим правительством, с такими твердолобыми… Что вы, мол, думаете? Такое правительство не пойдет ни в каком смысле вам навстречу, у вас ничего не выйдет.

Теперь как можно действовать? Внутренних сил нет для этого. Потому что у народа танков нет, а у правительства есть, у народа нет авиации, а у правительства есть, у народа нет артиллерии, а у правительства есть. У правительства – свои партийные офицеры и в таком количестве, что народ что-нибудь изменить по своей воле, если он не согласен, не может. Тут только внешние силы помогут, то есть поход войной. Только внешнее вмешательство может изменить положение в стране. Вот его оценка положения. Он заслуживал высшую меру наказания со стороны пролетариата. Любую меру. Надо же объяснять это все.

Он мне ничего не говорил, это тоже с его стороны, конечно, недобросовестно. Полное предательство.

– Как Сталин простил?

– Как простил? Осторожно надо вести себя, церемонно надо вести себя. Это мы перехватили. Разведчики пленку перехватили. Мы и до этого ему не доверяли. Эта беседа в Москве была. А когда я был в Америке в 1942 году и вел переговоры с Рузвельтом и Халлом, Гопкинс был со стороны Рузвельта, а со стороны моей был только переводчик, я Литвинова не брал с собой. А ведь он посол… Он был на общей встрече, когда Рузвельт мне говорит: «Вы представьте мне вашу делегацию». А у меня были чекисты, ну и из министерства, я всех привел. Летчика привел. Рузвельт всем, значит, раскланивался. Он очень такой обходительный человек, ловкий и с хорошим характером – все это красиво. Тогда и Литвинов был. А потом, когда дошло до дела, его уже не брал. Переводил Павлов.

– А Литвинов, наверно, переживал, что не брали его?

– Да, конечно. Я не мог, у нас никакого доверия к нему не было. Не брал его на переговоры. Мог наговорить нехорошего. Хотя умница, прекрасный, а ему не доверяли. А когда я вернулся, мы его еще там подержали, потом отозвали и поставили этого Уманского – он, конечно, такой, несерьезный. Другого не было.

Потом я Громыко поставил – тоже очень молодой и тоже неопытный дипломат, но честный. Мы знали, что этот не подведет. Так и пошло дело. А с этим, с Литвиновым, ничего не поделаешь.

Суриц его приятель был. Он менее самостоятельный, по-моему, из бывших меньшевиков, а Литвинов – старый большевик.

И. Сталин и М. Литвинов. 1935 год

– Он большевик?!

– Меняются люди! Меняются. Да, да. Литвинов только случайно жив остался.

25.04.1975, 07.05.1975, 16.07.1978, 01.01.1986

– Я, конечно, не очень хорошего мнения о Литвинове, но заслуги у него есть. А у него брат был, он жил где-то за границей, спекулянт. Приезжал в Советский Союз. На кого работал, не могу сказать. Сам Литвинов – старый большевик, а брат – спекулянт.

30.10.1984

Еще о Литвинове

Листаем новую книгу о войне. Молотов говорит:

– Вот печатают, а есть неграмотные фразы, неправильные. Издательство «Наука». Тем более для «Науки» неграмотность…

– Снимков много. Тут все ваши знакомые – Гитлер, Черчилль… Вот Литвинов.

– Ну, он сыграл немалую роль.

– Все-таки немалую? – переспрашиваю я.

– Вы говорите о Литвинове?

– Да. Но я помню, вы о нем не очень лестного мнения были.

– Почему? – А потом, как бы вспомнив, говорит: – Да, не очень, конечно, хорошего. Но заслуги у него есть.

– Вы еще говорили, что у него был брат-спекулянт. Литвинов мог сказать что-нибудь важное в присутствии брата… То есть доверять ему было нельзя.

– Доверять? Нет, он не подвел, – неожиданно говорит Молотов.

– Не подвел? Я помню, вы говорили, что, когда были в Америке, то не приглашали его на переговоры с Рузвельтом.

– Не брал. Правильно. Ответственное дело. Второй фронт.

Мне показалось, Молотов забыл о том, что прежде рассказал мне о Литвинове, и сейчас хотел обойтись общими фразами. А когда я ему напомнил, то перешел в своей оценке на прежнюю позицию.

30.10.1984

– Сейчас много пишут о Литвинове. Помню, вы говорили, что не доверяли ему?

– Он, конечно, дипломат неплохой, хороший. Но духовно стоял на другой позиции, довольно оппортунистической, очень сочувствовал Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, и, конечно, он не мог пользоваться нашим полным доверием.

Как можно было доверять такому человеку, когда он тут же предавал фактически? Но человек он умный, бывалый, хорошо знал заграничные дела. К Сталину он относился хорошо, но, я думаю, внутренне он не всегда был согласен с тем, какие решения мы принимали. Я считаю, что в конце жизни он политически разложился. Поэтому зря Эренбург в своей книге сетует, что Сталин отстранил его и не давал работы.

04.10.1985

И еще о Литвинове

– Черчилль пишет: «Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи…» Это когда сняли Литвинова, а вас назначили на его место. «Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания фронта против Германии». Он считает, что Литвинов был за союз с западными державами – с Францией, Англией…

– Это правильно, – подтверждает Молотов.

01.01.1986

– Кого вы считаете у нас наиболее сильным дипломатом – в тот период, когда вы работали?

– Кто был дипломатом? Сильным? У нас централизованная дипломатия. Послы никакой самостоятельности не имели. И не могли иметь, потому что сложная обстановка, какую-нибудь инициативу проявить послам было невозможно. Это неприятно было для грамотных людей, послов, но иначе мы не могли. Кроме Чичерина и Литвинова, которые наверху были, роль наших дипломатов, послов, была ограничена сознательно, потому что опытных дипломатов у нас не было, но честные и осторожные дипломаты у нас были, грамотные, начитанные. Я думаю, нас надуть было довольно трудно, потому что все было в кулаке сжато у Сталина, у меня, – иначе мы не могли в тот период. В общем, мы своей дипломатией централизованной, я говорю – централизованной, то есть зависящей во всем от центра, от Москвы, руководили довольно уверенно, но на рискованные шаги не пускались, потому что надо было иметь очень проверенных людей, грамотных, знакомых с иностранными дипломатами и дипломатией – немецкой, французской, английской. Американская дипломатия не играла активной роли. Только перед началом Второй мировой войны она стала играть определенную роль.

Не помню, чтоб мы были обмануты иностранной дипломатией когда-нибудь. Конечно, в одних случаях мы действовали более умело, в других – менее, но всегда с большой осторожностью, и больших промахов мы, по-моему, не допустили. А мелкие были, конечно. И средние были промахи, недостатки. Послы из других государств, которые работали у нас, они тоже развернуться не могли, потому что в той сложной, накаленной обстановке нам приходилось быть очень осторожными. По-моему, этим мы брали то, что нам надо.

Дипломатия у нас была неплохая. Но в ней решающую роль сыграл Сталин, а не какой-нибудь дипломат.

– А Сталин тоже, видимо, был дипломатом?

– Конечно. Еще бы! Очень даже… я подчеркиваю, что наша дипломатия тридцатых, сороковых, пятидесятых годов была очень централизованной, послы были только исполнителями определенных указаний. Эта дипломатия в наших условиях была необходимой, и она дала положительные результаты.

– Но от посла тоже многое зависит…

– Много зависит. Но наши послы не всегда хорошо знали иностранный язык. И тем не менее мы умели поддерживать неплохие отношения с тем, с кем нужно, и в тех пределах, в каких допустимо.

16.01.1973, 04.10.1985

Карахан

– Карахана послали как-то нашим представителем в Китай, когда еще был жив Сунь-Ятсен, президентом считался в Китае.

Карахан приехал в Кантон и воспользовался рикшами.

«Он признает нашу нацию», – подтрунивал Сунь-Ятсен над Караханом.

08.01.1974

Страна для социализма

Рассказываю о недавней поездке на Колыму, о встрече в Магадане с артистом Вадимом Козиным. Он никого не обвиняет, высоко говорит о Сталине.

– Проучили человека. Разбираться стал в политике, – поясняет Молотов. – По-моему, первый о Колыме заговорил у нас Ворошилов. Он побывал на Дальнем Востоке, на Камчатке, кто-то его там накачал, он вернулся: «Колыма! Колыма!» А мы и не знали никакой Колымы. И пошло, и пошло!

– В 1929 году там высадился геолог Билибин и открыл огромное месторождение золота.

– Вот тогда и заговорили.

– Поехали туда обычные люди сначала, комсомольцы, а потом стали туда ссылать. И Королев там сидел – в Сусумане. Его перепутали с кем-то, и он попал по ошибке вместо Тушинского завода на Колыму.

– Я не знал, что Королев там сидел, – говорит Молотов.

Я рассказываю о богатстве недр Колымы: ищут золото, находят ртуть…

– У нас такая территория, все не охватишь, – соглашается Молотов, – все не исследуешь, большие расстояния. В этом смысле мы довольно счастливые люди. Нашли для социализма такую страну, где все есть, надо только искать! И все можно найти.

Рассказываю, как вместе с генералом армии И. Г. Павловским, недавним главкомом сухопутных войск, был на Чукотке. Там до сих пор стоят казармы, где в 1946 году располагалась 14-я десантная армия под командованием генерала Олешева. Армия имела стратегическую задачу: если американцы совершат на нас атомное нападение, она высаживается на Аляску, идет по побережью и развивает наступление на США. Сталин поставил задачу.

– Да, Аляску неплохо бы вернуть, – констатирует Молотов.

– А мысли такие были?

– Были, конечно, – соглашается Молотов. – Ну если мысли были, а больше ничего не было. Еще время, по-моему, не пришло таким задачам.

Прямо перед столом на стене висит большая политическая карта мира. Молотов говорит, что летал после войны на сессию ООН в США. Летал через Чукотку, садился в Анадыре[29]29
  Сейчас эта карта висит у меня дома. Смотрю и невольно вспоминаю наши беседы…


[Закрыть].

– США – самая удобная страна для социализма, – говорит Молотов. – Коммунизм там наступит быстрее, чем в других странах.

01.05.1981, 03.06.1981