Текст книги "Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем"

Кроме того, теория оставляет открытым вопрос о возможности создания искусственных сознательных систем. Если сознание на самом деле зависит только от определенного типа обмена информацией в достаточно сложной системе, в принципе должна иметься возможность построения думающих машин. Тем не менее даже сама формально соблазнительная информационно-интеграционная гипотеза Тонони в конечном счете является вопросом веры. Так как, соглашаясь с ней, мы должны поверить, что феномен сознания можно полностью свести к обработке информации. Хотя именно в этом сомневаются (некоторые) исследователи мозга и (многие) философы.

О том, что сознание нельзя просто приравнять к обработке информации, свидетельствуют, в частности, пациенты с корковой слепотой. Если больным с определенными поражениями первичной зрительной коры предложить посмотреть картинки, они, как ожидается, заявят, что из-за своей слепоты не смогут ничего опознать. Если же их попросить просто пробовать догадываться, они буду отвечать верно с очень высокой долей вероятности. При этом феномене, называемом «слепым взглядом», визуальная информация хотя и обрабатывается, очевидно, не поднимается до уровня сознания. Из формально изящной теории Тонони нельзя также понять, каким образом сложная нейронная обработка информации вообще связана с опытом. И тем более информационно-интеграционная теория не может объяснить, как принципиально одинаковый вариант обработки информации в мозге в зависимости от вовлеченных сетей может привести к таким совершенно не похожим переживаниям, как зрение, слух или чувство вкуса. «Сложный вопрос» Дэвида Чалмерса продолжает вызывающе мозолить глаза.

Нейроквантология

В том, что информация лежит в основе универсальной физики, был убежден еще американский квантовый теоретик Джон Уилер. А то, что понятие «информация» должно играть центральную роль в полной теории сознания, единодушно заявляют также специалисты по квантовой физике, занимающиеся этой темой. Несмотря на признанную «ненаглядность» материи, а возможно, также и по причине простого отчаяния из-за провала классических физических концепций, квантово-физическая интерпретация сознания набирает популярность. У «сообщества квантового сознания» с 2003 года есть даже свой журнал NeuroQuantology.

На карту квантового сознания ставит также анестезиолог Стюарт Хамерофф. Вместе с математиком Роджером Пенроузом этот харизматичный ученый разработал квантовую теорию сознания, доминирующую до сих пор. Ученые пришли к выводу, что местом протекания процессов осознания могут быть белковые микротрубочки, которые составляют каркас клеток. Благодаря квантовым процессам, которые еще предстоит определить, в этих микротрубочках должно появляться сознание – такова ультракороткая версия теории.

Как вообще появилось желание интерпретировать сознание с позиций квантовой физики? Объяснение звучит так – все материальные объекты, включая человеческий мозг, подчиняются законам как классической физики, так и квантовой механики. Однако существует не один вариант квантовомеханической интерпретации сознания, а более десятка различных теорий. При этом все теории сознания, базирующиеся на квантовой физике, отличает нечто общее. А именно притязание – или, как минимум, надежда – на то, чтобы научно обосновать до сих пор необъяснимые явления. От таинственной проблемы квалиа до парапсихологического феномена телепатии, ясновидения и пророческих сновидений. Квантовая физика должна помочь понять взаимодействие духа и материи без необходимости опускаться до ненаучного эзотеризма.

Чего не хватает, так это всевозможных эмпирических подтверждений фактической важности квантовых процессов для сознания. Иногда даже возникает подозрение в искусственно подстроенной связи между таинственными явлениями. Сознание – такая же тайна, как и квантовая физика, – поэтому одно наверняка в каком-то смысле связано с другим. Даже для Кристофа Коха и Клауса Хеппа – нейроученого и специалиста по квантовой физике соответственно, – при объяснении работы мозга и сознания нет необходимости обращаться к квантовой физике. «Хотя мозги подчиняются квантовой механике, они, похоже, не используют ее особые свойства. Все молекулярные машины, которые покрывают клеточные мембраны и лежат в основе нейронной возбудимости, настолько велики, что их можно рассматривать как классические объекты», – пишут ученые в своей статье «Квантовая механика в мозге» в журнале Nature[232]232
  Koch C, Hepp K (2006) Nature, С. 611.


[Закрыть]. И они задают фундаментальный вопрос: «Почему природа должна обращаться к непостоянным и капризным квантовым вычислениям, когда очевидно, что для решения проблем нервной системы вполне достаточно классических нейронных сетей?»[233]233
  Там же. С. 612.


[Закрыть]. Важным доводом в пользу огромной функциональной способности мозга является высокая степень параллельной обработки информации, а не квантовая физика, поясняют Хепп и Кох далее.

Аналогии с системой и традицией

Несмотря на ставшую привычной уверенность, седьмая конференция исследователей сознания в Тусоне 2006 года показала, что общепризнанное или даже просто доказуемое разрешение загадки сознания еще очень далеко. И это несмотря на большой научный оптимизм. В принципе, исследователи сознания со своим сближением с информационными теориями и квантовой физикой делают то же самое, что они делали веками: ориентируются на последние достижения в науке и технике, а затем применяют их к сознанию, делая выводы по аналогии.

Для доказательства этого утверждения нужно совершить короткий экскурс в историю науки. В средневековом «учении о желудочках» головной мозг с его полостями считался сосудом жизненной силы. Согласно доктрине XIII века, этот spiritus animalis формируется в мозге из spiritus vitalis, исходящего из сердца, путем поэтапного процесса очистки в желудочках мозга. Прототипом этой схемы был метод повторной дистилляции, который в то время пользовался большой популярностью при производстве алкоголя. Позже, при Декарте, работа мозга стала восприниматься механистически. Так, Декарт считал, что нервы, исходящие от органов чувств, содержат нити, которые при возбуждении открывают клапаны желудочков мозга, так что spiritus sensibilis может перетекать из нервов в мозговые полости. Идея Декарта, ориентированная на искусную механику его времени, впервые заставила рассматривать человека как сложную, но в принципе понятную машину. (Конечно, машину с независимой и разумной душой, чтобы не быть несправедливыми к дуалисту Декарту.)

Немного позже актуальными шаблонами при трактовке принципов работы мозга стали механические вычислительные машины и автоматические куклы. Далее построение аналогий также соответствовало сложившейся системе: во времена индустриализации мозг рассматривался как сложный часовой механизм, а затем – как своего рода электрическая схема. Еще в 1931 году психолог Кларк Л. Халл опубликовал в издании Journal of General Psychiatry электрические схемы для моделирования различных психических активностей, например «условного рефлекса». Его психические машины до сих пор можно увидеть в технических музеях.

Это продолжает увлекать

С появлением вычислительных машин в 1940–1950-х годах показалось, что состязание по разгадке тайны сознания почти выиграно. В эпоху кибернетики мозг был компьютером. Универсальная машина Тьюринга – технологический предшественник цифровых компьютеров – рассматривалась как модель мозга. Историк науки Михаэль Хагнер нашел прекрасную иллюстрацию связи компьютера и разума во времена кибернетики[234]234
  Hagner M (2006) «Der Geist bei der Arbeit». С. 196.


[Закрыть]. В его книге «Разум на работе» проиллюстрирована обложка посмертной публикации математика и пионера компьютерных технологий Джона фон Неймана «Компьютер и мозг». На этой обложке изображен компьютер. Больше ничего. Никакого мозга. Согласно посланию, заключенному в изображении, компьютер является мозгом. «Мозг рассматривался кибернетиками уже не как орган, разные участки которого отвечают за интеллект и чувства, мышление и инстинкты, а как функциональный узел, обрабатывающий информацию, осуществляющий связь и решающий проблемы»[235]235
  Там же. С. 203.


[Закрыть].

Центральным персонажам философии разума 1960–1970-х годов, например Хилари Патнэму, виделось соблазнительно близким сравнение мозга и сознания с компьютерным техническим и программным обеспечением. Чуть позже, с появлением компьютерных сетей, серверов и децентрализованных рабочих станций, показалось, что загадочная проблема связности решена. Проводя аналогию с сетевым сервером, исследователи какое-то время исходили из того, что в мозге должен иметься особый центр, объединяющий и интерпретирующий всю поступающую информацию. Но даже эта радость была недолгой. Как раз тусонские конференции регулярно подтверждают, что популярность компьютерных аналогий среди исследователей сознания значительно сократилась.

Махнул рукой даже воинствующий исследователь мозга Вольф Зингер: «Современная нейробиология показала, что все мы, включая Декарта, ошибались и что реальная организация нервной системы совершенно иная. В мозге нет агента, который интерпретирует, контролирует и командует»[236]236
  Singer W (2006) «Vom Gehirn zum Bewusstsein». С. 24.


[Закрыть]. Учитывая историческую последовательность постоянно ориентированных на современность заблуждений о сознании, можно сомневаться, что предлагаемые ныне нейронаучные методы обеспечат, наконец, большой прорыв. Возможно, и дальше нас ожидают только догадки.

Глава пятая
Нейроредукционизм, нейроманипуляция и торговля болезнями

 
Хороший день для папы.
Отличный день для мамы.
Потрясающий день для семьи.
Добейся этого. Суббота с «золофтом»[237]237
  Рекламный слоган (1996) из издания Journal of Clinical Psychiatry, продвигающий антидепрессант «золофт».


[Закрыть].
 

В комментарии для издания Journal of the American Medical Association Томас Инсел, директор Национального института психического здоровья, требует, чтобы «психические заболевания понимались и рассматривались как болезни мозга»[238]238
  Insel T. R., Quirion R. (2005) Journal of the American Medical Association. С. 2221.


[Закрыть]. Заявление Инсела не является новостью для врачей. То же самое уже требовал 150 лет назад немецкий невролог Вильгельм Гризингер. Тем не менее категорическое заявление Инсела примечательно тем, что специалисты традиционно не трактуют психические расстройства как прежде всего патологические процессы в мозге.

Понимавшая себя как «терапия души» психиатрия до второй половины прошлого века четко отделяла себя от неврологии, имевшей дело с явными патологическими изменениями мозга и их влиянием на опыт и поведение человека. Психоаналитики рассматривали психические расстройства как принципиально не излечимые с помощью медикаментов. Хотя, по их мнению, страдания пациентов можно было ненадолго облегчить с помощью лекарств, реальное излечение приносила только психотерапия. С другой стороны, эпилепсия, болезнь Паркинсона и рассеянный склероз из-за связанных с ними очевидных органических нарушений мозга до сих пор рассматриваются как сфера ответственности неврологии. Разумеется, с традиционной точки зрения, если причина дискомфортного душевного состояния усматривается в области психических процессов, это явный сюжет для психиатра.

При этом со второй половины XIX века вряд ли кто-то сомневается, что биологические процессы, протекающие в мозге, имеют значение и для психических заболеваний. Тем не менее в традиционном мировосприятии психопатологические процессы влияют главным образом на духовную сферу. Последнюю называют психикой, душой или разумом или, в более общем смысле, «ментальностью». Важно заметить, что всем психическим расстройствам – от депрессии и мании до обсессивно-компульсивного расстройства и шизофрении – всегда отводилась весомая социальная роль.

Терапия в синаптической щели

В последнее время в современной психиатрии все более обесцениваются как психические, так и психосоциальные факторы психических расстройств – им на смену пришла радикальная ориентация на биологию. Психолог Хеннрик Йокейт и журналист Эва Хесс четко сформулировали суть происходящего в своем эссе «Нейрокапитализм»: «Депрессия и страх теперь локализуются в синаптической щели между нейронами и лечатся именно там»[239]239
  Hess E., Jokeit H. (2009) Eurozine.


[Закрыть]. Даже если причина психического недомогания кроется в социальной области – трудное детство, испорченные отношения, травля на работе – лечение сводится главным образом к биологии. В прошлом во всем были виноваты семья или среда. Сегодня виновен мозг.

Разумеется, легче и удобнее использовать лекарства, чем распутывать неудовлетворительную рабочую ситуацию или усмирять изматывающую войну развода. Однако сокращение ресурсов в области социальной психиатрии также связано с растущими сокращениями расходов на здравоохранение. Обстоятельство, на которое жалуются многие врачи.

«Замирание социальной сферы» также недавно рассматривалось на шестом съезде Общества философии психики и психических наук в берлинском Фонде им. Генриха Бёлля. Было установлено, что «социальная сфера непопулярна в научной отрасли» (Ханс Пфеффер-Волф), и заявлено, что социальная психиатрия – или то, что от нее осталось, – выродилась в «социальную технократию», далекую от общественно ориентированной утопической социальной психиатрии более ранних времен (Мартин Хайнце). 40 лет назад Клаус Дёрнер констатировал: «Психиатрия – это социальная психиатрия, или это вообще не психиатрия»[240]240
  Dorner K. (1972) «Was ist Sozialpsychiatrie?» В 1960-е годы психические расстройства рассматривались как нарушения социальных контактов: «Поскольку всю психиатрию следует понимать как „науку о нарушениях социального контакта“, она должна быть полностью отделена от медицины… В будущем психиатр как социатор должен направлять все свое внимание на социальную ситуацию и, прежде всего, на основную проблему отчуждения, обусловленную нашей социальной системой» (Huber G. [2005] «Psychiatrie». С. 369).


[Закрыть]. Однако сегодня гневное постпротестное[241]241
  Периода после протестов 1968 года. – Прим. перев.


[Закрыть] требование великого немецкого реформатора психиатрии высмеивается как наивный идеализм. Нет сомнений, что значимость социальной психиатрии стремительно снижается.

Молекулярная психиатрия на подъеме

Вместо этого психиатрия окончательно превращается в клиническую нейронаучную дисциплину. Едва ли остался какой-нибудь психиатрическая съезд, в речи при открытии которого не звучат понятия «нейропсихиатрия» и «нейропсихиатрическое заболевание». «Представление о том, что психические расстройства являются заболеваниями мозга, предполагает, что будущих психиатров нужно обучать как нейроученых», – таково логическое заключение директора Национального института психического здоровья Томаса Инсела[242]242
  Insel TR, Quirion R (2005) Journal of the American Medical Association. С. 2223.


[Закрыть].

В большом почете находится «молекулярная психиатрия». Она поставила перед собой задачу исследовать психические заболевания на клеточном и субклеточном уровне. Заголовки статей в Molecular Psychiatry, важнейшем журнале ученых этого профиля, гласят: «Аллель риска биполярного расстройства в [гене] CACNA1 C также дает риск рецидивирующей депрессии и шизофрении»[243]243
  Green EK, Grozeva D et al. (2010) Molecular Psychiatry.


[Закрыть] или же «Между серотониновыми рецепторами 5-HT(1 A) и духовностью пациентов с депрессией и здоровых субъектов нет никакой связи»[244]244
  Karlsson H, Hirvonen J et al. (2011) Molecular Psychiatry.


[Закрыть].

Очевидно, что молекулярно-генетические и клеточно-биологические подходы к пониманию психических нарушений высоко ценятся в научном сообществе, иначе астрономически высокий импакт-фактор издания Molecular Psychiatry объяснить нельзя[245]245
  Согласно отчету Journal Citation Report 2009. Импакт-фактор журнала показывает, как часто статья из него цитируется в другом журнале относительно общего количества статей, опубликованных в исходном журнале. Чем выше импакт-фактор, тем выше репутация специализированного журнала. В списках собственных публикаций ученые часто указывают «личный кумулятивный импакт-фактор» и пытаются в одном числе отразить качество собственного исследования.


[Закрыть]. В соответствии с этим фактором в 2009 году Molecular Psychiatry даже обошел Archives of General Psychiatry – до сих пор бесспорно ведущий журнал, достойный флагман психиатрической периодики. Теперь Molecular Psychiatry – самый известный из всех специальных журналов по психиатрии.

Психиатрия нашего времени, в сущности, базируется на радикально редукционистской точке зрения, что сознание во всех его проявлениях сводится исключительно к электрической и химической активности наших нейронов. И если что-то идет не так, например в случае психического расстройства, нужно восстанавливать мозг. В результате психика исцеляется совершенно автоматически – таково подразумеваемое допущение нейропсихиатрии[246]246
  Биологизация человеческого разума, конечно, не является чем-то новым, она актуальна еще с XVIII столетия. Вот лишь один пример: в числе первых представителей последовательного физикализма был французский врач и философ Жюльен Офре де Ламеттри. В своей книге «Естественная история души», написанной в 1745 году, Ламеттри отстаивал крайне непопулярную тогда позицию, что психические явления являются прямым результатом состояний мозга и нервной системы. Однако в соответствии с духом времени книга была плохо принята и по решению суда сожжена на ступенях парижского парламента. Ламеттри должны были арестовать, и он бежал в более толерантную Голландию, где в 1748 году написал свое самое знаменитое сочинение – материалистический манифест «Человек-машина». С тех пор Ламеттри стал «господином-машиной».


[Закрыть].

Биопсихиатрия, новая медицина разума

Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам (ДСР) Американской психиатрической ассоциации является диагностической библией американской психиатрии и вместе со всемирно признанной МКБ[247]247
  Международная классификация болезней.


[Закрыть] представляет собой самую важную систему классификации психических расстройств. Объявленная цель влиятельного ДСР была и состоит в том, чтобы унифицировать психиатрические диагнозы и таким образом обеспечить сопоставимость заключений специалистов и установить глобальные стандарты.

С появлением третьего издания (ДСР-III) в 1980 году очень уважавшийся ранее психоанализ был отодвинут на второй план, концепция невроза была выброшена за борт, а психиатрия – подчинена правилам биомедицинской модели. Через несколько лет после выхода ДСР-III психолог Йельского университета Марк Голд в своей книге «Хорошие новости о депрессии» обобщил новую точку зрения в емком высказывании: «Мы… называем нашу науку биопсихиатрией, новой медициной разума»[248]248
  Gold M (1987) «The good news about depression». С. vii.


[Закрыть]. Психиатрия надела белый медицинский халат и с этого момента стала также публично считаться научной дисциплиной.

Но уже тогда много спорили о произволе в определении болезней и о диагностических критериях. Например, Теодор Блау, в то время президент Американской психологической ассоциации, считал ДСР-III скорее «политическим программным документом Американской психиатрической ассоциации, чем научно обоснованной системой классификации»[249]249
  Kirk S. (1992) «The selling of DSM», С. 115. Тот факт, что гомосексуализм в ДСР до 1973 года был обозначен как психическое заболевание, показывает, что диагностические критерии как минимум так же зависят от культурных норм и политических целей, как и от научных критериев.


[Закрыть]. Вероятно, не совсем несправедливо, ведь, по большому счету, научности в ДСР-III действительно было немного. За отдельные психические заболевания и их симптомы психиатры Американской психиатрической ассоциации просто голосовали: поднимите руку, уважаемые коллеги, если вы считаете, что симптом AB относится к болезни XY. Трудно представить, что собрание диабетологов будет голосовать за то, вводить ли новый тип диабета, или что астрономы будут путем голосования принимать, есть ли на самом деле черные дыры.

Скудные доказательства, преувеличения и непродуктивные результаты

Признание психиатрии как биомедицинской дисциплины также было в интересах союзов, представлявших интересы пациентов, таких как Национальный альянс психических заболеваний[250]250
  Англ. National Alliance for the Mentally Ill. Современное название организации – National Alliance on Mental Illness.


[Закрыть]. Среди прочего, это объединение пациентов и их семей появилось в 1979 году в знак протеста против психодинамических теорий, а именно против точки зрения, что бесчувственные матери, отстранившиеся от воспитания своих детей, виноваты в их шизофрении[251]251
  Понятие «шизофреногенная мать», сформулированное Фридой Фромм-Райхманн.


[Закрыть]. Новая идеология, рассматривавшая психические расстройства не как психические, а как биологические заболевания, была воспринята с большим энтузиазмом. Не в последнюю очередь потому, что метафора болезни должна была дестигматизировать психиатрических пациентов. Надежда, которая оправдалась лишь частично[252]252
  Хотя теперь сам психиатрический пациент был освобожден от обвинений в личной немощи или проблемности характера. Это не его вина – виноват его мозг. Тем не менее в глазах многих психическое расстройство кажется особенно сильным, если оно вызвано нарушениями генов или проблемами мозга, а не тяжелыми условиями жизни. Представляется, что человек болен сильнее, когда поврежден его мозг и страдает не только «душа».


[Закрыть].

В широком распространении биологической концепции психиатрии сыграл роль бестселлер Нэнси Андреасен «Сломанный мозг» (1984)[253]253
  Andreasen N (1984) «The broken brain».


[Закрыть]. Книга видного американского психиатра получила высокую оценку как «первый всеобъемлющий отчет о биомедицинской революции в диагностике и лечении психических заболеваний». «Сломанный мозг» прямо-таки программно обозначил новое направление психиатрии: «Важнейшие психические расстройства – это болезни. Их следует рассматривать как медицинские заболевания, такие же как диабет, заболевания сердца и рак»[254]254
  Там же. С. 29.


[Закрыть].

Однако уже в книге Андреасен была выявлена основная проблема, которая не решена до сих пор, почти 30 лет спустя. А именно то, что исследования мозга со всеми их высокотехнологичными методами не могут показать даже не где поврежден мозг при психических расстройствах, а поврежден ли мозг вообще. Это было и все еще остается предположением и в крайнем случае надеждой на будущее. В книге говорилось, что современные методы исследования мозга со временем смогут решить все загадки психических расстройств на биологическом уровне. Но обещание Андреасен не выполнено и по сей день. Специфические биологические характеристики психических расстройств все еще совершенно неизвестны.

Несколько лет назад клинический психолог Элвин Пэм и психиатр Колин Росс назвали биологическую психиатрию «лженаукой» и резко ее раскритиковали: «Историю биологической психиатрии можно обрисовать как историю „многообещающих“ путей, заключительных выводов на основании скудных доказательств, преувеличений в ответ на новые концепции и, в конечном счете, непродуктивных результатов»[255]255
  Ross CA, Pam A (1995) «Pseudoscience in Biological Psychiatry». С. 42.


[Закрыть]. По-прежнему «нет никаких доказательств того, что именно биология вызывает шизофрению, биполярное расстройство или любое другое функциональное психическое расстройство», – продолжают авторы в своей книге 1995 года[256]256
  Там же.


[Закрыть]. И делают отрезвляющий вывод: «Биологическая психиатрия не сделала ни одного клинически значимого открытия за последние десять лет, несмотря на сотни миллионов инвестированных в нее»[257]257
  Там же. С. 116.


[Закрыть].

Ситуация не выглядит лучше, если обратиться к общепринятым критериям проверки научных моделей: возможности прогнозирования, непротиворечивости, обоснованности и значимости[258]258
  Z.B. Mitchel S (2008) «Komplexitaten».


[Закрыть]. По всем четырем пунктам нейробиологические модели психических заболеваний показывают печально плохие результаты. Примечательно, что до настоящего времени нет единой процедуры биологической диагностики – ни для одного психического расстройства.

Включение биологических маркеров в пятый вариант Диагностического и статистического руководства (ДСР-5)[259]259
  С пятого издания в наименовании руководства решено использовать арабскую цифру. – Прим. перев.


[Закрыть], запланированный на 2013 год, было в сущности одной из основных целей Американской психиатрической ассоциации. Однако уполномоченной рабочей группе Всемирной федерации обществ биологической психиатрии в итоге пришлось признать, что сделать это невозможно[260]260
  Z.B. Mossner R, Mikova O et al. (2007) World Journal of Biological Psychiatry, С. 141.


[Закрыть]. Ни генетические тесты, ни клинико-химические исследования, ни методы визуализации не способны отличить нормальное состояние от депрессии, мании или шизофрении. Этими методами можно выявить только органические изменения в мозге – например, опухоль, которая способна оказаться причиной расстройства личности. Как и прежде, сегодня психиатрические диагнозы ставятся в результате клинических наблюдений, опроса пациентов и родственников и заполнения анкет.

Принудительная биологизация психиатрии

Почти жизненно важный интерес к биологизации психических расстройств имеет, конечно, фармацевтическая промышленность. Только когда заболевания психики понимаются как болезни мозга и, таким образом, как биологическая проблема, имеет смысл использовать лекарства. Форсированная биологизация психиатрии смогла открыть огромный новый рынок. Однако биологизация психических расстройств связана и с тем фактом, что психиатры в свое время хотели сравняться со своими коллегами из непсихиатрических дисциплин как в репутации, так и в терапевтических возможностях. И только новая эпоха психофармакологии, как надеялись в конце 1950-х годов, должна была это позволить.

В то время как коллеги-врачи из терапевтической медицины давно имели в своем распоряжении ряд конкретных и эффективных методов лечения[261]261
  Например, пенициллин и сульфонамиды при борьбе с инфекционными заболеваниями или заместительную терапию инсулином при лечении диабета.


[Закрыть], попытки исцеления психических расстройств в середине XX века по-прежнему оставались довольно беспомощными. Конечно, при терапии пациентов с не слишком тяжелыми невротическими расстройствами хорошей репутацией пользовались такие ориентированные на психодинамику методы, как классический психоанализ. Однако «разговорное лечение» не было «волшебной пулей»[262]262
  Концепция волшебной пули – лекарства, избирательно воздействующего только на возбудитель болезни, но не на организм, подлежащий лечению, – была разработана врачом и химиком Паулем Эрлихом.


[Закрыть], способной быстро исцелять. А тяжелым стационарным больным в психиатрических больницах предлагалась только грубая и, с сегодняшней точки зрения, варварская терапия. В этом месте давайте рассмотрим подробнее ужасный мир шоковой терапии и психохирургии.

Инсулиновый шок – это только начало

К 1953 году, когда хлорпромазин стал первым эффективным антипсихотиком для лечения шизофрении, в психиатрических лечебницах уже испробовали целый ряд биологических методов лечения. Все началось с применения инсулино-шоковой терапии в 1930-х годах – первого в истории биологического метода лечения шизофрении. Путем введения высокой дозы инсулина пациентов вводили в гипогликемическую кому, а через несколько минут возвращали к жизни, вводя раствор глюкозы. Эта процедура часто повторялась ежедневно в течение нескольких недель и нередко приводила к судорожным припадкам, вызванным гипогликемией.

В мае 1937 года газета New York Times так объясняла читателям принцип действия инсулинокоматозной терапии: «Короткие замыкания мозга пропадают, восстанавливаются нормальные электрические схемы, возвращая здоровый рассудок и понимание реальности»[263]263
  New York Times (1937) от 15.5.


[Закрыть]. Поскольку инсулинокоматозная терапия была опасна и сложна в своей реализации, возможность предложить эту процедуру являлась символом статуса известных клиник того времени. В нескольких научных исследованиях, появившихся между 1939 и 1942 годами, отмечались значительные успехи терапии с показателями излечения более 60 %[264]264
  Ross JR, Malzberg B (1939) American Journal of Psychiatry; Bond ED, Rivers TD (1942) American Journal of Psychiatry.


[Закрыть]. Когда выяснилось, что путем инсулинового шока нельзя достичь реальных исцелений, а улучшения симптомов носят лишь временный характер, за первоначальной эйфорией последовало разочарование – нередкое явление в истории медицины.

В середине 1930-х годов разработали и стали применять «судорожные методы лечения» – еще один биологический способ лечения шизофрении. Этот терапевтический подход даже обосновывался теоретически: предполагая, что существует «биологический антагонизм» между эпилепсией и шизофренией, венгерский психиатр Ладислас Медуна вызывал у своих психотических пациентов судорожные припадки путем инъекций метразола или кардиазола<sup>[265]265
  Стимуляторы кровообращения, в высоких дозах вызывающие судороги.


[Закрыть]</sup>. В своей книге «Судорожная терапия шизофрении»[266]266
  Meduna LJ (1938) «Die Konvulsionstherapie der Schizophrenie».


[Закрыть] в 1938 году он сообщил об «излечении» более чем половины своих пациентов. Правда, имелись выраженные побочные эффекты. Пациентам не просто приходилось в сознании переживать ужас тяжелых и болезненных приступов[267]267
  Позже перед судорожной терапией пациентов стали усыплять скополамином, а мышцы – расслаблять при помощи кураре.


[Закрыть]. Приступы, вызванные метразолом, часто были настолько сильными, что у многих пациентов случались переломы костей в области спины. Неудивительно, что пациенты боялись судорожного лечения.

Взлет и падение электросудорожной терапии

Поскольку итальянские психиатры Уго Черлетти и Лучио Бини примерно в то же время разработали электросудорожную терапию, в 1940-х годах фармакологическая судорожная терапия, имевшая больше побочных эффектов, была отменена. При этом электросудорожное лечение Черлетти стало настоящей историей успеха. После тысяч экспериментов с толчками тока, проведенных на животных и пациентах, психиатр счел возможным продемонстрировать эффективность и безопасность своей процедуры в клинической практике.

Уже вскоре электросудорожная терапия стала применяться во всем мире для лечения шизофрении, мании, депрессивных эпизодов или обсессивно-компульсивного расстройства. Несмотря на неоспоримые терапевтические успехи, особенно в лечении тяжелой депрессии[268]268
  Из-за эффективности при депрессии электросудорожная терапия (ЭСТ) до сих пор используется во многих клиниках. Предварительно пациентам дают наркоз и вводят миорелаксанты. Многие терапевты даже считают ЭСТ наиболее эффективным методом лечения тяжелой депрессии.


[Закрыть], «лечение электрошоком», как ничто другое, внесло свой вклад в картину бесчеловечной, основанной на злоупотреблениях и прямо-таки истязательной психиатрии. В повседневной клинической практике электросудорожной терапией действительно злоупотребляли, чтобы усмирить сложных пациентов. Роман Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» основан на опыте работы автора временным помощником в отделении психиатрии.

«Лоботомия вернет вас домой»

Наиболее радикальной формой раннего биологического лечения психических расстройств была, конечно, лоботомия. Во время этой пресловутой нейрохирургической процедуры скальпелем («лейкотомом») разъединялись проводящие пути лобной доли головного мозга, например такие, которые соединяли лобную кору с таламусом, главным центром управления в мозге. Эта «хирургия души», как была названа операция 7 июня 1937 года в New York Times, «за пару часов превращает диких животных в кротких существ»[269]269
  New York Times (1937) от 7.6.


[Закрыть]. Основатель психохирургии, португальский невролог Антониу Эгаш Мониш в 1949 году удостоился за свое изобретение Нобелевской премии по медицине. Многие считают эту награду наименее заслуженной за всю историю медицины.

Позже американский психиатр Уолтер Дж. Фримен развил хирургическую технику Мониша в «трансорбитальный метод», подходящий для повседневного использования. В процедуре Фримена острие инструмента, похожего на нож для колки льда, вводится около глазного яблока в глазницу ( орбиту), рассекает крышу глазницы и круговым движением механически разрушает лежащую за ней ткань. Для выполнения этой процедуры не требовалось специальных нейрохирургических знаний. Кстати, слоган Фримена, рекламировавший его терапию, звучал так: «Лоботомия вернет вас домой»[270]270
  Breggin P (1972) American Journal of Psychiatry. С. 98.


[Закрыть]. Подобные доходчивые лозунги используются в фармацевтической рекламе до сих пор.

Лоботомия отнюдь не является просто варварством из истории медицины. Еще несколько лет назад психохирургические вмешательства проводились в рамках терапии крайних степеней наркомании. Так, до запрета 2004 года в китайских больницах путем хирургического вмешательства без колебаний вывели из игры прилежащие ядра обоих полушарий мозга более чем у 500 героинозависимых пациентов. В России также не были особенно щепетильны. Стереотаксические операции на поясной извилине должны были подавлять навязчивые мысли о наркотиках. Российские органы здравоохранения запретили эту практику в 2002 году. Вмешательство властей произошло по уважительной причине. Даже если подобные радикальные методы лечения фактически устраняют стремление к героину, никто не может оценить, что влекут за собой необратимые повреждения зон мозга, необходимых для наслаждения едой, сексом или иными приятными вещами[271]271
  Также можно представить, насколько «добровольным» было согласие пациентов, если в качестве альтернативы им предлагали принудительную детоксикацию и тюрьму.


[Закрыть].

Развитие психофармацевтики – дело удачи

В середине 1950-х годов в истории психиатрии началась новая глава. Тогда зародилась эпоха психофармакологии, в которой мы живем сегодня. В то время разработка лекарств для лечения соматических заболеваний уже наполовину характеризовалась принципом, известным сегодня как «рациональный дизайн лекарств». В поисках «волшебных пуль» в значении Пауля Эрлиха исследователи изучали причины и характер заболеваний и на основе полученных результатов искали разумные методы лечения. Благодаря такому подходу – и необходимой удаче – были открыты целый ряд новых антибиотиков, средства против тропических болезней, как стандартная терапия диабета утвердилось инсулинозамещение, были разработаны новые вакцины.

В случае с лекарствами против психических расстройств ситуация, напротив, выглядела совсем иначе. Хотя впоследствии фармацевтическая промышленность создала впечатление, что психотропные препараты разрабатывались на базе эмпирически обоснованных знаний о биологических процессах в головном мозге, фактически история психофармакологии представляет собой не что иное, как историю счастливых совпадений[272]272
  Ban T. A. (2006) Dialogues in Clinical Neuroscience. Счастливые совпадения при разработке лекарств встречались, конечно, не только в психофармацевтике. По оценкам, случай сыграл свою роль в истории появления около четверти всех разрешенных сегодня препаратов (Hargrave-Thomas E., Yu B. et al. [2012] World Journal of Clinical Oncology).


[Закрыть]. А также заслуг нескольких внимательных клиницистов, которые, например, заметили, что предполагаемое лекарство от туберкулеза не помогает в борьбе с этой болезнью, но может быть эффективно при депрессии. Чтобы развеять миф о том, что фармацевты точно знали, что делали, обратимся теперь к краткой истории психофармакологии[273]273
  Представленная здесь история психофармакологии основана главным образом на изданиях Healy D. (2002) «The Creation of Psychopharmacology» и Whitaker R. (2010) «Anatomy of an Epidemic».


[Закрыть].

Случайное открытие революционизирует психиатрию

Действующее вещество хлорпромазин (торговые названия «ларгактил» и «торазин») теперь считается первым среди эффективных антипсихотических препаратов, вызвавших психофармакологическую революцию 1950-х годов. Однако его появление было каким угодно, только не запланированным, а открытие его антипсихотического эффекта оказалось результатом ряда совпадений. Фирма-изготовитель Rhône-Poulenc первоначально считала действующее вещество хлорпромазин в «торазине» новым открытым антигистаминным средством[274]274
  Препарат для лечения аллергии, который подавляет высвобождение нейротрансмиттера гистамина.


[Закрыть]. Поскольку высвобождение гистамина также является проблемой при хирургических вмешательствах, испытуемое вещество было проверено на его потенциальную способность уменьшать количество осложнений во время операций. Анри Лабори, молодой хирург французских ВМФ, использовал хлорпромазин в качестве новой составляющей «литического коктейля»[275]275
  Смесь лекарств, используемая при подготовке к операции, с успокаивающими, обезболивающими и анксиолитическим свойствами.


[Закрыть] и обнаружил, что исследуемое вещество вызывает у пациентов «эйфорическое умиротворение… с расслабленным и непринужденным выражением лица»[276]276
  Swazey J (1974) «Chlorpromazine in Psychiatry». С. 79.


[Закрыть]. На конференции в Брюсселе в декабре 1951 года Лабори сообщил коллегам, что хлорпромазин надежно погружал его пациентов в сумеречное состояние, обеспечивал «настоящую медицинскую лоботомию» и поэтому может быть полезен и в психиатрии[277]277
  Там же.


[Закрыть].